Пройдет и это

Парень продирался по извилистой улице, ведущей куда-то в свои глубины, цепью переплетенных между собой проржавевших труб и утробного индустриального гудения, словно заманивая железными лабиринтами наивного путника в лапы свирепого минатавра. Пусть ему и было известно, что в реальности не существует подобных мифических чудовищ, которые могли бы выступить в качестве устрашения лишь для излишне впечатлительного детского сознания, но также он как никто другой знал, что чудовища реального мира были порой куда ужасней любого выдуманного прототипа и именно в этом заключался их подлинный, первозданный ужас. Именно с одним из их представителей ему в скорейшем будущем и предстоит встретиться - словно хлебные крошки в сказке о Гензель и Гретель, парня вел к нему этот ни с чем несравнимый давящий запах свежей крови, заполнивший собой все ощутимое пространство. Часть его чувств притупились, но другие, как слух словно бы сделались абсолютными: теперь сквозь прежде деспотичное царство, стонущих по своей пустоте труб, ему казалось, что он улавливал отзвуки человеческого голоса - воя полного отчаяния и безнадежности, словно этот человек уже дошел до конца лабиринта и имел несчастье близко познакомиться с его черным сердцем. Нарастающие визгливые крики, пропарывающие эту безжизненную симфонию урбанистического кошмара, заставляли его ускорить шаг, срываясь на выматывающий бег. Он чувствовал словно бы позади него пустота выплюнула из своего бесконечного чрева еще одно чудовище, которое непременно догонит его, если он посмеет задержаться. Поймает его, чтобы сожрать и он будет бесконечно мариноваться в воспоминаниях о том, как он не смог, не успел...

***

- Ты наконец пришел, - расплылся в улыбке Питер и плавно, словно красуясь, извлек свой нож из чавкающего кровью мяса, бывшего когда-то крупным мужчиной, похожим на медведя. Ещё вчера утром этот мужчина угощал его горячим, невероятно ароматным кофе, зерна которого собрали на вершинах гор солнечной Коста-Рики, беспокоился о его проблемах и просил называть себя Доном. Теперь же он, подобно гусенице, превращающейся в бабочку, перешел в новую стадию жизненной метаморфозы и превратился в кусок гниющего мяса; очередным элементом тошнотворных декораций этого изгаженного тупика с мусорными баками. Еще одна бессмысленная жертва извращенного демиурга. - Дон, о нет, Дон, - ужас разливался по всему телу, он упал на колени, не чувствуя онемевших ног. Птичка попала в клетку и клетка захлопнулась. - Ты слишком устал, дорогой, нам пора домой, - успокаивающе прошептали на ухо, нежные теплые объятия сменились резкой болью и мир потерял свои очертания.