Воздушный замок

Пайпер сжимает пальцами плечи Дрю. Тепло от её ладоней приятно расползается по телу. Танака представляет, как Маклин ослабляет хватку и нарочито медленно спускается руками к длинным пальцам, чтобы затем переплести их со своими. Дрю на секунду прикрывает глаза, выстраивая свой идеальный воздушный замок; где никто не испепеляет пристальным взглядом; где воздух наполнен ароматом духов Пайпер — лаванды с нотками ванили; где зелёная трава щекочет лодыжки, а солнечные лучи согревают лицо. — Как погляжу, тебе понравились духи с запахом трупного цветка, — произносит она, отгоняя до одури красочные видения. — Дети Деметры очень старались. Я попросила вырастить это чудо специально для тебя, но не стоит благодарностей, сладкая. Пайпер впивается ногтями в белую кожу, оставляя красные полумесяцы отметин. Дрю чуть морщится, а затем скрывает боль за неотразимой улыбкой. Было бы намного проще, если бы Маклин была бы какой-нибудь дочерью Гермеса, а не сестрой по матери. Было бы намного проще очаровать её с помощью дара Афродиты, как обычно делала Танака, а не пытаться обратить внимание какими-то глупыми выходками, достойными разве что братьев Стоулл. Всё было бы намного проще, если бы Пайпер была парнем: пару томных взглядов из-под опущенных ресниц, пару мимолётных улыбок, пару волшебных слов — и Дрю сложила бы очередное сердце в копилку присвоенных. — Попросила? О, Дрю, кажется, ты допустила пару ошибок в слове «заставила». В воздушном замке оттенки сини в радужке Пайпер давно сменились тёплыми ореховыми — такими она всегда смотрела на Джейсона Грейса, — в реальности же в калейдоскопе глаз холодом мерцает недовольство и нескрываемое презрение. Но даже так Дрю невольно заглядывается, теряется и, как ей кажется, приходит в себя лишь спустя вечность. — Ты, верно, ждёшь извинений? На кофейной коже, ближе к ключицам, темнеют мелкие родинки, прикрытые каштановыми волосами; неяркие перья, прикрепленные к тонким косичкам, развеваются на ветру. Танака представляет, как заправляет неровную прядь за ухо Маклин, шепчет что-то про очаровательные родинки, и на лице той расцветает мягкая улыбка, предназначенная только для самых близких. — В идеале, — удивлённо отвечает Пайпер; она даже слегка хмурится, пытаясь понять, что ей не показалось, — конечно. Дрю хочет предложить в качестве извинений сотню горячих поцелуев, тысячу нежных прикосновений и, может быть, своё сердце на раскрытых ладонях. Но почему-то с тонких накрашенных губ слетает совершенно иное: — Тогда прости, что не додумалась подлить в твой шампунь фиолетовый краситель. Мне кажется, смотрелось бы волшебно. Маклин долго прожигает глазами; ей приходится смотреть снизу вверх из-за разницы в росте, но Дрю всё равно становится не по себе. В момент, когда Танака, не выдержав, желает отвести взгляд и сделать то, что не делала уже очень давно: искренне попросить прощения, Пайпер убирает руки. — Стерва, — сухо чеканит она. Воздушный замок даёт трещину. — Только догадалась, дорогуша? В груди что-то с грохотом рушится. Пайпер устало выдыхает — ожидания оправдались, но принесли за собой одну горечь: она до последнего надеялась, что Танака на самом деле лучше, чем кажется. Дрю ощущает болезненный укол совести, когда Маклин с сожалением проговаривает: — Ты просто безнадёжна, — и уходит с поляны. Дрю думает, что просто безнадёжно влюблена. И это больше походит на изощрённую пытку, чем на высокое чувство, которое восхваляет мать. Словно с головой погрязла в липкой зловонной грязи и теперь никак не может из неё выбраться; только погружается всё глубже и глубже. Всё сложилось бы иначе, если бы она не делала все те плохие вещи по отношению к Пайпер. Всё сложилось бы иначе, если бы она умела вовремя раскаиваться в своих поступках. Всё сложилось бы совсем иначе, если бы она не была такой... стервой. От воздушного замка остаются лишь трава, щекочущая ноги, и полуденное солнце, ласкающее щёки. Дрю становится тошно от самой себя. — Я думаю, тебе стоит попытаться привлечь её внимание другим способом. Например, сделать что-нибудь хорошее, — задумчиво произносит Можжевелка, когда Пайпер окончательно скрывается из виду. Дриада появляется рядом, принося с собой облако хвойного аромата, и смотрит с сочувствием, без осуждения. Дочь Афродиты посылает ей раздражённый взгляд и выпаливает, угрожающе занося ногу над веткой можжевельника: — Ты вообще чёртов куст. Как ты смеешь мне... Можжевелка тотчас испуганно ойкает и исчезает. Осознание поступка настигает запоздало. Ещё недавно порицала себя за скверный характер, как спустя несколько секунд позволяет ему вновь вылиться наружу. Дрю отходит на два шага, прикрывает глаза и мотает головой, будто избавляясь от наваждения. — То есть я хотела сказать... — бормочет она; слова звучат слишком неуверенно и глухо. — Я виновата. Прости. Дрю перекидывает каскад угольно-чёрных волос на плечо и быстро удаляется, надеясь, что ещё есть шанс всё исправить и претворить её идеальный воздушный замок в жизнь.