Бабочка-однодневка

      Лица людей, что окружали его, напоминали Бруно маски. Разные, но в то же время абсолютно одинаковые. Страх, ненависть, лесть. Бруно знал, эти вокруг никогда его не поймут. Не могут они ничего знать. Придёт время, и он отомстит всем и каждому в этой стране. За боль, потери, унижение и страдания.       Тимоти.       Нет, Парацельс понял бы его. Но Бруно давно оставил поиски своего наставника и единственного друга. Закрыв глаза, он пытается вспомнить голос Парацельса. Тёплый, шероховатый, почти осязаемый, пропитывающий пространство вокруг.       Вот только он недостоин называть себя учеником великого алхимика. Эта мысль, словно нож, распарывала всё естество Бруно.       Пальцы привычно скользили по холодному стеклу. Он просто устал быть один в этом прогнившем насквозь мире. Создания в резервуарах — дети, подростки, взрослые. Они столь разные с виду, но всё же одинаковые. — Посмотри на меня.       Существо послушно исполнило приказ. Нет, просьбу. Оно медленно подняло на него тяжёлый взгляд, полный темноты. Губы разомкнулись, и Бруно, не раздумывая, впился в них поцелуем. Ему казалось, что этот лже-Парацельс сейчас скажет то, что Бруно слышать не желал. Безвольные губы легко поддавались. Без ответа. Просто кукла со знакомыми чертами.       Сосредоточенное лицо. Нахмуренные брови. Слегка заострённые, словно у эльфа из старых сказок, уши. Длинные волосы, коим и девушка позавидовала бы.       Наверняка именно так выглядел Парацельс до того, как принял эликсир, дарующий бессмертие. — Ты со мной? — прошептал в губы этому созданию Бруно.       Лёгкий проблеск в доселе мёртвых глазах. Холодная, но в то же время обжигающая искра.       Толчок.       Бруно рухнул на пол. Жёстко, но боль нахлынет позже, напомнив о том, что он всё ещё жив.       Новый поцелуй встретил ответную реакцию. Прохладные руки гомункула сминали, рыскали по телу, срывали ненужную сейчас одежду. Бруно ощутил долгожданное тепло.       Ласки лже-Парацельса — хищные, властные, жёсткие. Его правая рука скользила по паху, осторожно поглаживая, но тут же сжимая, на грани боли. — Там…       На пол упала склянка. Вязкая жидкость, изобретённая Бруно, смешалась с кровью, текущей из порезов на руках лже-Парацельса. Только вот тот словно и не замечал боли. Способны ли чувствовать нечто подобное гомункулы? Они ведь просто куклы без души. — Ты… — Бруно умолк, так и не договорив.       Создание уже оседлало его, без лишней осторожности опускаясь на член.       Лже-Парацельс рвано выдохнул, прогнулся назад, упираясь рукой возле колена Бруно, и начал двигаться. Медленно. Плавно. Издавая нечто, напоминающее змеиное шипение, сквозь стиснутые зубы. Лаская себя свободной рукой.       Древний, словно сам мир, танец под мёртвым искусственным светом. Он согревал нутро, срывался в безумную пляску, превращаясь в агонию. Бруно сгорал в пламени, которое на краткий миг уничтожало ненужные чувства и воспоминания.       Гомункул бился в предсмертной агонии на каменном полу. Бруно брезгливо поморщился, натягивая мантию. Да, он был недостоин носить звания ученика великого алхимика. Ему не удалось в точности воспроизвести эликсир, за что Бруно поплатился искалеченным телом. Гомункулы, сотворённые его руками, не обладали разумом, ими двигали лишь инстинкты и страсть. Они походили на бабочек-однодневок, сгорая за краткий миг.       Когда-нибудь он сумеет создать идеального гомункула, который ничем не отличался бы от человека. Когда-нибудь он сможет взглянуть в глаза Парацельса и не узреть там тьму и могильный холод.