"...эта власть называется волшебством, магией, и как раз это и является значением фиолетового цвета" М. Люшер
«Мы все здесь чуточку безумны, — думает Алиса, считая черно-белые квадраты на полах коридоров замка Королевы Сердец. — Кто-то изначально, кто-то — как следствие». Она — пленница. Они все здесь пленники, и с этим пора бы смириться, но Алиса не может. Хотя все могло быть гораздо хуже — она проиграла королеве в крикет, и та отдала приказ казнить Алису, но в последний момент отчего-то передумала. Видимо, тот толстяк в парике, называвший себя Королем Сердец, был не столь жалок. Видимо. Но это неважно. Здесь невероятно, по-особенному тихо. Дворец как будто вымер – а, может, она просто забрела в нежилую часть. Алиса медленно бредет вдоль выкрашенных темным кармином стен, уже даже не спрашивая себя, сколько прошло времени. Время — удел Кролика. У нее удела нет вообще. Когда она подходит к приоткрытым двойным дверям, в окружающую Алису тишину ввинчивается странный, невнятный и неритмичный шепот. Кто-то по ту сторону то негромко напевает, то глухо смеется, то чем-то щелкает — и в то же самое время продолжает наговаривать одно и то же слово. Оно повторяется постоянно — как некое заклинание, сила которого заключена в одном-единственном призыве. Сработай. Сработай. Сработай.***
— Ты давно здесь? — любопытствует Алиса, сидя на небрежно брошенных в углу рулонах ткани, и прихлебывает чай. Уж чего-чего, а чая Королева не жалеет. Ее товарищ по несчастью ничего не отвечает, потому что очень занят — он лихорадочно кромсает портняжными ножницами большой кусок алого шелка; Алиса вообще не уверена, что он догадывается о ее присутствии. Вокруг валяются шляпы — невероятное множество самых разнообразных шляп: мужские цилиндры и котелки, женские «таблетки» и вуалетки, какие-то совершенно великолепные в своем безумии уборы. Некоторые шляпы были сделаны криво и косо, другие — уже со знанием дела, а третьи представляли собой произведения искусства. Но это явно не имело для создателя значения; каждая новая шляпа отправлялась в угол, а он сам падал прямо там, где стоял, и устало засыпал. Он никогда не отвечает на Алисины вопросы и никогда не смотрит на нее. А ее тянет в эту комнату несмотря ни на что — даже такая иллюзия общения лучше, чем ничего. — А я, кажется, давно, — продолжает Алиса, перекрещивая ноги, — Кролик говорит, что вытащит меня, но, по-моему, он врет. Он скользкий, и я не хочу с ним говорить. Он на секунду отрывается от работы и бросает на нее взгляд пронзительно-ярких, неожиданно и неуместно красивых глаз. Неуместно — потому что сам он, худой и бледный, с искаженным лицом и запекшейся кровью на прокушенной нижней губе, скорее страшен. В этих глазах на миг вспыхивает безумная надежда; он бросает на пол ножницы и склоняется над девушкой, в руках все еще сжимающей чашку. — Грейс? — неуверенно спрашивает он и всматривается в лицо Алисы. – Нет, ты не Грейс… Не она! Он выкрикивает эту фразу, как упрек, и, ссутулившись, отворачивается; разорванный воротник старой рубашки не скрывает багрового шрама, охватившего его шею. «Голову с пле-е-еч!» — орет Королева Сердец откуда-то из глубины Алисиной памяти, а сама Алиса чувствует, как по щекам катятся холодные капли. Слезами горю не поможешь. Алиса вытирает их и приказывает себе не отчаиваться.***
Дни идут за днями. Он самый настоящий безумец, понимает Алиса — безумец неизлечимый, и с каждым днем его разум все сильнее и сильнее погружается во тьму. Иногда он все же срывается и называет ее именем Грейс — Алиса не возражает. Вначале девушка поправляла его («меня зовут Алиса, Алиса Лидделл…»), но через какое-то время перестала. К чему? Если ему так хочется видеть в ней эту загадочную Грейс, то быть посему. В замке Королевы Сердец все – красное. Алые стены, будто выкрашенные чьей-то кровью, пурпурные потолки, которые обрамляет ослепительно-золотая лепнина – лишь бело-черные клетчатые полы выбиваются из общей гаммы. И еще ее голубое платье и синяя лента в волосах - когда глаза устают от яркого кармина, Алиса рассматривает свои вещи; тогда к ней возвращается уверенность, что однажды она выйдет отсюда. Алиса развязывает широкую ленту, скрепляющую на затылке ее длинные волосы, и приваливается к стене, наблюдая за тем, как хозяин комнаты делает что-то такое с тульей очередной шляпы — не то пришивает тесьму, не то отдирает. В его действиях все равно давно нет логики. Роскошные шляпы уже не отправляются в угол, а разрезаются на части с бешеным, мрачным остервенением. Кем он был? За что его наказывает Королева Сердец? Алиса не знает. И, пожалуй, никогда уже не узнает. Она подходит к швейному столу, на котором лежит красивая черно-белая вуалетка, и осторожно касается плеча ее создателя. Тот оборачивается. — Грейс, — улыбается он; бледное до синевы лицо с лихорадочно сверкающими глазами делает эту улыбку по-настоящему пугающей. — Подожди, моя девочка. Я сейчас закончу. В душе Алисы что-то с грохотом обрывается; она до боли в побелевших костяшках пальцев наматывает на запястье ленту. — Я не Грейс! — почти кричит она. — Я Алиса, Алиса, Алиса! Слышишь? Алиса! Он смотрит на девушку, не двигаясь, и под этим взглядом Алисе хочется провалиться под землю от стыда и ненависти к себе. Нельзя отнимать у людей утешение. Нельзя отнимать у них веру.***
Иногда ей кажется, что она тоже сходит с ума. - Знаешь, - рассказывает Алиса своему молчаливому товарищу, - меня ведь считали сумасшедшей. Ну, просто, никто ведь не видел ту нору, а я вот побежала за кроликом, да и упала туда. И... понимаешь, дело в том, что никто не верит, что наш, ну, то есть мир, в котором люди живут, единственный. Мне повезло, я маленькая была, а дети ведь всегда восприимчивее. А то ведь и я бы не верила... Она говорит торопливо, захлебываясь; иногда ей кажется, что он слышит и понимает ее. Незнакомец сидит напротив нее, прямо на рулонах красного бархата, и остановившимся взглядом смотрит куда-то сквозь Алису; девушке думается, что его глаза цветом очень похожи на ее ленту. В них тоже можно черпать надежду. Зряшную, скорее всего - кто выпустит их из дворца? Да и что ждет этого несчастного человека на воле... Но, в конце концов, кто помешает ей верить? Ведь вера - это единственное, что ей вообще осталось, разве не так? Значит, ее вера (или ее безумие) заполнит все пустоты. - Вот подумай сам, - Алиса поднимается на ноги и подбегает к куче сложенных в углу шляп; она извлекает из середины одну из них и жестом фокусницы взмахивает ею. - Я могу представить себе самую странную, чудесную и невозможную вещь. Я могу представить, что, ну... вот эта шляпа перенесет нас с тобой в другой мир. Это глупо, скажешь ты. А я скажу, что это правда! Она с истерическим смехом бросает шляпу в угол; Алисин молчаливый слушатель, до того недвижимый, вдруг резко поворачивает голову. На какое-то время его лицо становится другим - почти разумным и в некоторой степени даже удивленным. Он озадаченно хмурит брови, разглядывая небрежно отброшенный ею черный шелковый цилиндр, и переводит взгляд на Алису. - Да, - говорит она с надрывом, - это правда! Какая разница, бред это или нет, я хочу вырваться отсюда, я не хочу отнимать у себя это утешение. Вот ты думаешь, что я - Грейс. Почему мне нельзя думать, что вот он выведет нас отсюда? Мое безумие ничем не хуже твоего. Охваченная каким-то странным чувством, она подбирает с пола головной убор. Волна беспредметной, абсолютно ни на чем не основанной веры прокатывается по ее венам; глупая и абсурдная мысль расцветает подобно красной розе в садах Королевы. Кто мог подумать, что в саду поместья Лидделлов под яблоней таится волшебная кроличья нора? Никто! Но ведь она была - и, в самом деле, Страна Чудес полна безумия, так что... Наверное, именно таким манером люди и сходят с ума, думает Алиса бессознательно - и все-таки, весело улыбаясь, крутит шляпу в руке. До тех пор, пока внутри нее не зарождается, раскручиваясь, маленький фиолетовый ураган.***
Сколько Элиша себя помнит, в Сторибруке царствуют два цвета - серый и синий. Серые стены, серый асфальт - глубокое, безоблачное синее небо и пенящееся белыми гребнями синее море. Элиша Льюис работает в аптеке, хотя и ненавидит острый запах лекарств; но делать нечего, у всякой работы должны быть недостатки. Сторибрук — крошечный городок, и Элиша, кажется, наперечет знает, чем мучается каждый из его жителей. Миссис Лукас покупает валидол, попутно успевая поделиться с девушкой немалой частью свежих сплетен; у старого Марко болит спина, и Элиша советует ему подобрать другую мазь; мэр Миллз с непроницаемым лицом покупает снотворное для себя и целый букет противопростудных средств для маленького сына. Все они приходят от случая к случаю, и только один человек является в ее аптеку едва ли не каждый день. — Снова обезболивающее, мистер Джефферсон? — сочувственно говорит Элиша, и бегло смотрит на рецепт. — Да, — он чуть кивает, рассматривая стеклянные витрины, подсвеченные синими лампами. — И не скучно вам тут, Элиша? — Как-то не задумываюсь об этом, — роясь в ящиках, рассеянно отвечает она. — Говорят, красное платье миссис Робертсон произвело фурор на ее вечеринке. Вы талант, сэр. Он улыбается. Мистер Джефферсон и сам выглядит потрясающе — ему идет черный цвет и строгие линии. Такой человек не может не создавать прекрасные вещи; этот талант виден во всем его облике. У него прекрасное чувство стиля, думает Элиша отстраненно, печатая чек. — А вам подошел бы голубой цвет, — он прищуривается, – вам, кстати, никто не говорил, что вы вылитая Алиса из Страны Чудес? — Я просто скучная аптекарша, — пожимает плечами Элиша и тихо фыркает от смеха. — Алиса... скажете тоже. К тому же, я не люблю голубое. Очаровательное ничто, как сказал бы Гете. Такого рода короткие диалоги скрашивают ее не изобилующую событиями жизнь, которая, если честно, стала напоминать ей какой-то бесконечный день сурка. Он останавливается в дверях. — Вы — не скучная, — жестко говорит он. — И не аптекарша. Элиша не удивляется. У мистера Джефферсона репутация чудака и нелюдима; собственно, он и из дома-то выходит нечасто. Но он умный и интересный человек — и талант. И явно очень несчастен. «В конце концов, — думает Элиша, расставляя по местам коробочки с лекарствами, — все мы немного странные. Кто-то — как следствие, кто-то — изначально».