The Luyas — Motion Picture Soundtrack Ilya Beshevli – Covenant
***
Тао уже перевалило за двадцать пять. Он был вполне успешным, образованным человеком, жившим в достатке, который позволял ему, по крайней мере, иметь утонченный вкус при выборе одежды и крепкого алкоголя. Он не страдал отсутствием внимания в силу своей дьявольской красоты; не страдал границами, которые обычно выстраиваются для основной серой массы общества, может быть поэтому он позволял себе коллекционировать как девушек, так и парней, сходящих по нему с ума и готовых окунуться с головой в омут раскосых кошачьих глаз. Тао не отказывал, конечно же нет. Внимание? Ему льстили все слезные и неистовые признания, после которых он получал… или лучше давал то, что от него хотели в комнатах, обшитых красным бархатом и пропитанных сигарами. Пелена ядовитого дыма скрывала всё, окутывала разум на пару с виски, проявляя лишь положительные стороны подобной ночной жизни. И ведь эта жизнь, где он полон энергии, амбиций и перспектив, его. Жизнь, которую Тао вправе проводить так, как желает. А впрочем, он всем доволен. Тао ярок и неотразим. Тао черств. Циничен.***
К Тао не сразу приходит осознание того, что с ним что-то не так. Слабость в теле, бледное, по сравнению с его тоном кожи, лицо, дикий кашель и отдышка, с коими он стал очень часто просыпаться по ночам и страдать на работе. Согласитесь, каждый человек будет оттягивать поход к врачу, пока ему терпимо. Терпимо было и Тао, который не придавал особого значения, думая, что пройдет само собой, выкуривая очередную сигару. Почему он был в этом так уверен, знал лишь черт. Однако, когда после очередной оргии Тао зашелся в приступе сильного кашля, выхаркивая в кулак лоскутки крови и тем самым пугая любовников, стало все предельно ясно. Тао не дурак, конечно же нет, а потому поход к врачу оказался лишь подтверждением догадок. — Я просмотрел все результаты Ваших анализов, — доктор с сожалением вздыхает, не зная, куда себя деть от пристального взгляда пациента, который сидел напротив него. — Мне безумно жаль Вам об этом сообщать. — Вам не жаль, — спокойно прерывает его Тао, совершенно не меняясь в лице. Он сжимает ладони в замок, чувствуя, как сердце внутри медленно опустошается от четкого осознания. — Вы не шокируете меня, если скажете, что я скоро сдохну. Возможно, обрати Тао на это внимание чуть раньше, то и жить бы он смог немного больше. — Вам осталось от силы пять месяцев, может шесть, если поехать к морю и соблюдать предписания, — врач облокачивается на спинку глубокого сидения, в очередной раз пробегаясь взглядом по заключению. Пациент и правда опоздал. «Звучит, как приговор», — думает про себя парень, усмехаясь. — Центральный рак легких… с этим нельзя было затягивать. Неужели Вы раньше не замечали? — искренне недоумевает доктор. - Мы, конечно, можем Вас госпитализировать, но… — Но это уже бессмысленно. Я понимаю, — голос звучит сухо, и Тао на секунды думает, что это вовсе не его голос. Действительно, отчасти виноват и он в том, что довел себя до критической точки. — От курса химиотерапии по той же причине отказываюсь. Медленно умирать, лежа в палате обессилевшим, и видеть, как при виде меня страдает моя мать, я не собираюсь, — говоря о родном человеке, голос Тао на секунды дрогнул. Впрочем, его мама — это отдельная тема, которую затрагивать он старался в меньшей степени, но об этом позже. — Что ж, в таком случае, я могу только выписать Вам рецепт обезболивающего, хотя настоятельно советовал бы Вам каждый месяц обследоваться на выявление метастаз. Будьте готовы к тому, что они могут появиться в бронхах и особенно в щитовидной железе, и Вы должны понимать, что с каждым разом придется усиливать дозу в зависимости от Вашего состояния, либо приобретать препарат сильнее. И ещё стоит отказаться от вредных привычек. «Легче наркотики принимать», — вновь усмехается сам себе Тао, кивая между тем доктору и наблюдая, как мужчина быстро начинает записывать рецепт. Возможно, думал парень, было бы лучше просто обойтись морфином в ампулах, все равно организму уже не вернуть былое здоровье. — Это не отсрочит Вам смерть, но поможет встретить её без боли, — через минуту врач отдает листок, с сожалением смотря на увядающего молодого парня. Он повидал много таких людей, жизнерадостных, энергичных, которых болезнь съедала в считанные месяцы, высасывала из человека всё, оставляя только безнадежную оболочку. Однако… сейчас перед ним сидел первый человек, который отказался бороться за свою жизнь при всей безвыходности ситуации. Многие даже в таком положении не теряли надежды, а этот парень, похоже, и не думал питать это чувство. — Спасибо. Думаю, на этом я могу идти, — кивает Тао, вставая с насиженного места. — Прощайте, — он даже не смотрит на врача, пробегаясь взглядом по клочку бумажки, которая облегчит его жизнь. К горлу вновь подкатывает едкий ком, и Тао дико хочется кашлять. Чувствуя, что воздуха в легких начинает не хватать, парень стремительно вылетает из кабинета, хлопая его дверью в последний раз. Результаты анализов, как и его диагноз так и остались лежать на столе у удивленного доктора… Кое-как запихивая бумажку с рецептом в карман, Тао бежит в туалет, надеясь сдержать новый приступ, пока он не добежит. Плотно прижимая ладонь к губам, он чувствовал во рту привкус крови, которой, казалось, становилось все больше и больше. Тао дал волю кашлю, когда добежал до раковины, склоняясь над ней и выхаркивая очередную порцию своих разлагающихся лёгких. Зрелище было не из приятных, войди кто в это время в уборную. Адские несколько минут, после которых, задыхаясь, Тао позволил себе дрожащей рукой открыть кран и кое-как стереть кровавые пятна. Помутневший взгляд смотрит в зеркало, и Тао видит перед собой совершенно не себя… Бледная кожа, посиневшие мешки под глазами, окровавленные губы, которые он не в силах сомкнуть, пытаясь захватить ртом как можно больше воздуха. Так выглядит умирающий человек, осознавал он, вновь усмехаясь и понимая, что никогда не думал оказаться в шуре больного онкологией человека. — Не поймешь, пока не примеришь, — шепчет он своему отражению, а после выплевывает остатки крови изо рта. Он понимал, что его былой образ жизни поставил точку в бесконечной тетради, и он теперь будет часто просыпаться в кровати один, вспотевший, задыхающийся собственным кровавым кашлем. Что теперь ему придется сидеть на таблетках, а может больных уколах и ждать смерти, думая о тех мечтах, которые он не осуществил. Или просто забыл за той праздностью, какую выбрал для себя. Менять теперь все было слишком сложно, слишком поздно. Однако даже если Тао смог бы смириться, плыть по течению, то у матери слишком хрупкое и слабое сердце для единственного любимого сына.***
В массивную, потрепанную временем дверь Тао стучит неуверенно после пятиминутного стояния. Он давно съехал от матери в другую квартиру, но никогда не забывал навещать её и радовать вкусными и полезными подарками. Она была единственной в этом мире, кого Тао до безумия любил и уважал, несмотря на свой прогнивший образ жизни и мировоззрение. Впрочем, о многом мама не знала, души не чая в своем сыне. — Сынок, здравствуй, — дверь медленно открывается, и на лице седой женщины в миг появляется теплая улыбка. Она тянет свои руки к Тао, дабы обнять его. Парень впервые за все это время позволяет себе широко улыбнуться, хоть и с тяжелым сердцем, между тем окончательно выбирая молчать о своей болезни, чтобы не разбить сердце близкому человеку. За несколько дней после похода к врачу он долго обдумывал, как ему стоит поступать дальше, как ему вообще жить, и ничего лучше того, чтобы исчезнуть, не придумал. — Проходи, я как раз сегодня приготовила твою любимую утку в кисло-сладком соусе, — хлопотала женщина, разрывая объятия и проходя внутрь квартиры. Тао продолжал улыбаться, следуя за ней, хоть и чувствовал дикую боль в груди и тошноту, из-за которой почти перестал нормально есть. Вот уже второй день он сидел на выписанных обесболивающих, которые пока мало помогали. Парень очень надеялся, что мама не заподозрит неладное, если заметит его скрытый тональным кремом цвет лица и потрескавшиеся губы. — Мама, постой, — Тао снимает обувь, а женщина между тем оборачивается, вопросительным взглядом смотря на сына. — Давай сначала поговорим, а потом ты меня накормишь? — предлагает он, понимая, что лучше не тянуть с задуманным. — Ох, что-то серьезное? — на вопрос матери Тао отрицательно качает головой и, подходя в женщине, берет её за руку, дабы отвести в гостиную. Та смотрит на него слегка взволнованно, чувствуя неладное в своем сыне. - Тао, ты не приболел, случайно? Тао с сожалением думает, что материнское сердце чувствует все, что пытаешься утаить, а после, как ни в чем не бывало, переводит взгляд на маму. — Нет, что ты? Я просто заработался, не успеваю хорошо поспать, — они присаживаются на диван, и парень мало верит, что ему удалось убедить родного человека. — Мама, — он решает начать издалека. — Помнишь, у меня в детстве была мечта? Ты покупала мне журналы с описаниями стран, которые я любил собирать. — Да, я ещё купила тебе большую географическую карту, чтобы ты мог определять местоположение каждой страны, — активно рассказывает женщина, вспоминая те чудеснные дни, которые она посвящала воспитанию своего сына. — Она ещё в этой квартире. — Я бы хотел увидеть все страны не на картинках в журнале, не на карте, а в живую, мама. Я понял, что мне надоело сидеть в городе, хочу путешествовать, узнавать мир, — ему больно врать матери, но другого выхода он не видит. Уж лучше пусть он примет смерть не на её глазах. — Тао, я конечно же не против. Увидеть мир — это прекрасно, — женщина немного изменилась в лице, понимая, что значит желание Тао путешествовать. Как бы ей ни хотелось, но удержать сына она попросту не могла, он уже был самостоятельным взрослым человеком. — Но ты же обещаешь не забывать свою добрую старушку. — Мама, — Тао тянет руки, чтобы обнять её. Он видел, как глаза любимой женщины налились слезами, что заставляло его сердце сжиматься с новой силой. — Как я могу забыть тебя? Я обещаю, что буду писать тебе письма. Много-много писем, откуда ты узнаешь, где я был и что видел. — Просто дети иногда могут забывать своих родителей за интересной жизнью и постоянными делами, — понимая, что это последние разы, когда Тао так крепко обнимает маму, он пытается сдержать слезы, чтобы лишний раз не огорчать женщину и не испытать на себе новый приступ кровавого кашля. Пока он мог достойно держаться. — Нет, у тебя не такой сын. Ты — мой единственный родной человек на всем белом свете и навсегда им останешься, — он чуть отстраняется, однако ладони так и продолжают лежать на плечах матери, пока он смотрит в её глаза. Женщина не теряет своего нежного взгляда и теплой улыбки. — Когда ты хочешь уезжать? — спрашивает она. — Думаю, через неделю или чуть раньше. Хочу начать с Японии, после цепочкой по Северной и Южной Корее, Вьетнам, Индия, Непал… Времени будет много, жизнь впереди! — Тао невероятно удавалось передавать весь свой запал и предвкушение от поездки матери, которая лишь охала от грандионых планов сына. «Жизнь впереди», — с иронией про себя между тем думал Тао. В его положении эта жизнь давно на финишной прямой мчится со скоростью света. — Будет хорошо, если ты после сделаешь перерыв и приедешь домой ненадолго. — Посмотрим, все возможно. Глядишь, я найду для себя хорошую невесту в какой-нибудь стране, — мысль о женитьбе всегда радовала женщину, которая питала большие надежды к сыну. Может, это было к лучшему, что её Тао не хочет более сидеть на одном месте. — Это было бы отлично! — Тао видит, насколько рад родной человек, невольно вспоминая, как он за эти несколько дней уволился с работы, выставил квартиру на продажу и оборвал все связи с коллегами и знакомыми. По сути, его черствое сердце не могло оставаться таковым лишь по отношению к матери. — Я думаю, у тебя все получится, сынок… А теперь пошли, я тебя накормлю, заодно ты все подробнее расскажешь. Парень понимает, что ему придется продержаться ещё несколько часов ради матери, дабы не показать своего состояния, и вспоминает, в какой карман положил пластинку с таблетками, что ему прописали. Половину дела он сделал.***
Паром отходит ночью, поэтому Тао настойчиво уговаривает маму не провожать его и прощается с ней дома, давая все те же обещания присылать письма и в скором времени приехать, навестить её. Он не стал брать много вещей, потому что нужно было уместить как можно больше обезболивающих на первое время, которые он решил заменить морфином в ампулах и атропином, и конвертов с листами, ручками — для него это было важнее. Терять было более нечего: квартиру выкупили, для всех остальных Тао, эгоистично бросив работу, уехал путешествовать, прихватив скопленную сумму денег на досуг, и вернется нескоро. И никто бы не подумал, что путешествие парня выльется всего лишь в поездку в один конец до острова Хайнань, где он надеялся поселиться на окраине рыбацкой деревушки и… исчезнуть во времени. Свое первое письмо матери он, решая не терять времени, начал писать уже в каюте с утра, морщась от давящей в груди боли и холодного пота на лбу. Однако первая ручка пошла в ход в его слегка дрожащих руках, как и первый небольшой лист бумаги. Последний путь начался. Здравствуй, мама! Надеюсь, ты хорошо чувствуешь себя? Вокруг меня бесподобное море и много дней в пути. Я успел обойти почти весь паром и даже познакомиться с новыми людьми. Здесь красиво, поэтому я ни капли не жалею, что решил не лететь на самолете до Японии… Конечно же он не напишет, что лететь самолетом ему теперь противопоказано и навряд ли он сможет спокойно пройтись по палубе, полностью наслаждаясь морским воздухом. У меня будет возможность посетить Осаку и Токио. Я обязательно напишу тебе об этих городах. Надеюсь, ты не сильно переживаешь, ведь у меня правда все хорошо… Тао пришлось оторваться от написания, ибо на последнем слове рука, дрожа, перестала его слушаться, а легкие разразились новым приступом кашля. Когда Тао колол себе очередной укол обезболивающего, он, смотря на стол, был отчасти рад, что капли крови не попали на лист бумаги. Не буду долго растягивать. Пока я всем доволен, кормят хорошо, так что твой сын не похудеет! Кстати, обещаю попробовать кухни всех стран, в которых побываю, и может даже вышлю тебе рецепт. Его мама слишком бы волновалась, узнай о том, что за эту неделю Тао потерял чуть меньше двух килограм, которые вылились в слегка впавшие щеки. Что ж, до следующего письма, мама. Я тебя люблю! Далось сложно, но Тао искренне думал, что с каждым разом ему будет легче писать своей матери письма. Вот такие небольшие, но содержательные, пока у него хватает сил держать в ладони ручку. Он понимал, что никогда не получит письмо в ответ, потому что не напишет обратного адреса на конверте, но может оно и к лучшему — женщина ничего не узнает и будет все так же думать, что сын познает мир. Складывая письмо в конверт, парень думал, что лучше сейчас подготовить новый лист бумаги, дабы вечером приняться марать выдуманными рассказами и его…***
Перед отъездом Тао многое читал об острове, с которым собирался разделить остаток своей жизни, и лучшего городка, чем Линшуй, для себя не нашел. Находившийся на берегу Южно-китайского моря, окраины города обрамляла деревня с местными жителями. Именно там, на самой окраине, в одном из небольших домов рядом с берегом моря он нашел свое пристанище. Домик был небольшим, неприметным для любопытных глаз, всего в одну комнату, где помещалась кровать с прочей самой необходимой мебелью, и открытой верандой с видом на песчаный берег. Тао не чувствовал, что ему нужно что-то большее чем-то, что он наблюдал по приезде на место. Парень долго смотрел с веранды на море, чьи волны часто накатывали на берег, и слышал его успокаивающий шум. Тао думал, что было бы неплохо встретить смерть в кровати под шум прибоя, который заглушит страх и волнение. Впрочем, об этом пока рано думать. За время пребывания на пароме он успел написать уже тринадцать писем, которые осталось отнести на местную почту и попросить отсылать по два письма в неделю. Тао понимал, что не сможет так часто ходить в город, а потому решил относить сразу по стопке, которую ему удастся написать за неделю. С едой дела обстояли легче, как бы иронично это ни звучало, но он почти перестал принимать пищу, а потому мог бы обходиться лишь фруктами, что продавались неподалеку. Более менее обжившись, парень решил не терять теперь уже драгоценного времени, пока оставались силы и действовало обесболивающее. Стол стоял напротив окна, с которых Тао снял занавески, чтобы лучше видеть полюбившийся вид на море. В один из ящиков он высыпал несколько коробок с ручками, во второй и третий — конверты с листами. За этим столом он определенно будет проводить времени больше, чем где-либо ещё…***
Тао собрался выходить с утра после бессонной ночи, в которой он промучился от кашля с одним плюсом, ему удалось написать ещё несколько писем, в которых он сообщал, что после Осаки хочет посетить Хиросиму и Фукуоку, — настолько полюбилась ему Япония. Тао искренне надеялся, что мама не читала те журналы о странах, которые покупала для него, иначе откуда бы он столько знал. Он уже собирался открывать деревянную дверь, держа в руке плотную связку писем, как его опередили стуком в дверь. Тао пришел в недоумение, теряясь в догадках, однако поспешил открыть дверь, желая узнать, что нужно от него незнакомцу. — Здравствуйте, — как-то слишком жизнерадостно, что было неожиданно слышать для Тао от улыбающегося, высокого парня, стоящего напротив. Голову скрывала соломенная шляпа, а через простенькую льняную рубашку была перевешена наполненная сумка цвета хаки. Тао сразу подметил необычные, но привлекательные черты лица худого незнакомца, и особенно взгляд, с которым парень смотрел на него сквозь кромку рисовой шляпы, — он светился жизнью. Хватило бы несколько минут, подумал Тао, чтобы без памяти влюбиться в этого загорелого парня. Хотя, ему понадобилось бы гораздо меньше. — Доброе утро, — голос парня слегка охрип от долгого молчания, но он все же прочистил горло. Ему ответили широкой улыбкой. Слишком широкой для человека, с которым знаком всего лишь несколько минут. — А Вы кто? — в совершенном ступоре спрашивает парень. — Я местный почтальон, два раза в неделю обхожу дома, собираю почту, если она имеется. Мне сказали, что в нашей деревне появился новый житель, — уверенности у утреннего гостя явно поубавилось после вопроса в лоб, но улыбка не исчезла. Впрочем, Тао было приятно на неё смотреть. — Простите… — он переводит взгляд вниз, и шляпа вовсе закрывает верхнюю часть лица парня. — Я вижу у вас письма, повольте мне их забрать? Казалось, что этого почтальона сама судьба для Тао послала, ведь в будущем ему будет весьма затруднительно относить письма. Парню требуется несколько секунд, чтобы понять вопрос и справиться со странным шумом в ушах. — Да, конечно, — однако вместо тринадцати писем Тао выуживает из переплетеной веревки лишь два, а после передает их почтальону. Тот протягивает свою ладонь в ответ, и Тао замечает, насколько изящны длинные фаланги парня. — В какие дни Вы приходите? — он наблюдает, как почтальон ловко убирает письма в сумку. — Вторник и пятница с утра. Ваш дом последний, поэтому Вы можете ждать меня к девяти часам утра в эти дни, — парень обхватывает ремешок от сумки руками, показывая, что собирается уходить. — Всего доброго… — Постойте, — он успевает развернуться прежде, чем Тао неловко позовет его, пораженный своей внезапной неуверенности. — Скажите, как Вас зовут? — жар обдает лицо, и парень чувствует, как стремительно краснеет. Почтальон оборачивается, вновь одаривая Тао улыбкой. — ИФань, моё имя Ву ИФань, — Тао не сразу понимает, что жар вовсе не из-за стеснения, потому что к горлу подкатывает ком, а грудь резко сдавливает. — А как зо… Удивленный ИФань не успевает договорить, как перед его носом резко захлопывается дверь. Стопка писем падает на деревянный пол, а Тао бежит в сторону ванной комнаты, чувствуя, как его выворачивает наизнанку. Он едва ли успел склониться над унитазом, давая волю рвотным позывам и слыша, как в дверь несколько настойчиво стучат; впрочем, открывать он не собирался. В глазах появляются черные круги, но парень пытается совладать с собой и успокоиться, иначе это выльется в новый приступ кашля. Он делает глубокий вдох. В голове отчетливо пульсирует имя: ИФань.***
«Здравствуй, мама! У меня все как всегда — отлично. Ты не представляешь, какое удовольствие я получаю от своей поездки. Сегодня собираюсь покидать Японию. Тут было великолепно, но пора двигаться дальше. Я вновь сяду на паром из Фукуоки. Здесь невероятная панорама города, особенно если сесть на колесо обозрения. Думаю, тебе бы здесь понравилось, город по-своему спокойный, потеряться в нем невозможно. Единственное, что меня смущает, это люди, которые все ниже меня. У тебя родился отличный, красивый сын-гигант, с которым просят сфотографироваться! Люблю тебя. Следующий пункт — Пусан, Южная Корея. Письма всегда нужно было заканчивать шуткой, с позитивным настроем, думал Тао, когда гулял по набережной с утра. В одном из номеров журнала он вычитал, что недалеко от берега этого острова обитают розовые дельфины, весьма интересные водные млекопитающие, которых Тао когда-то мечтал увидеть в живую. Ему на редкость было получше и едкая боль в груди не мучила, не заставляла его вкалывать в себя новую дозу обезболивающего. Однако все равно парень иногда подумывал, что в будущем придется увеличить дозу запрещенного морфина, которое ему чудом удалось раздобыть до отъезда — выписанное доктором лекарство не помогало ни на йоту. Впрочем, сейчас не хотелось думать о плохом. Он ведь смог добраться до берега и насладиться морским бризом, нагревающимся песком, в котором утопали ноги. Легкие будто перестало сдавливать, когда он ощутил этот морской воздух, определенно думая, что прекраснее данного момента быть для него пока не может. В последний раз он чувствовал такую легкость, когда выкурил последнюю сигарету ещё до выявления онкологии. Странно, но Тао так долго не курил с того момента, а вспомнил об этом только сейчас. Вспомнил, какое несметное количество раз его новоиспеченные любовники сами подставляли зажигалку, чтобы он смог закурить после очередного секса. Как символично это было, будто каждой сигаретой те люди подводили его к смерти, когда он сам не осознавал. Теперь Тао остается только вздыхать, анализируя те дни. Сегодня он впервые задумался над тем, а была ли та жизнь для него действительно правильной, доставляла ли она истинное удовольствие? Он мог бы и дальше развивать эту тему в своем истерзанном сознании, ища правильный ответ, казалось, даже оправдание для себя, если бы не силуэт вдалеке, который направлялся к его дому. Тао не сразу понял, кто это был. Признаться, он даже не помнил, какой день недели настал в это утро. Почтальон ровно в свое время прибыл к последнему дому в деревне с полной сумкой и как обычно постучался в дверь. Тао понимал, что ему нужно поспешить, иначе он не успеет передать письма, так как ИФань просто уйдет. Окликнуть парень, к сожалению, не мог — это было чревато новым приступом кашля, которого он остерегался. Прибавив шаг, Тао направился в сторону своего дома, в надежде, что ИФань заметит его. Ноги зарывались в песок, будто бы желая остановить парня, который вспоминал тот неприятный инцидент, когда просто захлопнул дверь перед смятенным почтальоном. В любом другом случае он и глазом бы не повел — для него это было нормой, — однако сейчас он чувствовал, что должен был объясниться перед ИФанем. Тао не сдерживается, когда видит, что ИФань собирается уходить. С уст поневоле срывается: — Постойте! — не так громко, насколько хотелось бы Тао, однако ИФань обернулся в его сторону, и вновь та широкая улыбка, коей он одарил парня. — Доброе утро, — вежливо говорит ИФань, когда Тао подходит совсем близко. — Я уже думал, что Вас нет дома. Что насчет писем? — совершенно жизнерадостно отвечает парень, будто и не было той ситуации, когда он долгих десять минут просто стучал в дверь, пытаясь узнать, все ли хорошо с жильцом дома. — Эм, да, — кивает Тао, проходя вперед и открывая дверь, которая не была заперта. Признаться, Тао даже не видел смысла закрывать на ключ помещение, откуда и нечего вытащить. — Вы не хотите зайти? — между тем предлагает он, проходя вглубь комнатушки. — Нет, я подожду Вас снаружи, — отвечает почтальон, а Тао между тем подходит к столу, где лежит все та же стопка с письмами, и выуживает с самого низа ещё два. Говоря о письмах, стопка становилась все больше и больше с каждым днем, что, конечно же, радовало Тао — он должен был написать как можно больше. — Держите, — Тао вновь, как и в первый день их знакомства, протягивает конверты. — И… — он не мог оставить без внимания тот инцидент. — Меня зовут ЦзыТао или просто Тао, надеюсь Вы… нет, не так, — резко осекается он. — Надеюсь, ты в тот день не был очень удивлен. Случилось просто недоразумение, — Тао пытается улыбнуться так, чтобы не чувствовалось его напряжение. Он понимал, что после ухода почтальона ему все-таки придется вколоть в себя новую дозу обезболивающего с атропином, ибо легкие вновь начало сдавливать, а вместе с ними и часто бьющееся сердце. — Все в порядке, — в этот раз ИФань держит письма в руках, пристально смотря на Тао, будто прожигая взглядом, как казалось парню. — Рад познакомиться, — слова звучали искренне, Тао не разобрал в них той фальши, какую он обычно слышал от людей, которые горячо жали ему руку, разбрасываясь лестными словами. Сейчас, вспоминая те моменты, Тао понимал, насколько противно выглядели те люди по сравнению с этим миловидным почтальоном, который был полностью открыт душой. — К сожалению, мне нужно идти. Письма не ждут, да и скоро будет очень жарко, — ИФань поправляет свою рисовую шляпу, а Тао чувствует, что почтальон вовсе бы и не хотел уходить. Впрочем, и Тао было интересно в компании парня. — Не хочешь перед уходом выпить холодной воды? — совершенно спонтанно предлагает парень с небольшой надеждой, что ИФань, конечно же, не откажется. — Я бы не отказался. Спасибо, — вновь эта улыбка, которая заставляет Тао недоумевать, как можно так долго улыбаться, да ещё и без фальши. Озадаченный, он через минуту приносит полный стакан холодной воды. Руку слегка потряхивает, но парень стойко пытается унять дрожь, протягивая ИФаню кружку. Тао не сразу понимает, что взгляд почтальона задержался на изгибе локтя, куда он обычно делал инъекции. Ифань поменялся в лице, но оно и было ясно — небольшой участок кожи пестрил парой гематом, весьма недвусмысленно говоря о причине. Однако, то ли Тао повезло, то ли ИФань был слишком смышленым, воспитанным и не стал расспрашивать. Почтальон, убрав письма в сумку, принял стакан из рук Тао с новой благодарностью, но сделал всего лишь глоток, а все остальное на удивление парня вылил на свою рисовую шляпу, которую перед этим снял. Тао впервые смог увидеть короткий ёжик плотных черных волос ИФаня, который ничуть не портил его внешности. — Это для того, чтобы солнце не припекало, — объясняет ИФань на удивленный взгляд Тао. — А, что-то вроде эффекта конденсации, — вот теперь уже пришел черед ИФаня бросить на Тао удивленный, больше даже не понимающий взгляд. — Ну, или так, — он обыденно пожимает плечами. — Вот теперь точно можно идти, — почтальон передает стакан обратно в руки владельцу, а после надевает шляпу, вновь пряча макушку. — Всего доброго, — короткий взмах рукой, легкая улыбка, и Тао так и остается стоять на месте, наблюдая, как отдаляется легкой походкой ИФань. Ему хочется улыбнуться своими пересохшими губами, как он улыбался бы маме при каждой встрече, несмотря на боли в груди. ИФань странным образом уже второй раз оставлял после себя шлейф чего-то теплого и приятного в испорченной душе ЦзыТао. Рука со стаканом медленно опускается вниз, пальцы вновь начинают дрожать в судорогах из-за частичной анемии. Тао искренне рад, что ИФань не услышал звук разбившегося о деревянный пол стекла.***
Здравствуй, дорогая моя мама. Надеюсь, твоё здоровье не хворает, и ты с большим удовольствием читаешь мои письма. Обещаю, когда я приеду, мы вместе с тобой за чашечкой ароматного чая из чебреца прочтем все, что я успел написать тебе. Я, как обычно, доволен всем. Сегодня покидаю Корею. Признаться, за две недели пребывания в Пусане и столько же в Сеуле я успел привязаться к столице. Хотелось бы остаться здесь ещё, потому что я нашел новых друзей, даже подругу, мама, представляешь? Но я пока сохраню интригу. Город безумно красивый, как я и писал раньше. Мне удалось попробовать много еды. Ты не поверишь, но в одном из ресторанчиков было такое же кимчи, какое ты умеешь готовить: острое, с крупными кусочками капусты. Я был поражен. Это так вкусно, что я решил взять в дорогу несколько порций, а ещё немного рисовой лапши. Да, твой сын так любит покушать! Кстати, я не упустил возможности ночью сделать фото с башни Намсан. Ты его обязательно увидишь и поймешь, какой Сеул красивый город. Не прощаюсь с тобой, ведь скоро ты получишь новое письмо. Держу курс на Тайвань. Я люблю тебя. И так день за днём, ночь за ночью, истекая потом из-за слабости, борясь с анемией конечностей, как с побочным эффектом морфина, Тао сидел за столом, исписывая в день по две-три ручки, пока силы позволяли ему это делать. Он писал на много месяцев вперед, даже можно было сказать, на много лет вперед, описывая все, что сохранилось в его голове за столькие годы: улицы, парки, небо, мимику людей, аромат каждого блюда, — чтобы мама исправно получала письма, чтобы она знала, что её сын жив, здоров. С каждым днем Тао осознавал, что по сути ему не нужно было многое, лишь бы его родной человек там, за океаном, был счатлив, а не страдал, зная, что единственный сын давно зависим от инъекций, из-за которых бредит по ночам, и скоро скончается от рака. Тао не простил бы себе, увидь он душераздирающие метания и слезы своей матери, которая вырастила его одна, вложила всю свою душу в воспитание, она не пережила бы этот удар. Отчасти, можно было бы предположить, что сердце Тао не такое уж и бездушное. Ещё одним доказательством был тот почтальон, что так неожиданно появился в жизни Тао. Исправно приходящий по вторникам и пятницам, он забирал письма, искренне улыбался, без лишних вопросов поправляя свою соломенную шляпу, и оставлял внутри Тао чувство совершенно чистой нежности и радости среди бесконечноой боли и мрачного осознания предстоящей участи. Тао не отрицал, что ИФань заинтересовал его, он это понял ещё со второй встречи. С виду открытый и простой, Тао все равно видел в нем совершенно много загадок, которые непременно хотел разгадать, пообщаться, чтобы раскрыть для себя этого человека, подобно бутону розы. Ему предоставился такой прекрасный случай именно тогда, когда он меньше всего ожидал, ведь навряд ли какой-либо почтальон будет расхаживать в утренний ливень по домам и собирать письма. Тао вновь сидел за столом, сочиняя новый рассказ из города Ханой, когда в дверь кротко постучали. Парень понимал, кто это мог быть, что весьма его удивило. Встать со стула получилось не сразу в силу слабости в теле — по сути у него давно должен быть постельный режим, но он предпочитал держаться до последнего. — Я иду! — восклицает Тао, борясь с секундным помутнением в глазах. На краю сознания он отчасти был рад, что волей случая надел на себя кофту с длинными рукавами, потому что гематомы от инъекций уже были не только на правой руке. ИФань промок до нитки, как подумал Тао, когда открыл дверь. Даже зонт не помог почтальону спрятаться от дождя, что уж говорить о вьетнамках. Единственное, что было полностью под защитой — сумка, которую ИФань укрыл плотной клеенкой, дабы письма не намокли. — Здравствуй, я за письмами, — ни капли раздраженности, злости на погоду… Тао был поражен, когда вновь увидел широкую улыбку своего нового знакомого. — Давай ты для начала зайдешь, — пораженый Тао несильно обхватывает плечо ИФаня, пытаясь завести его внутрь. — Зачем в такую погоду нужно было идти? Нужно было остаться дома и заняться своими делами. — Это работа, — просто отвечает ИФань, пожимая плечами. Он не отказался от приглашения зайти внутрь, тем более, что Тао в буквальном смысле настойчиво затащил его в дом. — Мне не привыкать, я часто так хожу. — Ох уж этот парень, — выдыхает Тао, понимая, что никто другой бы не стал жертвовать собой ради каких-то там чужих писем. Парень невольно осматривается, понимая, что в его маленькой комнатушке небольшой беспорядок в виде незаправленной постели и… шприцев с упаковкой ампул морфина, которая лежала на полу около кровати. Заметать следы было слишком поздно. — Я думаю, ничего не случится, если ты дождешься окончания дождя. Можешь присаживаться… куда хочешь, — прикрывая дверь, парень видит, что ИФань так же осматривается, пока не осмеливаясь проходить вперед. Тао готов был голову на отсечение дать, что почтальон сразу заметил ампулы и шприцы, которые наводили на множество вопросов. Вздыхая и решая пустить все на самотек, Тао направился к небольшой газовой плите, чтобы поставить чайник. В конце концов, скрывать нечего. — Ты вновь пишешь письмо, — больше даже утверждая, нежели спрашивая, говорит ИФань, аккуратно присаживаясь на стул, где минутой ранее сидел Тао, и снимая клеенку с сумки. — Ты единственный человек из этой деревни, кто столько пишет, причем без обратного адреса. — Это очень долгая история, на самом деле, — Тао оборачивается лицом к ИФаню, облокачиваясь на деревянный стол. Из-за ливня в комнате царит небольшой полумрак, создающий атмосферу умиротворения, благодаря которой здоровый человек начал бы засыпать. — Даже не знаю, как начать… — Если не готов, то лучше отложить на потом. Расскажешь тогда, когда посчитаешь нужным, я же не настаиваю, — ИФань заглядывает в его глаза, и Тао готов поклясться, что видел в них нежность и заботу, с коими обычно могла смотреть на него лишь мама. Их зрительный контакт продолжался где-то с минуту, но Тао казалось, будто перед ними пролетела вечность. — Я бы хотел спросить тебя… — Тао решает, что смена темы будет как-никак к кстати, чтобы несколько разрядить неловкую ситуацию. — Как долго ты работаешь почтальоном? — Поверишь, но ещё с того времени, как мне было десять лет. Будучи мальчишкой, я бегал по домам и собирал письма, чтобы потом отнести их на почту. Взамен я мог получать немного денег или мешочки с рисом. Впоследствии, как видишь, это стало моей основной работой. — И ты не хотел бы податься в большой город, найти для себя нишу, где бы ты смог стать частью общества? — Тао складывает руки на груди, чувствуя, как его начинает потряхивать из-за слабости. — Зачем? Зачем уезжать, когда жизнь здесь, а там всего лишь существование? Я видел этих городских. Видел людей, которые приезжали на наш остров из заграницы. Измученные, нервные, постоянно суетящиеся. Они все время гонятся за чем-то, чего сами не знают, пока смерть их не забирает в старости, а то и в молодости, — мимика ИФаня восхищала Тао, как и его мысли. Почтальон был прав, как никогда, высказывая такие простые истины, на которых строилась вся гармония мира. — Разве это жизнь, когда ты похож на робота? Когда же наступит чередь наслаждаться тем, что окружает тебя в этом мире? — парень приостанавливается, но вскоре вновь продолжает. — Я вполне счастлив тем, что у меня есть. В свободное время я занимаюсь ловлей рыбы, помогаю другим, гуляю по пляжу и получаю удовольствие от красивых закатов и восходов солнца. Мне хватает на жизнь, а большего я и не хочу. Тао внимал, подобно маленькому ребенку, которому открывали великие истины и тайны мира, с которыми грех было не согласиться. Он утопал в своих размышлениях и утопал в ИФане, окончательно и бесповоротно зацепившим его серце. Чайник вскипает, и Тао в миг его выключает, приходя в себя. — Да, в этом ты прав. Твоя жизнь по сравнению с жизнью других выглядит и правда счастливо, — парень заваривает крепкий чай своему собеседнику, дабы тот согрелся. Каким-то магическим образом Тао чувствует, что взгляд ИФаня сейчас прожигает его спину, и от этого странно берет в дрожь. — Ты, должно быть, тоже приехал сюда отдохнуть от городской суеты? — спрашивает ИФань, когда Тао поворачивается к нему лицом с чашкой ароматного чая. Парень наблюдает, как Тао медленно направляется к нему, замечая глубокие синяки под его глазами и впалые щеки, будто Тао ничего не ел последнюю неделю. Сердце охватывает волнение. — Да, — вздыхает Тао, предчувствуя неладное. Он искренне надеялся хотя бы продержаться до ухода ИФаня. — Решил остаться здесь на неопределенное время, а может и до самой смерти, — до стола остается всего лишь два шага, чтобы он смог поставить эту чертову чашку, потому что в глазах нещадно помутнело. — О, до неё ещё жить и… — ИФань, к счастью или к сожалению, не успевает договорить свою до тошноты жизнерадостную фразу, ибо рядом стоящий Тао чуть не роняет стакан с кипятком, все-таки обжигая руку. Второй он пытается прикрыть рот, заходясь удушающим приступом кашля, который пугает почтальона. - Тао! — он подскакивает с места, пытаясь обхватить парня за плечи, но тот резко отталкивается от его рук, пытаясь добежать до ванной. Тао было тяжело, казалось, что еще секунда, и он, обессилевший, почти парализованный, просто упадет в обморок от частого кашля. Парень будто чувствовал, как по кусочкам из него выхаркивались легкие, не оставляя места кислороду. В каждый такой приступ Тао хотелось верить, что это последний, что наступит болевой шок, и он ничего не почувствует, пока не увидит ослепляющий белый свет, но нет, он оставался в сознании каждую гребаную секунду своей жизни, мучаясь. Тао был искренне благодарен всевышнему, что ему удалось хотя бы добраться до раковины и расслабить ладонь, убрав её ото рта. Звук дождя будто слился с диким писком в ушах, и Тао не сразу услышал, как ИФань, оказавшись рядом, взволнованно зовет его, убирая пряди волос с вспотевшего лба. — Господи… — невольно прошептал ИФань, видя на белоснежном дне раковины кровавые комочки, больше напоминавшие малиновое желе. Тао продолжал отхаркивать ужасающее месиво, и парня охватывала паника, злость от бессилия. — Старайся дышать, Тао! Дыши, ухвати немного воздуха, скоро все закончится, Тао. Я с тобой, — второй рукой ИФань обхватил под грудь парня, прикладывая раскрытую ладонь к грудине и тем самым давая ему опору. Он продолжал говорить, но уже шепотом, и Тао казалось, будто ИФань читает молитву. Парень закрыл глаза, пытаясь прислушаться и вдохнуть хотя бы чуть-чуть воздуха в остатки легких. Тао признавал, что голос ИФаня успокаивал. Успокаивал настолько, что кашель постепенно отступал, как и легкая темнота в глазах. ИФань вздохнул в облегчением, когда Тао с большим усилием, но удалось выпрямиться. Парень без лишних слов аккуратно стер с его губ кровь, без задней мысли вытирая ладонь о свою влажную одежду. — Так что ты… говорил про долгую жизнь? — вымученно усмехается Тао. Голос его слегка охрип, и говорить приходилось с трудом. Парень понимал, что теперь деваться ему некуда и ИФань будет третьим человеком, который узнает о его болезни. — Поможешь дойти до кровати? Я думаю, у тебя много вопросов. ИФань без лишних слов аккуратно подхватывает ослабшего Тао на руки и стремительно направляется к расправленной постели, давя в горле неприятный ком боли, ведь он хорошо все понимал. Теперь было ясно, почему внешний вид Тао напоминал голодающего человека, мучившегося бессонницей. — Ты сильный, — тихо говорит Тао, думая, что крепкие руки ИФаня были подобны обволакивающему теплому одеялу. — Я тоже когда-то таким был. ИФань не ответил ничего, лишь медленно уложил Тао на кровать, а сам присел рядом, не сводя взгляда с парня, который глубоко и медленно вздыхал воздух, пока была возможность. — Как только ты не захочешь слушать, просто скажи, — немного погодя сказал Тао. — Как только ты почувствуешь, что тебе трудно, остановись сам, — ответил на его фразу ИФань, пытаясь адекватно принять происходящее. — Почти месяц назад мне поставили диагноз: центральный рак легких последней стадии — жить осталось совсем немного, потому что уже не излечимо. Я отказался от всего, кроме обезболивающих, и приехал сюда, в надежде прожить остаток своих дней в уединении, чтобы не причинять боль близкому человеку… Ты говорил про письма. Они адресованы моей матери, которая не знает о болезни. Она думает, что я просто уехал путешествовать по миру, — Тао приостанавливается, чувствуя, как в груди начинает все неприятно сжимать, а боль пульсацией распространяется по всему телу. Он осознавал, что постепенно настает тот черед, когда усталость будет брать над ним верх, а значит, кровать прикует его к своим простыням, и писать письма станет совсем невозможным. — И ты регулярно отсылаешь ей письма, чтобы она верила тебе? .. — Да, я пишу с мыслью, что она будет счастлива, читая, в каких странах я побывал и что видел. Моя мечта с детства — путешествовать, мама всегда об этом знала; мой отъезд был лучшим решением. Я не хотел, чтобы она страдала каждый день, видя то, как я умираю. Она не пережила бы потерю единственного сына, а я не простил бы себе её слез. Именно поэтому я пишу до изнеможения, чтобы даже после моей смерти она исправно получала письма и думала, что я жив. ИФань смотрел в пол, будто вникуда, переваривая слова Тао, которые поразили его в самую душу. Насколько жертвенна должна быть любовь к матери, что Тао решился на такое. По сути, он не стал мучить родного человека, не стал мучить себя, чтобы хоть как-то отсрочить смерть, но он дает надежду своей матери, каждым письмом дает ей счастье от осознания того, что счастлив сын, лишь бы скрыть горькую правду. — Ты очень помогаешь, — слабо улыбается Тао. — Навряд ли я сам смог бы нести письма на почту. Спасибо, — благодарность с уст парня слетала искренне, и он готов был признать, что ИФань второй человек, кого он благодарил без фальши. — Я даже не знаю, что сказать, — ИФань тяжело сглатывает, вздыхая. — Мои слова поддержки здесь не сыграют никакой роли. Единственное, что тебе остается — это попытаться прожить остаток жизни так, чтобы не жалеть. — Я считаю, что эти письма — мой последний долг. Я не жалею, зная, что делаю полезную вещь перед своей смертью. Хоть что-то полезное. Именно поэтому мне хочется написать как можно больше, ведь никто не знает, когда будет мой последний приступ. — Это тяжело, когда рядом никого нет, и приходится справляться самому, — ИФань переводит взгляд на лежащие рядом ампулы с пачкой шприцев, а после смотрит на Тао. — В будущем тебе не обойтись без человека, который смог бы тебе помогать. — Как-то приходится пока справляться, ничего не поделаешь. А как совсем невмоготу будет, значит, таков исход. Зачем мучить кого-то ещё, когда это только моё наказание? — Тао выдерживает паузу. Отчасти он был рад, что ИФань не стал его жалеть, ему было бы больше противно от себя и своего бессилия. — Мне нужно вколоть морфина, иначе от боли я не смогу разговаривать, — Тао искренне не хотелось, чтобы ИФань видел его обезболивающее и уж тем более наблюдал то, как ему приходится колоть дозу, подобно наркоману. Хотя, как бы иронично это ни звучало, но он уже зависим от морфина. — Да, конечно, — понимающе кивает ИФань. — Я могу чем-нибудь помочь? — Разве что только поднять «лекарство» и дать жгут, — Тао с большим трудом, но принимает сидячее положение и ослабшей рукой начинает задирать легкую ткань кофты, оголяя предплечье. — Он находится в первом ящике стола, — ИФань тем временем уже встал с кровати, направляясь к нужному месту; Тао надеялся, что увиденное нисколько не испугает парня, однако прекрасно слышал взволнованный вздох, когда ИФань вернулся к нему со жгутом. Тао ничего не остается, кроме как ухмыльнуться. — Это предпоследняя пачка шприцев, впрочем, и морфина осталось немного. Спасибо, — блогодарит он, но после добавляет: — Ты можешь не смотреть, зрелище не из приятных, тем более, что меня иногда может тошнить: побочное действие, — опухшие синяки на локтях и обрамляющие вены сухая кожа вызывали отторжение даже у Тао, который до сих пор не мог поверить, что красота его тела, красота лица испарялись с каждым днем, как пар с поверхности кипящей воды. ИФаню было больно видеть, как Тао неприятно морщится от новой инъекции, вводя её через инсулиновый шприц дрожащей рукой чуть ниже локтя, ибо выше не осталось живого места и хорошо видимых вен; ИФаня разъедало изнутри от пустых ампул, которые валялись на одеяле с отломанными горлышками в точке разлома, но он продолжал смотреть с широко распахнутыми глазами на то, что делает с собой Тао, который просто спасается от мучений, пусть и на несколько часов. — Тебе нужно поспать, Тао, — когда ИФань видит, что Тао не в силах снять шприц из-за гребаной дрожащей ладони, прикрывая глаза, он подрывается и аккуратно помогает парню, прикладывая на иголку пропитанную спиртовую салфеточку — Тао не забыл привезти и их, — тут же медленно укладывая его обратно на подушку. — Да, — протягивает он в ответ, не думая даже открывать глаза, ощущая, как по телу проходит волна расслабления. Он чувствовал дыхание ИФаня на свем лбу, и ему становилось так приятно и спокойно, будто почтальон сейчас лежит рядом с ним, обнимая и вдыхая запах его волос. — Нужно поспать, — улыбка расцветает на его лице, что несколько обескураживает ИФаня. — Иначе ты услышишь весь мой бред… Хотя это вовсе не бред, я вижу все в своем сознании, все такое яркое, цветное и радостное… Ты знаешь, я вижу детство и мою маму, подарившую мне карту мира, которая светится различными цветами, — чем дальше говорил Тао, тем больше слова его растягивались, меделенно, подобно тягучему меду, слетая с уст, и ИФань понимал, что так называемый морфий начал свое безжалостное действие. — А что она подарила тебе ещё? — тихо и спокойно спрашивает ИФань, убирая следы инъекции на пол и аккуратно накрывая теплым одеялом Тао, на лбу которого выступила испарина. ИФань провел ладонью, стирая влагу и слегка задерживаясь, дабы посмотреть наличие температуры. — Множество журналов со странами… Странно, почему я не связал свою жизнь с путешествиями, я ведь так любил географию, — Тао приоткрывает глаза, видя перед собой склонившегося ИФаня. Тело обмякло окончательно, и парень не мог даже пошевелиться, получая долгожданную легкость и притупление боли. — ИФань, чудесный ИФань, почему ты плывешь? — Потому что ты хочешь спать, — он убирает руку со лба, вновь присаживаясь рядом. Перешагивая через собственную боль, Ифань старается улыбнуться впадающему в небытие Тао. — Ты так красиво произносишь моё имя, — не смог не ответить он на приятное обращение парня. — Правда? — улыбка Тао становится ещё шире, а дыхание постепенно приобретает размеренный ритм, тем самым облегчая ему дыхание. Сейчас рядом с ИФанем ему все казалось таким бесконечным, спокойным. — Мне нравится твоё имя… ИФань, ты останешься, когда закончится дождь? — Останусь, конечно останусь, — парень аккуратно, совсем невесомо касается ладони Тао, чувствуя, как его тело прошибает током. — Ты можешь спокойно засыпать. Беззащитный Тао более не ответил ничего, впадая в небытие, которое помогло бы ему набраться сил, а ИФань ещё долгое время смотрел на его четко очерченные потрескавшиеся губы, не желая представлять этого человека мертвым… На следующее утро он постучался в дверь Тао с пакетом еды, большим количеством инсулиновых шприцев и черт знает откуда найденным морфином.***
«Мамочка, здравствуй! Как давно я не называл тебя так ласково. У меня все отлично. Прости, я сейчас в пути, немного трясет, поэтому почерк такой корявый, буквы буквально танцуют на листе бумаги. Хочу сказать, что ближайшее время моё письмо будет именно таким, надеюсь, ты разберёшься. Представляешь, я добрался до Непала и что-то мне подсказывает, что я здесь надолго… месяца два, а может и больше. Я нашел отличную компанию, с которой решился на поход в Гималаи, возможно удастся попытать счастье на Эвересте. Я представлял это настолько экстремальным и интересным, что без раздумий согласился. Ты только не волнуйся за меня сильно, знаешь же, что я не пропаду. Все будет хорошо, тем более, что я опять почти влюбился, особенно в улыбку и жизнерадостность этой прекрасной девушки… Знаю, тебя сейчас распирает от интереса, сохраню интригу и буду писать по чуть-чуть. Пока я нахожусь в столице страны — Катманду. Скажу тебе, что город довольно плотный, но это не мешает ему иметь свой ритм в жизни. Большое количество достопримечательностей завораживает своей грандиозностью, но больше всего я, конечно, прогуливаюсь по улочкам. Ты же знаешь, как сильно я люблю детали. Большинство построек ничем не отличаются от китайского стиля прошлых веков, а особый колорит передают рынки, на которых можно ощутить миллион запахов любых специй и продуктов. Я уже боюсь представить, что может ждать меня в Индии. Хотя знаешь, местная кухня сочетает в себе как кулинарные традиции Индии, так и Тибета. Мне понравилось. В общем, пока я нахожусь в столице, надеюсь попасть на один из фестивалей и познать истины индуизма и буддизма. Я люблю тебя, мама. Жди следующего письма! Визиты ИФаня по вторникам и пятницам постепенно превратились в каждодневные, чему, конечно, Тао был вовсе не против. После недели встреч он начал осознавать, что ждет стука в дверь в любое время дня и ночи, пока без перебоя пишет письма. Впрочем, ИФань всегда навещал его, как только выдавались свободные часы. Он по прежнему улыбался при встрече, когда ослабевающий с каждым днём Тао открывал перед ним дверь, даря хотя бы немного хорошего настроения. ИФань улыбался и между тем с горечью думал, насколько сильно впали щеки парня от недоедания; насколько глубже стали его синяки под глазами, которые ярко контрастировали с бледнеющей кожей; насколько хрупким становилось тело парня, позволяя коже обтягивать кости. ИФань пообещал себе даже взглядом стараться не выражать жалость к такому интересному для него человеку, понимая, насколько сильно это может задеть Тао. Однако исправно помогал ему, когда парень заходился в диком приступе кашля или внезапно мог осесть на пол из-за онемевших ног, видя перед глазами кромешную темноту. Тао злился на себя, злился на то, что позволяет ИФаню помогать себе, хотя никогда ни на кого не хотел надеяться. Порой Тао думал, что легче было бы так и сдохнуть поскорее в новом приступе, исхаркав кровью деревянный пол, ведь боль с каждым разом разрасталась, как сорняк в цветочном саду. Единственным облегчением в эти моменты становились инъекции морфина наряду с атропином, большие ладони Ифаня, которые мягко гладили его по потному лбу, и горячая грудь, к которой прижималась его голова, чувствуя частое сердцебиение. Внутри ИФаня кипит жизнь, Тао понимал это каждый раз, когда начинал бредить в объятиях парня, рассказывая небылицы из своего детства. Тао улыбался, ведь боль проходила, давая минутную эйфорию, после которой он приходил в себя и некоторое время мог спокойно дышать. В такие счастливые моменты Тао мог не без помощи ИФаня выходить на веранду и наблюдать закат, тонущий в переливах моря. Они любили стоять часами, пока действие наркотика не прекращалось, и разговаривать, разговаривать обо всем на свете, делиться мнением на насущные и философские проблемы всего мира. Такие разговоры заставляли Тао пересматривать взгляды на жизнь и становиться ближе к ИФаню настолько, что в его чахнущем сердце почтальон стал занимать значительное место. Впрочем, это было больше, чем взаимно, и Тао мог бы это заметить, посмотри он в глаза ИФаня, который порой вместо заката наблюдал за ним, пристально изучая его профиль в лучах жгучих цветов заходящего солнца. Решился бы ИФань сказать истину своих чувств, одному Богу известно. — Мы стали так близки, — в один из вечеров, когда они стояли на все той же веранде, тихо проговорил Тао, держась за деревянный, с потрескавшейся краской, поручень. Солнце заливалось алым цветом, отдавая блики на море, будто длинная дорога, скрывающаяся за горизонтом, и согревая своими лучами лицо парня. Тао это завораживало. — Это может для нас плохо кончится. Ты второй человек, который стал мне так близок. — Плохо кончится это для меня, ты не должен ни о чем сожалеть, — ИФань вновь смотрел на Тао, чей взгляд был все так же направлен в даль; на лице парня появилась легкая небритость, которая отчасти скрывала впалые щеки, как и свободная одежда худобу тела. Сердце то и дело пропускало частые удары, распространяя волнение вибрацией по всему телу: Ифань ни на йоту не жалел о знакомстве с Тао, скорее даже больше жалел из-за болезни дорогого человека. — Ты понимаешь, что скоро я не буду вот так стоять рядом с тобой, разговаривать, улыбаться? Ты понимаешь, — Тао вдруг резко оборачивается, смотря в глаза ИФаню. — Черт возьми, что в один из дней найдешь меня где-нибудь на кровати или за столом мертвым? Сердце ИФаня больно кольнуло, когда сознание в миг обрисовало эту картину. — Что ты предлагаешь? — тихо спрашивает почтальон, отрываясь от стены, на которую облокачивался секундой ранее. — Я не хочу, чтобы ты привязывался ко мне, ведь когда все закончится, я причиню тебе боль… — «чего совсем не хочу», — Тао прикусил нижнюю обветренную губу, отчего она превратилась в тоненькую полосочку. Стать причиной страданий ИФаня — это меньшее, чего он теперь хотел. — Пообещай мне, что не привяжешься ко мне? Пусть я буду для тебя обычным знакомым, с которым ты нашел общий язык и с которым приятно общался такое недолгое время. Я же в свою очередь буду благодарить болезнь, ведь это она стала причиной нашего знакомства, и постараюсь держать дистанцию, чтобы не причинить лишнего волнения. Хотя, я надеюсь, что вскоре ты меня просто забудешь, и сердце твое не будет испытывать горечь от потери какого-то человека, который приехал издалека. — Если я не смогу выполнить обещание? Если ты не сможешь выполнить своё обещание? — голос ИФаня немного повышается из-за волнения и злости на Тао за такие слова. — Ты говоришь так, будто являешься плодом моего воображения, о котором я должен так быстро и безболезненно забыть. — Пусть будет так. Я говорю о лучшем исходе, я не должен значить столько, чтобы о моей смерти нужно было жалеть, — подобные слова вызывают у ИФаня гнев, который бурлит внутри, заставляя его лицо покраснеть. Парень мог бы высказать многое, назвать Тао за такие слова бессердечным по отношению к своим чувствам и чувствам других, но молчал, понимая, что сделает только хуже. — Просто пообещай, — Тао даже не дрогнул, переводя взгляд вновь на горизонт. ИФаню ничего не оставалось, кроме как тяжело выдохнуть и смириться ради Тао на словах, но не в сознании. — Обещаю, я сумею принять это должно и не позволю привязаться к тебе… Однако все оказалось куда хуже, и окончательно ИФань понял, что бесповоротно отпечатал Тао в своей душе, когда в одно утро после сделанной инъекции позволил себе прикоснуться к сухим губам Тао своими. Ответ на поцелуй значил для парня больше любых слов Тао о дистанции. Плевать он хотел на всё, лаская желанные губы и будто вселяя в них полноту жизни. Плевать уже хотел и Тао, когда осознал, что это был его первый поцелуй, от которого он чувствовал безумную бурю в душе, от которого сносило голову лучше того же самого морфина. С каждой секундой их поцелуй приобретал больше чувственности и страсти, что оба понимали, не желая останавливаться. Обвивая дрожащими руками шею Ифаня и прикрывая глаза, Тао искренне жалел о том, что наговорил этому человеку, понимая, что ИФань для него давно стал чем-то большим, родным сердцу, и он не отрицал, что подобные чувства были взаимны. Тао смутно понимал, что ИФань мягко укладывает его на простыни небольшой одноместной кровати и снимает с себя одежду, когда перед глазами начали хаотично появляться цветные круги — побочный эффект препарата. «Я сам стал побочным эффектом этого мира и своей жизни», — как-то раз пришел к такой мысли Тао после очередного разговора с почтальоном, и отчасти оказался прав. Он и сейчас не упустил возможности вспомнить об этом, когда ИФань мягко целовал его шею, проводя ладонью по уже исчерпавшим свой лоск волосам. Тао было приятно ощущать прикосновения дорогого сердцу человека, он буквально плавился под ним, позволяя снимать с себя потертую льняную рубашку цвета небесного полотна; бредил и стонал, когда ИФань касался губами его сосков, обводя кончиком языка ореолы, и невесомо проводил подушечками пальцев по выступающим ключицам, спускаясь ниже по обтянутым кожей ребрам. — Ты прекрасен, Тао. Несмотря на все, ты самый прекрасный человек, — шептал ИФань с толикой радости, ведь тело Тао настолько чувственно отвечало на его ласки, а Тао оставалось лишь судорожно мотать головой, ведь на самом деле он был таким ужасным человеком. — Тебе не будет больно, тебе будет хорошо, Тао, только доверься мне, — частое дыхание грозилось новым приступом, но ИФань искренне надеялся, что сможет дать Тао хотя бы немного наслаждения, любви. Врочем, не ответь он ему взаимностью, парень бы тут же прекратил и больше никогда не посмел хотеть большего. — Я… верю тебе, — ИФань понимал, что Тао уже был слишком слаб, потому старался быть аккуратным и предельно нежным с самым хрупким, подобно китайскому фарфору, для него в мире человеком. Проводя ладонью по мокрым от пота волосам, пряди которых разметались по белоснежной подушке, он позволял себе нежно целовать впалый живот парня, а второй ладонью касаться возбужденной плоти сквозь легкую ткань шорт. Хотелось освободить Тао и от них, чтобы насладиться телом в полной мере, словно для самого ИФаня это было необходимой дозой. Тао отвечал на ласки, раскрывая душу, поддавался вперед без толики страха, сомнения, то и дело покрываясь мурашками от столь приятных прикосновений, которые заставляли трепетать его сердце. Сейчас он задыхался вовсе не от боли, дрожащими руками сжимая плечи ИФаня и не чувствуя разъедающей боли, будто ИФань сцеловывал её своими полными губами, помогая забывать о действии лекарств. Боль действительно притупилась, позволяя эйфории заполнять тело, потому что Тао, оказавшись целиком обнаженным, даже не почувствовал длинные влажные пальцы ИФаня внутри себя, которые медленно расстягивали его, лаская стенки изнутри. Губы ИФаня тем временем нежно покрывали возбужденный член, стирая капли смазки, и срывая с уст Тао тихие стоны. Для обоих ощущения были совершенно новы и необычны: ИФань, для которого это было первое занятие любовью с мужчиной, Тао, который впервые получал столько удовольствия и духовного удовлетворения. Мир для них существовал лишь в этом старом доме, на этой маленькой кровати, где они могли любить друг друга. — Ты должен дышать, — тихо вдыхал в губы ИФань, когда вновь оказался лицом к лицу с Тао. — Я буду аккуратен, — Тао не отвечает ничего, лишь судорожно тянется за поцелуем, будто за живительной водой, желая вновь почувствовать губы парня на своих. ИФань помогает обвить ноги парня вокруг своих бедер, подхватывая сильной рукой хрупкое тело за поясницу, дабы прижать к себе как можно ближе. Сознание сносит потоком чувств и желания, но ИФань изо всех сил старается сдерживать себя, дабы не причинить боль дорогому человеку. — Смотри только на меня, не закрывай глаза, — оторвавшись от поцелуя, шепчет ИФань, не смея терять зрительный контакт с Тао. Обхватывая свободной ладонью свою плоть и, проведя по ней пару раз, он приставил головку к горячему входу, боясь делать резкий толчок. — Смотрю только на тебя… только на тебя, — в бреду тихо отвечал Тао, понимая, что жар его тела передается ИФаню, постепенно сливая их воедино. Глаза невольно наполнились слезами, когда ИФань начал медленно входить в него, а ногти буквально вонзились в его обнаженную спину — пальцы оказались так малы по сравнению с плотью. Желая отвлечь Тао, ИФань мягко начинает массировать головку его члена, слегка оттягивая кранюю плоть. Стоны Тао были ему самой лучшей усладой для ушей. Он не сводил с него взгляда, наблюдая за его приоткрытым ртом и частыми взмахами влажных ресниц. Тао был горячим изнутри, ИФань почувствовал этот жар в большей мере, когда полностью заполнил парня. Желание отбивало в висках, чтобы он начинал двигаться, но истекающий потом ИФань терпел, пока Тао не привыкнет и не попросит сам. Впрочем, одним движением вперед тот дал знать, что готов, и ИФань, мягко накрыв его губы, медленными толчками начал дарить Тао наслаждение, касаясь заветной точки внутри. Он не желал увеличивать темп, переживая за состояние Тао и давая ему в полной мере почувствовать себя; отчего-то так сильно хотел въесться под кожу, оставить свой след внутри парня, любить его, пока жизнь позволяет ему оставаться на этом свете. Стоны обоих глушились в поцелуе, и Тао начинал теряться в пространстве, в себе. Он ощущал лишь эти сладкие губы и нежные, вовсе не резкие толчки, которые дарили ему приближающуюся эйфорию, чувство легкости, которое для него из-за болезни стало редким явлением… — Я люблю тебя, — шепот ИФаня заставляет Тао биться в агонии, осознавая весь смысл сказанных слов. Выгибаясь в пояснице, он более не желает сдерживаться, с коротким вскриком пачкая спермой ладонь ИФаня и их животы. Только после того, как Тао расслабился, ИФань позволил себе глубоко излиться в любимом человеке. Эти слова были сказаны душой, ИФань нисколько не жалел, что признался в своих чувствах, нисколько не жалел, что именно эти три слова не дали ему сдержать обещание, данное Тао тогда на веранде. Плавно выходя из Тао и перекатываясь на бок, парень сжимает в своих объятиях такое хрупкое тело любимого, прижимая его голову к своей обнаженной груди. — Господи, я люблю тебя. ИФань, я люблю тебя, люблю тебя… — Тао судорожно бредит, прикрыв глаза и крепко обнимая того, кто так полюбился его сознанию. Он бредит и не понимает, что все происходящее с ним — правда. Что три слова ИФаня: «я тебя люблю» — правда, которая запечатывается в душе, как самое важное на земле и в его жизни событие. Он глубоко вдыхает аромат любимого человека, понимая, что не может им надышаться. Тао благодарит Всевышнего, потому что именно сейчас Он позволяет ему дышать, слышать частый стук сердца ИФаня, а не заходиться в диком приступе кровавого кашля, благодарит, потому что именно на краю жизни ему удалось почувствовать, что значит быть любимым и любить. Жаль только, что любовь ИФаня принесет много страданий. С такими мыслями Тао впал в небытие, утомленный после ласк ИФаня, который лишь аккуратно натянул одеяло и поцеловал Тао в макушку, давя в себе непрошеные слёзы. Любовь с привкусом горечи, но ИФань не жалел, что отдал своё сердце именно Тао, позволив навсегда отпечатать в душе кусочек счастья, который он волею судьбы нашел на окраине деревушки на двадцать восьмом году своей жизни. — Я обещаю, что отправлю все твои письма, которые ты успел написать, — шептал он, когда Тао уже спал крепким сном. — Твои труды не пропадут даром и будут делать маму счастливой, желание будет исполнено до последнего письма, как ты и хотел… Обещаю.***
«Моя дорогая мама, здравствуй! Поверишь, но я пишу тебе последнее письмо, а это значит, что скоро возвращаюсь домой, И НЕ ОДИН! Ты ждешь***
Время льется, подобно песочным часам, подобно течениям вод. Годы сменяют друг друга один за другим, и молодость уходит совершенно незаметно с каждым из них, оставляя за собой морщины, седину, глубокий, грузный взгляд, наполненный мудростью, и память. Память никогда не уходит вслед за временем, предпочитая не предавать старость, с которой разделяет каждый прожитый в прошлом момент. ИФаню перевалило за пятьдесят, как много времени утекло с тех пор. Он по прежнему работал почтальоном по вторникам и пятницам, относя со всей деревни письма на почту, по прежнему делил время с одиночеством, морем и теплым песком, по которому он любил прогуливаться босиком, а вечерами сидел на веранде, отдаваясь тишине и багряному закату, который напоминал ему о Тао. Он помнил о нём каждый день, разговаривал с ним каждый день, менял около его могилы цветы, впрочем, та находилась прямо во дворе бывшего пристанища Тао и нынешнего для ИФаня. За все эти годы мужчина ни разу не нарушил своего обещания, которое он дал Тао в то утро. Писем было настолько много — как оказалось, ими были заполнены стол, все возможные ящики, углы комнаты; с номерками, дабы не запутаться, по какой очередности отправлять их, — что ИФань отсылал их до настоящего времени, искренне поражаясь силе духа Тао, который смог столько написать при своей болезни, истратив немеренное количество ручек, которые позже он нашел в пакетах. Написать так, чтобы ни один человек не заподозрил виртуозный обман бредившего сознания. Как жаль только, что письма исправно ИФань слал в никуда, не зная, что за неделю до смерти Тао скончалась и его слабая сердцем мама, которая так любила своего сына. Впрочем, они могли бы встретиться на том свете, но этого ИФань так же не мог знать, однако сам искренне ждал встречи с Тао. Он знал, что этот момент скоро настанет, нужно было просто плыть по течению столько лет, сколько ему было отведено на земле. Кто знает, может все дело было в письмах. В один из вечеров, все так же сидя на веранде, ИФань перебирал последние письма, которые успел написать Тао. Мужчина собирался последний раз отправиться на почту, дабы отдать их, а после уйти на покой. Когда он добирается до последнего конверта, руки невольно начинают дрожать. ИФань не видит на нем адреса, марок, лишь свое имя, написанное карандашом неровным подчерком. Воспоминания нахлынули новой волной, и глаза наполнились слезами. Как за столько времени он мог не увидеть этого письма? Не сумевший попрощаться и страдающий из-за этого, Тао наоборот давно это сделал, а он узнает об этом только сейчас. Дрожащей рукой ИФань пытается раскрыть конверт, находя внутри слегка уже потертый временем листок. Взгляд мужчины тут же пал на первую строчку своего первого и последнего в жизни письма от Тао. «Если ты читаешь это письмо, значит прошло уже много-много лет со дня моей смерти, и ты до единого отправил все написанные мною письма, за что я хотел бы сказать тебе отдельное спасибо, ведь ты спасал все эти годы одну жизнь. Теперь же я пишу тебе, мой дорогой ИФань. Почему-то получилось так, что я оказался тем человеком на Земле, который не сумел правильно расставить в своей жизни приоритеты. Я жил… хм, как последняя сволочь,