Мы — одно целое
Если бы не сто, нет, миллиард раз «не». Тогда страх разлуки для них был сильнее страха смерти. Они не могли представить себе, чтобы прожить секунду друг без друга. Их миром правила абсолютная непоколебимая гармония, разрушившаяся в один миг. Безысходность. Обжигающая лёгкие боль при каждом вдохе. Страх. Отчаяние. Чувствуешь так, как это чувствую я? Растекается ли это так же по твоим венам, как и по моим? С того момента, как Память проснулась в них, что-то надломилось в них обоих. Память Ноя пришла в их жизнь нежданно-негаданно и тем не менее ожидаемо разрушила всё, любовно взлелеянное Катериной. И разрушила невероятно легко, словно нож по маслу. — Почему это ты Граф, а не я? , — слышится Мане упрямо-стальной, почти по-детски обиженный голос Нэа, отголоском прошлого их разговора, который то ли был, то ли не был. Теперь они будто заново узнавали друг друга. Мане казался Нэа чужим. Нэа тоже не мог вспомнить Ману прежним: он не мог терпеть роль «старшего» брата и умерить свою гордыню, амбиции; утихомирить растущую, вскипающую ненависть. Впрочем, и сам себе Мана тоже казался незнакомым, словно он всматривался в зеркальное отражение и не мог узнать сам себя. Я чувствую тебя каждой клеточкой своего тела, ощущаю биение твоего сердце…сердце…как ты думаешь, оно у нас одно на двоих? А душа? Нэа, почему же ты молчишь? Всё было так просто, легко и хорошо, пока Мана не начал сдирать в кровь пальцы о бетонные стены особняка; покуда его лоб не стал кровоточить. Я ненавижу тебя! … Ненависть. Страх. Или любовь, что сильнее? Они стремились друг к другу как части одного целого, и отталкивались. Они не могли найти компромисса и понимания, не могли отыскать прежней опоры. …ненавижу, но люблю. Я хочу быть с тобой, ближе к тебе. Но в то же время хочу уничтожить, разорвать на части! Какого это, Нэа? Нэа молчал. Разительно изменился и за что-то стал ненавидеть его. Тёплая улыбка превратилась в кривую ухмылку, холод и желание убивать: вот и всё, ничего не осталось от прежнего Нэа. Мана не мог понять, в какую секунду своего нового существования он лишился рассудка и когда именно его предал родной (?) брат, которого он считал частью себя самого. Его разум ушёл вместе с кровавыми всполохами. И чувство вины, исковерканное безумием, шепнуло: «Ты не виновен». Безумие с готовностью приняло Ману в свои объятия, превратив в Тысячелетнего Графа. Н-э-а… Связанные неразрывно, вынужденно стремящиеся к соединению, Я люблю… страшащиеся разлуки, как и смерти. …нет, ненавижу. Всё, что ему осталось, это холодное окровавленное тело и вырытая собственноручно могила. Руки, покрытые одновременно сырой землёй и кровью. По не ясной иронии именно под деревом, видевшим бесстыдно много, что впору было бы его срубить. И забвение, кануть в которое легче всего было. Мана не слышал торопливые шаги и сбивчивое дыхание Роад, бежавшей к месту трагедии. Опоздала: она застала Ману-Графа, когда он зарывал Нэа. Словно почувствовав её приближение, он обернулся, и Мечта испугалась тому, какая разительная перемена произошла в нём, его лице и позе. Глаза казались абсолютно белыми, а она неслышно подошла сзади, крепко ухватив его за руку миниатюрными ладошками: -Пойдём, — говорила она, пытаясь стащить его с места, поднять с колен. — Ну же, идём, ты ничего уже здесь не изменишь. Новый Граф чуть пошатнулся и встал безвольной тряпичной куклой, влекомый девочкой. По его щекам текли слёзы, как и по её, но она отвернулась, стараясь скрыть это и зная наверняка, что ей необходимо оставаться сильной для него. Нет, для них обоих. Вскоре могила Четырнадцатого Ноя поросла маками: красным и белыми. Занялась рожью, и сравнялась со всей землёй вокруг. Но Мана не видел этого: он и не вспоминал больше, что имеет общего с небольшим холмиком в основании дерева. Мана не верил в смерть брата, он верил, что однажды его брат вернётся как ни в чём не бывало, и в минуты, когда безумие отступало от его воспалённого бредом сознания. Однажды… Да, придёт день и они встретятся, и тогда, ему казалось, они смогут всё начать с чистого листа, и всё будет так, как прежде. Но он врал себе сам. Как прежде никогда уже не будет: холодное тело его брата лежит под землёй. Прошлое кануло в небытие его памяти. Разум его был поглощён Памятью и уснул. Оставалось только одно, чего Мана так и не смог забыть: любви и одновременно ненависти, перемешанной с желанием быть с ним. Возможно именно чувство вины, пожиравшее его, заставило окунать весь мир во тьму, страх, отчаяние и слёзы; только так он мог ненадолго заглушить свою боль и избавиться от мыслей о Нэа. Отныне место Нэа занял «Четырнадцатый». Этот Ной больше не считался членом их семьи. Так гораздо проще, чем прикасаться к надломленной кровоточащей ране, наскоро заштопанной обыкновенными нитками. Предатель, обыкновенный предатель — Четырнадцатый. Прячущийся за этим обман и ложь Роад предпочитает спрятать за непрозрачной вуалью. Старшая — точнее теперь как Старшая — Роад хранила эту тайну долгие тридцать пять лет, показавшиеся им обоим вечностью. Тайну о том, что они —Одно целое.