Г е р м и о н а
Я никогда раньше не ощущал такого трепета от произношения одного имени. Единственного имени, что изменило всю мою жизнь. Да и изменило так, что я боялся всё испортить. Говоря искренне, я это и сделал. Ты тогда была заявлена, как выступающий в мою защиту, когда мою семью держало под микроскопом Министерство. А ты уже тогда защищала меня. Я увидел твое имя в записях перед судом. Я удивился не меньше всей моей семьи. Вот только отец, хренов псих, не принял твоей помощи.Гермиона Джин Грейнджер
Мы впервые нормально пообщались после войны, как раз после того суда. Меня с матерью отпустили домой. Для нас всё было позади. Я подошел поблагодарить. Ты лишь улыбнулась и сказала: «Я вижу людей насквозь, Малфой. И ты не способен быть на тёмной стороне. Точно так же, как и твоя мать. Я рада, что помогла. Удачи тебе». Я стоял и смотрел в твои глаза, они казались мне спасательным кругом. Я искал, за что бы ухватиться, и ухватился за тебя. В тот момент ты стала моим сумасшествием. Ты была моим очертанием маленького спасительного силуэта на фоне всех бед и разочарований. И просто так отпустить я тебя не смог: «Гермиона, - ты удивилась, но останавливать меня не стала, - давай как-то, если ты, конечно, не против, поужинаем, я хочу хоть немного тебя отблагодарить». Ты, ко всему моему огромному удивлению, согласилась, но взяла с меня обещание никому не рассказывать. Я согласился. Собственно, я не собирался кому-то трепать, да и некому было рассказывать. В тот вечер ты была невероятно красива, и я не совсем понимал, для кого ты так нарядилась. Это же я. Мерзкий хорек. Никогда не любил то прозвище, а ты ещё долго меня дразнила. Мы смеялись, говорили, обсуждали. Ты была очень мила и радушна. «Гермиона, - я прочувствовал каждый атом твоего имени, - почему ты это сделала?». «Если ты о суде, - ты даже ни минуты не думала, - то потому что мне показалось, что ты стоишь этой помощи. Если ты спрашиваешь, почему пошла с тобой на ужин? Ну, не знаю. Возможно, я люблю вкусно поесть. А, может, ты мне интересен как собеседник». Я ухмыльнулся твоей дерзости, тому, как ты себя ведешь в моем обществе. Ты была молодцом, всегда. Ещё со времен Хогвартса. Только вот тогда я жил ненавистью к таким, как ты, но мы переросли… Я перерос ту вражду, пережил слишком многое, чтобы отвлекаться на такие мелочи, как кровь. «И это после того, что я делал?» «А что ты делал? Попал под влияние своего отца и Тёмного Лорда? Так в этом я не могу тебя винить. Но в дальнейшей жизнь тебе все же стоит принимать собственные решения». Тогда-то я и понял: ты была для меня больше, чем помощь на суде. Ты стала для меня штурвалом, что задавал верный курс. Мы много общались, ты подружилась с Нарциссой. Ты ей понравилась, но вот отец всё же попал в Азкабан. Ведь после падения Лорда твердо стоял на его стороне, что и привело его к крушению. Ты меня поддерживала. Но твое чёртово имя начинало всё чаще всплывать в газетах рядом с моим. Ты не хотела, чтобы о нас говорили, да и говорить было не о чем. До одного рокового вечера. Ты была расстроена разговором с Уизли. Уж что этот идиот тебе сказал, я и по сей день не знаю (собственно уже и не узнаю), но тебя это задело. Ты сидела сама не своя. Бледная, напряжённая, дёрганная, в общем странная. На все мои касания и попытки тебя успокоить у тебя была одна фраза: «Дай мне кое-что обдумать». Ты думала, ты молчала почти два часа. Но, наверное, спасибо Уизли за ту взбучку, наши отношения перешли совсем в другое русло. Я держал твое лицо в ладонях, едва поглаживал нежную щеку большим пальцем и не мог насмотреться в твои глаза. Они были такие счастливые (я тогда не понимал, почему), милые и глубокие. Я спросил: «Ты точно хочешь этого?». Ты так улыбнулась и посмотрела на меня, словно на дурака: «Я всю жизнь дружила з мальчиком-тугодумом, который до сих пор не понял, что я любила его. Надеюсь, ты будешь немного решительней». Для меня это был пусковой сигнал. Я накрыл твои мягкие губы своими. Тогда нашей страсти не было предела. Мне не было жаль, что мы счастливы. Я ведь был безумно счастлив. Твое дыхание сбивалось, а я лишь не мог вынырнуть из омута твоих глаз. Мы наслаждались друг другом почти что 15 лет. Нам до годовщины оставалось 29 дней. Мы ждали этого, мы хотели отпраздновать. Оставить нашу очаровательную дочь и мужественного сына у твоих родителей и уехать куда подальше. Странно, а ведь мы так и не решили куда. Ты хотела в Испанию, а я хотел в Венгрию. Но мы не решили. В тот вечер дети уже спали, а мы сидели в гостиной, пили вино и говорили (мы так любили разговаривать). В наш дом заявился мой отец, он был безумен, болен. Его направленная на меня палочка заставила тебе дрожать от страха. Я пытался привести его в чувство, но он словно не слышал, он провалился в свой безумный мир. Я впервые боялся, боялся за тебя и детей. «Отец, прекрати немедленно этот цирк, ты пугаешь мою жену». «Жену? Она грязнокровка и заслуживает только грязной смерти. – Он держал меня под прицелом, но приближался к тебе, смотря своим извращённым взглядом. – Ты испоганила кровь моего сына, окрутила его, и думаешь лучше меня?». «Я никогда не посмела бы окрутить, как Вы выразились, кого-нибудь. Я люблю вашего сына, хотя глубоко сомневаюсь, что Вы когда-то испытывали к нему тёплые чувства. Он ведь был лишь вашей марионеткой. И будь моя воля, я бы лишь за одно поведение с родным сыном посадила вас в Азкабан. Только вот вы ведь уже были там, и лучше оставались бы и гнили в сырой камере» Он был зол, он едва смог сдержать себя в руках, пока ты не договорила. Я не был удивлен, ведь прекрасно понимал всю твою ненависть к нему. Свободной рукой он ударил тебя, я видел, как из губы потекла струйка крови. Я ринулся к нему, но услышал лишь: «Остолбеней!» Я был в ужасе, паника накрыла меня с головой. Всё, о чем я мог думать, это лишь твоя бесценная жизнь и вклад в мою. «Гермиона Грейнджер, вот уже 15 лет Малфой. Думала, могла пробраться в жизнь моего сына без последствий? Но есть одно «но». Я». Его палочка направлена на твое сердце. Ты смотришь в мои глаза, кажется, ты плакала, я едва расслышал твой шепот: «Всё хорошо, Драко, я люблю тебя». Тогда ты смотрела на меня в последний раз. Тогда твой омут окунался в мой холод в последний раз. Я так боялся тебя потерять, что не смог так отомстить за твою смерть. Я должен был броситься после снятия заклинания на него, но кинулся к тебе. Прижал к груди и всё, что крутилось у меня в голове - это твое имя. Оно спасло меня. Вернуло к жизни. Я рад, что ты была моей красавицей целых пятнадцать лет. Я бы желал вечность, но мне дано лишь тот, отвратительно короткий отрезок времени. Через минуту в гостиную ворвались дети, увидев твое тело в моих руках… Не знаю, я не помню, что тогда было. Я помню лишь истерику дочери и то, как старший пытался удержать её. Он видел отца, он понимал угрозу. А что, говоря об отце. Мой отец увидел внуков, впал в ступор, его зрачки расширились, он начал рыдать и просить прощения. А потом вовсе сбежал, как последний трус. Его тело нашли в канаве через неделю после твоих похорон. Как говорят? "Собаке - собачья смерть"? Что ж, он получил по заслугам. А знаешь, я скучаю по твоему имени, голосу, взгляду, телу. Я скучаю по тому, как ты смотрела на меня и нежно целовала, но потом я вспоминаю твой последний взгляд и тихое «я люблю тебя»… Я жив, и ненавижу себя за это. Я чувствую себя живым, я чувствую себя пустым. Чёрт тебя побери, я и не осознавал, насколько же ты важная часть моей жизни. Это ведь так странно, вся моя жизнь построилась на твоем имени. Я прошел сотни имен, но вернулся именно к твоему.Гермиона Джин Малфой 1979 - 2016