Крадусь

Каждый шаг в нашем с Ганнибалом доме я делаю, крадучись. Эту привычку не так легко искоренить. Одна половина окна задернута плотными черными шторами, а вторая оголена. За стеклом простирается бледное поле, тщательно исцелованное первым снегом. Чрезвычайно тихо, как во сне. Обычно какие-то детали реальности упорно обращают на себя внимание, например, тикающие часы или сигнализация, звук собственных шагов, но не в это утро. Я прячусь тут, прислонившись к стене, как вор. Мой взгляд фиксирует крупным планом подушечки пальцев, прислоненных к обоям. Я провожу ими вдоль перламутровой лилии, пытаясь представить, что она живая. Ставший мне родным полумрак тут единовластный хозяин. Можно не накидывать халат или, что хуже, рубашку, потому что сероватый налет убитого света все равно заслонит слишком отчетливые черты тела и контуры комнаты. В этот вырванный из мира живых промежуток времени ничего не происходит. Не звонит телефон с голосами, окунающими в работу, и не стучатся в дверь очередные пациенты. Не разносят газеты и не лают собаки. Комнаты пусты и прохладны. Куда бы я ни решил заглянуть, темная кожура меня опережает. Темно в кухонном шкафу, темно в дверном проеме, темнота касается поверхности ванны, темнота размазана по полу. Все вокруг терпеливо ждет начала дня и удивлено моим присутствием. В окружающих предметах скрыто их потенциальное звучание, от пронзительно щемящего воя чайника, до глухого и насмешливого треска прикроватной тумбы. Коснись я этих предметов, и они ответят, но я предпочитаю не вмешиваться. Вместо этого, мои ступни шагают по паркету и будто бы проверяют, не рассыпался ли он за ночь на досочки, которые пока люди спят, успели разлететься по космическому пространству. Но паркет цел. На своих местах винтажные ощупанные мною вдоль и поперек вазы и пёстрые картины с изученными до мельчайших деталей сюжетами, посеребренная ручка на краю стола. Все герои этого спектакля занимают уготованные им позиции, все кроме меня. Я поворачиваю ладони к лицу, но их плохо видно. Кажется, они даже двигаются тяжело, как под толщей воды. Несколько раз подряд возвращаю взгляд туда, где он был мгновение назад, чтобы убедиться, в неизменности увиденного. Мое смятение, видимо, повеселило стальную кухонную утварь и серьезные деревянные ножки дивана, ворсу его покрытия. Ведь все они заняты своим делом, представляют собой ровным счетом то, что им и положено представлять — идеальный пазл, а я словно забывший свой текст мальчишка на школьном празднике.  — Не хочешь напомнить мои реплики? — Виновато обращаюсь я к книжному шкафчику. Тот с укором глядит не меня дверцами-зеркалами и решает достойно помалкивать. — Ну, и черт с тобой, — отвечаю я своенравной мебели, тем самым обратно возвращая себе право на режиссирование. Шаг, который, отделяет коридор от нашей спальни, я делаю особенно медленно.Обеспечиваю себе мягкое приземление обратно на пол, касаясь ладонями дверной балки. Она так же холодна, как и все окружающее пространство, даже холоднее. Легко подталкиваю ручку. Она не против, и двери послушно распахиваются передо мной, как детская книжка-раскладушка с хранящимися в ней макетами замков, рыцарей и лесных зверей. Ганнибал лежит на боку. Покрывало обнимает его бедро. На лице нет движения. Он сосредоточено спит. Застыл во времени подобно всему вокруг. Мне остается только приблизиться и опуститься рядом.