***
Как когда-то заметил классик, смеркалось. За высокими кронами деревьев стремительно темнеющего неба почти не было видно. Вовсю пели сверчки, откуда-то из далека доносилось едва слышное кваканье лягушек, из чего следовало, что парни действительно основательно заблудились, ведь на карте, которая мёртвым грузом валялась в Ванином рюкзаке, никакой речки или другого водоёма не было. Белкин приуныл. По всему выходило, что им с Ванькой действительно придется ночевать под открытым небом, в кишащем всякой неприятной живностью лесу. Это, конечно, было бы очень романтично, если бы не одно большое «но»: от того, что парни большую часть дня бродили по неизвестным зарослям и теперь не имели ни малейшего понятия о своём местонахождении, бесследно пропала вся возможная и невозможная романтика. Игнат тяжело вздохнул и присел на трухлявый пенёк, предварительно оставив рядышком уже собранный сушняк. Пошарив по карманам, парень достал уже порядком помятую пачку сигарет, тоскливо повздыхал над оставшимися четырьмя никотиновыми палочками, прикидывая, как скоро он сможет снова разжиться куревом и стоит ли курить сейчас или подождать до привала. В конце концов, решив немного повременить с перекуром, Игнат ещё раз тоскливо вздохнул и убрал сигареты обратно в карман. Всё-таки потом, вечером, сигареты пригодятся ему больше, тем более, если он всё же решится на давно назревающий разговор с Филимоновым. Игнат уже собирался продолжить сбор сушняка для костра, когда его планы были грубо нарушены. Пятнадцать минут относительной тишины, без всех этих «Ау!» и «Люди, помогите!» так не вовремя оборвались очередным воплем Ваньки: – Игнат! Скорее сюда! – Твою мать… – сорвавшись с места и совершенно забыв о хворосте, Игнат ломанулся через заросли туда, откуда слышался голос друга. – Стой на месте! Уже иду! Ещё не хватало, чтобы этот придурок очкастый убился там… Каким же было удивление Игната, когда он буквально вывалился из зарослей какого-то колючего кустарника и вместо раненного, скорчившегося в предсмертной агонии Ваньки, обнаружил последнего в весьма приподнятом настроении, едва не скачущего на месте от переполнявших его эмоций и неспособного связно излагать мысли. Отдышавшись от беготни с препятствиями и переборов первое желание придушить Ивана на месте, Игнат как можно более сдержанно поинтересовался: – Ты какого хрена так орёшь, дебил? Я думал, тебя тут волки уже доедают, а ты скачешь, как лось бешеный! Иван на мгновение опешил, но быстро взял себя в руки. – Ой, извини, – пробормотал очкарик. – Просто… Там дом! Большего Игнату не требовалось. Он тут же очертя голову ломанулся в указанном направлении. Перспектива ночёвки под открытым небом таяла на глазах, уступая место нормальной кровати, сытному ужину и… Ночёвке в домике Бабы Яги. – Ванюша, – резко притормозив и остановившись у невесть откуда взявшейся опушки, ошарашенно промямлил Игнат, рассматривая тот самый «дом». – Иди-ка сюда, друг мой четырёхглазый... Пред его ясны очи предстала древняя, почерневшая от времени и сырости бревенчатая хибара с дырявой крышей, поросшей буйными зарослями мха. Особенно эффектно смотрелись накрест заколоченные досками дыры от окон и перекошенная дверь, висящая на одной скрипящей петле. В довершение мрачного образа за домишком в зарослях виднелись сильно перекошенные деревянные кресты и, как показалось Белкину, даже несколько бдынов*. – Ванюша, – желание придушить очкарика на месте пропало, стоило только увидеть это светящееся от радости и позитива недоразумение, переводя дыхание, с расстановкой проговорил Игнат. – Этот, прошу прощения, сарай по-твоему можно назвать домом? Да к нему близко подходить страшно, не то, что ночевать. Тут не хватает ещё куриных ножек да ступы с древней бабкой. Там же кладбище вместо огорода, или ты не заметил? Ты чем вообще думаешь, сова ты бешеная? – Да ладно тебе, Игнат, – расцвёл в беззаботной улыбке Ваня. – Там внутри печка есть, почти целый стол и даже что-то вроде кровати! Всё же лучше, чем на голой земле спать… – У тебя что, хватило ума внутрь зайти? – опешил Игнат. – Да ты волков придуманных испугался, а в эту хибару сам попёрся? Ты что, совсем на голову больной? – Нет, – обиделся Иван. – Я только в окошко заглянул. К тому же, я там ещё и лампу керосиновую видел, кажется целую… И что такого страшного в этом домике? Да, старый, но я же не предлагаю тебе жить там, а всего лишь переночевать в максимально комфортных в нашем положении условиях. – Чего? – не понял Игнат. – Ну, ты говорил, что у тебя есть хлеб и сосиски, у меня, кажется, целая банка тушёнки осталась и несколько картофелин. Зачем нам разводить костёр здесь, если можно разжечь печку в доме и нормально поужинать? – от болтовни о еде у обоих заурчало в животах, но парни предпочли не заострять на этом внимание. – К тому же спать удобнее на кровати, пусть даже и без мягкого матраца, чем на сырой земле. – Ваня рассуждал так «трезво» и «взросло», что Игнат даже немного растерялся. Но Филимонов не был бы собой, если бы не ляпнул какую-нибудь глупость: – И я сомневаюсь, что волки полезут в дом. – Боже… – протянул Игнат. – И как ты только дожил до такого возраста?..***
Керосинка, сжигая остатки топлива, которые чудом сохранились в старой, поеденной ржавчиной лампе, горела слабо, но её света вполне хватало, чтобы осветить перекошенный трёхногий столик с остатками нехитрого ужина и усталых путников, что разместились друг напротив друга и молча что-то жевали. Ещё при приготовлении поздней трапезы ребята благоразумно поделили имеющиеся у них продукты на несколько частей из опасений, что их блуждание по лесу может затянуться на неопределённый срок, а помирать от голода ни Игнату, ни Ване вовсе не хотелось. Годами, если не десятилетиями не топленая печка перестала коптить ещё засветло, и теперь в ней весело потрескивали поленья, отдавая поздним гостям тепло и свет. Как раз из-за этого неяркого, вечно пляшущего от сквозняков света было очень сложно разглядеть хоть что-нибудь за тёмной дырой оконного проёма. Хотя, признаться, парням было жутко даже представлять, что может таиться во мраке ночи, там, за окном. Даже Игнату Белкину, который долго возмущался по поводу того, что за избушкой располагалось кладбище в два десятка древних могилок, хватило всего один раз в сумерках выйти за дровами. Он и сам толком не мог объяснить, что именно его там напугало. Однако ему было достаточно увидеть несметное количество то ли светлячков, то ли горящих во мраке глаз хищников, чтобы с истеричным «бабьим» визгом снова влететь в избушку и пытаться забаррикадировать все окна-двери. А что уж было говорить о Ване, который даже от собственной тени шарахался? – Игнат, – дожевав пересушенный на костре кусочек сухарика, начал Филимонов. Тот, не переставая жевать, кивнул. – Как думаешь, ребята нас ищут? Игнат на миг застыл, уставившись на очкарика. Желание съязвить или по привычке нахамить пропало, стоило только встретиться с печальным взглядом тощего и жутко нескладного парнишки напротив. В его взгляде было столько вселенской тоски и необъяснимой обречённости, что Игнат даже немного растерялся. – Конечно же, ищут, – отводя взгляд к печке, ответил он. – А как иначе? Ты это, не ссы, всё будет пучком. Вот увидишь! Завтра утром проснёмся, перекусим, ты ещё немного погорланишь своё «Ау» и к обеду нас обязательно найдут. – Правда? – наивно улыбнулся Ваня, а у Игната вдруг проснулось дикое желание треснуть его чем-нибудь тяжёленьким, чтобы выбить, наконец, из его дурьей башки эту наивность и доверчивость. Но вместо этого он только ободряюще улыбнулся в ответ. Снова воцарилось молчание. Где-то далеко, за бревенчатыми стенами избушки, перекрикивались совы, а пение сверчков казалось слишком громким и навязчивым. Что-то крупное, по крайней мере крупнее мыши, неуклюже пробиралось через заросли кустарника, при этом создавая непростительно много шума. И всё бы ничего, если бы во время очередного громкого треска ломающихся веток Иван вдруг не вскрикнул, буквально подпрыгнув на месте. – Вань, – тут же позвал Игнат и, дождавшись, пока собеседник обратит на него внимание, в надежде отвлечь и себя, и Ваньку от шума за окном, продолжил. – Вот я никак не пойму: как ты, вроде бы сравнительно умный пацан, умудрился уйти за грибами и мало того, что не нашел ни одного съедобного, так ещё и потерялся сам и меня с собой утащил? Иван, вмиг забыв о шорохах по ту сторону стены, тут же смущённо покраснел: – Ну, я это… Я же шел за тобой… – То есть, ты хочешь сказать, что это я заблудился, а ты просто увязался за мной? – опешил Белкин. Ваня кивнул. – Ну и… придурки, – оба наигранно-весело рассмеялись в попытке немного успокоиться. – Ладно, вали спать, а я пока покараулю, чтобы никакая мерзость в эту хибару не залезла. – А как же?.. – начал, было, Ваня, но тот его перебил на полуслове. – Я сказал – спать. Всё равно лежак один, так что не трахай мне мозг. А через пару часов я разбужу тебя и сам чуток вздремну. Всё, вали отсюда. И, не особо церемонясь, он вытолкал Ивана из-за стола.***
Керосинка давно погасла, и комната погрузилась во мрак, разгоняемый лишь огоньком из печи. Игнат ещё раз затянулся сигаретой и, выдыхая в печку едкий дым, покосился на лежак, где тщетно кутаясь в свою рубашку и при этом, дрожа, как осиновый лист, уже не меньше часа Ванька притворялся спящим. Печка хоть и топилась, но из-за обилия щелей в стенах избы и отсутствия окон тепло было только непосредственно у самого очага. Белкин снова затянулся, размышляя, стоит ли начинать такой тяжелый для него разговор, да ещё сейчас, посреди ночи, в заброшенной лесной лачуге с домашним кладбищем на заднем дворе. Тем более что Ваня усердно притворялся, что спит. Ему-то и в более подходящих условиях не хватало для этого смелости. Парень докурил до самого фильтра, смакуя каждую затяжку с неимоверным удовольствием, и выбросил окурок в печку, привалив его новой порцией дров. В комнате ненадолго потемнело из-за приглушенного огонька. Ещё раз, мысленно взвесив все за и против, Игнат присел на самый край лежака. – Ванька, – тяжело вздохнув, позвал он. – Что? – обернулся тот и принялся шарить по лежаку в писках бесполезных в темноте очков. – Я тут это, поговорить с тобой хотел… – промямлил Игнат, старательно пряча взгляд. Подобная стеснительность была для него совершенно несвойственна, и он буквально кожей чувствовал, насколько нелепо и смешно выглядел в тот момент. Но отступать было уже некуда, тем более что он вряд ли бы ещё набрался смелости для признания. Поэтому парень набрал в лёгкие побольше воздуха и так же нескладно пробормотал: – В общем, Вань, ты это… Короче, нравишься ты мне, вот, – выпалил, наконец, он и уже приготовился услышать в свой адрес всё, от насмешек до оскорблений, но в ответ на его признание была тишина. – Вань? Игнат нерешительно перевёл взгляд на объект своей симпатии и замолчал на полуслове. Филимонов ошарашенно смотрел огромными перепуганными глазищами мимо него, указывая на что-то пальцем, и весь дрожал, но явно не от холода. Игнат проследил за его взглядом и сам едва не заорал от ужаса: за окном стояло нечто тёмное. Тело этого нечта не имело чётких контуров, и скорее, напоминало собой неправильный и неимоверно высокий цилиндр, чем что-то человекоподобное. Оно, не моргая, с интересом наблюдало за парнями круглыми, горящими холодным светом глазами, время от времени поворачивая голову то вправо, то влево и издавая при этом странные щёлкающие звуки. – Твою мать! Чё за нах? – Игнат и сам не понял, как с ногами забрался на лежак и попытался прикрыть собой тощего Ваньку. – Гы-ги, хех! – вдруг весело выдало нечто из-за оконной дыры, тряхнуло «головой» и, взмахнув длиннющими ручищами, словно крыльями, резко взмыло в воздух. До парней донеслось только далёкое: – Вьюуу-хууу! На добрых десять, а то и пятнадцать минут в избушке воцарилось молчание, нарушенное, естественно, Иваном. – Что это было? – мелко дрожа всем телом, спросил он, при этом зубы его стучали так громко, что, казалось, вот-вот посыплются на пол избы. – Не знаю и знать не хочу, – нервно выдал Игнат. – Я хочу верить, что это птица. Нереально огромная, наглая, ржущая, как человек, шизанутая на всю свою куриную бошку птица. И не смей мне говорить, что это – что-то другое, понял? Иван несмело кивнул. Судя по его огромным, размером почти, что с линзы очков глаза, Филиминов тоже убеждал себя в том, что за ними наблюдала именно птица, а не что-то другое. Очередное тягостное молчание прервал безумно громкий, как показалось тогда парням, треск ломающегося сушняка откуда-то со стороны заднего двора. Оттуда, где располагалось древнее кладбище. И тут же Игната оглушил визг Ваньки, который, буквально с руками и ногами закарабкался на него и, видимо, на переполнявших его эмоциях намереваясь придушить своего тайного воздыхателя, с такой силищей обнял его за шею, что Игнату стало тяжело дышать. – Пусти, придурок, это зверьки какие-нибудь, – прохрипел он и попытался отодрать от себя невменяемого Ивана, но это оказалось действительно невыполнимой миссией: хватка у Ваньки, несмотря на тщедушность его тушки, была воистину мёртвой. Белкину больше ничего не оставалось, кроме как прилечь на лежак вместе с Ваней и успокаивающе поглаживать его по растрёпанным патлам и вздрагивающим время от времени плечам. Все мысли о непонятном шпионе-хохотуне сами собой отошли на второй план, тем более что его появление, равно, как и исчезновение были слишком нереальными, неправдоподобными, чтобы в это вообще можно было поверить. «Признался, называется, – мысленно вздыхал парень. – Буду надеяться, что эта херня напугала его настолько, что он ничего не услышал. Ну её нафиг, всю эту голубую романтику, не моё это…» – Игнат, – вдруг неожиданно тихо позвал Ваня. – Что? – так же тихо, словно чудище с горящими глазами могло подслушать их, отозвался тот. – Ты чё не спишь вообще? – Ванька поворочался, устраиваясь удобнее, сложил ладошки у него на груди и, заглядывая в глаза, вдруг улыбнулся, словно и не он всего минуту назад пищал с перепугу и едва ли на стену не лез. Игнат опешил. – Ты чего? – Ничего, – смутился Ванька и, вдруг подавшись вперёд, коснулся губами губ Игната. – Ты чего? – от неожиданности у Белкина перехватило дух. – Ничего, – повторил Ваня. – Просто я уже не надеялся, что ты это скажешь, – и ещё один лёгкий, почти невесомый поцелуй. – Ты в курсе, что наши уже ставки делают, когда ты, наконец, решишься и признаешься в своих чувствах. – А?.. – растерялся ещё больше Игнат, на что Ваня только смущённо улыбнулся и объяснил. – Как заметили девчонки, ты так стараешься казаться грубым и гоповатым придурком, так самозабвенно обзываешь меня, но при этом делаешь всё, чтобы защитить меня же от окружающего мира, что в твоей симпатии не может быть никаких сомнений. – То есть, ты знал? – опешил парень и немного приподнялся на локтях, пытаясь лучше рассмотреть в полумраке лицо Ивана. – Ты знал и молчал, да? Ванька пристыженно улыбнулся и тоже приподнялся, но для того, чтобы ещё раз поцеловать Игната. – Ага, – коварно подтвердил он и, опережая следующий вопрос, заметил: – И знаешь что? Ты мне тоже нравишься. И ещё один поцелуй, но уже не невинно-лёгкий, а настоящий, полный страсти и сдерживаемого ранее огня.***
Солнечный лучик ловко пробрался в накрест заколоченный оконный проём лесной избушки без курьих ножек. Всего мгновение замешательства, словно он, как живой, осматривал пыльную комнату, а затем лучик робко начал подкрадываться к лежаку. Игнат, который так и не смог уснуть в ту ночь, переваривая всё случившееся и неотрывно наблюдая за окном в надежде, что жуткий хохотун больше не вернётся, с интересом наблюдал за движением утреннего нарушителя сна и мысленно прикидывал, когда же лучик доберется до их лежбища. Видимо, он, наконец, задремал, но момент, когда назойливый лучик подкрался к Ванькиному лицу, парень пропустил. В мир реальности его вернуло невнятное сонное бормотание Филимонова и его попытка отвернуться от света. – Тише, тише, – Игнат натянул служившую одеялом рубашку повыше, накрывая Ване плечи. – Ещё рано, спи. Ещё успеешь нааукаться за день. Ваня немного поворочался, и снова уснул, тихонько посапывая Игнату на ухо. А тот спать боялся. Вернее, он боялся уснуть и проснуться в своём прежнем, реальном, пустом мире. Ему всё ещё не верилось, что это и есть реальность, что его не высмеяли, что его симпатия оказалось взаимной. Словно в подтверждение реальности происходящего, Иван снова заворочался, крепче прижимаясь к тёплому боку соседа по лежаку, и сонно чмокнул его в щетинистую щеку, от чего тут же недовольно поморщился. – Колючий… – сквозь сон пробормотал он. – Побрейся. – Обязательно, – улыбнулся в ответ Игнат, незаметно для самого себя тоже проваливаясь в царство Морфея.***
То время, которое у нормальных людей называется «с утра пораньше» Белкин и Филимонов благополучно проспали, с трудом продрав глаза, когда солнце уже вовсю светило высоко над лесом. Как и было запланировано ещё с вечера, парни на скорую руку перекусили и, совершенно не желая провести ещё одну ночь в древней избушке по соседству с непонятным существом, уже собирались снова пуститься в путь, надеясь дотемна выйти к цивилизации, когда цивилизация сама пришла к ним. Всё завертелось слишком быстро и неожиданно. Стоило только парням покинуть избу, как им навстречу из леса буквально высыпал весь честной люд. Их друзья, ещё вчера оставленные, как впоследствии оказалось, на другой стороне леса, и мужики из той деревни, в которой ребята провели несколько дней, прежде чем уйти в свою неудачную «экспедицию». И каждый норовил лично спросить о состоянии здоровья «потеряшек», обматерить их с ног до головы за нерасторопность, выразить свою радость от того, что парни живы-здоровы или просто обнять каждого из них, словно в подтверждение того, что ребята настоящие, а не мерещатся им. – Как же вас, грибников, волки ночью не схарчили? – похлопав Игната по плечу, с нескрываемым облегчением поинтересовался кто-то из деревенских. – Так здесь всё же есть волки? – Ванька едва не грохнулся в обморок, но Игнат вовремя приобнял его за талию, при этом совершенно наплевав на возможную негативную реакцию окружающих. – Так мы же не дурачьё какое, чтобы ночевать под открытым небом, когда прямо под боком избушка нашлась, – весело ответил Белкин, стараясь не замечать хитрющих улыбок своих друзей при виде якобы невзначай обнимающейся парочки. То, что ляпнул что-то не то, Игнат понял сразу же. Лица окружающих как-то странно вытянулись от невысказанного удивления. Некоторые из деревенских принялись украдкой креститься и нашептывать то ли матерные проклятья, то ли молитвы. Даже пацаны, которых и Белкин, и Филимонов знали уже не первый год, изменились в лице. – В какой такой избушке, паря? – несмело переспросил тот самый мужик, что заговорил о волках. – Что значит: «в какой»? – неуверенно переспросил Белкин и обернулся к их с Ванькой ночному пристанищу. – В эт-той… Его взору предстала не тронутая человеком разумным лесная полянка, густо поросшая высокой травой и какими-то мелкими яркими цветочками. От избушки без курьих ножек с её домашним кладбищем не осталось ни следа. – Прикольно… – пробормотал Игнат. Именно тогда он понял, что о странном ночном хохотуне не стоит даже заикаться, дабы не пугать местных ещё больше и не заработать себе да Филимонову билетик в дурку. Мгновение спустя рядом с ним всё же грохнулся в обморок слишком впечатлительный Ванька, которому тоже посчастливилось лицезреть пустую поляну. ____________ *бдын (он же «избушка на столбе», он же почему-то «голубец») – языческое надгробие, деревянный столб с крышей, на котором наши предки-славяне размещали после сожжения прах усопших в глиняных горшочках. В некоторых районах России обычай ставить домики прямо на могилах сохранялся вплоть до ХХ века.