Исполнитель желаний

Как ни старался Лайт выспаться этой ночью, ему так и не удалось как следует заснуть. Короткие промежутки тяжелого, тревожного сна прерывались долгими минутами и часами, когда он лежал, уставившись в потолок, перебирая в памяти события последних дней. Он злился на себя за глупую обиду на Рюдзаки и на свой стремительный уход из больницы. Еще не доехав до дома, он ощутил беспокойство и тревогу, и горько пожалел о своей горячности. Ничем другим, кроме усталости и измотанных нервов, он не мог объяснить того факта, что совершенно потерял ощущение реальности и ожидал привычного поведения от человека, только что вышедшего из комы. Человека, над которым все еще висел дамокловым мечом риск очередного внезапного приступа тахикардии с последующей за ним остановкой сердца или новым провалом в кому. Приехав домой и, наскоро поздоровавшись с матерью и сестрой, пробурчав что-то невразумительное по поводу свежей ссадины на лице и разбитой губе, Лайт сослался на усталость и заперся в своей комнате. Он тщательно изучил найденные в интернете статьи, посвященные коме, коматозному состоянию, возможных осложнениях для переживших подобное состояние больных, статистике выживаемости тех, кто пережил клиническую смерть с последующим погружением в кому. Полученные знания не принесли ему облегчения, а лишь доказали, что Рюдзаки был прав в своих рассуждениях. Прав, как обычно. Ему действительно сказочно повезло отделаться только потерей памяти, не получив необратимых изменений в функциях мозга, превращающих человека в растение. Им всем сказочно повезло, что Эл вообще выжил. Лайт с неохотой признал, что и здесь Рюдзаки оказался сильнее него в ясном анализе ситуации и правильном расставлении приоритетов. Его враг, только что вышедший из комы, рассуждал на порядок более логично и трезво. Признавать свое поражение, пусть и в необъявленном состязании логики, было неприятно. Еще более неприятно было вспоминать свое горячечное поведение и изнывать от невозможности переиграть неверно разыгранную партию. Лайт с удивлением был вынужден признать, что ощущает чувство стыда. Чуть ли не первый раз в жизни. Он настолько привык видеть в Рюдзаки смертельно опасного, хитрого врага, что совсем перестал воспринимать его, как обычного человека. Уязвимого и смертного. Даже проводя дни в больнице рядом с бесчувственным телом, призывая Рюдзаки вернуться, он не осознавал в полной мере того простого факта, что, учитывая анамнез погружения детектива в кому и крайне редкие случаи выхода пациентов из подобного состояния, с сохранением функций центральной нервной системы и головного мозга, смерть, возможно, была бы лучшим исходом. И сегодняшняя дискуссия Рюдзаки с врачами, демонстрирующая сохраненную ясность ума, была лучшей наградой за все эти мучительные дни. Но все-таки Лайт не понимал. Не понимал отсутствия интереса к близким людям. Он пытался представить себя на месте Рюдзаки и все больше убеждал себя в том, что Ягами Лайт, в первую очередь, стал бы пытаться восстановить, хотя бы из рассказов, свою связь с окружающими людьми. Рюдзаки же абсолютно не интересовали подробности. Он вполне удовлетворился тем знанием, что Ватари – его опекун, а Ягами Лайт – лучший друг, и не задал ни одного дополнительного вопроса. Просто приняв как факт их право находиться рядом и сопровождать его на обследованиях. Практически перестав обращать внимание на их присутствие. Ворочаясь в смятой постели в бесполезных попытках уснуть, и не в силах остановить стремительный поток мыслей, Лайт наконец был вынужден признать тот очевидный факт, что больше всего его задело отсутствие интереса Рюдзаки к нему, Лайту. И диссоциативная амнезия была ничем иным, как новой угрозой безвозвратно потерять ставшего близким и необходимым ему человека. Он уже ощутил одиночество и бессмысленность мира Киры без Эла, но возможность существования мира с Рюдзаки без Киры, при полном отсутствии интереса к студенту Японского университета, казалась еще более бесперспективной. Что, если сегодня он увидел истинную сущность гениального детектива? Величайшего сыщика века, не нуждающегося в окружении близких или друзей, вполне удовлетворенного изолирующим его одиночеством, не отвлекающим от разгадывания сложнейших загадок. Что, если цельная натура Рюдзаки не нуждалась в общении или поддержке, и его внимания заслуживали только те индивиды, кто каким-либо образом мог способствовать продвижению к раскрытию преступлений? Тогда весь его интерес к Ягами Лайту на протяжении всей их игры был основан на подозрении, что Лайт является Кирой. И тогда… И тогда, сняв подозрения с Лайта, Рюдзаки переключится на что-то другое. Отдалится. Уйдет. А Лайт, потеряв доступ к тетради, не сможет этому противостоять. Не сможет предложить ничего взамен одержимому стремлению Эла раскрыть личность Киры. Лайт растерянно уставился в потолок. Неужели… Неужели он настолько потерял уверенность в себе? Что происходит с ним? Лучший ученик Японии, лучший студент университета, Кира, Бог нового мира, центр внимания всех окружающих его людей, банально боялся проиграть в борьбе за возможность завоевать дружеские отношения с выдающимся детективом, не являясь при этом не менее выдающимся преступником? Сейчас, в одиночестве, он мог признаться себе, что это действительно так. Впервые в жизни он ощущал себя неуверенно. Близкие взаимоотношения были слабым местом Ягами Лайта. Он привык, что окружающие нуждались в нем. Зависели от него. Восхищались им. Испытывали бесконечный интерес. Были неизмеримо ниже. Причиной его неуверенности являлось именно то, что он впервые почувствовал потребность в ком-то другом. В ком-то, кто был ему равным, а, может быть, даже в чем-то превосходил. Причем он испытывал не просто потребность, а желание сблизиться, открыться и получить в ответ искренность и доверие. Привязанность. Дружбу. То, чего никогда не было у Ягами Лайта. Чего никогда не могло быть у Киры. Кира. Киру необходимо было сохранить. Не только для завоевания Нового мира, но и для возможности удержать интерес Рюдзаки, если Ягами Лайт потерпит поражение. Если простой японский студент не будет интересен великому детективу, в игру вступит Кира. От Киры Эл не сможет уйти. Любой ценой Лайту надо вернуть тетрадь. Сохранить свою силу, свое могущество. Свое превосходство. Но, тогда снова начнется их противостояние. Которое рано или поздно приведет к гибели одного из них. Потому что Кира и Эл не смогут смириться друг с другом. Тупик. Лайт в ярости ударил кулаком в подушку. Снова, уже в который раз, он попадает в мысленный лабиринт, из которого нет выхода. Как ни раскидывай карты, но один из них всегда обречен. «Смогу ли я снова убить Рюдзаки, если он подойдет слишком близко?» – мучительно размышлял Лайт. Перед глазами всплыло застывшее бледное лицо с обескровленными губами, и он внутренне содрогнулся. Вспомнив свое одиночество, отчаяние от мысли, что Рюдзаки умрет, тоску и отстраненность от окружающего мира, Лайт серьезно засомневался, сможет ли он снова решиться лишить себя единственного близкого человека. Единственную родственную душу, встретившуюся ему на пути. Но тогда… Тогда Кира погибнет. Рука Эла не дрогнет отправить его на электрический стул. В том, что Рюдзаки вновь возьмется за дело Киры с прежним азартом, как только получит данные о преступлениях, и сумеет докопаться до истины, если Кира не нанесет упреждающего удара, Лайт был уверен. Рано или поздно гениальный детектив раскроет сущность Нового Бога. Это только вопрос времени. Все усилия Киры, не включающие смерть Рюдзаки, будут только отсрочкой. Если Эл останется жить, Кира умрет. Если Киры не будет, Эл потеряет интерес к студенту Ягами Лайту, напишет отчеты, закроет дела, и уедет из Японии, растворившись в огромном пространстве опустевшего мира. И не будет больше рядом чудного лохматого друга-врага, прожигающего взглядом, забавного и в чем-то умильного в своих странных привычках. Останется только безликая литера L, да нечастые новости в газетных заметках. Как ни крути, его ждала либо смерть, либо пустота и одиночество. Лайт сел на кровати, подтянув к себе колени, не отдавая себе отчета, что сейчас повторяет любимую позу Рюдзаки. Его мозг работал как сумасшедший, пытаясь найти выход из тупика. Хоть какой-то просвет, пусть и с минимальными шансами, но к которому можно стремиться. Хотя бы маленький шанс уйти от безысходности. Маленькие шансы, как он теперь знал, иногда все же срабатывали. «Если Киры не будет, Рюдзаки может потерять интерес к Ягами Лайту и исчезнуть, - мучительно думал он, не замечая, что думает о самом себе отстраненно, как о фигуре в шахматной игре, - Если останется Кира, Рюдзаки сделает все, чтобы быть рядом с Ягами Лайтом и иметь возможность наблюдать за ним, но только до того момента, пока не докажет, что Лайт и есть Кира. И тогда Киру казнят. Если только… Если только Эл не захочет не увидеть тот факт, что Лайт является Кирой». Лайт выпрямился. Вот оно. Он нашел, нащупал. Эл не сможет убить его, если привяжется к Лайту, как к Лайту, до того, как докажет, что Лайт и есть Кира. Если Лайт завоюет доверие Эла, как простой Японский студент, помогающий ему в расследовании. Завоюет его привязанность и дружбу. Тогда есть шанс, что Рюдзаки не сможет отправить его на казнь, когда докопается до истины. Он так же, как и Лайт, не решится уничтожить единственного близкого, равного ему человека. Не сможет убить родственную душу, найденную с таким трудом. Они ведь похожи, не так ли? Эл сам постоянно твердил об этом. Значит, есть шанс, что получится. Насколько большой? «Я не силен в подсчете процентов, - мысленно обратился Лайт к Рюдзаки, - но думаю, мой шанс равен трем. Трем процентам. Маловато, не так ли? Но, когда нет других вариантов, даже три процента – большая роскошь, которую нельзя упускать. В конце концов, твоя уверенность, что я Кира, тоже когда-то равнялась трем процентам». Лайт чуть заметно улыбнулся, вспоминая начало их противостояния. Как это было легко. Насколько понятно и просто. Обмануть, перехитрить врага, вычислить его имя, подвести к гибели. Не дать раскрыть себя. Сложная, смертельно опасная игра, но в которой хотя бы понятны правила. Сейчас предстоял совсем другой уровень. Необходимо было преодолеть, перешагнуть пропасть, разделявшую их. Сблизиться с врагом, жаждущим его гибели. С непримиримым соперником. Нащупать среди тысячи масок ту единственную, что скрывает истинную сущность. Найти ее слабые места и добиться доверия. Суметь распознать, когда кончится ложь и притворство, когда фразы, имеющие двойное, а иногда и тройное дно, перестанут быть фальшью и окажутся правдой. Сложная ли это задача? В случае с Рюдзаки – она кажется невыполнимой. Лайту предстояло сразиться на уровне чувств и эмоций с таким же холодным, как он, замкнутым гениальным лжецом. Охотником, превосходно владеющим имитацией чувств и эмоций, откровенных признаний, доверчивых взглядов. Беззастенчиво использующим их как оружие. Безжалостным к чувствам других. Попытка играть на таком высочайшем уровне с гениальным мастером фальсификаций казалась бы абсурдной, если бы не одно «но». Если бы не было того разговора на крыше. Если бы не было поникшей намокшей фигуры, печальных взглядов, грустной улыбки. Если бы не было ощущения, что должно прозвучать что-то важное, нужное им обоим, что так и не смогло прозвучать. Если бы не было тихой фразы: «Грустно. Мы скоро расстанемся». Именно это и давало Лайту его три процента. Его надежду на то, что под маской невозмутимости и бесчувственной логики скрывается живой человек. Способный чувствовать, переживать, испытывать симпатию. Этого было мало, катастрофически мало, но Лайт был готов довольствоваться и этим. Потому что других шансов выйти из тупика попросту не существовало. «Так что же, Эл, сыграем еще раз?» - подумал Лайт, и глаза его торжествующе полыхнули. Губы сами собой начали расползаться в улыбке. Он предвкушал новую, еще более опасную и пугающую игру. Идти по краю пропасти, добиваясь доверия, контролируя свои мысли и чувства, не поддаваясь на минутные слабости, выискивать ложь и фальшь, пытаться не попасться на мнимые обещания и при этом убедить в своей искренней дружбе. Потому что другого шанса больше не будет. Если он, поддавшись эмоциям, ошибется, не сможет отличить ложную имитацию доверия и привязанности, не сможет понять, о чем думает Эл, он погибнет. Или потеряет Рюдзаки. «Правила изменились, - думал он, - мне больше не все равно. И это существенно все усложняет. Я не могу относиться к тебе равнодушно. Это моя слабость. Но я знаю, чего я хочу, и в этом моя сила. Если там, в твоей голове, есть хоть капелька чувств и эмоций – я до них доберусь. И заставлю увидеть во мне человека, а не безликого убийцу». Под утро Лайт все-таки смог заснуть. И, несмотря на то, что спал слишком мало, проснулся он бодрым и полным энергии. Готовый претворять разработанный план в жизнь. Наскоро позавтракав, Лайт связался по телефону с отцом, ночевавшим сегодня в штабе, и узнал последнюю сводку о действиях Киры и работе отдела. Как он и ожидал, никаких неприятных сюрпризов. Необходимо будет только после просмотреть внимательно отчеты и проверить, чтобы по-прежнему не было ни малейших зацепок. Но пока время терпит. Вряд ли Рюдзаки так скоро сможет включиться в работу. У Киры в запасе было еще, как он считал, не менее пары дней, до того момента, как детектив снова займет лидирующую позицию в поисках Киры. Минимум два дня, но, скорее всего, их будет больше. Просто нельзя было сбрасывать со счетов обычную одержимость Рюдзаки расследованием. Рассказав, в свою очередь, о последних событиях в больнице и выслушав просьбы передать Рюдзаки пожелания скорейшего выздоровления и возвращения в штаб от всех детективов, Лайт попрощался с отцом и, поцеловав мать и сестру, поехал в больницу. Дверь в палату Рюдзаки была открыта, и Лайт неслышно зашел в нее, не постучав, останавливаясь на пороге. Рюдзаки находился в палате один, видимо, Ватари ушел на утреннюю терапию. Эл был уже в своей обычной одежде – бесформенной белой футболке и джинсах, и сидел на своей огромной кровати на корточках, полностью сосредоточенный на экране ноутбука, стоявшего перед ним на постели. Черные волосы, спутанные в хаотичном беспорядке, спадали на лицо, не давая увидеть глаза, а большой палец в задумчивости водил по губам. Увидев такую до боли знакомую и привычную картину, Лайт почувствовал внезапный прилив волнения, и ощутил, как ускорился темп биения сердца. Маленькая, сжавшаяся в комок фигура, показалась ему вдруг до невыносимости хрупкой и уязвимой, способной рассыпаться от неловкого прикосновения. Он замер в дверях, растеряв всю свою решительность начинать новую игру. Не зная, с чего начать разговор. Почему-то засомневавшись в своем праве нарушать тишину и уединение великого детектива. Почувствовав его присутствие, Эл поднял голову и посмотрел на Лайта спокойными серыми глазами. - А, Лайт-кун, - прошелестел его голос, а углы рта чуть приподнялись, изображая намек на улыбку, - я рад, что ты пришел. Я как раз хотел поговорить с тобой о деле Киры.