Запах времени

Время не идет напрямик, оно расходится кругами. Любое событие — это камень, брошенный в воду вечности. Каждый круг отличается от своего собрата, потому что не существует двух одинаковых вещей в этом мире. У Табаки со временем были особенные взаимоотношения. Он сумел его обмануть, но сыграть по его правилам. Только все в Доме проходили игру однажды, а Шакал методично уходил в начало и начинал все заново. Круг за кругом. Год за годом. Выпуск за выпуском. Шакал был Хранителем Времени, но при этом уничтожал каждый предмет, который пытался его отсчитать. Любой часовой механизм должен быть уничтожен. Это Табаки провозгласил «Убей в себе кукушку!», подразумевая, что каждый из нас — часы. Такие старинные, напольные часы с кукушкой, которая выскакивает из своей темной затхлой норки, чтобы напомнить, что 60 минут твоей жизни упущено и никогда больше не вернутся. Убей в себе кукушку. Освободись от навязчивого напоминания привязанности ко тщательному отсчету времени. И только живые саркофаги с мертвой механической птичкой внутри имеют шанс победить течение вечности. Табаки победил. Но ненависть к часам навсегда осталась с ним. Тикающий звук заставлял колясника отправиться к его источнику и раздробить того молотком, который всегда был в рюкзаке на всякий случай. Даже сломанные механизмы давили на Табаки, как грозовые тучи. Парень чувствовал их запах. Он мог кожей и носом ощутить присутствие шестеренок и стрелок в чертогах Дома. Издалека часы пахли старостью и сухим песком ветреных пустынь. Чем ближе был ненавистный предмет, тем сильнее менялся аромат. Вблизи он разделялся на острый медный привкус шестеренок, металлический кровавый дух тонких стрелок, пыльное стекло на циферблате, иногда еще скрипучие кожаные ремешки пахли Наружностью. Запах мира за пределами Дома сочетает удушающую тесноту маленьких квартир, жаркие и многолюдные тротуары и всегда спешку. Там, снаружи, настолько торопятся, что это отпечатывается на коже ремешков часов, которые подгоняют своих хозяев.

***

Теплыми весенними ночами стая спала некрепко и кто-то постоянно просыпался, ворчал, вскрикивал во сне, вставал, уходил в коридоры. Табаки имел привычку отстраняться от всех раздражителей посредством гнезда из одеял, которое он сначала подолгу сооружал, тем временем загружая эфир своими долгими и засоренными речами. Гнездо защищало его от звуков, но не от разнообразных ароматов. Даже самые чуткие парфюмеры не услышали бы той незаметной, но назойливой композиции запахов, которая приводила Шакала в ярость. Длинная лента часового духа скользила по коридорам, проникая в каждую спальню в поисках того, кто ее почует. Дразнила носы каждого, но никто не улавливал неслышной смеси меди, кожи и стекла. Кроме Табаки. Запах проник в его нору, обволакивал, выкуривал из логова, как дикого зверя дымом. Парень широко раскрыл глаза, в которых не осталось и капли сна, и тут же заворошился, выбираясь из-под одеял. Со всех сторон послышалось недовольное ворчание состайников, особо четко выделялось «Убью» от Лорда и «Уймись» от Сфинкса. Плевать, лишь бы быстрее выбраться, выбраться и уничтожить эту подлую вещицу, которая посмела наведаться в стены этого священного места, где я есть главный ненавистник всех времяотсчитывающих и тикающих, нагло указывающих мне на то, что каждая секунда никогда больше не обернется вспять. Табаки пролез через общую кровать, вскочил на «Мустанга» и покатил к источнику запаха. Длинная лента того часового духа теперь обвивала его шею, как петля, тянущая куда-то вглубь коридоров, не оставляющая место для вдоха. Колясник задыхался, в уголках глаз уже собиралась соленая влага, а с губ срывались проклятья. Напротив одной из дверей класса запах стал концентрированным, как будто за ней была свалка часовых механизмов. Шакал едва не свалился с коляски от тяжелой завесы накатившей медно-кровавой вони, но нашел в себе силы снять рюкзак со спинки и отыскать в нем молоток. За дверью и вправду были свалены часы. Множество часов, наручные, настенные, даже парочка небольших напольных, старинные карманные, гора в человеческий рост, некоторые из них даже работали, наполняя кабинет нестройным тиканьем, сводящим с ума. Табаки едва не закричал. Едва, потому что легкие сжались от духоты класса, а на языке появился металлический привкус крови. Молоток в дрожащих руках Шакала взмыл вверх и тут же опустился на нижний край груды механизмов, превращая их стекла в мелкие осколки, раскидывая в разные стороны шестеренки, расплющивая застежки на ремешках. Когда все циферблаты на уровне пола были уничтожены, парень посмотрел выше, на все еще целые механизмы. В мозгу набатом звучала только одна мысль. Разбить. Разбить. Разбить. Ползком он начал пробираться выше, по останкам. Осколки стекол и деревянные щепки впивались в темные ладони, маленькие стрелки вгонялись под грязные ногти, ремешки обвивались вокруг запястий, как ядовитые змеи. Табаки не чувствовал боли даже когда поскальзывался на собственной крови и падал лицом на острые края разбитых корпусов. Больше мешали смрад и кровь, застилающая глаза. Он рассек себе весь лоб ненавистными шестеренками, а щеки были испещрены мелкими кровоточащими точками от уколов стрелок. Он должен уничтожить эти проклятые творения Дьявола, Шакал утопил бы каждый механизм в Стиксе, а всех часовщиков отправил на корм Церберу. Донкихотство Табаки с часами закончилось за пару минут до рассвета. Первые лучи солнца, заглянувшие в окно кабинета, отразились от стеклянной пыли, в которую успели превратиться большинство стекол циферблатов. Обессиленный Шакал лежал на куче осколков без сознания, а потому не видел, как под светом тают искореженные корпуса, разорванные ремешки, расплющенные застежки, погнутые шестеренки и мелкие щепки. Дом любит своих детей, а самых сильных из них испытывает наваждениями. Хранитель Времени каждый раз проходит комнату с часами. Круг за кругом. Год за годом. Выпуск за выпуском.