С тобой никогда не надоест

Ганн всю жизнь тратил столько времени на то, чтобы осудить свою мать, а после встречи с ней его ошеломило знание того, что она любила его и что у неё не было другого выбора. Но когда его ненависть только начала отступать, то Гулкау`ш уже потеряла рассудок. «Я найду тебя» — какое это было смелое обещание. Он привык выполнять свои обещания, хотя сейчас и представления не имел о том, как он это сделает. Но ещё удивительным для него событием были действия Лассы. Он отлично чувствовал, что она хотела мирно покинуть Затопленный город. И что-то заставило её переступить через своё «хочу». Или она вообще не переступала?  — Ласса? — Ганн был явно удивлен, столкнувшись с ней около своей каюты. — Что-то случилось?  — Я хотела поговорить с тобой, — Ласса запнулась. — О событиях в Затопленном городе.  — Какое совпадение… Проходи. Помнится, первый раз, когда она пришла к нему, то всё было совсем по-другому. Она пришла к нему, не дожидаясь разрешения войти, в легких доспехах и отдала холодное копье с ледяным взглядом и железным тоном, уточнив дистанцию и поведение в бою. А сейчас она выразила желание разговора на личные темы, причем с огромной внутренней борьбой, которую он чувствовал. Да и одета она была гораздо проще — в бирюзовую тунику под цвет глаз с черным поясом. Однако Ганн прекрасно знал, что даже сейчас она прекрасно вооружена. Не от него, просто Ласса, как лидер, всегда оставляла один вариант для пугающей неизвестности. К чему и призывала остальных. — Ты… Как ты вообще? Ганн вздохнул: — Я потерял мать. Вместо того, чтобы… Да какая разница, я всё равно бы не успел ни о чем расспросить и всё ей сказать.  — Тебе больно говорить об этом? - Мне? Лучше всегда всё обговаривать и не возвращаться, — хмыкнул он. — Тем более с таким чутким и внимательным лидером.  — Спасибо, — Ласса чуть улыбнулась, но, повернувшись будто на ей одной слышимый зов, всё лицо закрылось длинными алыми волосами. Ганн сидел на своей кровати, а Ласса — на стуле близ неё. Но шаману не составило большого труда дотронуться до её волос и освободить от них лицо. Волосы прятали улыбку. Сейчас ему невероятно хотелось её видеть именно такой. Красивой, улыбающейся и дорогой ему.  — Вот так лучше, — и он тут же с неохотой оставил завоеванные позиции, пытаясь уловить, что почувствовала Ласса. — Меня до сих пор мучает один вопрос. Ты для меня сделала это?  — С Шабашем? — неожиданно для Ганна, Ласса поймала его руку. – Да. Мне показалось, или это было для тебя действительно важно?  — Второе. Но…  — А если бы ты был на моём месте, ты бы поступил по-другому? — аасимарка приподняла бровь. Ганн перевел взгляд с её бровей прямо на необычные глаза. Словно пытаясь пробраться в скрываемую радужками глубину:  — Ты можешь не сомневаться, что так же. А может, я бы и напал на них — у меня нет твоего терпения, — он с легкостью высвободил руку, но не для того, чтобы убрать, а для того, чтобы подобным путем захватить руку Лассы.  — Но и ты делал много значительного для меня, походы по снам и сопровождения… - Хм. Да, будь я к тебе равнодушен, —, а есть ли смысл дальше это скрывать, когда всё и так понятно? — то вряд ли бы пошёл в твои опасные сны. У тебя всегда такие кошмары?  — Постоянно, — вздохнула Ласса. Ганн наклонился к её уху и прошептал так, чтобы губы касались её уха:  — Я хочу избавить тебя от них. Но для этого…  — Мы должны спать вместе? — похотливая улыбка.  — Иди ко мне, Ласса. Сгорая от страсти, нетерпения, сходя с ума от близости Лассы, Ганн притянул её к себе, пользуясь моментом, когда она, такая красивая и возбужденная ждала от него чего-то, поймал её губы своими, и отпустил нескоро. Ласса приняла вызов. Полномочия лидера медленно, наслаждаясь всей интимностью момента, слетали с Лассы так же, как и всякие «нет» или «не сейчас», так же, как и пояс, а потом и туника. Руки шамана намертво обхватывали её талию, не давая никаких возможностей и никаких надежд на то, чтобы вырваться. Ослабив хватку, они медленно поднимались вверх, то слегка касаясь её груди, то сжимая её. Ласса шумно выдохнула, а на её щеках появился легкий румянец, пока она медленно, как осторожная кошка, освобождала грудь Ганна от рубашки и гладила её. Румянец становился гуще, когда она позволила себе расстегнуть его ремень. Шумные обоюдные вздохи, шелест одеяла, тихие постанывания ветра, гоняющего волны где-то внизу — вот и всё, что сводило с ума. Не было доводящих до дрожи признаний проникновенным голосом, ведь зачем, когда есть другие, ещё более приятные способы? Да и зачем что-то говорить, когда это уже делают губы? Когда они впиваются так, будто не знают — что выбрать. Раскромсать до крови и боли или заставить умереть от наслаждения? И, как всегда, лучший выбор — золотая середина. Ганн, явно более искушенный в искусстве наслаждения, медленно гладил обнаженное тело Лассы, целуя её закрытые от удовольствия глаза. Когда она задышала вдвое быстрее, чем в начале их прелюдии, его губы перешли на шею. Неестественно-бледная кожа фарфорового цвета начинала розоветь от его губ и языка. Когда Ласса начала тихо постанывать, Ганн погладил её щеку, успокаивая и шепча то, что она хотела слышать. Ласса, изнемогая, притянула голову Ганна к груди. И не было чего-то для него более желанного в этот момент, чем эта грудь. Ганн мягко обхватил губами один из отвердевших сосков, в то время как второй дразнил его большой палец. Когда боль как от очередного ранения, но только в точке женского естества, вывела её из сладострастного транса, Ласса вскрикнула. Ей казалось, что на этом негласное соревнование закончено. Но так не казалось Ганну, его проницательность и эмпатия делали свое дело — он прекрасно ощущал то, что чувствует она. Замедляя темп, он гладил ее по животу, а потом ласкал, спускаясь ниже. И только после того, как она почти кричала от удовольствия, а не боли, и проникновение больше не было таким сложным, он ускорил темп. Для Лассы навсегда останется загадкой, сколько женщин у него было или не было до нее, но она даже в лихорадочном припадке боли, начавшей перетекать в удовольствие, оценила его неторопливость, нежность и желание в первый (и не последний) раз сводить её с ума, заставляя шептать его имя. Заставляя просить ещё и вызывая желание никогда больше не разделяться. Шаресс в своем мире удовлетворенно мурлыкала. Главная её последовательница наконец-то познала одно из самых сильных удовольствий, которое может дать человеческое тело. Ах, если бы они были бестелесными существами, думала она. Если бы вы знали, какие горизонты ещё можете открыть. Когда к сплетениям нервов, вызывающими сладостные импульсы, добавляется любовь, которая в вашем мире воспринимается куда ярче и острее. И пока она будет с вами, каждый раз то, что между вами происходит, будет приравниваться к тому, что доступно только божествам. Дело за малым, не потерять нити различных чувств, делающих клубок ваших душ и ваших тел божественными и непостижимыми для той простой части мира, в которой живет большинство человеческих созданий и в которой преобладают скорее банальные физические трения, чем высшие формы удовольствий. «Ну да ладно. Если сейчас я буду проповедовать чистую любовь, то Сун мне этого никогда не простит. Но кто отменял познание высшего удовольствия непосредственно через сильное чувство, нежели чем только через ваше банальное ограниченное тело», — думала Шаресс, проводя длинными ногтями по загривку любимой кошки. *** Когда Ласса проснулась, солнце уже разошлось вовсю и даже подумывало об уходе за горизонт — было около трех часов дня. Нет смысла отпираться, она прекрасно понимала, что проснулась не в своей каюте. Она попыталась выбраться из постели, однако хватка даже спящего шамана не сулила такой вольности. Все ещё находясь под одеялом, она перебралась на Ганна и легким движением губ поцеловала его дрожащее правое веко. Она ждала его пробуждения. Впрочем, её возлюбленный странник не очень стремился возвращаться из своих привычных путешествий. И Ласса решила ему в этом помочь посредством своих обнаженных стройных ног. Сказать, что они сплетались с ногами Ганна, будет совсем невинной подробностью, по сравнению с тем, что начала чернокнижница вытворять потом. Ведьмы, они на то и ведьмы, а такие как Ласса — которые ни перед чем не останавливаются перед своей целью… А уж если цель — разбудить своего любовника. Ганн, однако, оказался хитрее. Он улыбнулся, но глаз не открыл.  — Ты специально? — капризно хмыкнула Ласса. Она даже не почувствовала, как одна его рука путается в её длинных волосах, а вторая гладит спину.  — Что-то не так? — Ганн лукаво приоткрыл один глаз.  — Всё так, — ласково улыбнулась девушка. — Теперь всё так. И… — она замешкалась. Ганн приподнял бровь.  — Теперь я во всех смыслах не смогу без тебя, — выдохнула Ласса. Она терпеть не могла подобные признания, но если бы держала их в себе, то они просто сожгли бы её.  — Если я скажу, что люблю тебя, это тебя утешит? — шепотом спросил Ганн.  — Слабо, — отозвалась Ласса и запечатала пальцем его губы. — Просто замолчи.  — Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы заставить меня замолчать…  — Вставить тебе кляп? — прежняя Ласса возвращалась, оттесняя Лассу лирическую. Ганн засмеялся:  — Ещё не время, любимая. А вот когда нам надоест… Ласса снова перебила его:  — Не надоест. С тобой никак и никогда не надоест.