Бумажный чародей и музыка сфер

      Бубенец над дверью громко звякнул, но мало кто обратил на это внимание. Мужчина, на ходу снимая легкую летнюю шляпу, подошел к столику у окна и приветливо улыбнулся.       — Солнце, должен заметить, сегодня печет невыносимо, — отметил он, глядя на двух девушек в цветах французского флага.       Та из них, что пила кофе, затянулась сигаретой и оценивающе оглядела его с головы до ног. Та, что неподвижно сидела с холодным морсом, не дернула и бровью.       — Гамма. Присаживайтесь, — внезапно заявила она, и рядом с их столиком в мгновение ока нарисовался стул.       — Томасина, — представилась другая, не выпуская из пальцев сигарету. — Мы будем рады помочь вам освежиться.       Мужчина непонимающе похлопал короткими ресницами, но все же сел, вовсю рассматривая странных девушек, с которыми ему предстояло вести дело.       — Надо же, я почти вас не различаю, — с нервным смешком сказал он, переводя взгляд с одних медных кудрей на другие.       — Вы и не должны.       Мужчина прокашлялся и стер платком пот со лба. Жара и впрямь стояла невыносимая! Девушки по левую и правую руку от него, казалось, и не воспринимали окружающий их мир — только пили и курили, почему-то не выдыхая дыма.       — Я бы хотел… — слегка неуверенно начал мужчина, но Томасина резким движением прижала смуглый палец к его губам.       — Мы уже все знаем. Храм Вирсавии. Пришлось немного повозиться, чтобы найти данные о нем.       — Но вы хорошо заплатили, — добавила Гамма, так и не поворачивая головы.       — Что мы очень ценим, — заметила Томасина.       — Но как же… — и в очередной раз договорить ему не удалось: неожиданно для всех Гамма обхватила ладонями его щеки и прижалась нос к носу к его лицу; цепкие пальцы Томасины крепко держали его за запястья — так крепко, что мужчине казалось, будто еще чуть-чуть — и у него кровь пойдет. Все это было так… Нелепо, так… Безумно, что ли? У Гаммы закатились глаза; белки ее засветились рыжим; Томасина хлопком прижала запястья мужчины к столешнице, и обе девушки начали говорить единым голосом:       — Там мало солнца, камень; сухость и страшный запах пыли. Там жарко, нестерпимо; кожа твоя иссушится, пока ты доберешься до храма. Вход в него открыт; могильный смрад и запах разложений ждут тебя, глупец. Тебе не нужен гроб Вирсавии, жены Соломоновой; мы видели его, мы выдрали глаза стольким людям, которые были при нем, что слепота их никогда не будет окуплена тем, что ты рассчитываешь найти в том месте. Ты будешь алкать влаги, но в той расщелине нет ручья уже больше сотни лет; ни дерево, ни куст не растут средь этих скал. Под твоими руками будут лишь пепел и песок, и будешь сетовать ты, что не остался в своей солнечной Калифорнии, а бросился к сокровищам, которых нет, НЕТ в этом храме — они вынесены, вывезены, и пыль будешь вдыхать ты, когда войдешь туда. Там нет холода, там плесень и зловоние и разбитая глина, которую поднимает редкий ветер. Ты пожалеешь о том, что пойдешь туда, но мы-то знаем, что ты думаешь, будто мы врем; ты все равно поедешь туда — мы видим, мы знаем — но передай остальным из твоей экспедиции: тебя предупреждали и ты не послушал, и потому вина за их гибель в тех страшных краях будет на твоих плечах, а не на тех, кто нашел для тебя это.       Они отпустили его и исчезли, оставив после себя в кафе лишь недопитый морс и две сигареты, истлевшие до фильтра.