***
— Мое сокровище, — говорит Бобби, выуживая из груды хлама куклу в грязном голубом комбинезоне. Да, это не Барби, а лишь ее подружка, Уитни, но у нее превосходные темные волосы и загорелая кожа — то, что нужно для ее замысла. Лицо можно стереть и нарисовать заново, сломанную в шарнире ногу — отдать отцу или подумать, как починить самой. Главное, что ей не нужно перепрошивать волосы — они ничуть не пострадали ни у прежней хозяйки, ни от чужих рук на гаражной распродаже. Рассчитавшись за куклу, штаны цвета фуксии, которые должны были пойти ей на новый костюм, и пару мелочей для того же дела, Бобби радостно вылетела из магазина, прижимая к себе пакет с покупками. — Я назову тебя Лизой-Лизой, — шепчет она, будто кукла способна ее услышать.***
— Мое сокровище, — улыбается Бобби и прижимает ладони к губам, глядя, как Лиза-Лиза танцует на столе. Возможно, движения у нее еще скованные — далеко не все точки артикуляции доведены до совершенства — но через пару вечеров ее проект будет закончен. Тогда на куклу можно будет наложить Энгоргио. Тогда кукла будет ее подругой и охранником. И тогда никакие мальчишки больше не посмеют и пальцем ее тронуть. Бобби прикрывает философский камень, трансфигурированный в часы, и берется за палочку. Ее сокровище станет первой волшебной куклой, которая движется, как человек.***
— Мое сокровище, — печально произносит Бобби, гладя Лизу-Лизу по щеке. Глянцевый пластик равнодушно холоден, но под ним неистово работают механизмы, уравновешенные алыми рубинами и одним философским камнем. Бобби знает, что будет скучать. Хоть теперь у нее есть и Джозеф, и Хейн, и начатый Тобиас, но к ним она никогда не сможет испытать той же любви, что к своей первой, своей совершенной кукле. — Мы теряем время, — врывается в ее мир суровый голос тети Джил. — Ей уже пора уходить. Бобби поджимает губы и в последний раз окидывает взглядом свое творение. Лиза-Лиза выпрямляется, нависая над ней двухметровым гигантом, и девочке кажется, что даже так слышно тиканье и шуршание работающих внутри нее шестерней. — Надеюсь, ты справишься, — говорит она, отпуская куклу в опасный путь за шестью предметами, которые нужно уничтожить до 1995 года.***
— Мое сокровище, — на выдохе шепчет Барбара, взмахом руки разбивая цепи на кукле. От прежней Лизы-Лизы осталось немногое: на ее перепаянных ногах уже нет штанов цвета фуксии, а от пиджака осталась лишь правая сторона с куском рукава — всё, что было слева, оторвано и заменено переплавленными, перекрученными, перегнутыми деталями автомобилей, часов и, похоже, даже веток. И, тем не менее, Барбара в восторге. — Ты стала такой красивой, — со слезами на глазах говорит она, обходя кругом куклу. У нее язык не поворачивается назвать ее «своим творением» — эта Лиза-Лиза создала себя сама, а от девочки, что некогда вытащила ее из-под плюшевых зайцев и поломанных роботов, остался разве что философский камень, сидящий в латунной плите. Кукла наклоняется и приподнимает перевязь, на которой одиноко болтается маленький розовый шарик. — Только… он, — раздается искаженный голос Бобби, и Барбара счастливо выдыхает: Лиза-Лиза не разучилась комбинировать записанные некогда фразы… …и почти что справилась с заданием.***
— Мое сокровище, — сипит Барбара, размазывая слезы по щекам. Забирать у самой себя — это ведь не кража, так?.. Но почему-то так гадко, так больно смотреть на эту белую, хорошенькую Барби — напоминание о тех временах, когда всё было тихо и спокойно. Когда жив был дедушка, а Хогвартс маячил впереди неопределенным видением. Когда Барти Крауч был всего один — высокий дедушкин друг, такой же старый и такой же добродушный. Когда ей не нужно было думать о том, какую смерть она предпочтет, если могущество Его Божественной Тени окажется не столь велико. Сняв белое платье, она замечает полустертую надпись, оставленную детской рукой. Поправив окуляры, она подносит куклу к лицу. — Аврора, — Барбара горько хмыкает. — Что ж, тогда будешь подругой Циррус и Кумулус. Волшебная игла уже доделывает черный наряд, а Барбара взмахом палочки создает безликую маску из осколка Еиналеж.***
— Мое сокровище, — доносится из глубины камеры едва различимый голос. — Представляешь, мы проиграли. Барбара хихикает, поднимаясь с тюремной скамьи, и нетвердой походкой приближается к решетке. Лиза-Лиза неотрывно смотрит на нее, а на ее несимметричных руках до сих пор темнеют пятна крови Гарри Гейзенберга. — Но я тобой горжусь, — сипло шепчет Барбара, несмело улыбаясь ей. Кукла никак не реагирует на похвалу, и Барбара жалеет, что не заложила в нее механизмов на такой случай. Внезапно в стройном порядке щелчков и тиканья возникает шуршание звукового центра. Катушки с записями меняются местами, и из динамика в шее Лизы-Лизы доносится искаженный голос Бобби: — Я… люблю… тебя… мое сокровище. Барбара надрывно хохочет, закрывая ладонями лицо, пока ее смех не сменяется рыданиями. — Что ж, хоть ты меня любишь, — выдавливает она между всхлипами.***
Медленно проходя по полю боя, Лиза-Лиза замечает под ногами еще подрагивающее тело. Подранный черный костюм обнажает бледный глянцевый пластик; зеркальная безликая маска обезображена трещинами, но Лиза-Лиза научена их чинить. Приподнимая оторванную заклинанием ногу, она замечает в дыре смазанную надпись, и руны в ее голове жужжат, распознавая символы и переводя их в слово. А-В-Р-О-Р-А Заменив сломанный шарнир обструганной веткой и выпрямив погнутую ось, замкнувшую механизм в голове, Лиза-Лиза помогает Авроре подняться на ноги. — Мое… сокровище, — раздается из ее шеи голос их общей создательницы. Аврора кивает, и звуковой центр внутри нее повторяет: — Мое сокровище.