Дела? У меня личная жизнь есть!

      Дела? У меня личная жизнь есть! Когда твое имя крайне известно в узких научных кругах — ты имеешь лишний повод для гордости. Но, к сожалению, долго упиваться своей известностью никогда не получается, поскольку у широкой общественности к тебе вечно вагон и маленькая тележка вопросов, работа требует постоянного внимания, а друзья — будто нарочно, и причем абсолютно все, как на подбор — разъехались в разные стороны! И теперь тебя не отпускают мысли о счетах, документах, обязательствах — и необходимости периодически проверять свое рабочее место. Хорошо, что хотя бы иногда обстоятельства сами вырывают тебя из круга этих однообразных и навязчивых мыслей… Суббота, 2о ноября 1999 года. Ровно в 13:40 утра, как по расписанию, скромную квартиру под номером 78, находившуюся по адресу Талса-Стрит, 97 — огласили громкие и весьма неприятные стоны. А причиной таковых было похмелье, мучившее доктора биологических наук Ника Татопулоса, который определенно испытывал сейчас далеко не самые приятные ощущения в своей жизни. Если говорить совсем без прикрас, то его голова болела так, словно ей таранили стены, а во рту уже успело зародиться ощущение столпа пламени — не хуже, чем у мифического дракона или вполне реального Годзиллы. Причина подобного состояния была довольно проста: вчерашний научный семинар и особенно последующий банкет, хоть и позволили уважаемому ученому, так сказать, „выйти в люди“ —, но определенно навредили его нервным клеткам и здоровью. Особенно здоровью его печени. А ведь начиналось все вполне хорошо и даже почти прилично… Его доклад по теме изучения воздействий радиации на различных живых существ (особенно на кольчатых червей) был весьма хорошо оценен, причем такими светилами биологии, как: Джонатан Тумз, Уильям Торрес, Уилсон Роксон и Айзек Линбург — специалистами, известными всему научному сообществу. Поговаривали даже о появлении его имени на табличке в зале славы (как говорили — правда, в шутку — „между Дарвином и Павловым“), что грело душу молодого ученого. Впрочем, вопрос о дальнейшей деятельности на ниве науки в университетах отпадал сам по себе: как бы ни желал доктор Татопулос мирового признания именно в качестве ученого, он прекрасно осознавал, что тогда ему придется кардинально изменить свою жизнь (в который уже раз). А это значит — бросить все, чем он уже почти два года занимается. Смешно подумать, что он, ученый-биолог, вместо своих проектных исследований видов червей — занимается ни много, ни мало, а изучением почти всех аномальных биологических явлений на планете Земля вообще… Мда, а уж как забавно звучит название его „научной“ организации — Команда Гуманного Экологического Анализа (или „H.E.A.T“, если применять аббревиатуры). Это ж курам на смех — и особенно весело это для всех тех, кто непосредственно знает, каким образом происходит это самое „изучение“. Главный же вопрос был в том, из кого эта команда состояла… И вопреки, в принципе, верной мысли, что подобными делами должен заведовать целый институт — его рабочая группа была пусть маленькой, но зато на редкость сплоченной, а самое главное — она с успехом справлялась со своей задачей. Хотя, если Крейвен — как химик и кибернетик, вкупе с Элси Чампман — мастером этологии и палеонтологии, были самыми „правильными“ членами команды, то вот Рэнди Эрнандес на роль ученого не тянул от слова „совсем“. Впрочем, его хакерские навыки и чувство юмора с живым и деятельным умом не раз выручали команду. Однако, его вечные выходки с Найджелом (роботом Крейвена) порой надоедали всем до чертиков. Наличие же в группе агента французской разведки, Моник Дюпре — со стороны вообще могло показаться верхом алогичности, ведь за этим неизбежно бы последовал вопрос: „А зачем, собственно, команде ученых понадобилась мастер шпионажа и боевых искусств?“ Ровно затем же (пусть и в меньшей степени), зачем им всем был нужен шестой, самый необычный член команды —, а именно Годзилла. Скажи кто пару лет назад Нику, что он станет „счастливым“ обладателем подчиняющегося ему (за счет импринтинга) огромного прямоходящего ящера высотой 180 футов, да еще и дышащего огнем в придачу, за которого он будет тревожиться, как за самое близкое существо — то доктор бы незамедлительно вызвал полицию, „Скорую“ и санитаров из ближайшего дурдома, опасаясь за психическое здоровье говорящего… А теперь он уже вполне привык, что во время изучений различных странных и опасных живых существ, именно Годзилла их чаще всего и выручает — причем в самых разных ситуациях. Такая вот необычная команда… Подобная жизнь таила много опасностей, но зато она была яркой, насыщенной и интересной. И Ник прекрасно понимал, что перейдя на изучение необычных мутаций в четырех стенах института, он лишится определенных прелестей жизни (которые, впрочем, иногда ругал, не особо стесняясь в выражениях). Тяжести его мыслям добавляли шепотки коллег про то, что якобы он находится под протекторатом армии США, и поэтому для него специально освобождают места. Бред полный, ибо все их покровительство заключалось в милости под видом „мы вас ПОКА не трогаем, хотя не помешало бы“. А единственным достижением так называемого „сотрудничества“ было довольно-таки зыбкое неписаное правило: „Не открывать бездумного огня по Годзилле“. Никаких же иных дополнительных „благ“ доктор Татопулос от армии не имел, да и не стремился к ним. Редкие моменты более плотного сотрудничества обеспечивал майор Энтони Хикс —, но всегда ли он рядом будет? А ведь его доклад готовился почти два года, на протяжении которых порой некогда было даже нормально изучить предмет исследования — чего уж там говорить о максимальной подробности! Все время и силы уходили либо на задания „особой важности“ от „Дяди Сэма“, либо на изучение различных монстров, либо на то и другое сразу — и хорошо, если хотя бы поспать удавалось нормально в перерывах между разъездами! В таких условиях большинство завистников уже давно бы бросило свои научные труды, а ведь ему еще и жизнью рисковать приходилось… От того и было до слез, почти по-детски, обидно. В результате, на торжественном банкете он позволил себе излишне вольное поведение и слишком много виски. А потому говорил за троих, шутил за семерых — и давал удивительно много интервью. Отдельно радости ему добавило присутствие Одри Тиммонс — и ее бессменного оператора Вика Палотти. Несмотря на проблемы, которые ему иногда доставляла эта парочка, этим двоим он был искренне рад. Очевидно, именно поэтому, прямо сейчас, Ник находился явно не в своей квартире. Подобное обстоятельство его даже напугало (последний раз он очнулся в незнакомой комнате еще в колледже, если не считать похищений), но, прочитав найденную на столике рядом с диваном записку, он немного подуспокоился — и даже испытал некую неловкость. «Привет, Ник. Не ожидала от тебя такой прыти. Ты вчера столь экстравагантно себя вел, что я искренне пожалела, что не имела под рукой собственной видеокамеры. Оказывается, доктор Татопулос, что вы неплохо поете блюз — может, исполнишь как-нибудь „на бис“, но только для меня одной;) Сейчас беспросветно занята на канале, ибо на повестке дня новый выпуск передач (угадай, кто там главное действующее лицо)  — поэтому дождись меня, окей? Если ты голоден, то в холодильнике есть замороженная курица, немного салата и котлеты. Надеюсь, ты еще не разучился разогревать себе обеды? Твоя Одри». „Надо же, я, оказывается, сам для себя полон сюрпризов. Наверное, будет правильным ее подождать…“ — чуть придерживая голову, подумал доктор „с мировым именем“. „…И чего ж я так напился? Повода даже не было, просто досужая болтовня посторонних“, — с этими мыслями недавний страдалец отправился в душ. Разогрев себе обед, Ник включил телевизор – где, как специально, шел выпуск, посвященный вчерашнему семинару… «…поэтому гранты ученым из „НИИ Цитологии“ будут увеличены», — вещал с экрана седовласый диктор в очках. Откашлявшись, он продолжил. — «К другим событиям: доклад доктора Николаса Татопулоса произвел весьма благотворное впечатление на большинство присутствующих. Он достаточно емко обрисовал результаты воздействия многих мутагенных факторов на примере дождевых червей. Как выразился один из инициаторов семинара Уилсон Роксон, цитирую: „Именно на таких, самых понятных примерах, и нужно донести до людей мысль о необходимости осторожного обращения с природой. Наше воздействие на окружающую среду может вылиться в чудовищное противодействие самой планеты“, — конец цитаты». «Впрочем, не все разделяют подобное мнение. Доктор Крейг Нортон в своем интервью нашему корреспонденту выразил свое личное отношение к докладу доктора Татопулоса: „Я считаю, что подобные лекции надо читать перед студентами, а не перед людьми науки. При всем умении этого, с позволения сказать, „доктора“ хорошо говорить, я могу заметить его некомпетентность в ключевых точках указанной им проблемы». „Во-первых — его данные содержат ужасно мало статистики и сравнительного материала. Разумеется, те наблюдения, что были им сделаны в Чернобыльской зоне отчуждения, весьма интересны, однако их нельзя экстраполировать на все возможные случаи воздействия радиации“. „Возникает разумный вопрос — почему он не провел таких же полных исследований где-то еще? И речь не идет про ядерные полигоны в Неваде или на атолле Бикини, можно же было, хотя бы, изучить местность в окрестностях Три-Майл-Айленд — даже для простого увеличения результативной выборки! Что — у него, как у гражданина США и члена научного сообщества нашей великой страны, не было для этого возможности?“ „Во-вторых — его данные, из числа частично засекреченных, вызывают вопрос об их подлинности. С тем же успехом можно рассуждать об анатомии пришельцев по следам инцидента в Розуэлле — открытых доказательств нет, и не предвидится —, а какой толк рассуждать о вероятных мистификациях?“. «Ну и лично я сам считаю, что такой, если так можно выразиться, „ученый“ — похож больше на человека с неопределенным родом занятий. Его место работы — не государственный институт или лаборатория, а некий „проект“ с непонятными задачами и неизвестными полномочиями. А единственное, что известно про него достоверно — это тот факт, что он в качестве домашней зверушки держит гигантскую ящерицу, которая…» „Как видно, не все разделяют позиции по вопросам, поднятым на данном мероприятии. Мы вернемся к обзору научных новостей после небольшой рекламы — так что не переключайтесь“. Впрочем, Татопулос не стал ждать окончания рекламной паузы, и попытался найти что-либо другое. Но, как назло — нигде не было ничего хотя бы мало-мальски интересного. Спортивные каналы были забиты рекламой, новости либо обозревали происшествия за текущие дни, либо рассказывали о грядущих выборах в конгресс — посему Нику пришлось вернуться туда, откуда он начал свой просмотр… В 17:30 дверь в квартиру открылась и вошла Одри. Ее появление оказалось для Ника весьма неожиданным, ибо он ждал ее гораздо позже: — О, привет. Я думал, ты задержишься надолго. — И упущу тебя из своей клетушки, да еще и не похваставшись? Ники, ты меня плохо знаешь. — Прошу, не надо меня так называть, меня это раздражает. — А вчера ты был не столь скован. — Ты о том как я толкал речь про возможное появление неконтролируемой популяции новых видов —, а потом попросил сделать музыку громче? — А еще ты весьма вольно отзывался про „кабинетную науку“ и предрекал прочим ученым раннее брюхо, — сказала Одри, и полюбовавшись на лицо давнего знакомого, улыбнувшись, добавила: — Это шутка, не бойся. — Хороши шутки. Меня иногда порывает сказать этим закостенелым уже в молодости ребятам, что изучать по одним книгам и старым препарированным тушам биологические изменения — невозможно! Я сам убедился — стоит однажды решить, что ты знаешь все закономерности в развитии живого, как появляется нечто, что в корне меняет твой взгляд на вещи… — Тогда почему ты не донесешь это до них? Зачем держать это в себе? — Одри, мы же оба знаем, что все данные полученные нашей командой в ходе так называемого „Экологического Анализа“ — не являются достоянием общественности. Даже если Хикс признает и обнародует все то, что мы изучили — он все равно оторвет мне голову за рассекречивание информации особой важности! И ты — в этом плане — мне весьма добавила проблем, признайся. — Но народ имеет право знать правду! И я говорю даже не о средствах налогоплательщиков, а хотя бы о признании ваших собственных заслуг… — Моя главная заслуга — „Рептилий Папочка“, который, как частенько говорят мне всякие разные товарищи, „плохо воспитывает чадо“. Полное раскрытие всего нам только навредит. Пойми меня правильно, иногда мне тяжело —, но это только из-за работы, а не из-за отношения к ней других людей. — Ты ее так любишь? — Похоже на то. Понимаешь, иногда мне кажется, что моя жизнь четко разделена на „до“ и „после“. Как в комиксах, которые Рэнди прячет в шкафчиках с инструментами — обычный человек, на которого свалилась необычная работенка — вроде „спасения мира“. — Уверена, про тебя написали бы отличные комиксы. — Ты всерьез так думаешь? — лицо доктора после задумчивости тронула улыбка. - Ага, особенно хорошо себе представляю картинку — по улице идет огромный монстр, похожий на краба. Кто-то зовет „Команду“, — тут Ник не удержался и показал пальцами кавычки — и на следующих десяти страницах все мы со всех ракурсов. — И, конечно, все вы в обтягивающих нарядах и с плащами. — Угу, в самой странной расцветке, с дурацкими эмблемами и суперспособностями, которые непонятно откуда… Ладно. — Татопулос на секунду приумолк и заговорил уже гораздо серьезнее после паузы. — Понимаешь, Одри — мне неловко, что я вчера оказался не способен даже на вызов такси… А у тебя интересная квартира, кстати. — Сказал доктор, слегка осмотревшись. — Нравится? — тут Ник, сам того не подозревая, сказал Одри крайне приятную вещь, — Мама была против того, чтобы я снимала квартиру так близко к работе. Но меня — не переубедишь, ты знаешь. — Точно, ты редкая упрямица, милая моя. А вот скажи — ты меня, наверное, на себе тащила? — Ой, скажешь же. Вик помог. Ты еще уснул в такси, и при попытках разбудить тебя, почему-то ругался на майора Хикса… — Мда, я надеюсь, вы этого не снимали? — Нет, но было крайне мило, когда ты потребовал везти тебя в боулинг, раз парк аттрационов уже закрылся. — Все-все, больше никаких приемов, банкетов и прочего. Только работа…работа! Одри, прости, но мне надо срочно в лабораторию. Буквально уже сейчас! Проклянув всех, кто обязал мужчин носить на важные мероприятия смокинг и галстук, Ник поспешил из квартиры на выход. Но Одри не собиралась его просто так отпускать: — Ник, постой! Сейчас я переоденусь, и вместе поедем. Ты забыл, что у тебя денег на такси нет? И что там так срочно требует твоего вмешательства? — Вот черт… Одри, я поставил спектральный анализатор на 25%-ю мощность изучения трех образцов, и если я не выключу его вовремя, то он их переработает в порошок. А майор мне не позволит в очередной раз вне очереди посетить „Остров Монстров“. — Ты продолжаешь их изучать? Я думала, что для тебя они уже пройденный этап… — Нет, и тут дело не только во мне и моих желаниях. Начальники велят —, а мы, скромные ученые, исполняем. Черт, где же носит это такси? .. Вопреки ворчанию Ника на неторопливость таксистов Нью-Йорка („Знаю я ваши короткие пути, всегда по Бродвею и пробкам“), довезли их быстро. Причин, по которым Одри с ним было нельзя поехать, Ник мог придумать немало —, но не хотел. Несмотря ни на что, он определенно продолжал ее любить, пусть и скрывал это за своей занятостью. Но даже прерванный круиз у Аляски, когда они сперва чуть не погибли от очередных монстров, доказывал очевидное — их чувства (а она явно отвечала ему взаимностью, это очевидно) не угасли, и эти отношения уже никуда не денутся. Вздохнув, Ник вспомнил, в чем еще похожа его команда на персонажей неких комиксов — отношения в коллективе, точно. Рэнди Эрнандес постепенно и напористо добивался Моник, и судя по тому, что она взяла его с собой во Францию, их отношения определенно становились крепче. Робкий Крейвен не оставлял попыток понравится Элси, которая отвечала ему взаимностью, пусть и не очень уверенно. Будучи мастерами в своих сферах, ученые выстраивали отношения осторожно и постепенно. Как пошутил однажды тот же Рэнди: „Словно пара осьминогов — оба знают, чего хотят, но без годовых игр не подступятся друг к другу“. Таким образом, Нику явно светило тоже быть пораженным стрелой Амура, а точнее вспомнить чувства. Поэтому сегодня он решил возобновить (и, по возможности, укрепить) их с Одри отношения. Здание „Stata Island Star“ встретило их жужжанием приборов и писком звуковых сигналов. Быстро остановив анализ и достав образцы, доктор Татопулос стал спокойнее - и, широким жестом показывая все внутреннее пространство своей лаборатории/научной базы/временной жилой зоны (нужное подчеркнуть), сказал: — Ну, будь как дома. Сегодня мой научный дворец в твоем распоряжении, — что крайне позабавило его спутницу, ибо меньше всего этот ангар был схож с дворцом, или даже просто — жилым помещением. В принципе, члены команды не столь часто ночевали на работе, как можно было о них подумать. Поэтому провианта в холодильнике было немного — куда больше там было образцов различных (и непонятных) тканей и органов, а на обеденном столе вообще стоял забытый и полуразобранный Эрнандесом компьютер. На вопросительный взгляд девушки Ник смущенно пробормотал что-то про хакеров-свиней, всюду раскидывающих вещи. Посмотрев на часы, Ник решил нарушить паузу — и организовать, наконец, нормальный ужин для Одри. — Мне весьма неловко, что тут несколько… беспорядочно, но думаю, моя очередь тебя принять в своем логове. Располагайся, — предложил доктор, а сам начал искать, где в холодильнике еда, а где несъедобные вещи — попутно ругая себя за неаккуратность. Отпив из уже початой бутылки колы, он скривился — туда кто-то добавил что-то алкогольное. „Вот еще не хватало… Хотя — для храбрости подойдет“. Усевшись за столом, они некоторое время провели в молчании, глядя друг на друга. Первым нарушил паузу сам Ник: -Дорогая Одри. Я с недавних пор раздумываю про свои перспективы и будущее. И если моя профессиональная деятельность складывается подчас непредсказуемо, то в отношении нас с тобой я хочу внести ясность. — В отношении нас? Прости Ник, но я немного не понимаю. — Взгляни на это: мы с тобой давно знаем друг друга, нас связывает столько общего — и мы очень многое прошли вместе. Я понимаю, что выгляжу глупо, но давно хотел это сказать — я люблю тебя. Пусть моя жизнь — весьма часто — кажется не приспособленной для этого чувства, но я устал отрицать очевидное. Скажи мне, может мы могли бы… возобновить наши отношения? На такое заявление репортер Тиммонс не знала даже, как отреагировать. Конечно, ей было… ей очень этого хотелось…, но так неожиданно… Ей казалось, что до этого никогда не дойдет. Что чувства перегорят или придут иные. Что не один из них не наберется решительности для того, чтобы сказать эти самые важные в их жизнях слова… — Я тебя тоже люблю, Ник, — ответила она, всеми силами сдерживая слезы — исключительно счастья. Одри не хотелось, чтобы они пролились в этот момент, — Я думала, что ты никогда этого не скажешь, что ты выбрал для себя кого-то еще, или решил посвятить себя лишь работе — до конца своих дней… — Ну как ты могла так подумать? Я понимаю, что кажусь со стороны эдаким чудиком, сидящим с пробирками и микроскопом, но ловеласом? И кого ты мне в пары придумала? — Элси, — ответила Одри, улыбаясь. Дальнейший разговор откровенно веселил обоих. — …Да, я помню как твоя маленькая паранойя тебя привела к нам. Как Виктор потом говорил? „Я видел, как Элси на него смотрела?“, да? — подначивал Ник свою подругу. — Знал бы ты, насколько была шокирующей правда, когда вместо романтической линии я обнаружила огромную ящерицу! Просто небывалое чувство. — Нет, небывалое чувство я испытывал к тебе, когда думал, что ты вызвала военных — и когда казалось, что Годзилла убит. Небывалый коктейль из ярости, обиды и разочарования. — Похоже, мы постоянно друг у друга вызываем гамму эмоций, и почему-то все время не тех, каких хотелось бы… — Но вместе с тем, мы с тобой будем хорошей парой — если ты согласишься. — О, доктор Татопулос, неужели ваша смелость теперь работает не только против монстров, но и проявляется в любви? — Сколько я себя знаю — красивые девушки всегда были коварными, опасными и слабоизученными существами, особенно среди мужского научного сообщества… — Ты мастер самоубийственных комплиментов. — По-моему, меня называл „самоубийцей“ хотя бы раз каждый мой знакомый, за исключением разве что Найджела и Годзиллы — и то лишь потому, что второй не разговаривает. — Не волнуйся, моя мама тоже не понимает, зачем и для чего я постоянно ищу сенсации, причем связанные исключительно с тобой… — Честно говоря, я ее понимаю — это страшно, когда близкий находится в смертельной опасности. — Но в тебе можно быть уверенной, правда? Ты как большая каменная стена, за которой ничто не страшно. Образец для любого мужчины… — Ага, а еще я бываю неаккуратен, вспыльчив и вообще похож на… Тут раздался телефонный звонок. Пожав плечами, Ник снял трубку. И едва не оглох. — ТАТОПУЛОС!!! — Ох, майор, зачем так кричать? Вы мне едва перепонки не прорвали! — Нет времени, доктор, ваши люди вновь нужны нам. Произошло… — Стоп, стоп, стоп! Майор, вы шутите?! Я же неделю назад у вас был, ваше ведомство предоставило нам отпуск на две недели. Неужели нету кого-то еще, кто может дать вам консульт-… — Доктор, я НЕ шучу с вами и НЕ прошу! Вы и ваша команда обязаны прибыть к месту ЧП, связанного с биологической угрозой. Ситуация требует именно вашего вмешательства. — Майор, я не могу ничего сделать — вся команда в отпуске! Рэнди и Моник во Франции, Крэйвен и доктор Чампман во Флориде. Как я могу их в один момент собрать?! В городе только я и Годзилла! .. — Доктор, незамедлительно соберите их всех, пока ситуация еще не вышла из-под контроля полностью! Из морской лаборатории сбежало генномодифицированное существо, созданное из голотурии — его необходимо срочно остановить, но ситуация осложняется высоким уровнем секретности, в связи с чем этим делом может и должна заниматься ТОЛЬКО ВАША команда! — Майор, вы вообще слышите себя со стороны? Значит, если по порядку: я должен, как волшебник, собрать у себя команду, которая разбросана по всему белому свету, затем отправиться в неясное место у черта на куличках, изучать там непонятное существо, да еще и неизвестного уровня опасности?! — Это ваша работа, доктор. Не забудьте, что уничтожение существа нежелательно. Вам предстоит… — Стойте, а как давно оно сбежало? — Около 12 часов назад. — То есть, если я все правильно понял: прошло полсуток, как у Вас сбежал мутировавший морской огурец, который не смогли поймать, данные о его изучении засекречены —, а я должен с этим разбираться посреди своего отпуска?! — Доктор, — тут голос Хикса стал более человечным, — я сам не в восторге от того, что приходится работать в таких условиях. Но ситуация осложняется тем, что полчаса назад это создание резко пропало из нашего поля зрения. Поэтому поторопитесь, насколько это вообще возможно. Я не думаю, что вам хочется обнаружить его через двое-трое суток, да еще где-нибудь в районе Средиземного или Балтийского морей. Поспешите, Татопулос. Мы надеемся на Вас. Длинные гудки в трубке. Этот разговор испортил все настроение. Только-только настроился провести вечер с приятным (и близким) человеком, не отвлекаясь на проблемы —, а они сами наваливаются. Все время какие-то дела. Дела? У меня личная жизнь есть! Но, к сожалению, личная жизнь — это не оправдание. Что ж — придется заниматься новыми проблемами. — Одри, прости —, но на меня резко свалились очередные неприятности. Боюсь, нам придется… Стоп, зачем ты включила сонар? — Извини. Случайно вышло. — Ты — как ребенок порой… Минуточку, что это? — на экране были видны сигналы от некоего большого объекта, который вдобавок быстро приближался к берегу. — Вот черт — что это за новая напасть? Подожди меня тут, надо взглянуть, - и, открыв дверь, пулей побежал на причал. Судя по волнам, к берегу на высокой скорости что-то приближалось. В этом неопределенном объекте и его движении к берегу было нечто знакомое — и общее на этом не закончилось. За несколько метров от берега из воды буквально выпрыгнуло нечто огромное. Это был Годзилла — повторивший свой эпичный прыжок, когда на него выставляли ловушку. Однако, на этот раз картину дополняло нечто, похожее одновременно на сосиску и на червя — которое ящер удерживал в пасти. Судорожные движения плененной голотурии он словно не ощущал, только плотнее сжимая зубы, когда щупальца вокруг рта морского огурца-мутанта начинали удлиняться. Повернув свою квадратную морду к доктору Татопулосу, Годзилла издал неопределенный горловой звук, словно собака, интересующаяся у хозяина — нравится ли ему добыча? „Как хорошо, что он сам нашел эту тварь раньше. Но как ему это удалось — ведь лаборатория находится в океане? ..“ — эти вопросы молнией мелькнули в голове Ника. Но, все же, главным сейчас было не это —, а необходимость сохранить мутанта для Хикса: — Годзилла! Осторожнее!! — на что питомец медленно наклонился, как бы присаживаясь на корточки, — Аккуратно положи его сюда! Потихонечку… Вот так, вот так, — гигантский ящер, осторожно раскрыв пасть, уронил голотурию на землю — отчего она шлепнулась весьма звонко, как надувная игрушка. Ее попытки уползти или бросится на доктора Татопулоса Годзилла пресек сразу, надавив правой лапой на ее переднюю часть так, что она не могла даже щупальца выпустить, — Молодец, малыш, молодец. Так и держи, — и доктор начал аккуратно подходить поближе. Вблизи мутировавшее создание оказалось весьма потрепанным — следы от пуль, огромные царапины и глубокие рассечения от зубов Годзиллы. При этом голотурия по-прежнему продолжала активно шевелиться, явно желая освободиться. Тут Ник заметил, что Годзилла смотрит не на него, а несколько назад. Обернувшись, он увидел Одри, которая все же пришла: — Продолжай его держать, малыш! Одри, я же велел тебе быть внутри! — Ник, это важно, вновь звонил Хикс, требовал от тебя ускориться. По его словам, мутант резко пропал из поля зрения там, где была большая глубина, но вглубь не спускался. Они решили, что нам нужно торопиться. — Как видишь, Годзилла в очередной раз все сделал за нас. Надо позвонить майору – и, обернувшись у входа, сказал, — только не подходи к ним близко, дорогая… Ответили ему практически моментально: — Доктор, что произошло? Почему на звонок ответили не Вы — и что там у вас вообще случилось? — Майор, должен вам сказать следующее: никуда ни я, ни моя команда уже не отправимся. — Что? Доктор, эта тварь резко пропала с наших радаров, словно уплыла на спортивном катере —, а вы заявляете, что не прибудете? Вы что, издеваетесь?! Подобная ситуация явно позабавила исследователя. Мог ли он когда-нибудь еще поиздеваться над майором вот так — словно Рэнди над Крейвеном? — Хикс, мне нет нужды отправляться к вам, скорее, это вас я жду в гости. — Татопулос, ваши шутки меня не вдохновляют. Наши дела… — Дела уже не мои, а только ваши. Приезжайте, майор, мы тут устроили вам сюрприз. И приготовьте контейнер под существо размером с автобус… Тут с улицы раздался громкий возмущенный рев Годзиллы — предполагая нечто ужасное, Ник бросил трубку и побежал, сломя голову, к выходу. Тревога сменилась облегчением, когда оказалось, что ничего страшного не произошло. Просто голотурия, в своей очередной попытке сбежать, предприняла известный в животном мире трюк — резко выпустила в Годзиллу содержимое клоаки, попав тому прямиком в морду. Тот, естественно, подобной наглости не стерпел — и теперь, вонзив в тело твари когти правой лапы, левой раздавал ей затрещины и оплеухи — да так, что только клочья от морского огурца-переростка во все стороны летели… — Стоп! Стоп! Перестань! — удивительно, но сейчас на морде ящера проступило недоумение, — прекрати его бить, ему уже хватит! Все, просто держи его на месте, хорошо? Молодец, малыш! .. Одри, с тобой все хорошо? — Да, только сперва стало страшно, когда эта образина плюнула в него. — Ну, не совсем плюнула, но нам повезло, что эта дрянь не ядовита. Нужно усыпить ее, пока не прибыли вояки. Усыпив голотурию выстрелом мощного транквилизатора (такой в свое время и самого Годзиллу с ног свалил), Ник начал соображать, как ее зафиксировать. Выход нашелся быстро — обвязав якорными цепями монстра, Годзилла сложил на концы от цепей пару очень тяжелых контейнеров. — Так, дело сделано. Теперь дождемся Хикса, - и, повернувшись с Годзилле, доктор крикнул, — Спасибо за помощь, ты молодец! А теперь в воду — плыви спокойно, мы дальше сами справимся! .. Убедившись, что его огромный и чешуйчатый „пасынок“ уплыл, Ник повернулся к девушке: — Ну, что — может, еще поболтаем о нас с тобой? Я лично думаю, что завтра нам стоит сходить… Вечер того же дня. Голотурию вывезли на Остров Монстров, поскольку меры предосторожности Океанографического института были признаны недостаточными. Большинству членов „H.E.A.T“ даже не пришлось ничего делать (они вообще не узнали в тот день ни о чем). Ник и Одри продолжили строить планы на жизнь —, а Годзилла, проредив в океане косяк сельди, устроился спать в своем логове под лабораторией. Хорошо, что и после проблем и неотложных дел — жизнь тоже продолжается… Конец.