рождение Сплендора

Холодный ночной воздух обжигал мне легкие, которых на самом деле не было, дыханием, в котором я совершенно не нуждался. Идеальный охотник, быстрый, бесшумный и безжалостный, вездесущий и неуловимый, как сама ночь – вот кем я был в такие минуты. Чем-то нереальным, существовавшим лишь на границе тьмы и реальности – но оттого лишь еще более опасным. Никому не удавалось уйти из моего леса живым. Ни одному из них. И в этом было истинное наслаждение. Женщина мечется по лесу, не разбирая пути, кружа и петляя, словно загнанное животное. Я мчусь следом, то растворяясь меж деревьев, то снова показываясь ей на глаза – всего на долю секунды – но этой секунды всегда достаточно, чтобы почти свести с ума. Обожаю, когда от страха им совершенно сносит крышу – они делаются такими.. непредсказуемыми. Охота становилась интереснее. Вот она останавливается, чтобы перевести дух. Зрачки расширены, пульс учащен – и я почти физически ощущаю ее страх – липкий, окутывающий разум, словно паутина. Он застилает ей глаза, заставляет забыть о логике и здравомыслии, высвобождая из недр разума древний, как сама человеческая природа, инстинкт- Выживание. Я делаю шаг, нарочито громко хрустнув сухой веткой. Она мгновенно срывается с места, оставив лишь след из примятой травы, и паника уносит ее вперед - прочь от кошмаров, от которых нельзя убежать, которые будут преследовать ее до конца ее жизни – то есть минут 20 или 30 – зависит от ситуации. В какой-то момент она запинается и падает, нелепо раскинув руки. Я вижу ее лицо, скривившееся от обиды и боли, вижу ее ногу, вывернутую под неестественным углом, и понимаю – игра окончена. Жаль. Она было довольно резвой особой. Это было даже интересно. Я снова выхожу из тени деревьев – на этот раз уже окончательно, не намереваясь больше прятаться. Она затихает, настороженно, не сводя с меня испуганного взгляда. Я подхожу ближе, я двигаюсь так медленно, как только возможно – и она закрывает глаза, покорно склонив голову на грудь. Ох, милая… неужели ты и в правду думаешь, что если сдашься – все тут же закончиться? Удар! Фонтан багровых капель взмывает в воздух, орошая брызгами траву и стволы деревьев – и впервые, с момента моего первого появления, она начинает кричать. Черт возьми!! Я с наслаждением вдыхаю терпкий, солоноватый запах, все сильнее входя в раж. Щупальца за спиной нетерпеливо подергиваются, и я решаю дать им волю. Острыми, словно бритвы, концами они пропарывают ее насквозь, пронзают теплую, влажную плоть, с хлюпаньем и чавканьем снова и снова впиваясь в слабеющее тело. Взгляд застилает кровавая пелена - и я понимаю, что даже если захочу – уже не смогу остановиться… Утро всегда застает меня врасплох. Лучи восходящего солнца тепло касаются гладкого лица, но я не могу ничего разглядеть – вся голова заляпана какой-то липкой дрянью. Тело ломит, как после марафонского забега, в легких свербит и покалывает. И еще – я почему- то стою на коленях. И вот так всегда. Каждое утро – сплошной туман. Конечно, чуть позже память вернется - это происходит всегда, хотя и не сразу. Я утираю «лицо» рукавом своего извечного пиджака – и тут же застываю, как громом пораженный, вперившись взглядом в собственные руки. Липкие, до самых локтей измазанные кровью руки. Нет, только не снова… Приходится собрать все свое мужество, чтобы наконец, поднять голову и оглядеться. От увиденного мне делается плохо. Кровь. Она повсюду – словно кто-то в припадке безумия решил раскрасить весь окрестный пейзаж в красный, разбрызгивая пригоршнями густую, темную жидкость. Красная трава, красные стволы деревьев – даже воздух, кажется, насквозь пропитан красным. К горлу подкатывает ком. Даже если от нее что-то и осталось- после такого не выживают. Оставаться здесь нет никакого смысла. Я с трудом поднимаюсь на ноги. Конечности меня не слушаются, и я, едва удерживая тело в вертикальном положении, медленно бреду прочь – подальше от этого багрового кошмара. Их было трое – теперь я вспомнил. Женщина – она держалась дольше всех. Должно быть, поэтому с ней я расправился с особенной жестокостью. Еще был мужчина, и … меня пробирает озноб. Мальчик. Совсем еще ребенок, лет двенадцати… что же я наделал… Я перехожу на бег. Где-то в глубинах сознания зарождается нелепая в своей дерзости мысль – а что, если… если кому-то из них все-таки удалось спастись? Что, если, зацикленный на своей последней жертве, я не стал добивать остальных, что, если им еще можно помочь, в эту самую минуту? Я несусь по лесу что есть мочи, силясь вспомнить свой вчерашний маршрут. Кажется, здесь… Мужчина лежит посреди круглой, словно блюдце поляны, исказив застывшее лицо в предсмертном крике. Издали он кажется каким-то неестественно вытянутым - но, подойдя ближе, я понимаю, что его тело в буквальном смысле разорвано пополам. Под пленкой спекшейся крови бледно проглядываются ребра. Голова закружилась. Изо всех сил борясь с желанием рухнуть на землю ничком и разрыдаться, я заставляю себя продолжить путь. Не время горевать. Остался еще один. Еще поляна. Черт подери, ну до чего же я помешан на подобных условностях! Покореженный автомобиль, чьей-то (очевидно, моей) нечеловеческой силой перевернутый набок. Рядом – побитое временем покрывало, с брошенной на нем корзинкой для пикника, из которой торчит пятнистый цилиндр, каким-то чудом не унесенный ветром. Повсюду разбросаны конфеты, яблоки, обрывки бумажных гирлянд. В липком комке, лежащем тут же, смутно угадываются очертания праздничного торта. Господи… какое же я чудовище… Я обхожу поляну по периметру – и замечаю его, сразу за изуродованным автомобилем. Совсем еще ребенок… С разгону рухнув на колени, пытаюсь оценить его шансы. Тело почти цело. Правое плечо пробито насквозь, но ведь от такого не умирают, правда? Лицо… лица больше нет. Вместо него-кровавая каша из ошметков кожи и мышц. Я склоняюсь над ним – и до меня доносится тихий, едва различимый шелест его дыхания. Жив! В какой-то нереальной эйфории я вскакиваю на ноги – но тут же замираю, пораженный неожиданной новой мыслью. Ну да, он жив – а что дальше? С такими повреждениями он долго не протянет. А я? Я ведь не могу позвать на помощь, не могу вынести его к людям – да я вообще ничегошеньки не могу! От горя щиплет в горле. Что же делать, что!? Не в силах оставаться на месте, я принимаюсь бесцельно кружить по поляне, подхватывая гибкими щупальцами то яблоко, то конфету. Взгляд приковывает пятнистый цилиндр, такой блестящий и яркий, кажущийся нереальным – настолько неуместен он здесь, среди разгрома и безысходности. Я подхватываю его и принимаюсь вертеть в руках. Наверное, ты хотел стать фокусником, мальчик? Что ж… Давай попробуем с тобой совершить маленькое чудо. Никогда до этого я не создавал себе подобных. Все Безликие – дети ночи, а потому, создай я подобное существо днем, я получил бы всего лишь еще одного монстра – такого же, как и я сам. Попытайся я осуществить ту же идею днем- у меня бы попросту ничего не вышло. Но сейчас… пока солнце еще не успело толком подняться, пока меж ветвей еще прячутся клочья угасающей ночи – это может сработать. Я склоняюсь над ребенком и чиркаю острым щупальцем по своему запястью. Темная капля срывается вниз и медленно, словно нехотя, растекается по его изуродованному лицу. Раздается тихое шипение. Да! Неужели получилось? Я замираю, не в силах шевельнуться. Его дыхание становиться уверенней – в этом нет никаких сомнений, не нужно обладать сверхслухом, чтобы это понять. Превращение началось. Рана на его плече медленно стягивает края, месиво на лице затягивается тонкой пленкой свежеобразовавшейся кожи. Спохватившись, я кончиками пальцев стараюсь придать ему человеческий вид – два круглых глаза, улыбающийся рот… сердце бьется все быстрее, все ритмичнее… получилось. Я склоняюсь над ним – новым и странным существом. Он будет, как я – и одновременно моей противоположностью. Равный по силе, он станет тем, кто будет способен мне противостоять. Тем, кто сумеет дать отпор ночному монстру – и, быть может, сохранить тем самым немало жизней.. Я опускаюсь ниже – почти касаясь лбом его нового лица. Ты будешь жить, мальчик, слышишь? Ты будешь выводить их из леса. Ты будешь спасать их от меня…