Ночь свечей

      Это было первое Рождество, которое Драко встречал в одиночестве. Формально его ждали в родовом поместье, формально он мог бы быть рядом с друзьями, формально он не должен был оставаться в школе, а практически... Практически он не хотел встречать Рождество в холодном Мэноре, не хотел видеть грустные и понимающие взгляды друзей, потому что ни черта они не понимают, он не хотел вообще жить. Не так давно жизнь потеряла для него всякий смысл... Теперь некогда гордый, холодный и неприступный Драко Малфой сидел на полу перед камином в общей гостиной Слизерина, напивался и глотал горькие слёзы. Все, что у него осталось — память...       Память о нежном чарующем голосе, который пел ему... Память о ярких глазах, что так задорно и живо блестели... Память о смехе, разливающемся мягкими волнами... Память об улыбке: нежной, обнадёживающей, тёплой, родной... Память о губах, которых так и не решился коснуться... Память о вечно растрёпанных чёрных волосах, что так хотелось перебирать... Память о теле, которое уже никогда не приласкать... Память об имени, которое было спасением для всех живущих...       Гарри. Он спас их всех... Он стал всем для него... Он закрыл школу щитом из собственной магии... Он убил Волан-де-Морта ударной волной от этого щита... Он улыбнулся тогда в последний раз... Он развеялся по ветру, шепча каждому, кто стоял на поле боя, свою песню...       Драко отчаянно всхлипнул и снова приложился к бутылке виски. Ему было плевать на всё, он жаждал смерти, как избавления от боли, ненависти, отчаянья. Юноша не желал жить без того единственного человека, который растопил его ледяное сердце, который научил улыбаться, который показал, что самую сильную боль причиняют далеко не проклятья. Драко мечтал забыться в алкоголе, потому что без Гарри жизнь теряла всякий смысл, теряла краски и звуки, запахи и чёткие очертания, без него просто невозможно было жить. Существовать — да, это пожалуйста, сколько хватит сил, но жить... нет, жить было невозможно и сил уже не было. Вместе с телом гриффиндорца в ту проклятую ночь рассеялись в лесах Шотландии сердце и душа Драко.       Слизеринец сделал ещё один глоток и поднялся, на чуть заплетающихся ногах подходя к окну. На подоконнике, как и положено в эту ночь, горела свеча, призванная отпугивать злых духов. Драко осторожно провёл рукой над пламенем свечи, эта ночь должна творить чудеса, воскрешать надежды и дарить счастье...       — Пожалуйста, Гарри, я люблю тебя... — прошептал блондин, он не мог поверить в то, что Гарри мог умереть.       Эта мысль казалась глупой, смешной, неуместной, неправдивой... Слёзы снова покатились по бледному лицу, оставляя мокрые солёные дорожки... Драко сел в кресло и глубоко вздохнул, дышать было больно и тяжело, вкус алкоголя перебивал привкус крови из прокушенной губы. Полная луна светила в окно, освещая помещение, отливая призрачным сиянием серебряные тона и большой белый рояль.       Со смертью Гарри Драко совершенно по-другому взглянул на школу... Казалось, каждый камешек здания был наполнен его магией, каждый закоулок хранил улыбку, каждый коридор помнил шаги, каждая комната сияла его невероятными глазами. Слизеринец молча наблюдал за тем, как жизнь течёт дальше, но он... он не мог сделать шаг, всего один вдох, чтобы вернуться в этот поток. В ту ночь он умер, глядя в глаза Гарри, которые извинялись, улыбались и сияли в последний раз, но только для него.       Когда клавиши рояля самостоятельно начали играть смутно знакомую мелодию, Малфой подскочил в кресле, но за инструментом никого не было, лишь чья-то магия заставляла музыку литься приятными волнами. У Драко не было сил, чтобы остановить её — такую знакомую, родную, она лечила глубокие раны на сердце и душе. Когда ветер, влетающий в раскрытое окно, запел до боли знакомым голосом, блондин упал обратно, понимая, что комната пуста и это — лишь его больное воображение, но голос звучал.       А Драко слушал, позволяя себе поддаться внезапному наваждению: нелогичному, глупому, пустому, но такому правильному и нужному. Бороться не было сил, встать не хватало мужества, открыть глаза — наглости, остановить это безумие — ума. Сейчас, в эту ночь свечей, в это Рождество он снова слышал голос самого родного и любимого в мире человека, а из глаз лились слёзы, потому что вытереть их было некому, успокоить и сказать, что всё будет хорошо, — тоже. Поэтому он продолжал слушать песню, которая давала надежду.       В конце тоннеля яркий свет слепой звезды,       Подошвы на сухой листве оставят следы.       Ещё под кожей бьется пульс, и надо жить...       Я, может, больше не вернусь, а, может, я с тобой останусь...       Эти слова, как нож по сердцу, били, резали, разрывали душу, но давали надежду, смысл, приглушали боль и ненависть, и страх.       Останусь пеплом на губах,       Останусь пламенем в глазах,       В твоих руках дыханьем ветра...       Останусь снегом на щеке,       Останусь светом вдалеке,       Я для тебя останусь светом.       Именно этим и остался для него Гарри. Драко глубже откинулся в кресле, растворяясь в музыке и позволяя ей проникнуть в глубины его души.       В конце тоннеля яркий свет, и я иду,       Иду по выжженной траве, по тонкому льду.       Не плачь, я боли не боюсь — её там нет.       Я, может, больше не вернусь, а, может, я с тобой останусь...       Драко точно знал, что Гарри никогда ничего не боялся, гриффиндорец всегда шёл напролом с улыбкой, смехом и полной уверенностью, и так хотелось, чтобы последняя строчка стала правдой, но...       Останусь пеплом на губах,       Останусь пламенем в глазах,       В твоих руках дыханьем ветра...       Останусь снегом на щеке,       Останусь светом вдалеке,       Я для тебя останусь светом.       Драко слышал любимые интонации, обнадёживающие слова и боялся открыть глаза... Боялся увидеть, что он один, что всё это — галлюцинации, вызванные обильным количеством алкоголя в молодом организме, но прикосновения тёплых пальцев к щекам и слегка насмешливый взгляд, который он чувствовал даже с закрытыми глазами, не могли быть иллюзией. Серебряные глаза дрогнули и, распахнувшись, встретились с насмешливой зеленью. В голове вдруг стало пусто и легко, весь мир собрался только в точке соприкосновения их взглядов, все мысли крутились вокруг этих глаз...       — Ты? Ка-как это возможно? — говорить не было сил, мозг отказывался верить, сердце стучало, как сумасшедшее, душа рвалась наружу, хотелось цепляться за это состояние.       — Эй, я жив, — родной голос казался иррациональным.       Блондин не реагировал на слова, находясь в шоке, разум пытался переварить всё то, что он видел и слышал. Парень не мог воспринимать это, как действительность, но и не воспринимать то, что видел, слышал и чувствовал, не мог, поэтому выбрал наиболее оптимальное решение и отключился. Драко почувствовал, как всё закружилось, а потом наступила спасительная тьма, последней мыслью было, что это — лучший сон в его жизни.       Открывать глаза не хотелось, голова гудела, а тело было будто свинцовым. Драко приподнялся и сразу отметил глупость этого поступка: в голову ударила дикая боль и воспоминания обо всём, что произошло.       — Гарри, — тихо, почти безнадёжно, глупо.       Блондин провёл рукой по лицу, стараясь не начать плакать снова.       — Я тут. Возьми, это зелье поможет, — раздался рядом голос, который Драко узнал бы из тысячи похожих.       Малфой распахнул глаза и увидел Поттера, склонившегося над ним с каким-то стаканом в руках. Гарри совершенно не изменился, только перестал носить очки и волосы немного отпустил, а так всё как и раньше: футболка, джинсы, сияющие глаза и улыбка — нежная, заботливая, яркая. Слизеринец принял стакан и сразу определил в нём антипохмельное зелье, Гарри же предпочёл подняться и отойти к окну. Драко выпил зелье и голова сразу перестала болеть, мысли больше не путались, а тело стало послушным.       — Как ты тут оказался? Как ты выжил? Что вообще происходит? — Драко заваливал брюнета вопросами, а Гарри стоял спиной к нему, вглядываясь в темноту за окном.       Он успел забыть, насколько школа прекрасна зимой, как прочны её стены и нерушим покой.       — Всё это магия Рождества и этой невероятной ночи, — наконец ответил брюнет, всё так же не оборачиваясь к Драко.       Юноша и сам не знал, зачем появился в замке, ради чего? Ему сказали, что его здесь ждут, что здесь он нужен, вот и приехал.       — Это не ответ, — собственный голос показался Драко чужим и слишком надломлено холодным.       Чёрные волосы сияли в свете луны, а фигуру подсвечивала магия.       — А что ты хочешь услышать? — резко спросил Гарри, разворачиваясь к Драко и садясь в кресло напротив.       — Как ты тут оказался? — тихо спросил слизеринец.       Брюнет вздохнул: тяжело было объяснить то, что он и сам толком не понимал:       — Просто ты позвал меня, и я пришёл, — последовал лаконичный ответ, Драко рассматривал Гарри и не мог поверить, что юноша действительно сейчас рядом, близко, живой.       — Что случилось тогда? — Малфой не посчитал нужным объяснять, когда, прекрасно зная, что Гарри и так поймёт.       — Да, ничего особенного. Лорда убила его же магия, которая впиталась в мой щит и вместе с моей собственной магией понеслась к отправителю. А я просто исчез, и всё, — Гарри не собирался вдаваться в подробности, потому что то, что было после, принадлежало лишь ему.       Недели бреда и горячки, температура, почти смерть, магия на нуле. Организм старался справиться, выкарабкаться, но в одиночку это было трудно, хоть и возможно. Месяцы восстановления. Применяя тот щит, Поттер знал, что рискует собственной жизнью, знал, что ещё никто из применивших эту защиту не оставался в живых, потому что она требует колоссальных затрат магии и жизненных сил. Юноша не знал, выживет ли, но понимал, что другого шанса нет.       — Почему? — Драко видел, как брюнет сжал подлокотники кресла, как померкла улыбка, как потускнели глаза, как тяжело он вздохнул.       — Потому что никто не имел права видеть последствий применения того щита. Слушай, давай оставим эту тему. Всё в прошлом.       Драко несколько раз моргнул, пытаясь понять, какими были последствия, но почему-то мозг подкидывал только один ответ — «Смерть». Но Гарри жив, вопрос оставался только в том, как долго он за эту жизнь боролся?       — Кто ещё знает, что ты жив? — слизеринец не знал, зачем спрашивает об этом, ему просто необходимо было время, чтобы понять и осознать.       — Снейп, — Гарри старался не думать, что Северус спас его тогда одним только словом, что заставил бороться одной только фразой: «Тебе есть, ради кого жить».       И Гарри выжил, ради него, Драко, чтобы не причинять ему боль, чтобы это Рождество было их общим.       — Сколько я был без сознания? — спросил Драко, всё так же не отводя взгляда от лица юноши столь любимого и дорого, что с его приходом в мир вернулось всё то, что было утрачено.       — Двадцать минут, — последовал спокойный ответ.       — Хочешь сказать, что через пять минут Рождество? — Гарри кивнул головой.       Драко набрал в грудь побольше воздуха:       — Ты снова уйдёшь? — гриффиндорец улыбнулся, расслабился и взглянул на Малфоя совсем по-другому: игриво и наивно, так, как мог только он.       — А ты этого хочешь? — Драко перевёл взгляд на часы: две минуты до Рождества.       Блондин усмехнулся и поднялся, подходя к креслу Гарри. Брюнет смотрел на него снизу вверх, Драко протянул ему руку и Гарри, без колебаний, принял её. На душе у Малфоя стало так легко и свободно, как не было уже очень давно.       — Нет, не хочу. — Драко дёрнул его на себя и впился поцелуем в желанные губы, Гарри обвил его руками, позволяя исследовать свой рот.       В этот момент часы провозгласили о приходе Рождества, а два одиночества слились в одно всепоглощающее счастье, над их головами расцвела омела, за окном пошёл снег, а камин полыхнул ярким пламенем. Но какое им до этого дело, если они, наконец, вместе? Ночь свечей настолько волшебна, что может позволить себе любой каприз, и как же хорошо, что в этот раз её каприз сошёлся с желанием двух любящих сердец.