Born sick.

***** - Пойми, Ханбин-а, - голос мамы отвратительно участливый и спокойный, точь-в-точь как у актрис из семейных ситкомов. – Мы делаем это не потому, что не любим тебя. Мы делаем это потому, что заботимся и хотим для тебя только самого лучшего. Да, дорогой? - Конечно, дорогая, - на автомате отвечает отец, аккуратно поворачивая и глядя перед собой слегка безучастным взором. – Ты, безусловно, права. Иногда Ханбину хочется проверить, на каждую ли реплику своей чересчур авторитарной жены отец отвечает: «Конечно, дорогая». Интересно, если мать предложит вытащить его из машины, стащить с него штаны и засунуть ему в анус раскаленную кочергу, он тоже улыбнется и прошелестит свое вечное: «Да, дорогая»? Или, «конечно, дорогая»? А еще «ты права, дорогая». Ханбин отворачивается и смотрит в окно, глядя на мелькающие мимо раскидистые деревья с пышными зелеными кронами. Почему-то складывается впечатление, что они находятся где-нибудь в пасторальной Англии, а не в двухстах километрах от Сеула, в живописном местечке под названием Сонгун, где находится частная католическая школа для мальчиков имени святого Павла. При мыслях о будущем месте заключения к горлу подкатывает тошнота, и Ханбин сжимает руки в кулаки, испытывая непреодолимое желание вцепиться в идеально уложенные волосы сидящей впереди матери и выдрать пару клоков из сложной прически. Потому что, черт возьми, он этого совсем не заслуживает. За все свои семнадцать лет Ким Ханбин не выкурил ни одной сигареты, ни разу по-настоящему не целовался с девушкой, не считая, конечно, робких прикосновений губ к губам со своей тогдашней подружкой из церковного хора, никогда не ругался матом и не хамил родителям, зато один-единственный раз в жизни ухитрился напиться и заблевать родительскую гостиную. Не то чтобы ему так безумно хотелось пить крепкий алкоголь, просто он случайно оказался на школьной вечеринке у капитана местной команды по бейсболу и машинально выпил подсунутый стакан. Дуракам везет, а Ханбин был круглым отличником, и, наверно, именно поэтому ему попалась водка, смешанная с абсентом, от которой у Кима начисто отказали тормоза. Кажется, он залез на кухонный стол и под восторженные выкрики остальных зачитал матерный рэп, послав на мужской половой орган добрую половину преподавательского состава. Потом его стащили со стола, и какие-то девчонки, кажется, из выпускного класса, стали шептать ему на ухо, что он симпатичный и классный, что фристайлит как Эминем или кто-то в этом роде, Ханбин помнит смутно, но одна вроде поставила ему засос на шею. Потом он с кем-то подрался и бегал в трусах по газону перед домом, размахивая руками и пиная ногой пожарный гидрант. Кажется, капитан команды довез его до дома и на прощание долго твердил, что он «обалденный парень, я и не знал, что ты на такое способен, приходи ко мне на следующую тусу, обещаю познакомить с улетными телочками». Как Ким дошел до своего дома и почему он в итоге проснулся облеванный, лежа на журнальном столике, от громких воплей шокированной матери и тихого бормотания отца, как заведенного повторяющего: «Не нервничай, дорогая», он не помнил. Голова раскалывалась так, будто кто-то бил по ней чем-то тяжелым, жутко хотелось пить, а еще скромный отличник Ханбин понимал, что ему очень, очень понравилось это ощущение абсолютной безбашенности и полной свободы. Было стыдно признаться самому себе, но он хотел бы испытать нечто подобное снова. Каждый имеет право на ошибку, назидательно говорил ему преподаватель в воскресной школе. Ханбин, по мнению мамы, не имел, поэтому после многочасового скандала с заламыванием рук, материнскими слезами и всяческими завываниями и упреками его посадили под домашний арест, запретив пользоваться мобильным телефоном и интернетом. Затем его ждали курсы анонимных алкоголиков, где побитые жизнью мужчины в возрасте смотрели на него, как на умалишенного, когда он с невозмутимым лицом рассказывал о своей первой и единственной в жизни пьяной ночи. Ким чувствовал себя последним идиотом и охотно бы сбежал, но мама сопровождала его на каждую встречу, сидя напротив него с недовольным лицом, и, в конце концов, другие участники собрания стали поглядывать на него с нескрываемой жалостью, за глаза называя «этот несчастный парень». А позавчера его торжественно усадили в гостиной и сообщили, что то злополучное происшествие показало его родителям, что Ханбину явно не хватает дисциплины, и потому больше в государственную школу он ходить не будет. - Мы заботимся о тебе, Ханбин-а, и хотим, чтобы ты вырос достойным и положительным человеком, - мама расправила на коленях идеально выглаженную юбку и добавила: – Ты у нас такой восприимчивый и податливый, поэтому тебе явно стоит сменить окружение. Эти ребята плохо на тебя влияют, что дальше, ты бросишь учиться или даже закуришь? Нет, стану наркоманом и пойду работать на панель, хотел было сказать Ханбин, но сдержался, хмуро глядя на меланхолично смотрящего в стену отца, который, казалось, находился в совершенно иной реальности, далекой отсюда. - И потому мы забрали твои документы из этого рассадника порока и перевели тебя в католическую школу для мальчиков имени святого Павла, где большое внимание уделяется воспитанию благочестия и дисциплине! – Ким опешил, а мать жестом фокусника достала из ящика стола толстую папку с документами. - Это известное на всю Корею учреждение, которое находится в живописном, удаленном от больших городов местечке, которое можно смело назвать… Тюрьмой, мысленно закончил Ханбин. Хоть и благоустроенной и очень дорогой. - …обителью знаний. Тебе понравится там, дорогой, я обещаю, - мать посмотрела на него омерзительно ласково, и Ким с трудом сдержался, чтобы не вскочить с кресла и не заорать на нее в голос. Отец будто выпал из нирваны и перевел на него взгляд, слегка прищурившись. «Пожалуйста, - мысленно взмолился Ким. – Хоть раз не будь тряпкой и скажи, что ты против! Черт возьми, хоть раз в жизни!» На мгновение в глазах отца мелькнул странный огонек, будто он и в самом деле… Но спустя секунду взгляд снова стал потухшим и безразличным ко всему, и отец, пожевав нижнюю губу, коротко сказал: - Собирай вещи, сынок. Послезавтра тебе предстоит долгий путь. Вечером, укладывая вещи в чемодан, Ханбин вспомнил его, безвольного, полностью подчиняющегося воле жены, какого-то потухшего и рано состарившегося. И содрогнулся, подумав, что в будущем он может стать абсолютно таким же. Машина подъезжает к кованым железным воротам, точь-в-точь как с иллюстрации к какому-нибудь британскому классическому роману. Ким поднимает голову и смотрит в тщательно вымытое окно. Огромное здание из красного кирпича, построенное в викторианском стиле, окруженное аккуратно подстриженными зелеными кустами, ухоженный газон и группки разновозрастных подростков, одетых в одинаковые серые пиджаки, черные брюки и алые галстуки с эмблемой школы. Ханбин ощущает себя Оливером Твистом или, на худой конец, каким-нибудь Гарри Поттером, и нервным движением поправляет на себе тщательно отглаженный галстук. Это место навевает на него тоску, и Ким мысленно представляет себя через пару месяцев, слившегося с этой унылой толпой, чинно прогуливающегося по вымощенным галькой дорожкам и обсуждающего тихим голосом последний турнир по гольфу. Ханбину хочется проблеваться, сильно, до пустого желудка, точь-в-точь как в тот роковой день, прямо на пахнущее кожей заднее сидение отцовской «Ауди». Машина тормозит перед мраморным крыльцом, и мать жизнерадостно восклицает: - Вы только посмотрите, сам директор Чон уже ожидает нас! Разве это не здорово, Ханбин-а? Ким выдавливает из себя некое подобие улыбки и выходит из машины, мстительно хлопая дверью так, что сидящий на переднем сидении отец вздрагивает и оторопело моргает, вцепившись руками в руль. Мать расплывается в сладкой улыбке и церемонно кланяется стоящему на ступеньках мужчине: - Отец Чон, какая честь для нас! Спасибо вам огромное, что согласились взять Ханбина в середине учебного года, вы просто нас спасли! – Она понижает голос и продолжает тревожным шепотом: - Совсем отбился от рук, пьет, шатается по вечеринкам, устроил дебош у нас дома! Я просто совсем не знала, что с ним делать, и тут я прочитала про ваше учебное заведение! - Дьявол силен, но вера и благочестие помогут заблудшей душе найти свет! – писклявым голосом отзывается отец Чон, низенький пухленький человечек с обширной лысиной на голове. Ханбин сжимает губы, силясь не расхохотаться, и склоняет голову в почтительном поклоне. Взгляд падает на ботинки Чона, и Ханбин тихонько фыркает: на святом отце красуются ярко-синие носки с вышитыми белочками, не скрываемые строгими черными ботинками. - Не бойся, сын мой, в нашей школе тебя наставят на истинный путь, - отец Чон хлопает маленькой ладошкой по его плечу и улыбается. – Конечно, у нас строгая дисциплина, достаточно сложный график обучения и практически не бывает свободного времени, но ведь это и прекрасно, ведь нет возможности для искушения и греха! - Это замечательно, - кивает головой мать, толкая стоящего рядом отца. Тот вздрагивает и привычно отзывается: - Конечно, дорогая! - Бери свои вещи и пойдем, Ханбин, я провожу тебя до твоей комнаты и познакомлю с соседом, - пищит отец Чон и слегка подталкивает его в сторону крыльца. – Чживон – настоящее сокровище, маленький ангел во плоти, я уверен, он послужит для тебя хорошим примером. Он выжидательно смотрит на Кима, и, хотя тот понятия не имеет, кто такой этот Чживон, Ханбин кивает и изображает некое подобие интереса. Мать слегка подталкивает его в бок и обнимает, запечатлевая на щеке липкий поцелуй. - До свидания, мой мальчик, - она прочувственно всхлипывает и, слегка отстранившись от Кима, достает из сумки тщательно выглаженный носовой платок, осторожно промокая им практически сухие глаза. – Помни, что мы делаем это для того, чтобы ты вырос хорошим человеком! Да, папа? - До свидания, - повторяет отец, выгружая из багажника чемодан Кима. Он внимательно смотрит на Ханбина, и на мгновение ему кажется, что в его глазах мелькает нечто, похожее на жалость и сожаление. Он толкает в ладонь Кима ручку от чемодана и привычно добавляет: - Да, дорогая. Ханбин молча наблюдает за тем, как их машина газует и медленно движется в сторону ворот. Отец молча смотрит перед собой и выглядит непривычно хмурым, а мать достает из сумочки телефон, быстро стучит пальцем по экрану и прислоняет его к уху. Наверняка звонит очередной своей подружке из кружка любителей выпечки или попечительского совета и рассказывает ей о том, как она героически борется с недостатками своего трудного ребенка, думает Ханбин и пинает ногой чемодан. А ведь она даже нормально с ним не попрощалась, как будто не бросает его в этом богом забытом месте, а отъезжает на пять минут в продуктовый магазин. На душе становится необычайно тоскливо, настолько, что Киму хочется усесться прямо на холодные каменные ступеньки и впасть в анабиоз, начисто абстрагировавшись от окружающего его непривычного и неприятного мирка. Отец Чон слегка толкает его в бок и бодро говорит: - Ладно, Ханбин-а, пойдем, я думаю, Чживон как раз находится в комнате и готовится к завтрашнему тесту по алгебре. Такой старательный, талантливый юноша! Ханбин ни разу в жизни не видел того самого Чживона, но с каждым хвалебным словом отца Чона начинает ненавидеть его все больше. Они идут по темному коридору, мрачные, оклеенные бордовыми обоями стены густо завешаны картинами на религиозные темы. Попадающиеся им на пути студенты почтительно здороваются с отцом Чоном, вежливо кланяясь и еле слышно бормоча себе под нос приветствия, и Ким поражается, насколько эти образцово-показательные подростки не похожи на шумных, матерящихся учеников его прежней школы. Они проходят учебный корпус и, пройдя сквозь большой темный зал, оказываются в узком коридоре с множеством простых дверей противного желтоватого оттенка. Отец Чон скользит взглядом по номерам, пока, наконец, не останавливается у одной из дверей, и торжественно объявляет: - Эта ваша общая с Чживоном комната. Он познакомит тебя с порядками, царящими в нашем учебном заведении, и расскажет, как поскорее адаптироваться и свыкнуться с новым образом жизни. Он осторожно стучит в дверь. Некоторое время за ней царит тишина, потом Ханбин слышит какую-то возню и тихий скрип, и громкий хрипловатый голос отзывается: - Входите, пожалуйста! - Ким, оббив о высокий порог чемодан, слегка спотыкается и неуклюже вваливается в комнату, ухватившись рукой за дверной косяк, чтобы не упасть. Он поспешно переводит дыхание и, аккуратно поставив чемодан, поднимает голову. Комната тесновата и обставлена по-спартански. Выкрашенные в отвратительный светло-синий цвет стены, палас цвета детской неожиданности на полу, старый стол и пара стульев, стоящие у большого окна, занавешенного синими шторами, две кровати, находящиеся практически впритык друг к другу. Возле одной из них на коленях стоит парень возраста Ханбина, прикрыв глаза и что-то тихо бормоча себе под нос. Открыв глаза, он замечает отца Чона и моментально вскакивает, почтительно кланяясь: - Здравствуйте, святой отец! Простите, пожалуйста, за мое невежливое поведение, просто в тот самый момент, когда вы постучали в дверь, я молился и совершенно не мог прерваться! - Что ты, Чживон-а, - голос Чона теплеет, и он смотрит на Чживона с нескрываемой гордостью. – Для меня радость, что ты заботишься о своей душе с таким рвением. - Вы так добры, святой отец, - вновь кланяется Чживон и, повернув голову в сторону, наконец-то встречается взглядом с Ханбином. У него острые черты лица, немного хищные, делающие его похожим на хитрую лисицу, черные глаза, яркие, живые, насмешливые, спутанные вихрастые волосы и широкие плечи, не скрываемые форменным свитером. Он внимательно смотрит на Кима, и тот неловко сглатывает, ощущая, что от Чживона исходит нечто очень сильное. Что-то опасное и очень притягательное. - Чживон-а, это твой новый сосед Ханбин, я говорил тебе о нем вчера утром, - ласково говорит отец Чон. – Он трудный мальчик и причинил немало страданий своим несчастным родителям. Пожалуйста, позаботься о нем и возьми его под свою опеку. Я рассчитываю на тебя. Чживон щурится и вновь внимательно смотрит на Ханбина. Затем белозубо улыбается и подходит к Киму ближе. - Не переживайте, святой отец, я научу его всему, что знаю, - на мгновение Киму кажется, как его спокойный голос наполняется нотками насмешки. – Можете на меня рассчитывать. - Как замечательно! – восклицает Чон, разворачиваясь к двери. – Тогда я оставляю его на тебя. У меня целая куча дел, надо разобраться, кто подбросил собачьи экскременты на сидение машины господина Чана. Удачи вам, дети, и да хранит вас Господь! Едва дверь за ним захлопывается, Ханбин моментально чувствует себя очень неуютно. Он совершенно не знает, о чем говорить с провозглашенным мистером «образцово-показательный святоша» Чживоном и потому поднимает на него взгляд, открывая рот, чтобы выдавить из себя какие-нибудь шаблонные приветственные слова, как внезапно Чживон ухмыляется и хрипло говорит, лениво растягивая гласные: - Пусть не пиздит, говно было мое собственное. Он сплевывает и со стоном валится на кровать, задрав вверх худые ноги, обтянутые форменными брюками. - Блядь, когда услышал его голос, меня чуть кондратий не хватил. Я, значит, тут смолю, - Чживон вытаскивает из-под кровати самокрутку и метким движением выкидывает ее в открытое окно. – И тут он со своим неожиданным визитом. Я, мать твою, едва успел спрятать все под кровать и изобразить из себя целку-невидимку. Пиздец, мать твою! Ханбину кажется, что на почве стресса у него начались смысловые галлюцинации, и он подавляет желание ущипнуть себя за руку. Слишком нынешний Чживон, лежащий прямо в грязных ботинках на покрывале, разительно отличается от лучезарно улыбающегося благовоспитанного юноши, подобострастно кланяющегося отцу Чону. Чживон тем временем выуживает из-под кровати большую бутылку молока и протягивает ее Ханбину: - Хочешь? - Нет, спасибо, я не люблю молоко, - вежливо отвечает Ким. - Это водка с молоком, - доверительно отвечает ему Чживон. Ханбин давится воздухом и кашляет, не сводя с нового соседа округлившихся глаз, а тот насмешливо щурится и делает большой глоток: - За что упекли? Ким справляется с кашлем и, поколебавшись, садится на соседнюю кровать: - Напился один раз и устроил дебош в гостиной матери. - О, парень, да ты особо опасный преступник, - цокает языком Чживон. – Рецидивист, которого следует запрятать от общества куда подальше. Он запрокидывает голову назад и смеется, качая головой. Затем ставит бутылку на прикроватную тумбочку и проникновенно заявляет: - Добро пожаловать в дерьмовую темницу имени святого Павла, Ханбин-и. Обитель уныния, лицемерия и контрабандного алкоголя. - Он наклоняется вперед и хлопает замеревшего Кима по плечу: - Кстати, называй меня Бобби. И, да, когда я говорил о том, что научу тебя всему, я не шутил. Я покажу тебе, что даже в этой тюряге можно жить на полную катушку. Ханбин охотно верит. Он скользит взглядом по порочно-невинному лицу Чживона и внезапно думает, что в материнской идее послать его в интернат есть свои плюсы. И что от водки с молоком наверняка ведет сильнее, чем от обычной. ***** - В этой школе все редкостные говнюки, - доверительно сообщает ему Чживон, затягиваясь и стряхивая пепел в ярко-голубую кружку. Ханбин, прищурившись, читает надпись и хмыкает: на лазурной поверхности выведено большими белыми буквами «Клуб воздержания». - Даже ты? - Даже я, - пожимает плечами Бобби. Он расслабленно откидывается на подушку и гасит сигарету об кружку. – Только я очень хорошо умею притворяться. В отличие от всех остальных малолетних грешников. Он достает из пачки новую сигарету и протягивает ее Ханбину. Тот некоторое время колеблется, потом забирает сигарету из рук Чживона и обхватывает ее губами. Чживон подносит зажигалку и неожиданно широко скалится. - Если бы ты был девчонкой, я бы сказал, что у тебя просто шикарные минетные губы. Честное слово, так бы и присунул. Ханбин давится сигаретой и, вытаращив глаза, кашляет, ощущая, как лицо заливает краска смущения. Чживон поднимает сигарету с пола и ласково говорит: - Я же шучу, придурок. Не переживай, меня совсем не интересуют чужие члены. - В католической церкви, как говорят, принято растлевать несовершеннолетних мальчиков, - справившись с кашлем, отвечает Ханбин. Бобби смеется и одергивает на себе старую футболку с эмблемой какого-то баскетбольного клуба. - Обязательно расскажи об этом отцу Квону на следующем занятии по религиоведению, уверен, его хватит удар. Ханбин учится в этой школе уже целую неделю, но возникает ощущение, что он знает Ким Чживона намного дольше. Образцово-показательный ученик, староста класса и просто ангел во плоти Чживон или, как его зовут все учащиеся школы имени святого Павла, Бобби превращается в совершенно другого человека, стоит преподавателю выйти из классной комнаты и плотно закрыть за собой дверь. Бобби курит, виртуозно ругается матом, причем как на корейском, так и на английском, хранит под кроватью алкоголь, который ему поставляет хороший приятель Чжинхван, который выпустился из школы год назад, но работает в ней куратором, приходя каждые выходные. У Чжинхвана ангельское лицо, и он скорее похож на ученика средней школы, чем на студента педагогического факультета, и это совсем не вяжется с тем, как ловко тот прячет виски и соджу под брошюрами о вреде подросткового алкоголизма. У Ханбина возникает ощущение, что все происходящее противоречиво и на редкость нереально, особенно когда во время их знакомства Чжинхван достает из кармана самокрутку и предлагает им с Чживоном раскурить косяк вечером на двоих. Удивительное дело, но Бобби никогда не попадается. В интернате ведется борьба с курением, алкоголем и другими «проявлениями порока», как называет это отец Чон, и всех провинившихся нещадно наказывают, а порой дело доходит до исключения. Чживон выкуривает сигарету за сигаретой прямо у открытого окна и затягивается травой, лежа на кровати, но кураторам и надзирателям и в голову не приходит, что он может заниматься чем-то запрещенным. - Это у него талант, - заявляет ему Юнхён, один из приятелей Чживона, с которыми он знакомит его на следующий день после переезда. У Юнхёна дурная слава бабника и разгильдяя, Чжунэ матерится через слово и частенько ввязывается в драки, Чану постоянно ловят за курением и несколько раз грозили отчислением, а у Донхёка несколько больших татуировок на теле и пирсинг в интимном месте, который он с радостью продемонстрировал опешившему Ханбину, спустив штаны в туалете под безостановочный смех Чживона. Почему-то никого не смущает, что Бобби общается с местной дурной компанией, и, ругая их за очередную выходку, преподаватели даже не думают о том, что главным инициатором и вдохновителем стал милейший Ким Чживон. - Им просто хочется верить в то, что я хороший, - заявляет ему Чживон, расслабленно разваливаясь на кровати. – А мне хочется побольше их наебать. - Зачем? У Бобби рельефный пресс, сильные руки и четко выделяющиеся мускулы. Он старше Ханбина всего на год, но почему-то тот чувствует себя рядом с Чживоном глупым несмышленышем. Чживон не выглядит взрослым и потрепанным жизнью, но что-то исходит от него, что-то сильное, невероятная харизма и животная мощь, заставляющие даже старших ребят прислушиваться к нему и относиться с уважением. - Потому что они лгуны, - Бобби затягивается и выпускает изо рта тонкую струйку дыма. – Они учат нас быть хорошими и праведными, но ни один в реальности не верит в то, что пытается нам впарить. Все эти слова про целомудрие и чистоту души – черт их дери, все это одна большая отвратительная ложь! Ты знаешь, что отец Чон берет огромные взятки за поступление сюда и водит «Порше»? Что отец Чан глушит виски литрами, и шатается он вовсе не потому, что у него проблемы с давлением, как нам радостно впаривают преподаватели? Они курят, пьют, прелюбодействуют, но при этом каждый раз, приходя сюда, надевают маски святош и притворяются, что не имеют со всем этим ничего общего. Чем же я хуже? Он подается вперед и внезапно обнимает Ханбина за плечи. Его ладонь теплая и сухая, и тот ощущает, как пальцы крепко сжимаются на его плече, и почему-то в груди болезненно екает. Он боится Чживона, боится его близости так же сильно и отчаянно, как тянется к нему. - Ты такой скучный по сравнению со всеми нами, Ханбин-а, - Бобби выдыхает ему в губы ароматный дым и смеется. – Попал сюда после одной-единственной пьянки, что ты там сделал, наблевал на ковер? - Еще разбил статуэтку и сломал журнальный столик. - Ханбин поворачивается к Чживону лицом и пристально смотрит на него в упор. Глаза хёна насмешливые и очень глубокие, и от него пахнет алкоголем, сигаретами и булочками, которые сегодня подавали на ужин. Запах такой же странный и противоречивый, как сам Бобби, и Ханбин нервно сглатывает, наблюдая, как Чживон затягивается, слегка жмурясь. - Парень, ты просто криминальный монстр. Блядь, да твои родители ебнутые! Как можно было отправить тебя в исправительный интернат из-за какой-то сраной статуэтки?! Она из чего, из золота? - Из мрамора, - поясняет Ханбин и, потянувшись, забирает у Чживона сигарету, осторожно затягиваясь. Ощущение странное, но не неприятное, возникает чувство, будто кто-то наполняет легкие жарким теплом. Бобби крепче сжимает пальцы на его плече и задумчиво тянет: - А может, у тебя есть какие-то грязные секреты? Ты хоть раз дрочил? Смотрел порнушку, целовался с девочкой? Или с мальчиком? - Я пишу матерные рэп-тексты и дрочу на папин «Playboy» семидесятого года выпуска, - хмыкает Ханбин. Он гасит сигарету о пепельницу и добавляет: - У их моделей такие волосатые вагины, будто им фотошопом приделали на это место ежа. Кончить было сложно, все время перед глазами возникали лесные ежи. Некоторое время Бобби озадаченно таращится на него. Потом хлопает его по колену и заходится в приступе смеха: - Черт тебя дери, Ханбин-а, если над тобой чуть-чуть поработать, из тебя получится отличный парень. Его рука скользит ниже, по предплечью Кима, и тому кажется, что это движение какое-то слишком интимное. И дыхание Чживона опаляет кожу так, что внутренности скручивает сильнее, чем от никотина. - И я поработаю. Отец Чон разрыдается от восторга. ***** Ханбин не успевает даже закричать, когда к нему внезапно подскакивают Чжунэ и Чану, и, схватив его под руки, тащат в туалет. - Тише, хён, не нервничай, - ласково говорит ему Чжунэ и, пнув ногой дверь, затаскивает его в грязноватое помещение. Ханбин поворачивает голову, дабы высказать малолетним ублюдкам все, что он о них думает, но замирает, когда Чану толкает его к двери одной из кабинок, где стоят Бобби, Донхёк, Юнхён и почему-то Чжинхван, одетый в тщательно отглаженный черный костюм. - У меня была встреча с руководителем молодежной организации, - отвечает Чжинхван на немой вопрос Ханбина. Ким смотрит на улыбающегося Чживона, и тот успокаивающе говорит, протягивая руку вперед и ероша спутанные волосы донсэна: - Не переживай, все будет нормально. – Он поворачивается к Юнхёну и кивает в сторону Ханбина. – Раздевай его. Ким округляет глаза, а Чану крепче хватает его за руки, лишая всяческой возможности вырваться. Ханбин открывает рот, чтобы заорать, но давится, когда Донхёк ловко затыкает ему рот чем-то сладким и твердым. Ким смыкает челюсти и не сдерживает возмущенного мычания: эти уроды заткнули его твердокаменной липкой ириской. - Пидоры, - пытается сказать Ханбин, но получается что-то невнятное. Юнхён стягивает с него галстук и начинает расстегивать пуговицы на рубашке, а Чживон подходит ближе, перехватывая его запястье и, ласково сжимая, и шепчет: - Да не парься ты так, мы тебя не насиловать собрались, мы тебе просто пирсинг сделаем. - В соске, - радостно скалится Донхёк. – Чтобы твоя матушка охерела напрочь! «Да вы ебнулись!» - мелькает в голове у обалдевшего Ханбина, и он переводит взгляд на Чжинхвана, который является самым старшим, и, как думает он, самым здравомыслящим и рациональным человеком. Хён дружелюбно ему кивает и, достав из кармана коробочку с одноразовой стерильной иглой и футляр с пирсингом, спокойно говорит: - Расслабься. И высовывает язык, в котором красуется маленькая серебристая сережка. Юнхён наконец-то расправляется с пуговицами, и Донхёк забирает у Чжинхвана из рук капсулу с иглой, деловито заявляя: - Левый или правый? - Левый, - отзывается Бобби. – Это ближе к сердцу, так будет символичнее. Ханбин смотрит на него широко распахнутыми, расширенными глазами и хочет заорать в голос, что Чживон ебнутый в край. И друзья у него тоже ебнутые, и что не хотел он никакой пирсинг, его мать за такое спустит с него три шкуры. Кажется, Бобби чувствует его страх и негодование, потому что наклоняется к нему вплотную и берет его за руку, переплетая пальцы. - Не бойся, - шепчет он на ухо Ханбину, и шепот робкий и интимный до боли, настолько, что тот забывает, что они находятся в тесном и грязноватом школьном туалете, и помимо его и Бобби в помещении еще пятеро его долбанутых на всю голову друзей. – Через боль приходит новое начало. Ты же хочешь начать все заново? Не так, как хотят другие, а так, как хочешь ты? Чживон несет полнейшую поебень, думает Ханбин. Левой стороны касается что-то холодное, и он вздрагивает, когда воздух наполняется характерным запахом медицинского спирта. Какое, как хочет он, если прямо сейчас Чживон фактически насильно собирается делать ему пирсинг в практически интимном месте? Груди касаются теплые пальцы, и Ханбин вздрагивает, опуская взгляд. Вторая ладонь Чживона скользит по его соску, сжимая, и Ким ощущает, как по всему телу будто течет расплавленная лава. Становится жарко, душно и почему-то очень стыдно, он закрывает глаза и слышит, как Чживон шепчет, крепко держа его за руку: - Ты сильнее их, ты лучше их, ты честнее их… Ты не такой, как все эти лживые людишки, которые строят из себя непорочных ангелов. Не такой, как я… Ты… Кожу пронзает резкая боль, и Ханбин громко кричит, не слыша последних слов Чживона, сжимая его ладонь в своей руке практически до синяков. И, вот парадокс, он ощущает, как с каждым болезненным ощущением становится проще и легче дышать, будто то, что сдавливало легкие, наконец-то ослабило свою железную хватку. Ханбин выплевывает ириску и, тяжело дыша, смотрит на свой покрасневший сосок. Донхёк выбрасывает иглу, ватные диски и упаковки в мусорное ведро и, улыбаясь, говорит: - Не переживай, все стерильно. У меня сестра владеет тату-салоном, я насмотрелся на то, как она работает, и знаю в этом толк. - Вы ебнутые, - устало выдыхает Ханбин, освобождаясь от хватки Чану и Чжунэ. Бобби смотрит на него робко и как-то заискивающе, и Ким, размахнувшись, бьет его кулаком по носу: - А ты – особенно. От неожиданности Чживон падает на пол, держась за лицо и глядя на Ханбина снизу вверх расширившимися глазами. Ким видит выступившую кровь и нервно сглатывает: черные лисьи глаза Бобби темнеют, практически сливаясь с зрачком. Воцаряется тишина, напряженная и какая-то странная. Такое ощущение, будто они персонажи какого-то тарантиновского фильма, и сейчас Чжунэ или Юнхён достанут из-за пазухи пушки и расстреляют его к херам. Неожиданно Чжинхван запрокидывает голову и громко смеется. Донхёк хлопает замеревшего Ханбина по плечу и одобрительно гудит: - Смотри-ка, сделали лишнюю дырку в теле – и сразу у члентелки появился характер. Может, проколоть тебе второй, и ты поставишь Чживона раком и выебешь? - Да пошел ты, - отзывается Бобби, поднимаясь на ноги и цепляясь за руку Ханбина. Тот смотрит на него с легким замешательством, но Чживон выглядит довольным и расслабленным. - Я заслужил, - хмыкает он и хлопает Ханбина по плечу. - Вы так мило смотрелись, - закатывает глаза Чжинхван. – Ты так трогательно держал нашего нового друга за руку, шептал ему на ухо всякие утешительные слова. Честное слово, я подумал, что вы разыгрываете сценку из дорамы. - Да пошел ты, хён, - хором говорят Ханбин и Чживон. Остальные радостно хохочут в голос, а Ким смотрит на серебристый пирсинг в покрасневшем соске и думает, что действительно ощущает себя иначе. Более свободным, живым и настоящим. Вот только таковым его делает не дурацкая побрякушка из металла, а противоречивый, двуличный, но очень притягательный человек. Стоящий рядом с ним и крепко сжимающий его плечо напряженными теплыми пальцами. ***** - Вдыхай прямо в легкие, иначе прихода не будет, - доверительным тоном говорит ему Чживон и прикрывает глаза, затягиваясь. Ханбин смотрит на протянутую самокрутку с сомнением, на что Бобби закатывает глаза. - Ну, же, БиАй. Алкоголь пил, сигареты курил, с девочками целовался, мальчики лапали. Неужели все еще боишься? - Это когда это мальчики меня лапали? – хмыкает Ханбин, забирая у него самокрутку и затягиваясь. Сладковатый дым кружит голову, и он хватается рукой за стенку, ощущая, как реальность становится яркой и расплывчатой до предела. – Или ты про тот случай, когда отец Пак хлопнул меня по заднице мячом во время игры в вышибалы? - Я тебя лапал, - спокойно отвечает Бобби и легко, немного дразняще улыбается. - Когда ты матерился в ириску, а Донхёк орудовал своей иглой. - Для парня, который постоянно твердит, что он не педик, ты слишком часто вспоминаешь этот позорный для меня и ириски момент. Чживон смеется, громко, заразительно, «укуренно». И Ханбин смеется вместе с ним, чувствуя, как его все больше уносит от сладкого запаха марихуаны, от жаркого воздуха и от близости Бобби, который сидит к нему практически вплотную, касаясь его бедра теплой рукой. Они знакомы три недели, и Бобби знает о нем больше, чем, как ему кажется, БиАй сам знает о себе. БиАй – это прозвище, которое дал ему Чживон в один из подобных выходных вечеров, проведенных на его же тесной кровати, мотивируя это тем, что «у крутого рэпера должно быть крутое имя». Ханбин не возражает, потому что счастлив до безумия, что Бобби понравились его тексты. Настолько, что тот, немного помедлив, достает из-под подушки помятую, немного замызганную тетрадь. - Моя лирика не такая классная, как у тебя, - смущенно бормочет он. – Я первый раз ее кому-то показываю. Ханбин хочет по-идиотски пошутить про первый раз, как обычно принято в их компании, но вместо этого молча берет тетрадь в руки и скользит взглядом по исписанным страницам. Песни, созданные Чживоном, хлесткие, порывистые, яркие в своей непохожести ни на что другое, и почему-то у новоявленного БиАя возникает ощущение, будто ему только что доверили по-настоящему ценное. Частицу чужой души. Ханбин узнает, что Бобби обожает диснеевские мультфильмы, а его родители сейчас живут в Штатах, и он по ним очень скучает. - Они не могут часто приезжать из-за работы, а я и не прошу, - говорит Чживон, улыбаясь, но улыбка выходит какой-то несчастной и одинокой. – А я и не прошу. Я все понимаю. - Они потому послали тебя сюда? – спрашивает Ханбин, испытывая сильное желание обнять его за обнаженные плечи. Не потому, что они красивые и рельефные, а просто хочется быть ближе к Чживону, чтобы тот не ощущал себя таким одиноким. - Да, им показалось, что это будет самый хороший вариант, - пожимает плечами Бобби. – Что я буду под надежным присмотром и не натворю глупостей. А я беру и все равно творю… Забавно, да? Ханбин смотрит в его полупьяные, полные тоски глаза и понимает, что в реальности причина подобного поведения Чживона заключается не только в подростковой мятежности и желании насолить косно мыслящим взрослым. Причина живет за океаном и очень надеется, что Бобби остается хорошим мальчиком, даже находясь за тысячи километров. Чживон знает все о его ненависти к навязанному родителями образу жизни и о любви к музыке и младшей сестренке. Ханбёль намного его младше, но, несмотря на большую разницу в возрасте, остается самым близким и родным для Ханбина человеком. Она учится во французском интернате, что-то вроде школы для благородных девиц, в маленьком приморском городке, и старший брат видит ее очень редко, только когда девочку отпускают на каникулы. - Она любит французский? – интересуется Чживон, толкая Ханбина острым локтем. Тот морщится и качает головой: - Терпеть не может. - Мама настояла? – глаза Бобби понимающие и очень сочувствующие, настолько, что хочется кинуться ему на шею и самозабвенно пожаловаться на жизнь, прямо как истеричная девочка-подросток из мыльных опер. То ли оттого, что он накурен, то ли потому, что доверяет, но Ханбин кивает: - Она считает, что воспитанная, хорошо образованная девушка должна в совершенстве владеть языком Золя и Бальзака. - Какая прелесть! – восклицает Чживон. – Готов поспорить на десять тысяч вон, что сама она при этом не знает французский. - Если бы у меня было десять тысяч вон, ты очень бы разбогател. О, догадливый хён. - Какая жалость, что ты долбаный нищеброд, - вздыхает Бобби, и они оба смеются. Смех постепенно перерастает в громкий хохот. Ханбину жарко, весело и очень хорошо, шутка Чживона кажется забавной до ужаса, воздух становится насыщенным и плотным, как вода, Бобби смотрит на него расфокусированными глазами с яркими искорками, держась ладонью за его плечо, и внезапно Ханбин ощущает, как к кайфу примешивается легкое чувство неловкости и чего-то странного, жаркого, удушливого, отчего по всему телу будто идет огненная волна. Воцаряется молчание, неловкое и немного напряженное, Бобби сглатывает и облизывает пересохшие губы, и Ханбин замирает, завороженно наблюдая за движением его языка по розовой коже. Чживон смотрит на него в упор и медленно наклоняется, сжимая пальцы на его плече еще крепче. Ханбин задерживает дыхание и ждет. Чего ждет, он сам не понимает, картинки, возникающие в голове, странные, расплывчатые и немного постыдные. Бобби практически касается губами его губ и внезапно хихикает, забирая со столика тлеющий косяк: - А теперь представь, что было бы, если сюда зашел отец Чон. И увидел, чем мы тут занимаемся? Он начинает истерично смеяться, так что едва не роняет самокрутку. Ханбин чувствует легкое облегчение и странное разочарование и перехватывает косяк у Чживона, восклицая: - Осторожно, уронишь! Он затягивается и выпускает дым, начиная хихикать и хлопать Бобби по колену: - Твою мать, а ведь я представил! Мне кажется, его сразу хватит инфаркт. - А вот будет прикольно, если он попросит закурить? Ладонь Чживона по-прежнему лежит на его плече, а вторая – почему-то на колене, и он сам сидит близко-близко, так что Ханбин чувствует его дыхание на своей коже. Голова кружится, и он закрывает глаза, видя радужные круги и почему-то губы Бобби. Они наверняка мягкие, эти губы, думает Ханбин, ощущая, как пальцы Бобби ползут чуть выше, практически касаясь внутренней стороны бедра. Тот продолжает смеяться, запрокинув голову, отчего виден выступающий кадык и легкие тени от длинных ресниц на смугловатой коже. Ханбин выдыхает сладковатый дым и кладет голову Чживону на плечо. И почему-то в затуманенной голове мелькает мысль, что целуется Бобби, наверно, просто замечательно. ***** Учитель продолжает что-то громко бубнить, тыча в доску деревянной указкой. Ханбин прикрывает рот рукой, скрывая зевок, и косится на сидящего за соседней партой Чживона. Тот смотрит на преподавателя широко распахнутыми преданными глазами, и, кажется, будто он поглощен предметом и внимательно слушает рассказ отца Юн, но Ханбин знает, что на самом деле виртуозный врун Чживон попросту дремлет с открытыми глазами. - Это не трудно, - говорит он, пожимая плечами. – Главное, просто отключить сознание и сделать вид, будто тебе безумно интересно. Я так сижу практически все чертовы занятия. - И даже физкультуру? – хмыкает Ханбин. Бобби толкает его локтем и улыбается: - С физкультурником я так не могу, он единственный нормальный мужик в этом коллективе святош. - Это потому, что он делится с тобой сигаретами и водкой? - И еще он дал мне ключ от подсобки с инвентарем на случай, если мне захочется потрахаться или просто подрочить, - спокойно отвечает Чживон и жестом фокусника достает из кармана маленький серебристый ключ. Ханбин опускает взгляд: почему-то мысль о том, что Бобби может с кем-то заниматься сексом, вызывает у него неприятное покалывание в груди. Конечно, у Ким Чживона, крутого парня, прожившего несколько лет в прибрежном городке в Штатах, красивого, яркого, нагловатого, наверняка были девушки, и не одна. Ханбин пытается представить, на кого похожа идеальная девушка Бобби и с неожиданной для себя яростью думает, что это явно какая-нибудь шлюха с большой грудью, крашеными волосами и широко распахнутыми накрашенными глазами. Такие обычно легки на подъем, доступны и всегда не против раздвинуть ноги перед классным парнем. Думать об этом почему-то очень больно. Почти так же больно, как выносить близость Чживона рядом с собой. - И поэтому здесь мы должны получить следующее выражение, - врывается в его поток мыслей въедливый голос преподавателя. – Кто-нибудь скажет мне, какой здесь должен получиться ответ? Ким Чживон-ши! Ханбин часто моргает слипающимися глазами и поворачивается к Чживону, который моментально, как только преподаватель обращается к нему, просыпается и, вскочив со своего места, начинает подробно объяснять решение интеграла. Ублюдок, думает Ханбин с нескрываемым восхищением. И как у него это только получается? - Ответ будет три икс, - бодро говорит Бобби и вежливо кланяется. Преподаватель удовлетворенно вздыхает и скрещивает руки на груди, не замечая, что пачкает мелом свою черную рубашку. - Как хорошо, что в классе есть тот, на кого всегда можно положиться. Все ребята должны брать пример с Чживона и равняться на нашего лучшего ученика! Позади Ханбина слышится сдавленный смешок: Донхёк сидит, прикрываясь тетрадью, и старательно сдерживает рвущийся наружу хохот. Наверняка тоже вспомнил, как вчера в его комнате Бобби выпил на спор пять стопок текилы и после бегал по помещению без штанов, ругаясь матом и пытаясь без запинки исполнить песенку из детской передачи. Слева от него сидит серьезный Юнхён, но по его глазам видно, что он тоже изо всех сил пытается не засмеяться. Чживон очаровательно краснеет и садится на свое место, чинно сложив руки на коленях. Потом слегка поворачивается к Ханбину и смотрит на него в упор. «Видел, как я ловко выкрутился?» - словно говорят его насмешливые глаза. Ханбин закатывает глаза и кивает. - Пиздишь как дышишь, - одними губами произносит он, но Бобби понимает его и ухмыляется. - А теперь попробуем решить тот же пример, но переменная будет в степени… Чживон косится в сторону преподавателя и внезапно слегка привстает на стуле. Руки вцепляются в края парты и начинают аккуратно передвигать ее в сторону вытаращившего глаза Ханбина. Учитель продолжает что-то бубнить у доски, пачкая её мелом и, кажется, оставаясь полностью увлеченным задачей. Бобби тем временем придвигает парту вплотную к парте Ханбина и, поставив свой стул рядом, садится практически вплотную к нему, и его худое колено касается бедра донсэна. - Почему ты такой грубый, БиАй-а? – Его дыхание жаркое и влажное, оно опаляет кожу, и Ханбин сглатывает, поворачивая голову к Чживону и практически касаясь носом кончика его носа. – Кто научил тебя таким грязным ругательствам? Солнечные блики играют в его черных волосах, темные глаза смотрят насмешливо и мягко, будто Чживона действительно расстроили его грубые слова. Ханбин стряхивает с себя наваждение и поднимает руку вверх, несильно щелкая Бобби по лбу. - Тот же, кто научил меня остальным плохим вещам. - Какой отвратительный человек, - от Чживона слабо пахнет сигаретами и мятной жвачкой. – Наверняка пиздит как дышит. Ханбин не выдерживает и улыбается. Потому что Бобби наглый, развязный и лживый засранец, вот только улыбка у него солнечная и заразительная. А когда его ладонь ложится на ладонь Ханбина, переплетая пальцы и бережно сжимая, все мысли напрочь вылетают из головы, и остается лишь много невысказанных вопросов и ощущение того, что все становится слишком сложным и непонятным, насколько, что даже думать об этом не хочется. И Ханбин не думает. Он прикрывает глаза и крепко сжимает теплую ладонь Чживона в ответ. ***** Погода отвратительно жаркая, настолько, что сидеть на занятиях становится практически невозможно. С улицы доносится стрекот кузнечиков, солнце палит так, что трава выцветает и становится бледно-зеленой, какой-то блеклой, и кажется, будто весь мир погружается в состояние полудремы. Осоловевшие от жары одногруппники, преподаватели, которые похожи на сонных мух, монотонно бубня заученные фразы себе под нос и даже не удосуживаясь проверить, усвоили ли ученики рассказанный материал. Впереди финальные тесты, и Ханбин тщетно пытается вникнуть хотя бы в общий смысл конспектов, но вся информация моментально испаряется из головы, стоит ему захлопнуть тетрадь и закрыть толстый, пахнущий старой бумагой учебник. У Ханбина кружится голова, мысли беспорядочные и сумбурные, а еще вокруг становится слишком много Чживона. Кажется, что окружающая реальность – это лишь декорация к бесконечной постановке «Ким-Чживон-Который-Ничего-Не-Делая-Сводит-С-Ума». Чживон, выходящий из ванной в одном полотенце и посматривающий на него искоса прищуренными глазами, Чживон, норовящий сесть к нему как можно ближе и сжать сухими пальцами колено, а иногда – и бедро, отчего перехватывает дыхание, Чживон, который просто молчит и не делает ровным счетом ничего, но даже от одного его присутствия поблизости у Ханбина потеют ладони, и возникает непреодолимое желание оказаться рядом. Это все весна, жара, бушующие гормоны, тем более что последний раз девушку он видел только на страницах папиного «Плейбоя» семидесятого года выпуска. Модели сейчас наверняка глубоко за пятьдесят, и Ханбин невольно думает о том, что она вполне может оказаться аджуммой, у которой он покупал печеных кальмаров или свежие яблоки на рынке. Мысли идиотские и сумбурные, но сейчас в его голове творится полнейший хаос, а еще по утрам стоит так, что не помогает даже холодный душ. У Ханбина все валится из рук, и перед первым тестом по высшей математике оказывается, что он не помнит ровным счетом ничего. Ни момента из того, как они решали задачи или конспектировали теорию, почему-то перед глазами возникает лишь профиль Бобби на фоне окна классной комнаты, а вместо голоса учителя в голове звучит сдавленный шепот Чживона, рассказывающего ему очередную идиотскую пошлую шутку. - Ты чем вообще слушал, ушами или жопой? – недоуменно спрашивает его Чживон, когда Ханбин захлопывает тетрадь и со стоном опускает голову на стол. Тот бормочет себе под нос, поднимая вверх руку с поднятым средним пальцем: - Да пошел ты… Бобби не обижается. Он откладывает в сторону журнал, и спустя мгновение Ханбин слышит тихий шорох и звук шагов. Стул рядом с ним отодвигается с громким скрипом, и Чживон опускается на соседний стул, громко вздыхая. - Хамло ты ерепенистое, - голос его звучит ласково и очень мягко. – Что же, подработаю для тебя репетитором. Ханбин чувствует, как он осторожно касается его макушки, перебирая мягкие пряди волос, и вздрагивает, потому что от прикосновения по всему телу будто идет электрический импульс. - Ты же сам не слушал, - получается как-то жалобно и совсем не убедительно. Бобби пожимает плечами и берет со стола свою тетрадь, перелистывая страницы. - Это талант, - заявляет он и улыбается. И Ханбину хочется врезать ему, чтобы эта чертова улыбка пропала с лица, потому что ладони вновь становятся влажными, а сердце стучит так, будто он пробежал многокилометровый марафон. - Что тебе непонятно? – спрашивает Чживон, листая тетрадь. – Интегралы? Задачи с пределами? Неравенства? Все слишком непонятно, думает Ханбин. Он наугад тыкает пальцем в исписанный аккуратным почерком лист. Бобби наклоняется и тянет: - Первообразные? Окей, это совсем не сложно. Если у тебя есть функция F(x), то… Ханбин поворачивает голову и замирает, когда оказывается с Чживоном лицом к лицу. Тот моментально осекается и смотрит на него в упор, и сердце грозится вот-вот выскочить из груди. Ханбин сглатывает и говорит, ощущая, как воздух настолько наполняется напряжением и неловкостью, что становится тяжело дышать: - Первообразная. Я понял… Он хочет задать какой-нибудь вопрос об этой чертовой функции, про которую он вообще ничего не понял, и поскорее отвернуться от чертового Ким Чживона, рядом с которым его самоконтроль летит в неведомые дали, и Ханбин превращается в безвольную тряпку. Он хочет оказаться как можно дальше от него, от его прищуренных напряженных глаз, от острых скул и сильных рук, от гребаного Бобби, лживого придурка с завышенным самомнением. И уже открывает рот, чтобы сказать очередную неловкую глупость, как Чживон хватает его за плечи и притягивает к себе. Ханбину почти не с чем сравнивать, потому что его первый и последний поцелуй произошел на пьяной вечеринке, когда Ким был в дрова и не помнил ровным счетом ничего. Чживон целуется грубо, порывисто, сжимая его плечи до синяков, все разумные мысли испаряются из головы напрочь, и Ханбин может лишь коротко выдохнуть и простонать, когда Бобби вторгается языком в его рот, лаская, и почему-то Ким вяло думает, что мама бы сказала, что это не гигиенично. Но, черт возьми, до чего же хорошо! - Ханбин-а, - стонет Чживон, дергая его на себя, отчего тот практически падает к нему на колени. – Я… Он не договаривает и снова целует его, поглаживая руками плечи. Ладони забираются под свободную футболку Кима, и тот удивленно выдыхает, когда чувствует, как в его бедро упирается твердый член хёна. У него самого давно стоит, и Ханбин судорожно стонет, когда ладонь Чживона ложится на его напряженную плоть и начинает торопливо поглаживать, сжимая головку через ткань домашних шорт. За дверью раздается громкий голос Юнхёна: - Эй, БиАй, Чживон-а, вы там? Ханбину хватает буквально секунды, чтобы оттолкнуть от себя Чживона, запрыгнуть обратно на свой стул и натянуть майку ниже подрагивающими от напряжения и не спавшего возбуждения руками. Дверь открывается с громким стуком, и на пороге возникает донсэн, держащий подмышкой большую коробку конфет. Увидев их, он радостно улыбается и гордо говорит: - Хотите? Мне кузина привезла из Бельгии, говорят, они очень вкусные. Он внимательно оглядывает раскрасневшегося, разгоряченного Ханбина, хмурого, пунцового Чживона, раздраженно перелистывающего страницы тетради, и хмыкает: - Чем вы тут занимались? Судя по вашему внешнему виду, вы только что горячо трахались. Неужели Чживон все-таки раскрутил нашего милашку-новичка на секс? Ханбин закрывает лицо ладонями и ощущает, как ему хочется буквально провалиться сквозь землю, дабы оказаться как можно дальше от Юнхёна и его чертовых конфет. Он слышит, как Бобби буквально рычит, с силой пиная ногой стол: - На хуй иди, дебил. Алгеброй мы занимались, интегралы решали! - Первообразные, - глухо отзывается Ханбин, поднимая голову. – Функции F(x)… Член по-прежнему стоит так, что даже сидеть больно, хочется посмотреть на Чживона, но стыдно, и потому он таращится на красивую яркую коробку в руках зевающего Юнхёна. И старается не думать о том, что если бы тот не вошел бы так вовремя, то возможно они действительно бы горячо трахались. Прямо на этом самом столе, на чертовых тетрадях по алгебре. ****** Следующие несколько дней он занимается как одержимый, буквально не отходя от письменного стола. Формулы, теоремы, символы мелькают перед глазами, порой сливаясь в сплошные черные полосы, но Ханбин упорно продолжает забивать себе голову информацией, потому что тогда времени на то, чтобы подумать о чем-то ином, не остается. Это хорошо, потому что больше всего на свете он боится поднять глаза от очередного учебника и встретиться взглядом с Чживоном. И тогда явно придется говорить о многом, а этого Ханбин боится до спазма в груди. Чживон, впрочем, исчезает и практически не бывает в комнате. Забежавший к нему Чану говорит, что он готовится к тестам с Чжунэ и выглядит усталым, осунувшимся и каким-то потерянным. - Никогда не видел Бобби-хёна таким, - вздыхает он и смотрит на Ханбина так, будто ждет, что тот возьмет и расскажет ему о причине такого странного поведения хёна. Тот в ответ лишь пожимает плечами и вновь углубляется в учебник. Потому что нужно забить голову новой порцией информации. И не думать о том, что без Чживона стало плохо, пусто и очень больно. Тест он пишет играючи, потратив на него чуть больше половины от положенного времени. Отложив исписанный лист, Ханбин елозит ручкой по парте и больше всего на свете хочет повернуться к Бобби, который сидит от него так близко, что он слышит скрип ручки Чживона по бумаге и чувствует исходящий от него запах лосьона для бритья и мятной жвачки. Почему-то Бобби искренне считает, что дурацкий «Дирол» начисто перебивает запах сигарет и потому каждый раз перед занятиями набивает себе рот воняющей ментолом жевательной резинкой. Ханбин невольно усмехается и украдкой поворачивается к Чживону. И вздрагивает, когда встречается с ним глазами. Бобби смотрит на него внимательно, слегка прищурившись. Во рту пересыхает, и Ханбин отворачивается, склонив голову над тестом и ощущая себя чертовой слюнявой бабой. Он знает, что Чживон хочет поговорить. И, черт возьми, ненавидит его за то, что тот наверняка рассмеется в своей привычной манере, взъерошит волосы и скажет что-то вроде, что это была просто очередная дурацкая шутка. Или что он проспорил Чжинхвану или Донхёку, а отдавать деньги или бегать по общежитию интерната голым совсем не хотелось. Или что просто взыграли гормоны, а тут БиАй с его минетными губами и полным отсутствием опыта взрослых отношений. На душе становится мерзко, и Ханбин едва сдерживается, чтобы не скомкать долбанный тест и не швырнуть листок прямо в смазливую морду Чживона. Он ненавидит всех: родителей, пославших его в интернат, отца Чона, который познакомил его с чертовым Ким Чживоном, его долбанутых друзей, Бобби, который ворвался в его жизнь как торнадо и снес весь его привычный уклад жизни к херам, шоколадные конфеты бельгийского производства и больше всех себя. Потому что он до сих пор помнит ощущение чужих горячих губ на своих губах, теплые ладони Чживона, ласкающие его тело, и чувство какого-то безграничного экстаза от того, что это был именно он. Ханбин больной на голову, и это явно не лечится. Чживон догоняет его возле двери в комнату, хотя он срывается с места сразу же, как кладет тест на стол учителя. Заталкивает в комнату и запирает дверь, отрезая все пути к бегству. Ханбин сжимает руки в кулаки, ожидая, что дальше все будет, как по прописанному в голове сценарию. Улыбка, просьба поскорее обо всем забыть, «минетные губы», «ты просто такой миленький, что похож на девочку, а мы в школе для мальчиков, давно не трахался, брат». Он смотрит на Бобби в упор, прищурившись и едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на него с кулаками, и тот садится на кровать, скрещивая руки на груди. - Я тебе настолько противен? – внезапно с болью в голосе спрашивает Чживон. Ханбин замирает, а Бобби рвано выдыхает и начинает говорить, быстро, от волнения проглатывая слова: - Ты не думай, что я это… По пьяни или накуренный, или потому, что ты просто красивый. Нет, ты на самом деле красивый, но я… Черт, я вообще не знаю, как надо правильно сказать… - Минетные губы? - брякает ошарашенный напрочь Ханбин. Чживон давится воздухом и густо краснеет, опуская глаза. - Черт тебя дери, конечно, нет! Нет, губы, конечно, тоже, и я не буду тебе врать, я постоянно представляю, как ты мне… Ну… Черт, я не могу этого сказать! Внезапно он подается вперед и хватает Ханбина за руку. Тот утыкается носом в плечо Чживона, а Бобби обхватывает его руками, прижимая к себе и исступленно шепча: - Я тебя когда впервые увидел… Со мной никогда такого не было, понимаешь? Увидел и сразу понял, что ты другой. Что не похож ни на кого из тех, кто постоянно врет, на всех этих порочных и лживых людишек. Ты не такой, как я, не такой, как твои родители, не такой, как любой ублюдок из этого прогнившего местечка. Ты такой хороший, Ханбин… - Он касается губами щеки донсэна, и тот вздрагивает, ощущая, как от касаний Чживона по телу проходит легкая дрожь. – Настолько хороший, что рядом с тобой я не чувствую себя ничтожным. Не хочу врать, не хочу кем-то притворяться, чтобы понравиться, не хочу делать вид, будто у меня все хорошо и мне на все наплевать. Я больной на всю голову, я ебанутый, Ханбин, я тебя люблю. Все это он выпаливает на одном дыхании, быстро, сумбурно, так что разобрать можно с трудом, но Ким слышит все очень четко. Он ощущает, как Чживон глубоко вдыхает, с трудом, как при гипервентиляции, и жалобно бормочет: - Врешь. - Неа, - по-детски отвечает Бобби. – Не вру. Ханбин поднимает глаза и видит, насколько у крутого парня Ким Чживона сейчас изможденный и измученный вид. Темные глаза смотрят на него жалобно и с надеждой, и Бобби хрипло говорит: - Я ведь долго на это решался. Думал, как бы сказать как можно красивее, чтобы ты не сбежал от меня куда подальше. Девчонок у меня было много, но ни одной из них мне бы и в голову не пришло сказать что-то такое, а ты не девчонка, ты вообще на нее не похож, и я, мать твою, понятия не имел, что с этим делать. Я и слова репетировал, ждал подходящего момента, а потом ты оказался как-то близко, и я… Я просто не смог сдержаться. Он наклоняется ближе, и Ханбин чувствует его прерывистое влажное дыхание. Чживон крепче сжимает руки на его плечах и мягко поглаживает, видимо, чтобы успокоить и не спугнуть. У Ханбина, напротив, от каждого касания начинают подрагивать руки, а еще его буквально накрывает от того, что впервые за все это время, за эти чертовы дни, когда он шарахался от Чживона как от прокаженного, хён так близко. Ханбину тревожно, страшно и непонятно, Ханбину тепло, надежно и спокойно, когда Бобби так близко, что можно протянуть руку и коснуться его теплой кожи. Что он и делает, чувствуя, как Чживон замирает и смотрит на него настороженно, ожидая, что он сделает дальше. А Ханбин просто молчит, потому что чувства слишком непонятные и незнакомые, и он совершенно не знает, что ему делать дальше. Он не знает, почему так получается, но спустя пару мгновений он обнаруживает себя, сидящим на коленях Чживона и прижимающимся губами к его губам. Хён, обнимает его так, что становится больно дышать, и целует его в ответ, порывисто и неловко, будто ожидает, что Ханбин в любой момент возьмет и оттолкнет его. Губы Чживона мягкие и, как в прошлый раз, пахнут его любимыми сигаретами и мятой, теплые ладони поглаживают его спину, и в этот момент Ханбин четко, как никогда раньше, понимает, что тоже больной на всю голову. Потому что ему хочется больше Чживона в своей жизни. Наглого, лживого, полного вредных привычек и пороков. Мягкого, нежного, ранимого, такого, какого знает только он, занудный отличник из хорошей семьи, парень с проколотым соском и легкой тягой к марихуане. Он любит Чживона любым. Даже со всем его ворохом внутренних противоречий и скелетами в шкафу. - Моя мама говорила мне, что, когда я встречу девушку, которую я полюблю, я должен обязательно привести ее в дом, чтобы познакомить с родителями, - говорит Ханбин, слегка отстраняясь от Чживона и кладя голову ему на плечо. – Что это должна быть хорошая, воспитанная девушка из благополучной семьи, которая ходит по воскресениям в церковь и планирует остаться девственницей до свадьбы. Он приподнимает голову и смотрит на замеревшего Чживона. Затем хмыкает и качает головой: - Я надеюсь, мать не хватит удар сразу после того, как я приведу в дом тебя. Ты не девушка, но ты же ходишь по воскресениям в церковь, правда, насчет девственности я не уверен. Или я чего-то о тебе не знаю? Ханбин не умеет красиво признаваться в любви, чтобы с пышными метафорами и речевыми оборотами. Но, кажется, Чживону этого совсем не нужно. Он выдыхает и смеется, уткнувшись носом в плечо Ханбина. Тот обнимает Чживона и прикрывает глаза, наслаждаясь ощущением его близости и мягким чувством тепла и долгожданного умиротворения. И надеется, что в комнату не вломятся Юнхён или Донхёк, дабы испортить такой хороший и интимный момент. С шоколадными конфетами или бутылкой дешевого пойла наперевес. ****** Ханбин практически ничего не знает о сексе, исключая, конечно, сакральных истин про пестики и тычинки, и что мальчики толкают пенис в вагины девочек и потом делают «вжик-вжик». Куда мальчики делают «вжик-вжик» мальчикам, он имеет весьма смутное представление, полученное в результате откровений пьяного Чжинхвана, который пару недель рассказывает о своем неудачном эксперименте с бывшим соседом по комнате. - Когда трахаешься в задницу, то нужна смазка и хорошая подготовка, - тянет он и почему-то переводит взгляд на Чживона. Тот давится соджу и начинает громко кашлять, схватившись рукой за плечо сидящего рядом Ханбина. Тот хлопает хёна по спине и надеется, что в полумраке никто не увидит его пунцовых от смущения ушей. И что остальные смотрят на них внимательно вовсе не потому, что о чем-то догадываются. Между ним и Чживоном возникает легкое чувство напряжения. Ханбин кожей ощущает на себе внимательный, жадный взгляд Бобби и понимает, что тот хочет чего-то большего, нежели просто поцелуи и петтинг по ночам перед сном, иногда перерастающий во взаимную дрочку под одеялом. Чживон смотрит на него так, что низ живота наливается тяжестью, потому что Ханбину тоже хочется, сильно, до боли в паху, потому что не у одного Бобби спермотоксикоз и бушующие гормоны, а еще Чживон слишком хорошо пахнет, у него слишком красивые мышцы на руках, сильные бедра и подтянутый живот с тонкой темной дорожкой волос, ведущей к паху. Но что и как делать, он не имеет ни малейшего представления, да и Чживон, имевший до этого дело лишь с опытными девушками, вряд ли знает, как происходит секс между мужчинами. Нужно выбрать подходящий момент, думает Ханбин, сидя на дополнительном занятии по литературе и слушая занудный бубнеж пожилого преподавателя. Выбрать день и попытаться изучить соответствующие источники, возможно, Чжинхван-хён сможет протащить сюда телефон или планшет с работающим интернетом, и тогда они с Чживоном смогут составить план и в конце концов… Что они в конце концов сделают, Ханбин старается не представлять, потому что член начинает твердеть, и ему приходится свести ноги вместе и представить обнаженную библиотекаршу из своей старой школы, дабы унять зарождающееся возбуждение. Определенно, это лучшее решение проблемы, убеждает себя Ханбин, возвращаясь с занятий в комнату и быстрым шагом пересекая темный коридор. Он едва не спотыкается о высокий порог и ругается сквозь зубы, крепко прижимая к себе тетрадь и потертый учебник. Надо будет обсудить это с Чживоном прямо сейчас. Тот вряд ли откажется, и тогда можно будет попросить Чжинхван-хёна о помощи. Правда, презервативы и смазку они вряд ли смогут получить через него, не избежав дурацких расспросов, значит, придется искать другой источник, а это очень трудно, и… Ханбин открывает дверь и заходит в комнату, ощущая, как голова практически взрывается от обуревающих его раздумий. И смущенно говорит, бросая книги и тетрадь на покрывало: - Чживон-а, я тут подумал… Договорить он не успевает, а только сдавленно мычит, когда Чживон прижимает его к стене и влажно, нетерпеливо целует, скользя языком по губам и оглаживая ладонями бока. Хён вжимается в него возбужденным членом и сдавленно стонет, опаляя кожу влажным дыханием: - Мать твою, я так больше не могу! Я реально уже не могу, у меня скоро член отвалится, мать твою за ногу! Он дергает на себя рубашку Ханбина и жарко тянет: - Я хочу тебя. Очень сильно. Все продуманные планы, страхи и сомнения испаряются как дым. Ханбин чувствует, как пальцы Чживона сжимают проколотый сосок, и что есть силы вцепляется в его плечи, издавая глухой стон, когда хён засасывает кожу на ключицах. - Запри дверь, - с трудом выговаривает он и охает, когда колено Чживона начинает тереться об его вставший член, слегка надавливая на ширинку, так что у Ханбина темнеет в глазах, и он запрокидывает голову назад, ударяясь затылком о стену. - Опять твои, ох! Придурочные друзья сюда вломятся… Бобби проводит кончиком языка по второму соску и невнятно бормочет: - Насрать. Пусть заходят и смотрят. - Твою мать, Чживон, ты… - начинает было Ханбин, но не успевает закончить: Бобби хватает его за руку и толкает к кровати. Ханбин невольно ударяется головой об изголовье и сдавленно матерится сквозь зубы. Чживон прижимает его всем телом, придерживая за запястья и подаваясь бедрами вперед, и его возбужденный член, скрытый тканью пляжных шорт, трется о плоть Ханбина. Бобби выпрямляется и, глядя на него в упор, стягивает с себя свободную черную футболку. Есть в этом что-то невероятно возбуждающее. В том, что каждый жест Чживона наполнен доминированием и силой, в том, как обнажается его кожа и напрягаются мышцы на подтянутом животе, когда Бобби оказывается обнажен по пояс и, швырнув футболку куда-то в угол комнаты, скользит ладонями по груди Ханбина. Пальцы вновь сжимают соски, и Бобби сдавленно бормочет, прикусывая нижнюю губу: - Твой пирсинг – это мой чертов фетиш. Знаешь, на что я дрочил по утрам, когда просыпался с каменным стояком? - На мой Плэйбой семидесятого года выпуска, - каждое касание Чживона отдается во всем теле болезненной вспышкой удовольствия. Хён хватает его за запястье и вновь тянет на себя: - Блядь, Ханбин, почему ты всегда портишь весь настрой? Я же старался быть возбуждающим и классным. - У тебя получалось как у жиголо из дурацких сериалов, - хмыкает Ханбин и давится воздухом, когда рука Чживона ложится на его возбужденный член и начинает неловко, грубовато поглаживать. Бобби вновь касается его губ, целуя жарко и нетерпеливо, слегка прикусывая нижнюю губу, так что воздуха в легких перестает хватать катастрофически. Пальцы Чживона неловко расстегивают его ширинку, и он громко шепчет, слегка запинаясь: - Ноги приподними. Ханбин покорно задирает ноги вверх, и хён торопливо стягивает с него форменные брюки вместе с трусами. Теплые пальцы Чживона оглаживают его обнаженные бедра, проводят по внутренней стороне бедра и касаются влажной головки члена. Ханбин глухо стонет и невольно выгибается на кровати, чувствуя себя до отвращения открытым и слабым, зависимым от движений и касаний Чживона. Он слегка приподнимается на локтях и тянется к бедрам хёна. Пальцы замирают, но затем он уверенно стягивает шорты Чживона вниз, обнажая вставший член с покрасневшей от возбуждения головкой. Ханбин ощущает, как внутренности скручивает от напряжения и волнения. Почему-то очень хочется сказать что-то крутое, чтобы не выглядеть чертовым девственником без всякого опыта, поэтому он многозначительно двигает бровями и соблазнительно, как ему самому кажется, шепчет: - Минетные губы. Помнишь? Чживон смотрит на него слегка озадаченно. Затем начинает громко смеяться, слегка запрокинув голову назад: - Черт возьми, БиАй, ты что, до сих пор помнишь эту дебильную фразу? - Такое забыть невозможно, - Ханбин наклоняется к его члену и проводит кончиками пальцев по головке. – Худший подкат в моей жизни. Он обхватывает губами чужой член и давится, когда Чживон, глухо простонав, подается бедрами ему навстречу. Это мало похоже на что-то фееричное и невероятное, как описывали в популярной трилогии о сексе, которую шепотом обсуждали его бывшие одноклассницы на переменах. У Ханбина болят губы и немного затекла шея, а по подбородку течет слюна, неприятно холодящая разгоряченную кожу. Чживон так и норовит толкнуться глубже, и приходится придерживать его за бедра, потому что иначе его плоть входит в глотку слишком глубоко, практически до рвотного рефлекса. Никакой романтики, свечей, слезливых признаний и лепестков роз на покрывале. Все как-то неловко и порывисто, но почему-то очень хорошо. Потому что Ханбину нравится, когда Чживон настолько открытый. Нравится видеть его беззащитным в его болезненном возбуждении, нравится, что он шепчет его имя пересохшими от удовольствия губами. Член болезненно ноет, и Ханбин глухо стонет, опуская руку на собственный пах и обхватывая ладонью влажный ствол. - П-погоди, - сбивчиво бормочет хён и больно дергает его за волосы. Ханбин отстраняется и ойкает, мстительно пиная его ногой в голень. Бобби сжимает член у основания и рвано выдыхает. - Я вот-вот бы кончил, - поясняет он и слегка улыбается. – А мне не хотелось, чтобы в первый раз, ну… Он осекается и замолкает, слегка отворачиваясь. Ханбин ощущает, как к лицу приливает краска смущения, и вновь пинает его ногой. - Идиот. - Сам такой, - по-детски отзывается Чживон и нависает над ним, оказываясь практически вплотную, почти касаясь лбом его лба. Он нервно закусывает нижнюю губу и, поколебавшись, спрашивает: - Ты готов? Ханбин не готов. Конечно, ни черта не готов, потому что это его гребаный первый раз, а в ушах все еще звучит пьяный голос Чжинхвана, который радостно повествует о боли в анусе, важности смазки и тщательной подготовки, а еще он вообще никогда не представлял себя в пассивной роли, даже под Ким Чживоном, у которого было больше девушек, чем отметок в личном деле Чану. Но ему очень этого хочется, даже, несмотря на то, что будет больно. Поэтому он молча кивает и неловко обнимает Чживона за плечи прижимая его к себе, так что чувствует, как сильно бьется его сердце. Бобби целует его и неожиданно говорит: - Я врал. – Он отстраняется от Ханбина и тянется к тумбочке, открывая нижний ящик. Бобби достает оттуда тюбик ярко-розового крема, и в темноте можно с трудом прочитать яркую надпись, выполненную изящными буквами: «Крем для рук с запахом клубники». - У меня было всего две девушки, - Ханбин округляет глаза, а Чживон выдавливает пахнущее ягодами содержимое на руки и начинает размазывать крем по пальцам. – Одна девушка была в средней школе, другая – в Штатах. Со второй мы переспали, но она была старше и опытнее, поэтому мне не пришлось особо переживать. Он сглатывает и наклоняется ниже, проводя липким от крема пальцем по внутренней стороне бедра Ханбина. Пальцы опускаются ниже, и Бобби хрипло шепчет: - Я просто хотел казаться круче. Чтобы ты считал, что я такой классный и опытный. А на самом деле, мне сейчас очень страшно. – Пальцы надавливают на вход, и Ханбин подавляет порыв податься назад. – Я хочу, чтобы тебе было очень хорошо… К первому пальцу добавляется второй, и ощущение сложно называть приятным. Странно, непривычно, а еще почему-то в голове крутится навязчивая мысль, что теперь его задница будет вонять клубникой за километр. Ханбин морщится, когда Чживон загоняет пальцы глубже, растягивая тугие мышцы, но молчит, сжимая пальцами мятое одеяло. Бобби опускает руку на свой стоящий член и сжимает его у основания, рвано выдыхая. Потом смотрит на Ханбина из-под полуопущенных ресниц и подается вперед, проводя кончиками пальцев по его бедру: - Черт возьми, я больше не выдержу… - Он запинается, но все-таки спрашивает. – Можно? Он смотрит на него с такой нежностью и болезненным обожанием, что у Ханбина щемит сердце. Он молча кивает и закрывает глаза, чувствуя, как Чживон придвигается ближе, осторожно кладя руки ему на бедра и медленно подаваясь вперед. Главная героиня «Пятидесяти оттенков серого», как обсуждали между собой его одноклассницы, в самый свой первый раз испытала оргазм, даже несколько, не чувствуя никакой боли и перенеся процесс дефлорации так же легко, как маленькие дети переносят первую прививку от оспы. Ханбин цепляется руками за одеяло и мысленно материт эту шлюху последними словами, потому что, несмотря на смазку и подготовку, все равно больно, странно и неприятно, а еще Чживон, у которого явно начисто снесло крышу от ощущений, долбится в него до упора, крепко держа за бедра, и невольно хочется хорошенько двинуть по его искаженной гримасой удовольствия физиономии, но почему-то Ханбин молча терпит, вслушиваясь в громкие стоны Чживона и противный скрип старой кровати, покачивающейся в такт сильным толчкам хёна. А потом боль немного отступает, и становится хорошо. Особенно когда Чживон находит нужный угол и обхватывает рукой его член, надрачивая липкой от крема и выступившего пота ладонью. Это явно не та самая простата, но ощущение наполненности очень сильное и болезненно-приятное, от движений руки Чживона по телу будто проходит мощный электрический импульс, и Ханбин глухо стонет, елозя пятками по сбившемуся покрывалу, стараясь податься вперед как можно сильнее. Кончает он раньше Чживона, когда тот сильно сжимает пальцы на головке и шепчет ему на ухо, обдавая кожу жарким дыханием и обводя мочку кончиком языка: - А теперь представь, что сюда кто-то зайдет… Например, отец Чон, который увидит, как я трахаю тебя на этой чертовой кровати? Ты плохой, Ханбин, ты испорченный, что бы, блядь, на это сказала твоя мама? Грязные слова Бобби, пальцы на члене, чувство опасности и морального удовлетворения от неправильности происходящего – перед глазами будто вспыхивают звезды, а потом Ханбина накрывает темнота. Оргазм слишком сильный, не такой, как от банальной дрочки, все тело ломит, а еще Чживон кончает, прикусив зубами его плечо практически до крови и сжимая бедра до синяков. Обессиленный, он валится прямо на тяжело дышащего, пытающегося восстановить сбившееся дыхание Ханбина, и тот слабо толкает его рукой, потому что Чживон слишком тяжелый. Хён покорно перекатывается на бок, обнимает его за плечи и прижимает к себе, так что Ханбин утыкается носом в его плечо. Чживон теплый, расслабленный и пахнет клубничной отдушкой, и Ханбин вяло думает, что скоро будет блевать от этого приторного запаха. Он закрывает глаза и тихо хмыкает, проводя кончиками пальцев по руке Бобби: - Моя мама упала бы в обморок, если бы просто увидела меня под тобой. - Я бы хотел увидеть это зрелище, - хрипло смеется Чживон и легко касается губами его лба. - Ты больной, - говорит Ханбин и качает головой. – Гребанный вуайерист. Чживон ничего не отвечает, только щелкает его по носу и крепче прижимает к себе. Они лежат на смятых простынях, заляпанные чертовым кремом для рук, у Ханбина болит задница, ноют распухшие губы, на плече красуется большой алый засос, и он думает, что, наверное, родители бы запрятали его в психиатрическую больницу, если бы застали в таком виде. Все нормально, потому что Ким Ханбин тоже немного больной. Потому что именно сейчас, именно таким он чувствует себя счастливым как никогда раньше. Чертовым грешником, которого кто-то наконец-то принимает таким, каков он есть на самом деле. Ради этого стоит поступиться образцовым родительским воспитанием. ****** - На каникулы мы поедем к моим родителям в Штаты, - говорит Чживон и тычет пальцем в карту мира в учебнике географии. – Они живут вот здесь, в Калифорнии. Ханбин вглядывается в маленькие черные символы и уточняет: - Здесь написано «Техас». Бобби моментально захлопывает учебник и, метким движением закинув его на кровать, пожимает плечами. - Это не далеко. - Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты географический кретин? – хмыкает Ханбин. Чживон несильно толкает его локтем в бок и хватает за воротничок форменной рубашки, притягивая ближе. - Заткнись. За окном июнь, в комнате жарко и душно, от губ Чживона пахнет мятной жвачкой и только что съеденным яблоком. Сигаретами пахнет меньше, потому что в последнее время хён практически не курит, только изредка, когда приходит Чжинхван. Через десять дней у них будут каникулы, и Бобби постоянно твердит ему о том, что надо поехать к нему вместе. Что в Калифорнии, в маленьком прибрежном городке, где живут его родители, здорово, что в маленьких пляжных кафе готовят классные бургеры, что море там всегда теплое, песок белый-белый, а солнце такое жаркое, что загораешь практически сразу. Ханбин говорит, что подумает, но для себя уже твердо решил, что непременно поедет. Для матери он придумывает складную историю о том, что записался в шахматный кружок и во время каникул поедет в специальный тренировочный лагерь, чтобы подготовиться к муниципальным соревнованиям. Врет, видимо, настолько хорошо, что мать даже не удосуживается проверить истинность его слов, а только радостно соглашается и добавляет, что очень гордится сыном. - Ты явно встал на путь исправления, - наставительно заявляет она. Ханбин что-то согласно мычит и прощается с ней, потому что Чживон где-то достал бутылку вина и презервативы. И обещает либо напиться, а потом его выебать, либо выебать его прямо бутылкой, а потом ее выпить. Ханбин согласен на любой вариант, главное, чтобы без клубничного крема для рук. Чживон больно впечатывает его в спинку стула и начинает торопливо расстегивать пуговицы на рубашке. Ханбин коротко выдыхает и закрывает глаза, обхватывая шею хёна руками и откидывая голову назад. И почему-то видит перед глазами жаркое калифорнийское солнце, такое близкое, что кажется, стоит протянуть к нему руку, и можно будет коснуться. Раздается громкий стук в дверь. Чживон отстраняется и цокает языком: - Если это Чжунэ, то я оторву ему голову. - Оторви лучше хер, так надежнее, - советует Ханбин, торопливо поправляя рубашку. За дверью слышится громкий голос отца Чона: - Чживон-а, Ханбин-а, к вам можно? Бобби отшатывается от него с ультразвуковой скоростью и быстро хватается дрожащими руками за первую попавшуюся книгу. Ханбин торопливо приглаживает взъерошенные волосы и сдавленно восклицает, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее и ровнее: - Да-да, проходите! Дверь тихонько распахивается, и на пороге возникает отец Чон. Он настороженно оглядывает комнату и умиленно улыбается, глядя на Чживона, сжимающего в руках потертый учебник математики: - Занимаетесь, несмотря на каникулы? - Конечно, - бодро говорит Ханбин, перелистывая страницы тетради с деловитым видом. – Надо повторять материал, чтобы не забыть за лето. - Молодец, - хвалит его отец Чон. – вижу, что ты действительно меняешься в лучшую сторону. Он поворачивается к Чживону и слегка понижает тон: - Вообще-то, Чживон-а, я хотел поговорить с тобой кое о чем важном. Выйди, пожалуйста, на минутку, у меня для тебя хорошие новости! Бобби бросает на него быстрый взгляд и покорно встает со стула. Ханбин смотрит на его спину, обтянутую тонкой темной футболкой, и внезапно ощущает легкий укол в сердце. Почему-то именно сейчас появляется ощущение того, насколько Чживон для него важен. Насколько сейчас все хорошо, так здорово, что лучше и быть не может. Ханбин счастлив и впервые в жизни чувствует себя настолько свободным. А потом Чживон возвращается и говорит, что отец Чон беседовал с его родителями и добился того, чтобы его перевели в частный христианский интернат в Калифорнии. Что он радостно рассказал о том, какой Чживон хороший и что пора ему ступить на новую ступень самосовершенствования, а в американской школе намного более строгие правила и более высокий уровень обучения. - Я откажусь, - растерянно бормочет Чживон и смотрит на Ханбина так, что у того скручивает внутренности от внезапного болезненного спазма. – Я не хочу с тобой расставаться. Конечно, откажись, хочет сказать Ханбин. Мать твою, ты ворвался в мою жизнь, перевернул ее с ног на голову, а потом просто так уезжаешь в Америку, потому что слишком хорошо играл роль хорошего мальчика? Ханбину хочется орать, материться и хорошенько приложить Чживона лицом о ближайшую стенку. Но вместо этого он улыбается и качает головой: - Поезжай. Чживон замирает, а Ханбин растягивает уголки рта в вымученной улыбке, стараясь, чтобы она выглядела как можно более натуральной, и повторяет: - Поезжай. Это здорово. Это такая отличная возможность наконец-то оказаться рядом с родителями. Ты ведь именно этого и хотел все время. Ведь так? Бобби мямлит что-то невразумительное, но Ханбин и так знает, что прав. Он вспоминает одинокие глаза Чживона, когда тот рассказывал о доме в Калифорнии. Вспоминает, с какой заботой и нежностью он говорил о своей семье, о том, как скучает, вспоминает, как тот нарочно вел себя как полнейший мудак, будто в отместку за то, что с ними разлучен, хотя и отказывался это признавать из подросткового упрямства. Он не хочет, чтобы Бобби продолжал притворяться. Он хочет, чтобы тот был счастлив, а еще немного завидует ему, потому что к своим родителям ему возвращаться совсем не хочется. - Поезжай, - повторяет Ханбин и отворачивается, потому что смотреть на Чживона мучительно больно. И почему-то перед глазами возникает усталое лицо отца, который в очередной раз на автомате повторяет матери: «Да, дорогая». Он никогда уже не сможет быть на него похожим. И от этого чувствует себя чуточку легче. ****** Смотреть на то, как Чживон собирает чемоданы, у него нет желания, поэтому он практически поселяется в комнате Чану и Чжунэ. Те относятся к этому абсолютно индифферентно и, что особенно радует, не задают никаких вопросов. Ханбин не знает, догадываются ли они о чем-то, но благодарен им за это молчание. Потому что говорить с кем-то о Чживоне совсем не хочется. В последний учебный день отец Чон организовывает очередное дурацкое собрание в актовом зале. Долго говорит о том, как важно сохранять целомудрие, как трудно противостоять греху, и призывает всех присутствующих помнить о том, что дьявол силен в своем искушении. Юнхён, сидящий на соседнем стуле, громко зевает и чешет переносицу, а Ханбин смотрит на разглагольствующего Чона не отрываясь, потому что боится посмотреть в сторону и встретиться со знакомыми темными глазами. - …И перед нашими глазами есть живой пример истинного послушания и целомудрия! – патетично восклицает отец Чон. – Ким Чживон, лучший ученик, которого я лично рекомендовал для дальнейшего обучения в лучшей католической школе в Соединенных Штатах! Чживон-а, встань, пожалуйста. Не смотри, говорит себе Ханбин, скользя взглядом по толпе, и замирает, когда замечает знакомый силуэт. Чживон выглядит осунувшимся и каким-то потухшим, он выдавливает из себя некое подобие улыбки и моментально отворачивается от Чона, опуская глаза. Тот не обращает на это никакого внимания и продолжает говорить, подходя ближе к рядам: - Вот взять, например, Ким Ханбина. Когда он к нам приехал, он был настоящим исчадием ада! Его бедные родители совершенно не знали, что с ним делать, но, как только он приехал к нам и начал здесь учиться, он разительно переменился. И все, кстати, благодаря его дружбе с Чживоном, который смог найти к сложному подростку ключик и изменил его к лучшему! Ханбин-а, поднимись тоже, поддержим же его аплодисментами. Он действительно изменил меня к лучшему, думает Ханбин, поднимаясь и слушая слабые хлопки. Он научил меня не бояться быть собой, не скрывать свои недостатки, он показал мне, что значит, когда ты живешь, не подчиняясь чужим словам. Когда ты просто смеешься в лицо всем этим надуманным моральным устоям, которые придумали люди для того, чтобы избавить себя от соблазнов и прикрыть таким образом собственное темное нутро. - Все именно так, - учтиво кланяется Ханбин и выбрасывает вперед руку с вытянутым средним пальцем. В зале воцаряется тишина, отец Чон бледнеет и едва не роняет из рук микрофон, а Юнхён и Донхёк внезапно громко смеются и начинают оглушительно хлопать. Следом за ними хлопают и остальные, а позади слышится громкий вопль Чану: - БиАй-хён, ты крут! Ханбин улыбается и поворачивается, чтобы с удовольствием посмотреть на замеревшего Чона, который хватает воздух ртом как выброшенная на берег рыба, не в силах выдавить из себя ни звука. И замирает, потому что к нему быстрым шагом, пробираясь сквозь ряды, идет Чживон. Он приближается к нему практически вплотную, и Ханбин открывает рот, чтобы сказать ему, чтобы не уезжал, что, да, он чертов эгоист, но совсем не хочет отпускать его так далеко. Но прежде, чем он издает хоть звук, Чживон хватает его за воротничок рубашки и целует. Влажно, прямо на глазах у всего коллектива школы имени святого Павла. - Вы правы, отец Чон, я действительно нашел к Ханбину ключик, - громко говорит Бобби, обнимая его за плечи и ослепительно улыбаясь. Его голос звучит набатом в воцарившейся тишине, а директор все-таки роняет микрофон и пятится назад, приваливаясь к стенке. – Я его выебал прямо в нашей спальне, и это было так здорово, что вы себе даже не представляете. Кстати, во время секса мы не раз упоминали ваше имя. Разве это не здорово? ****** - Это талант, - в очередной раз глубокомысленно изрекает Чжунэ. Чживон пожимает плечами и соглашается: - Знаю. - Ты засосал Ханбина по самые гланды на глазах у всей школы, - Юнхён качает головой. – Признался, что выебал его, а в результате во всем обвинили его, как коварного хулигана, который задурил голову наивному мальчику. И в итоге ты никуда не едешь, потому что Чон слишком за тебя переживает и хочет проследить, чтобы ты вернулся в норму, а в качестве наказания тебя всего лишь переселили в другую комнату и приставили Чжинхван-хёна как куратора. - Просто хэппи-энд, - удовлетворенно заявляет Чживон и обнимает сидящего рядом Ханбина за плечи, поглаживая его по колену. Тот привычным движением пинает его в голень, а Донхёк вздыхает: - Не просто в комнату, а в нашу комнату. Учтите, я не потерплю, чтобы вы трахались на моей кровати. - Мы будем трахаться в моей новой комнате, - хмыкает Ханбин. Чжинхван смеется в голос, а Чжунэ запускает в него пустой пластиковой бутылкой из-под колы: - Пошел ты в задницу, хён, ты теперь живешь с нами, а мне тоже не хочется как-нибудь наткнуться на Чживон-хёна, ебущего тебя в какой-нибудь странной позе. - Да ладно вам, ребята, - хмыкает Чжинхван. – Наш Чживон-и добился. У него наконец-то получилось затащить Ханбина в койку. Мне кажется, только наш БиАй так и не догадался, что Бобби имеет на него самые что ни на есть определенные виды. Даже сосок проколол, чтобы пометить, правда ведь, Чживон-а? - Иди ты на хуй, хён, - бормочет Чживон, отворачиваясь. Ханбин замечает, что у него покраснели кончики ушей, и не может сдержать легкого смешка. - Я не БиАй, мне туда идти без надобности, - меланхолично парирует Чжинхван, под неумолкаемый смех остальных. Ханбин показывает ему средний палец чисто на автомате и думает, что это какая-то странная реакция. Никаких презрительных взглядов, никаких неудобных вопросов, просто у Чживона и Ханбина любовь, и это нормально. Эти ребята больные. Наверно, именно поэтому ему с ними так хорошо и легко. Ханбин находит руку Чживона и крепко сжимает её в своей ладони, ощущая, как тот переплетает их пальцы и мягко поглаживает. - Отец Чон обещал, что ничего не расскажет родителям, и это, наверное, хорошо, - тихо говорит он Чживону. Тот поворачивается к нему и хмыкает, слегка прищуриваясь: - Конечно, хорошо. Потому что мы скажем им сами, - Ханбин хлопает глазами, потом прыскает, а Бобби пожимает плечами. – Не хочу лишать себя такого удовольствия. Впереди у Ханбина много объяснительных бесед, воспитательных мероприятий и шаблонных увещеваний, что он живет неправильно и нехорошо. Впереди у Ханбина много счастливых дней, первые выступления в андерграундных клубах, яркое калифорнийское солнце и испорченный парень Ким Чживон, который всегда выходит сухим из воды. Он такой, как он есть, и это не исправишь никакими молитвами, проповедями и воспитательными беседами. Ханбин счастлив даже, несмотря на то, что он не «добропорядочный» и «положительный». - Эй, ребята, а хотите конфет? Мне сестра привезла из Швейцарии, говорят, они очень вкусные… Аминь. The End