Nothing stays the same

- Майкл, чего ты боишься? – спросил мужчина, сидящий напротив. Этот мужчина, хотя я так его назвать не могу, был лет двадцати пяти, у него были аккуратно уложенные чёрные с белыми прядями волосы за ухом, черные, почти плотно облегающие штаны, белая рубашка, поверх которой был надет чёрный свитер, на указательном пальце левой руки красовалось серебристое, чуть широкое кольцо. Нетипичный психолог, да? - То, чего я боюсь, уже случилось, мистер Вэйн. - Майкл, я понимаю, что тебе тяжело, если ты этого боялся и боишься до сих пор. Но ты не рассказываешь мне саму проблему, от которой стоило бы найти корень и перерезать его. Я хочу помочь, но ты просто закрылся. Я психолог и всё, что здесь говорится, остаётся только между нами. Он, казалось, уже просто не мог, потому что это был десятый сеанс, а я всё так же сижу и ничего полезного не говорю. - Я не хочу ничего решать, потому что это бессмысленно. Просто... Просто вы знаете такое слово, как «отверженный»? Вы знаете, какого это быть забытым, отверженным и не нужным? Вы знаете, какого чувствовать себя после этого? Вы вообще это чувствовали? Не думаю. Вы слишком красивы для этого дерьма. Быть отверженным – самый большой мой страх. Я прошёл через это и не справился. Я ответил на ваш вопрос? - А ты можешь рассказать, как всё было? Ты можешь рассказать из-за чего и что ты чувствуешь сейчас? - О боже, я расскажу, я расскажу вам всё! Не знаю, зачем вам это, но спросили – получайте. Это всё произошло два года назад. Я встречался с парнем, с которым мы учились в школе. Мы правда любили друг друга. Мы устраивали вечера кино, на которых смотрели фильмы и ели китайскую еду, ходили на фестивали и фотографировались в фото-будках, вместе ужинали и делали уроки. Это было замечательно до того момента, когда предстоял выбор университета. Мы не думали, что это всё будет сложно. Меня устроил университет в нашем штате, а ему пригляделся университет в Пенсильвании. Когда он уезжал, то обещал звонить, писать и всякое такое. До определенного момента, я смотрел на всю ситуацию сквозь розовые очки. Через одну четверть в университете я понял, что мы отдаляемся. У нас появились секреты, мы созванивались редко и говорили всё меньше, звонили вечером и отделывались друг от друга только кратким «Спокойной ночи». Я не думал, что всё так быстро закончится. Наступили зимние каникулы, и он решил приехать на Рождество. Я очень обрадовался. Не знаю как он, но я был без ума от этой новости. Я спешил к нему на Рождественское утро, чтобы вручить подарок. Всё было хорошо, но потом он решил серьёзно поговорить со мной. Он сказал мне, что мы отдалились, что он так больше не может, что всё рушится, и мы стали близкими, как незнакомцы. Он сказал, что мы мучаем друг друга. Я согласился и ушёл. На следующий день я ему писал, звонил, письма передавал, но не получал ответа. Я пытался всё исправить, я бы хотел, чтобы у нас всё было как в тупой сказке, где я пришёл и сказал, что уже есть деньги, что мы переедем в один город и всё наладится, и что у нас всё выйдет. Но этого не случилось. Он просто уехал и не попрощался. - Майкл, а ты сейчас на него злишься за это? Ты всё ещё его любишь? - За что на него злиться? За правду? Я понимал, что из этого ничего не выйдет. Но я страдал и продолжаю страдать. Знаете, с каждым днём я всё больше и больше закрываюсь в себе, я всё больше теряю краски, я всё больше теряюсь. Я не общаюсь с родителями, хотя знаю, что они ни в чём не виноваты. Я закрылся от внешнего мира. Даже сейчас рассказывать вам обо всем - пытка для меня. С моей души словно кожу сдирают. Каждую минуту, проходя по улицам, я встречаю ту лавочку, на которой мы первый раз поцеловались, проходя мимо закусочной «Гриль», я вспоминаю наше первое свидание, проходя мимо озера, я вспоминаю нашу последнюю встречу летом перед его отъездом. Каждое место мне напоминает о нас, каждый кусок мозга, каждая вещь в моём доме. Я набил это тупое тату «To The Moon…» ради него, потому что после первого года обучения он должен был набить «And Back». Знаете, нет ничего, чтобы меня радовало и не смеялось надо мной. Все эти места, знакомые, вещи напоминают мне о том, какой я был счастливый и как всё потерял. Я жил в розовых очках, я думал, что жизнь – это сказка. Я был так глуп. Каждый вечер я провожу один в компании моих солёных слёз. Я будто бы и не живу. Я бросил университет, потому что для меня сейчас не лучшие годы учиться. И да, я всё ещё люблю его, но кого это волнует? Я два года ему не писал, потому что у него наверняка появилась другая жизнь. Он смелый и настойчивый, он смог перебороть себя и начал жизнь с нуля. Я не думаю, что это было просто обрывать всё, ведь он любил меня так же, как и я его. Но как говорят: «Если любишь – отпусти». Я, если честно, до сих пор не понимаю этой поговорки, но может она и права. Может, так всё и должно быть. Может, моя судьба распорядилась таким образом, чтобы я был несчастлив и потерял всё мне дорогое, а может, я просто не создан для счастья. Я не знаю, как он, я не знаю, забыл ли он меня, я не знаю ничего и не хочу знать. Потому что своим существованием я напомню про себя и разворошу незажившие раны. - Последний вопрос: как его звали? - Люк. Люк Роберт Хеммингс. Это был последний визит Майкла к психологу. Мистер Вэйн больше никогда не видел красноволосого мальчика, который никогда не улыбался. Больше никто не видел его слёз и боли. Последнее письмо, что Майкл решил оправить Люку на Фэйсбуке, было таким: «Люк, прости, что я тебя тревожу, прости, что напоминаю о себе. Но я просто хочу сказать, что всё ещё люблю тебя, что ничего не забыл. И ты был прав, что любви на расстоянии не существует, и мы не смогли доказать обратное. Прости.» Люк написал в ответ, что он тоже ничего не забыл, и что он был глуп, потому что расставание не заставит чувства угаснуть, но Майкл больше никогда не увидит его ответ. Люк прилетел к Майклу и стал его искать, но больше никто не видел Майкла, больше никто не видел этого грустного мальчика с ранами на сердце.