***
Джеймс встречает его в дверях спальни, тут же стягивая с плеч Освальда длинный махровый халат и оставляя его абсолютно обнаженным. Открытым, без привычных слоев из старомодных костюмов и лживых деловых масок. Под тяжелым, голодным взглядом глаза в глаза Освальду тут же становится жарче, но лишь слегка — слишком уж он вымотался за день. Но когда между губами Джеймса скользит яркий, влажный кончик языка, его сердце всë же пропускает удар. Не в силах сдержаться, послав к дьяволу завтрашнюю утреннюю встречу, Освальд тянется за столь желанным поцелуем. Но Гордон, едва лишь позволив любовнику слегка прикоснуться к уголку своего рта, ловко уворачивается и настойчиво подталкивает его к постели. — Сегодня только массаж, — шепчет Джим ему в ухо, заставляя Освальда пятиться назад, — Оззи… Постель оказывается прохладной и мягкой, в помещении слабо пахнет лавандой; это так расслабляет, так успокаивает… Освальду нестерпимо хочется просто лечь и нежиться, полностью доверившись рукам любовника. Опустив голову на взбитую подушку, он кладет руки вдоль тела и расслабленно прикрывает глаза. Мерцающий свет свечей, добавляя цветам теплоты, играет бликами на обнаженной бледной коже. Джим садится рядом, с левого бока, и, примериваясь, кладет правую руку на спину Освальда. Его загорелая, крупная ладонь занимает почти половину её ширины, легко закрывая собой всю лопатку и доставая кончиками пальцев до плеча. Веснушки темнеют на коже словно нечаянно рассыпанные блестки; к ним отчаянно хочется притронуться губами. Но рано. Ещë слишком рано. Слегка напрягая мышцы, Джим скользит обеими ладонями на перетружденные, застывшие плечи. Пальцы мягко и ритмично впиваются в худую плоть, массируя её и растягивая, надавливая по бокам от выступающих позвонков. Пройдясь по лопаткам, мужчина понимает, что сидит слишком неудобно. Надеясь, что его немаленький вес не доставит партнёру дискомфорта, Гордон перекидывает одну ногу через бедра Освальда и аккуратно опускается сверху. Кобблпот что-то невнятно бурчит, уткнувшись лицом в подушку, но даже не оборачивается, поэтому Джим продолжает. Руки вновь ложатся на плечи, мнут их, мягко давят, пока Освальд не опускает голову еще ниже, подставляя тонкую шею. Еë Гордон трогает осторожнее, бережнее, зарывается пальцами во влажные черные волосы, гладит кожу головы, доходит до самых висков и возвращается обратно — к шее, а потом и к плечам. Но надолго он там не задерживается. Сделав несколько поглаживающих, вдавливающих движений, он начинает неторопливо спускаться вдоль позвоночника, не оставляя без внимания ни единого дюйма кожи. Освальд уже совсем не шевелится, но Джиму всё равно кажется, будто тот льнёт под каждую его ласку, обостренно чувствует каждое прикосновение. На самом деле, Джим чертовски прав. Освальд млеет, плавая между дремотой и наслаждением от горячих рук на своей спине. Те скользят по его голой коже, сминают мышцы под ней, гладят так нежно, что накопившееся за день напряжение само сходит на нет. Освальду так хорошо, так тепло и уютно, что он даже не верит, что так на самом деле может быть; что он действительно здесь и действительно счастлив. Что значат деньги и власть, когда рядом с ним — сам Джеймс Гордон? Освальд никогда не признается об этом вслух, но на самом деле он готов отдать все богатства Готэма, если внезапно придётся выбирать между ними и Джимом. Однако надеется, что такой выбор никогда перед ним не встанет. Когда же ладони Гордона оказываются на пояснице, что-то в природе происходящего заметно меняется. В первый раз это больше похоже на слабый поток электричества, внезапно пронзивший пах и позвоночник Освальда, но сразу после удовольствие становится более равномерным и лишь понемногу нарастающим. Широкие, сильные руки Джима иногда заскальзывают на задницу, и каждой секундой его движения становятся всë более и более собственническими. Прикосновения уже не несут Освальду успокоения — от них расходится пламя, разогревающее и раззадоривающее его плоть. Тело постепенно становится горячее, а кожу покалывает, и что-то тяжелое и тугое скручивается внизу живота. Поясница начинает едва ли не ныть; ему так хочется в ней прогнуться, прижаться ближе к восседающему почти на ягодицах Джиму, чьи руки так хорошо хозяйничают по телу… — Джиим… — еле слышно стонет он имя любимого, находя кончиками пальцев его бедро, — пожалуйста… Не зная, чего на самом деле просит, Освальд получает это, когда Джим сначала плавно совершает тазом круговое движение, а потом толкается в него пахом, словно совершает фрикцию. Однако, в ответ Гордон получает только тихое мычание. И оно совершенно точно его не устраивает. «Ну же, Кобблпот… Я же знаю, ты умеешь быть громким…» Приподнявшись, мужчина спускается ниже по постели и нежно проводит ладонями от коленей вверх по ногам любовника. Удостоверившись, что тот абсолютно расслаблен, Джим уверенно раздвигает его бëдра, устраиваясь между ними и кладя их на свои, заставляя Освальда тем самым оказаться с бесстыдно, откровенно выставленым задом. Освальд позволяет такое скорее от неожиданности и чувствует сильнейшее смущение от подобной открытости. Ему хочется получить возможность свести ноги, но, при этом, он ужасно возбужден и испытывает любопытство узнать, что же будет дальше. К тому же, Освальд на самом деле всецело доверяет Джиму. Тот никогда не сделает ничего, что ему не понравится. В постели точно. — Тебе удобно? — заботливо спрашивает Гордон, при этом по-хозяйски любуясь изгибами тела Освальда, его тонкой, бледной, местами розоватой кожей, покрывшейся мурашками от пристального взгляда и слабых отголосков горячего дыхания. — Все хорошо? Освальд коротко кивает и нетерпеливо закусывает губу — в голове один туман, и поэтому до него не сразу доходит, что из такого положения Джим может и не увидеть его жеста. — Угу, — всë, на что хватает разморенного и до крайности возбужденного Освальда. Получив устное согласие продолжать, Гордон решает особо не церемониться, и, любовно огладив правой ладонью отставленные ягодицы, с небольшого замаха, но резко и ощутимо бьет. От неожиданности Освальд давится воздухом, как водой, а тут же покрасневшую кожу начинает печь. — Джим, что ты… — пытается обернуться он, однако Джим не позволяет ему это сделать — вздергивая за таз, заставляя ещë сильнее выгнуться и сразу же кусая кожу под ягодицей. Из горла Освальда вырывается громкий, беспомощный скулëж. Желая закрепить эффект, Гордон жадно сжимает ладонями ягодицы и разводит их в стороны, чтобы уже спустя мгновение опустить между ними широкий и мокрый язык. — Боже, — неверяще хрипит Освальд в подушку, елозя коленями по простыне в бессознательной и тщетной попытке отстраниться. Джим держит его крепко и лижет сильно, по-собачьи, так требовательно и уверенно, что в конце-концов ноги Освальда слабеют и просто разъезжаются в стороны. Он привык чувствовать там пальцы, член Джима, но язык… Это выходит за рамки, является чем-то настолько интимным, что ничего более личного Освальд просто не способен себе вообразить. Тонкие, худые пальцы судорожно сжимают простыню, будто силясь еë порвать, Освальд лежит щекой на подушке, его глаза закрыты, а рот широко раскрыт. Подобно выброшенной на берег рыбе, он сдавленно хватает воздух, но тот застревает где-то в горле, так и не доходя до легких. — Джи-им, — жалостливо хнычет Освальд, сам не понимая, чего хочет больше — чтобы эта сладкая пытка закончилась, или чтобы не прекращалась никогда. Ладони Гордона мнут его ягодицы, язык сменяется губами, а затем снова возвращается, но уже иначе — вдруг становясь юрким и твердым, ввиваясь внутрь, раздвигая расслабленное колечко мышц. — А-ах! — вдруг раздаëтся звонкое, откровенное. Громкое. Освальд чувствует, насколько там всë влажно от слюны, чувствует словно стальные руки, чувствует горячее дыхание и поцелуи, и всë это так остро, так безумно, что просто стирает последние грани смущения. Из последних сил он выгибается сильнее, почти до боли в пояснице, требуя большего, требуя не прекращать. И Джим слушается: облизав собственные пальцы, он вводит внутрь сразу два — они проскальзывают легко, Освальд чувствует лишь легкое, приятное растяжение — и сгибает их, давит подушечками на мягкий бугорок, не прекращая целовать натянутую вокруг входа кожу. — Блять! — вскрикивает Освальд, дергаясь и ударяя кулаками по постели от бессилия перед переизбытком ощущений. Судорога пронзает его тело, пальцы ног поджимаются, а на губах чувствуется вкус металла. Свободная ладонь Гордона вдруг исчезает с бëдер и ложится на член Освальда, легонько сжимая ствол, поглаживая головку большим пальцем. Больше нет поддержки, теперь Освальд должен держаться в таком положении сам, и это совсем не просто, учитывая двойную стимуляцию самых чувствительных точек его тела. Он стонет, придерживает ослабшими руками свои бëдра и стонет так громко, как не стонал никогда, потому что ему запредельно хорошо, будто бы он больше не человек, а комок оголенных нервов, по которым запускают импульсы снова и снова, без остановки. И делает это с ним Джим. Пальцы Джима внутри и снаружи, Джим окутывает его, сосредоточен только на нëм, смотрит только на него. Джим… Оргазм обрушивается яркой вспышкой сверхновой. — О, Господи! — захлебывается стоном Освальд, его рот открыт, а из горла рвется хрип. Вскрикивая задушенно и жадно, он не может полностью осознать происходящее почти до самого конца — так сильно и резко это происходит. Мышцы, плотно обтягиваюшие пальцы Джима, пульсируют. Освальд выплескивается на простыню. Когда последняя волна сходит на нет, Освальд прячет лицо в подушку и беспомощно всхлипывает. Всë его тело слишком чувствительно, он дрожит. А ещë у него мокрые щеки. Джим осторожно выводит из него пальцы, и это не очень приятно, но Освальд уже не обращает внимания и просто ложится на бок. Матрац гнется, он чувствует движение по кровати, и вскоре мужчина ложится рядом с ним. Освальд обессилен, и всë, на что его хватает, это открыть глаза. От слез границы силуэтов немного плывут, но это не мешает ему увидеть профиль Джима. Тот дышит открытым ртом, его глаза закрыты, а голова немного откинута назад. Освальд опускается взглядом ниже и видит, что ноги Гордона немного согнуты и раздвинуты, пижамные брюки висят на щиколотках, а ладонь его резко и грубо движется по налитому члену. Вновь посмотрев на лицо Джима, он успевает застать момент, когда тот кончает.Часть 1
22 ноября 2015 г. в 15:06
В постели Освальд всегда был очень тихим. Он не был слишком скромным или зажатым, со временем совсем перестав стесняться своего слишком, по его же мнению, худого и бледного тела; Освальд оказался отзывчивым и податливым любовником, его глаза загорались огнем от первых же прикосновений, хотя сам он редко подходил к Джиму первым. Если Освальду всё же очень хотелось чего-то прямо здесь и сейчас, он предпочитал провоцировать, дразнить или попросту всячески раздражать Гордона, точно зная, что стоит вызвать в нём яркий эмоциональный всплеск — хоть страсть, хоть ярость — и уже через какие-то пару мгновений он будет разложен на ближайшей подходящей поверхности.
Джеймс же, как и предполагал Освальд, оказался партнером очень несдержанным и заботливым одновременно. Он мог нечаянно наставить синяков, слишком сильно сжимая руками бёдра или талию любовника, но всегда следил, чтобы больной ноге Освальда было удобно, а непосредственно секс никогда не приносил тому дискомфорта.
Конечно, они совпадали не во всём. Освальд не любил заниматься любовью при свете, но любил делать это вне дома; Джим же хотел видеть всё, что он делает со своим партнёром, но не хотел, чтобы это случайно увидел кто-то посторонний. Джим предпочитал, чтобы секс, даже спустя полгода совместной жизни, оставался регулярным и едва ли не каждодневным, в то время как Освальд хотел больше спонтанности и зачастую слишком уставал, возвращаясь домой. Гордон, разумеется, уставал не меньше, но хороший секс скорее заряжал его энергией, чем выматывал, как Освальда.
Но было кое-что, что Джиму не нравилось больше всего. Не то чтобы это ему слишком мешало, но раздражало точно каждый раз, когда у них происходила интимная близость. Он много раз пытался изменить положение дел, искал новые способы доставлять Освальду удовольствие, но так ничего и не добился.
Дело в том, что, как уже было сказано выше, в постели Освальд был действительно очень тихим. Все звуки, которые он издавал — нечаянные стоны и вздохи — были недостаточно громкими, чтобы поддерживать самомнение Джима о себе как о хорошем любовнике на должном уровне. И ладно, если бы в жизни Освальд тоже всегда был тих, тогда бы Гордон смог это понять и принять; но ведь в остальное время Освальд мог и кричать, и просто громко говорить. При необходимости для него не было проблемой повысить тон, Джим не раз был свидетелем этого. А значит, и во время секса Освальд тоже мог стать громким. Просто нужно было его заставить.
Гордон предпочитал не задумываться, что именно навело его на мысль о том, что он ещё никогда не уделял достаточное внимание спине своего любовника. Достаточно было того, что эта идея пришла ему во время просмотра фотографий с места убийства. Впрочем, вспомнив, как бурно реагировал Освальд, когда он брал его сзади, несдержанно, до синяков кусая веснушчатые плечи, Джим решил, что, возможно, на этот раз его соловей всё же запоёт.
Сначала Джим решил зайти за каким-нибудь специальным маслом для массажа, но потом передумал — вряд ли его производители задумывались над тем, чтобы их продукт был приятен на вкус. Поэтому мужчина сразу пошел домой, остановив свой выбор на нескольких ароматических свечах, которые он как-то видел на верхней полке в ванной комнате. Их должно было хватить, чтобы создать в спальне подходящую атмосферу.
Зарплата комиссара полиции и очень относительно законный заработок Освальда с так называемого «ресторанного бизнеса» позволяли им снимать вдвоем неплохую квартиру в самом центре Готэма. Правда Джиму не нравилось, сколько времени занимает подъем на семнадцатый этаж, даже если тот происходил в скоростном лифте повышенной комфортабельности. Зато на такой высоте не было видно всей грязи, которой были заполнены улицы этого прогнившего города, что во многом помогало Гордону оставлять все свои рабочие проблемы и конфликты за порогом их общего с Освальдом жилища. Внутри него они переставали быть главами всех законников и преступников Готэма и становились просто обычной парой, готовящей вместе завтраки и спорящей о том, какой фильм им посмотреть в следующие выходные.
Ароматические свечи нашлись именно там, где и предполагал Джим. Их было всего три, и на упаковках каждой было написано «запах лаванды». Решив проверить, так ли это на самом деле, мужчина открыл коробочку и понюхал. Пахло странно, и он не был уверен, что это действительно запах лаванды, но Освальду, который и покупал эти свечи, было лучше знать. В отличие от Гордона, тот хорошо разбирался во всяких изысканных вещах, время от времени принося в квартиру то огромные импрессионистские картины каких-то знаменитых художников, одна из которых заняла свое место прямо над кроватью, то «незаметно» добавляя в шкаф между костюмов Гордона новые, ещë более дорогие.
Подготовив спальню (свежее постельное белье, приглушенный свет от расставленных в разных частях комнаты свечей), Джим отправился в душ. Стоя под потоками горячей воды, он постарался прогнать усталость и настроиться на то, чем собирался сегодня заняться. Он не хотел думать ни о чем, кроме своего партнёра и того, как доставить ему максимум удовольствия. Никаких преступлений, никаких подстав и интриг. Только он и Освальд.
Только он и Освальд.
Едва успев обтереться полотенцем и слегка подсушить волосы, Джим услышал шум из коридора. Кое-как натянув легкие пижамные штаны, он вышел на встречу Освальду.
— Привет, — улыбнулся Гордон, небрежно опираясь плечом о косяк двери.
— Здравствуй, Джим, — устало поздоровался тот, ставя свой зонтик-трость в зонтницу и как-то настороженно-заинтересованно посматривая на тазовые косточки над сползшими штанами Джима. — Прости, я сегодня задержался, пришлось ужинать с одним… деловым партнёром. Я надеюсь, ты не ждал меня и уже поел?
— Ага, — не моргнув, соврал тот, — не волнуйся.
Мельком поцеловав Гордона, Освальд торопливо прохромал мимо него в ванную, чтобы вымыть руки. Джим последовал за ним, своей грацией и взглядом напоминая хищного, вышедшего на охоту зверя.
— Устал сегодня? — томно спросил он, подходя к Освальду сзади и обнимая его за талию. Ткань дорогого костюма неприятно липла к ещё влажной коже мужчины.
— Очень, — посмотрел на него из-за плеча Освальд, смывая пену с рук. — Ты не против, если мы сегодня просто ляжем спать?
— Если ты так хочешь… — на словах согласился Джим, стараясь не показывать своих истинных намерений. — Но только если ты позволишь сделать тебе массаж.
Интуиция говорила Освальду, что дело здесь не чисто — особое подозрение вызвали зажженные ароматические свечи — но он всё же надеялся на то, что уснёт во время массажа и Джим великодушно не станет его будить. Полчаса назад, направляясь домой, Освальд планировал принять ванну, но, добравшись, осознал, что скорее всего уснёт прямо в ней, и тогда Гордону придётся нести его в кровать на руках. Такое уже происходило несколько раз, и обычно заканчивалось долгим, тягучим и выматывающим сексом, поэтому сегодня он решил ограничиться быстрым принятием душа.