День (Не)зависимости

Россыпью драгоценных искр – сапфировых, золотых, рубиновых, изумрудных – отмечала Америка День Независимости и Дин – день, когда он стал зависим. Четвёртого июля девяносто седьмого года Винчестер впервые почувствовал, что всё не так, как должно быть. И в тот же самый день несколько лет спустя, глядя на лицо Сэма в отблесках праздничных огней, Дин уже мог беспокоиться только об одном – это длится уже слишком долго. Всё было именно так. Всполохи петард, свет фар Импалы, купол звёздного неба над головой, и вся его жизнь могла пойти кувырком только оттого, что он ведёт себя как придурок эти двадцать четыре часа, но Дин просто стоял и смотрел на младшего брата. Если перед смертью перед глазами проносится вся жизнь, то у него сейчас в голове прокручивался весь этот день. И, положим, первых часов восемь он как придурок себя не вёл. Он спал. Пожалуй, это были его самые удачные часы за весь этот чёртов день. А вот потом уже начала твориться всякая хрень. Сэм с утра был встрепанный – боже, эта его стрижка делает его похожим на мальчишку, – и приводить себя в порядок не особо спешил. И то ли это так на Дина действовало, то ли духота в номере, в котором они забыли открыть на ночь окно, то ли это всё четвёртое июля, но Дин поднялся с кровати резко, и, ни слова брату не сказав, ушёл в ванную и заперся там. Холодная вода лизнула разгорячённую кожу сперва почти на грани приятного, а потом осыпала мурашками до самых корней волос. Он закрывал глаза, вспоминал, что и как делал с последней подружкой и ставил на это место Сэма: растрёпанного после сна, облившегося водой по самые плечи, как он любит «случайно» делать во время утреннего умывания, и, чёрт, ещё немного сонного. Его можно будет неожиданно припереть к стенке, слизнуть случайную каплю на шее и кончиком языка провести за ухо, огрубевшими руками изучить каждый запретный и не очень сантиметр тела, заставляя Сэма изгибаться и поскуливать, когда кольцо большого и указательного пальцев замедляется. И потом можно заставить его... Почему заставить? — Какого хрена, это моя голова и мои фантазии, почему даже там он не может меня хотеть? — тихо, чтобы через дверь уж точно не было слышно, но возмущенно поинтересовался укутанный в полотенце Дин у своего отражения. Отражение недоумевало точно так же, поэтому Винчестер оставил его подумать над этим вопросом и вышел из ванной, только для того, чтобы вернуться туда в джинсах и крутиться вокруг зеркала, оглядывая пресс. — Я красивый, — почти по-глупому обижено пробормотал он, но уже в следующую секунду эмоции на его лице сменились, потому что он не смел лгать себе, что проблема состоит в недостатке привлекательности. Это всё, о чём он так часто думает, выражается одним простым словом, которое красной лампочкой загорается в голове. «Неправильно». — Дин, ты чего? — В дверном проёме показался Сэм и кинул в лицо брату его футболку. — Ты какой-то странный сегодня. Младший вышел из номера, прихватив с собой их сумки, а Дин натянул чёрную футболку, бурча что-то неразборчивое про растрепанные волосы и странности. Скоро он уже сидел на переднем пассажирском сидении, вытесненный из-за руля уговорами Сэма, и ещё несколько часов всё было, в целом, нормально. Только Дина за случайными пятнами разговоров в общем течении времени то и дело пробивало на всякие пошлые шутки, причём такие, что самого после этого неизменно посещала мысль «да что я несу». Ближе к одиннадцати он снова начал пороть что-то не то, настолько не то, что успел почувствовать острую необходимость заткнуться даже прежде, чем договорил. Но поскольку просто замолчать на полуслове было бы совсем странно, Дин выдал: — Я есть хочу. Это, в принципе, была правда, потому что с утра у него в желудке оказался только несчастный шоколадный батончик граммов от силы в пятьдесят весом, а между тем, дело уже потихоньку начинало подходить к обеду. Сэм на его слова отреагировал моментально, свернув на заправку. — Да ты просто хочешь поскорее за руль сесть, — пробормотал он, скрипнув ручником – по их уговору Дин должен вести после обеда. — Может и так, Сэмми, — усмехнулся Винчестер-старший и, хлопнув брата по коленке, вышел из машины. А потом до него дошло, что он, блядь, сделал. Спокойно об этом и подумать было нельзя, но Дин продолжал сохранять невозмутимое выражение лица, типа всё нормально, всё так и должно быть, и вроде сумел невербально внушить это Сэму. Но тогда впервые за этот день Винчестеру пришло в голову, что он придурок. Придурок-придурок-придурок. Придурок. — Сучка, — ответил Сэм, видимо, потому, что старший в последний раз всё-таки сказал слово вслух. — Только это сейчас к чему? Дин нормального ответа так и не дал и прошествовал в магазинчик при заправке, чтобы затариться там водой, содовой, осточертевшими шоколадными батончиками, чипсами, а кроме того – пирогом с абрикосовым джемом. Распрощавшись со своими последними десятью долларами, он вышел на улицу. Около Импалы, прислонившись к дверце, стоял Сэм, обнимающий свой пакет и как-то очень по-детски улыбающийся; он обнажал белые зубы, будто специально привлекая внимание ямочкой на щеке. Глядя на него сейчас, никто бы точно не сказал, сколько этому парню на самом деле лет. И Дин не упустил возможности растрепать Сэму волосы. Хотя гораздо правильнее было бы отругать того за бездумное растрачивание денег, которых и без того мало – у Дина были догадки, что там у Сэма припрятано в пакете. Только вот где он это всё достал... — Эй, — возмутился Сэм, старательно уворачиваясь от руки старшего брата, — а я в соседнем отделе купил бенгальские огни и фейерверки. Как и собирался. Нет, твои ворчания по поводу денег меня не остановили. Четвёртое июля всё-таки. — Откуда на заправке всё это? — недоумевал тем временем Дин, заглянувший в пакет. — Дальнобойщики тоже хотят немного праздника, — пожал плечами Сэм, всё ещё излучая детское веселье, а потом вдруг улыбаться резко перестал. — Мне ещё пытались продать свечи на Хэллоуин. Со скидкой. — И чего же не купил, — поднял бровь Дин, — денег не хватило? — Нет. — Сэм вздохнул, наконец расслабился и тут-то его настигла рука старшего Винчестера, превратив какой-никакой порядок на голове младшего в не пойми что. — Я просто не люблю Хэллоуин. Тут Дин снова поступил не самым лучшим образом, правда, в этот раз Сэм об этом никак узнать не мог и вообще ничего не заметил, потому что полностью погрузился в мысли о Джессике; не совсем понятным Дину образом, но разговоры о Хэллоуине почему-то всегда ему о ней напоминали. А вот самому старшему Винчестеру День Независимости напоминал о Сэме каждую чертову секунду с самого утра до последних отцветших искр праздничного фейерверка. Даже если брата не было рядом. — Вадно, поэхали, — скомандовал Дин, выбрасывая давно опустевшую, скомканную упаковку из-под чипсов: во рту у него все ещё была половина батончика. Оба сели в Импалу – Сэм попутно ворчал, что лучше уж было доехать хоть до какой-нибудь забегаловки, а не наедаться чипсами и шоколадом. Сам он к этому ко всему пока не притронулся, сказал, что не голоден; он проснулся с утра раньше Дина, и, наверно, успел нормально позавтракать. Травой там всякой, салатиком. Или чем он там питается вообще. Винчестер-младший всё-таки решился опробовать газировку, и потому, пощёлкав по банке сверху, потянул вверх колечко открывашки, а потом начал пить маленькими глотками, часто отрываясь. — Ты бы это, не пил на ходу, — посоветовал Дин, который, как казалось, ни на секунду не отрывал взгляда от абсолютно пустого шоссе и видел Сэма только боковым зрением, — мало ли... Как в воду глядел – совершенно внезапно, прямо посреди дороги машину тряхнуло, и практически сразу после этого она заглохла и остановилась. — Вот чёрт, — пробормотал Сэм, у которого шея и ворот теперь были липкими от газировки. — Есть чем вытереться? — А? — Дин глянул на шею младшего брата, и воображение тотчас услужливо обрисовало те же картинки, что появлялись у него в голове во время утреннего душа. Именно поэтому старший Винчестер мгновенно отвёл взгляд. — Нет, нет ничего... Он быстро включил аварийку и почти выскочил из машины, опасаясь, что внезапно покраснеет и никак не сможет это объяснить; Сэм бы вряд ли спросил, если бы такое действительно случилось, да и краснел Дин чрезвычайно редко, но продолжать сидеть на своём месте было настолько неловко, что он предпочёл не задерживаться в салоне ни на секунду. Удостоверившись, что несмотря на то, что они наехали на внушительный камень, непонятно откуда взявшийся посреди белёсой от яркого солнечного света ленты шоссе, с колёсами всё в порядке, Дин начал исследование подкапотного пространства на предмет каких-либо поломок. Сэм до этого дела не допускался ни в коем случае. Винчестера-старшего его занятие отвлекало от фантазий о младшем брате, вернее, так оно и было до тех пор, пока тот не начинал крутиться вокруг. И вот, в итоге Сэм сидел на солнышке прямо в траве, начинающейся почти сразу на обочине, жевал пирог и просто смотрел, щурясь на солнце, как старший брат сосредоточенно ковырялся во внутренностях Импалы, прикусив губу. Он сконцентрирован и может не думать ни о чём, пока это продолжается... Только вот, кажется, и всё. Дин захлопнул капот и оглянулся на наслаждающегося жизнью Сэма. — Эй, Сэм, я тут, значит, работаю, а ты лопаешь мой пирог? — Присоединяйся, — весело предложил Сэм с набитым ртом, а Дин разочарованно посмотрел на свои руки, все в машинном масле. И ведь даже тряпки никакой нет. Одежду пачкать не хочется... — У тебя нет ничего руки вытереть? — поинтересовался Винчестер-старший, припоминая, что брат чем-то всё-таки вытирал газировку с шеи, а развернувшись, Дин обнаружил, что младший уже подошёл к нему со спины. — Не помню, куда её кинул. Да давай я тебя сам покормлю! — Сэм неожиданно беспечно улыбался, отламывая кусочек и поднося к Диновым губам. Это было странно, правда странно, но вязалось с мальчишеской улыбкой младшего брата. На первом куске всё получилось так забавно-естественно, Сэм всё ещё глупо ухмылялся, Дин жевал, зачем-то отняв руки от тела, как пингвин ласты. Во второй раз это всё и вовсе казалось абсолютно нормальной, пусть и чересчур умилительной для двух бывалых охотников картиной. И только на третий раз произошло то, чего быть не должно было. Старший быстро проглотил кусочек ещё меньший, чем в предыдущие разы, а потом поймал губами кончики указательного и среднего пальцев Сэма – тот ещё не успел убрать руку. В первые секунды младший Винчестер улыбался по инерции, а потом брови сами собой поползли вверх: брат не разжимал губ, а кончик горячего языка мягко очертил кончик каждого пальца. Потом Дин, повинуясь образам в своей голове, прикусил пальцы Сэма, утянул чуть глубже себе в рот, зажал губами. Младший был в недоумении, и даже не от того, что происходило. Дин смотрел глаза в глаза стеклянным взглядом, и в зелени светилось что-то непривычно нежное, пусть и неосознанное. Старший брат протянул свою ладонь к его шее, и вот тут Сэма будто током прошибло – он отскочил, успев зачем-то ударить Дина по руке. — Так и надо, — со всей бессмысленностью согласился с его действиями Дин, смотря всё так же, но Винчестеру-младшему на секунду показалось, что он побледнел. — Дин, поехали. Импала сорвалась с места и поехала куда-то далеко-далеко, а старший Винчестер всё ещё прокручивал в голове то, что только что сделал. И так и напрашивался вопрос «какого хрена». На него повлияло сразу всё, наверное – и солнце, и четвёртое июля, и пальцы, чёрт, пальцы-пальцы-пальцы Сэма побывали у него во рту. Это грозило перерасти в фетиш. Ни с того ни с сего, именно сейчас Дину стало от себя противно, и в то же время разлилось по телу неприятное чувство того, что ну не будет такого, чтобы младший брат, угождая его нездоровым прихотям... И тотчас Дин понял, почему ни разу в его фантазиях не было ничего до конца добровольного. Слишком мало реализма. И хоть фанатом всяких принуждений он не был, написать свою сказочку со счастливым концом в собственной голове ему никаким образом не представлялось возможным, он просто не мог, и всё. Невольно вспомнились достэнфордские времена. У Дина вся жизнь теперь делилась на до и после, а что было «между» он помнил смутно, и всё произошедшее слилось в единую линию охоты, изредка только всплывали в памяти некоторые примечательные моменты, и тот самый случай, когда какой-то асоциальный элемент с трёхнедельной щетиной пытался зачем-то украсть подаренный Сэмом амулет. Винчестеру-старшему было не понятно, зачем, ведь особой материальной ценности безделушка не представляла, но разбивая асоциальному элементу нос, он как-то не сильно этим озадачился. Амулет был всем, оставшимся от Сэма за пределами июльских фейерверков, до которых в день этой неудавшейся кражи было ещё очень и очень долго. Так вот, в достэнфордские времена всё это было куда хуже. Дин тогда и сформулировать нормально не мог, чего хочет, и от этого постепенно сходил с ума, по чуть-чуть сползая в бездну какого-то абсолютно беспросветного существования. Время без Сэма ознаменовалось ещё и тем, что он наконец признал, что есть, и вполне осознанно доламывал себя мыслями о том, что всё, что происходит, он заслужил, и так оно даже лучше. Сэму-лучше-без-Дина. Фраза перекатывалась в голове, подпрыгивая каждым словом, и продолжалось это до тех пор, пока Винчестер-старший не решил поиграть в эгоиста. Сейчас он успокаивал себя мыслью о том, что сорваться с места брату пришлось бы в любом случае, Желтоглазый об этом позаботился бы. И к тому же, им было хорошо вместе. Пока он не стал самозабвенно творить херню. Странно даже, что Сэм совсем никак на это не отреагировал, потому что было понятно, что Дин ведёт себя как минимум странно; когда-то давно за такое старший Винчестер на полном серьёзе просил ему врезать. Безвозмездно. А Сэм сейчас как будто не обратил никакого внимания. На какую-то секунду Дина прошил то ли ужас, то ли стыд, – а если брат всё знает? — Дин. — Младший брат, наконец, отвернулся от окна и обратил взгляд каре-зелёных глаз на старшего, — может хоть что-то скажешь? А, нет, вот оно. Дин попытался состроить невинный вид, как будто он и в самом деле не понимает, что должен сказать и к чему вообще начался этот разговор, а ещё ему восемь лет и он любит собирать ромашки на лугу. «А что, было бы неплохо. И никаких проблем», — вздохнул, ловя себя на мысли. — Насчёт чего? — он поднял брови и с неудовольствием перехватил взглядом руку брата, крутанувшую ручку радиоприёмника, делая музыку потише. Такой ненавязчивый сигнал к тому, что беседа будет основательная. — Насчёт того, что с тобой сегодня! — Сэм нервничал и, наверное, злился, потому что брат продолжал упорно изображать, что не происходит ровным счётом ничего стоящего внимания. — Что ты делаешь, ты ведь, ты, ты... — Он отчаянно жестикулировал, пытаясь подобрать подходящее слово, связывающее воедино всё, что понатворил брат за весь сегодняшний день, — не знаю, что ты там удумал, но ты же флиртуешь со мной. Не знаю, может быть это ты так шутишь, пытаясь меня отвлечь от смерти Джессики, но нет, не смешно ни капли. — У тебя на пальцах джем был, — пробормотал Дин, отчётливо понимая, что это его не спасёт. — Я люблю джем. — Угу. — Сэм, нахмурившись, отвернулся, и старший Винчестер даже не мог сейчас сказать, так хуже или лучше. В принципе, никаких скандалов с разоблачением не было, – но брат наверняка не мог и представить ничего, похожего на его настоящие желания. И потом Винчестеры ещё очень долго совсем не разговаривали, в молчании доехали до цели своей поездки и, снимая номер, перебросились парой фраз разве что с персоналом мотеля, но только не друг с другом. Это не было чем-то особенно тягостным, потому что никто друг друга не сверлил тяжелым взглядом и не игнорировал нарочно, но какая-то мерзкая недосказанность повисла над Дином, и он чувствовал, что рано или поздно придётся с этим разбираться. Уж лучше поздно, считал он. Но время неумолимо катилось к ночи, высчитывая Винчестеру часы до решающего финала на исходе дня. Когда на улице стемнело, Сэм не в пример брату весело объявил, что пора ехать, опробовать его недавние покупки. Он решил, что поднятая им же самим тема себя исчерпала, что это была просто шутка – очень неудачная, но такие часто мелькали в репертуаре Дина, всегда не слишком внимательно размышляющего на тему чужих чувств, и об этом можно просто забыть. Брата не перекроить, да и, честно говоря, совсем не хочется. Дин, услышав Сэмов тон, решил, что всё обошлось, и главное теперь – не наделать больше глупостей. И вот сейчас, спустя весь этот длинный день, они стояли на лысом пятне поляны, которая выела свой круг у леса, что подступает к ответвляющейся от шоссе дорожке. Колеса Импалы почти на сантиметр утонули в мелком щебне, на её зеркально-чёрном крыле играли блики бенгальских огней, а Сэм радовался так же, как и в далёком девяносто седьмом. У него никому не суметь отнять праздник. Счастье – оно жило где-то внутри него и никогда не покидало, только изредка вспыхивая искрами детской улыбки. Вот как сейчас. Салют громом раскатывался по глубоко чёрному небу, и Сэм зигзагами мерил всю поляну, задирал голову кверху и каким-то странным жестом взъерошивал свои же волосы. И снова он растрепанный-растрёпанный. Как ребёнку, ему мало праздника, он попытался достать ещё бенгальских огней и как-то умудрился порезаться жёсткой упаковкой. Палочки незажженных, не оправдавших своё звание огней и несчастная рваная упаковка упали на гравий. Сэм присел на угол капота. Здесь сложилось всё: растрепанные волосы, улыбка с ямочками на щеках, те самые россыпи цветных искр в воздухе и то, как Сэм слизнул с большого пальца выступившую капельку крови. Прокрутив в голове и моментально забыв все события и мысли сегодняшнего дня, в диковинном танце на несколько шагов по шуршащему гравию Дин вплотную подошёл к Сэму. Одной рукой он провел по обтянутому джинсой бедру до сгиба колена и потянул вверх, будто приглашая обхватить его ногами, а вторая рука сама собой полезла ощутить пальцами кожу спины под двумя слоями одежды. Дин целовал, и, целуя, напирал так, как будто собирался уложить Сэма прямо здесь, на капоте, и сделать всё, что заблагорассудится. На последнем выдохе этого дня, осуществляемом расцветшим цветком фейерверка, с удивлением Дин почувствовал ладони на своих лопатках и шее. Все звёзды салюта осыпались. Только фары Импалы и почти по-настоящему сверкающие искры в глазах Сэма, которыми, Дин откуда-то знал, можно отметить с сотню зрелищных Дней (Не)зависимости.