c b home home

Огромный жвачный пузырь лопается с тихим хлопком. Розовые ошметки химической дряни на носу и подбородке и я стараюсь внимательней следить за дорогой, а не пялиться на то, как Сехун убирает тонкие кусочки сладкой резинки языком со своих губ. Сильнее сжимаю пальцами руль, чувствуя, как ладони становятся влажными. Устраиваюсь удобней на жестком сидении, распрямляя плечи. Дорога длинная и боль в спине не самая лучшая подруга в таком случае. Сехун хмурит густые брови, недовольно кривит рот, когда пузырь получается слишком маленьким или сдувается раньше, чем достигнет 'нужного' размера. Мне кажется, что он милый. Сехун утверждает, что он странный. Вечер субботы. Трасса на выезде из столицы и предстоящая долгая поездка домой. Вытянув руку параллельно дороге и сжав ладонь в кулак с поднятым вверх большим пальцем, он стоял под знаком 'Вы покидаете Сеул' и пытался поймать попутку, которая, довезет его до города, что на юге страны, да еще и бесплатно. Из вещей у него с собой был рюкзак и небольшой чемодан на колесиках, с необорванной этикеткой Инчхонского аэропорта на ручке. Он сказал: — Спасибо, — смотря мне прямо в глаза. Хлопнула дверца. Поправил пропитавшиеся дорожной пылью волосы, от которых все равно пахло соленой морской водой. Улыбнулся, застегивая ремень безопасности, вытягивая длинные ноги на столько, на сколько позволяло пассажирское место. Он сказал: — Сехун, можно просто Се.- и мне кажется, что это судьба.- Я простоял на этой чертовой дороге почти весь день и ни одна задница не остановилась, чтобы мне помочь. Я заметил его совершенно случайно; яркие апельсиновые вставки на его темно-синей олимпийке, в свете заходящего солнца были еще ярче, цепким манком притягивая взгляд к тощей фигуре Сехуна. Белая хлопковая футболка, короткие шорты из того же комплекта, что и его тонкая курточка, белые высокие носки до середины голени. — Чонин, — и я чертовски рад, что его никто не подобрал до меня. Если бы мне было за сорок, и моя фамилия была не Ким, а Харви, целым и невредимым Сехун бы домой не доехал. И плевать, что тот герой был по малолетним девочкам, а Се, мало того, что одного со мной пола, так еще и совершеннолетний. К счастью для парня, я не педофил из книжки. Не маньяк, не псих, а самый обычный офисный рабочий, который постоянно колесит по стране и для которого дорога стала самым родным домом. Гораздо роднее, чем несколько соединенных между собой бетонных коробок, с совмещенным санузлом и кухней, где из окон вы можете узреть прекрасную панораму города с видом на море. Какой смысл в этом всем, если там кроме пыли и тишины меня все равно никто не ждет? Смеюсь. — Что, прогулял все деньги и не смог вернуться домой? Молодость — она такая. — Если бы. Приезжал поступать, но провалился. Хорошо, что я был к этому готов, — улыбается. У меня нет проблем с одиночеством, и я привык быть совершенно один. — Серьезно? Вау, да ты крут. Воскресных вечеров за ужином с родителями и семьей сестры мне хватает вполне. — Не всем же быть Наполеонами, просто не все это осознают и принимают как должное. Было нелегко осознавать свою 'тупость', но у меня получилось. Правда, теперь мне нужно решать, что делать дальше, а я совсем не хочу. — Думать? — спрашиваю. Когда ты все время в разъездах, поддерживать нормальные отношения с близкими становится слишком тяжело. Я пробовал. — Жить. Удивленно смотрю на него. — Когда ты все время находишься в фантазиях — реальность кажется скучной и пресной, — говорит Сехун, — я так привык находиться в этих эфемерных лабиринтах своих мыслей, что в какой-то момент просто потерялся. Утонул и не смог всплыть на поверхность. Он говорит: — Я мечтал стать последней надеждой человечества или искрой, которая сможет разжечь пламя, но это все возможно лишь в моей голове. В реальности же все совсем не так. Знаю. — Кажется, ты слишком много ждешь от жизни и тебе это мешает, — смотрю ему в глаза. — Ага, есть такое, — кивает.- Иногда мне кажется, что я родился не в то время и не в том месте, а все, что происходит со мной — нереально и скоро, подожди еще чуть-чуть, и я проснусь от этого дикого сна и пойду заниматься повседневными делами: варить зелье или уничтожать зомби. Это глупо, но когда ты все время в движении — для любви места совсем не остается. Потому что рано или поздно кому-то одному такое положение дел надоест. — Когда ты остаешься наедине с самим собой слишком долго, шансы, что ты свихнешься и тебе оторвет башню, увеличиваются до максимума. Это глупо, но, кажется, еще какая-то часть меня надеется на хороший исход. — И что с этим делать? Возможно, еще не поздно что-то предпринять и изменить и второй Я это знает и продолжает свою борьбу. Мысль о том, что я устал, по капле точит камень и грозит вот-вот захлестнуть сознание, заполняя и подчиняя себе все. — Не знаю. Посмотрим, — пожимает плечами.- Единственное, что я хочу сейчас — это выпить чая и поехать домой-домой. Как знакомо. — Домой-домой? Почему так? Пожимает плечами: — Потому что есть дом, в котором ты живешь: ешь, спишь, ходишь в туалет. Просто существуешь. А есть дом-дом — то место где ты кому-то нужен и кто-то нужен тебе. Ну, или тебе просто комфортно и не важно — один ты или вас там целая толпа до десятого колена. Каждому свое. — Так значит, у тебя есть такое место? — в горле откуда-то — комок и сказанное звучит до безобразия жалобно. Сехун поворачивает голову и удивленно смотрит на меня, внимательней разглядывая мое лицо. Легкий мазок по скулам, лбу и щекам; он гладит линию носа, едва прикасаясь к кончику, трогает впадинку над губой и несильно надавливает на подбородок, ведя дальше, по линии челюсти, легонько царапаясь об отросшую щетину. Я чувствую его задержавшийся взгляд на моих губах и в голове, назойливо щекоча подкорку, разгорается сильное, скорее рефлекторное, желание облизать их языком. Провести розовым кончиком от одного уголка до другого, что бы посмотреть, что будет тогда. Но ничего не происходит. Сехун отводит взгляд и прячет неловкую улыбку за рукавом куртки. — Прости. Наверное, странно такое слышать от взрослого, да еще и незнакомого мужчины. — Нет. Все нормально. В смысле, со мной такое в первый раз, но не переживай. Мы смотрим друг на друга исподтишка, словно малые дети, и я слышу, как по крыше начинает барабанить дождь. Капли стекают по лобовому стеклу и приходится включить дворники, чтобы дорогу, освещенную желтым светом фар, возможно было разглядеть. Сехун тихонько сидит на пассажирском сидении и потирает живот в районе желудка, а я вспоминаю о том, что он, без малого, простоял на дороге целый день и, наверняка, голодный. По бокам мелькают дорожные знаки и указатели и где-то вдалеке, за дождевой завесой, я вижу огни заправки. Мы отъехали достаточно далеко от столицы, а до ближайшего населенного пункта еще далеко, а, значит, кроме полного бака бензина можно будет заправить еще и желудки. — Мне нравится дорога, — тихо произносит Сехун, словно это откровение и он сейчас на исповеди.- Не то, что бы я часто путешествовал, но мне нравится вот так вот просто ехать на машине куда-то, неважно куда. — В этом есть что-то мистическое и волшебное, не находишь? — От самолета и поезда совсем не те ощущения. Первое просто не вызывает никаких эмоций, а поезд, хоть и хорош, но в нем нет свободы. Ты можешь ехать только по одному маршруту и это печалит. Хотя мне нравится момент из 'Унесенных призраками' с поездкой к сестре-колдунье. Мотор глохнет, а яркий свет неоновых ламп режет по привыкшим к кромешной тьме глазам. Сехун уходит в уборную, а я расплачиваюсь на кассе за топливо и терпеливо жду, возвращения попутчика. Аккуратно закрыв дверь, сильнее натягивая куртку и зевая, он подходит ко мне и внимательно смотрит, что лежит на витрине с мучным. От Сехуна пахнет спиртом и хлоркой и в кармане олимпийки я вижу баночку с антисептиком для рук, который и издает такой специфический запах. Какие мы с ним разные. Он выбирает пачку с шоколадными круасанами и горячий чай, а я ─ кофе, который терпеть не могу и считаю натуральной отравой, но все равно продолжаю выпивать литрами, потому что и правда помогает. Мне это нравится. — Так значит, ты привык жить там, в своей голове? Сехун удивленно дергает бровью, словно спрашивая: — С чего такой вопрос? — и я не знаю, как мне правильно охарактеризовать свою заинтересованность в этом. Мне просто хочется узнать больше. — Это забавно, потому что я не такой и совсем не умею мечтать. — Ну, наверное, это хорошо и ты лучше ориентируешься в том, что происходит вокруг тебя. Я вот все время считаю ворон и жутко невнимательный, — он запихивает маленький круасан полностью в рот, от чего одна щека становится чуть больше и Сехун теперь похож на хомяка. Он щурится, когда вылизывает с пальцев шоколад и я невольно замечаю, что губы у него, наконец, стали красными от выпитого горячего чая, а уголки испачкались в сладкой начинке. — Ты живешь там, потому что совсем один, а так есть хоть какое-то эмоциональное насыщение? — А ты один, потому что работа не позволяет жить все время на одном месте и времени на личную жизнь совсем нет? — Гаденыш. Довольно улыбается. — Стараюсь. Я никогда не делал ничего рискованного. Не потому, что боялся, а потому что было все равно. Не бегал с друзьями по стройке, не перечил родителям, хотя и думал, что их рассуждения не совпадают с моими. Наверное, я никогда и не любил по настоящему, хотя и много говорил о этом чувстве. Не жил. Потому что жизнь — это дорога, маршрут которой ты никогда не сможешь узнать на перед, а я всегда путешествовал по трассе, по аккуратному асфальту шоссейных развязок, которые максимально безопасны и все всегда следуют именно этими путями. Неизвестные дорожки обходятся стороной. Бездорожье пугает до дрожи. Но сейчас, смотря на Сехуна, который потерялся в этом диком потоке и не может выбрать, куда ему следовать, мне от чего-то хочется плюнуть на городские улицы и отправиться с ним в поисках нового пути. Пути, который будет принадлежать только нам двоим. Первый кирпичик положен. Сехун не сопротивляется. Он аккуратно кладет свои руки на мои плечи и смотрит мне в глаза, иногда отвлекаясь на мои ладони, сжимая пальцами кожаную куртку и податливо, но неохотно, принимает ласку. Одна кисть на его талии, вторая гладит кожу на ноге, едва прикасаясь. Аккуратно веду ниже, поглаживая пальцами коленную чашечку, легонько царапая ногтями место под коленом, от чего Сехун начинает дрожать и дышать через раз, делая глубокие паузы между вздохами. Кислород мутит сознание, тем самым помогая мне, и Сехун это прекрасно знает. Легкий мазок по скулам, лбу и щекам; глажу линию носа, едва прикасаясь к кончику, несильно надавливаю на гладкий подбородок, ведя дальше, уже языком, по линии челюсти, аккуратно прикусывая мочку уха. Закатывает глаза и пытается восстановить дыхание. Попытки контролировать ситуацию еще предпринимаются, хотя после первого розового пузыря было понятно, чем все это закончится. Кто из нас провидец, который первым отгадал загадку и узнал, как все будет? Кто кошка, а кто мышка в этой игре, которую то и игрой нельзя назвать. Кто лекарство, а кто пациент? Это просто случайность? — В твоих фантазиях ощущения такие же? — голос совсем осип и мне кажется, что я произнес это одними губами, задевая кожу аккуратного ушка, и он меня не услышал. Нет. Сказанное сладким ядом бежит по венам, прожигая все внутри и чужое тело расслабляется, на этот раз по-настоящему. Внизу живота приятно тянет и хочется вернуть эти мимолетные ощущения, довести начатое до логического финала. Сехун поворачивает голову так, что бы открылась его шея и низко стонет, когда мои зубы сжимают чувствительную кожу у основания, совершенно не заботясь о том, что заправка совсем близко, а он сидит на капоте машины с широко разведенными ногами меж которых так недвусмысленно стоит взрослый мужчина. Свет на нас не падает — я успел отогнать машину — поэтому никто в здании не сможет увидеть то, как я легонько толкаю Сехуна в грудь, что бы он лег спиной полностью на крышку капота. Еще один стон доносится до меня уже сквозь мягкую пелену, когда я прижимаюсь бедрами к чужому возбуждению, пододвигая тело подомной ближе, крепко фиксируя руками худые ноги по бокам. Сехун прогибается в пояснице, упираясь лопатками в метал, давая мне явно понять, что происходящее ему нравится и он хочет еще. Его глаза слезятся и взгляд с расширенными зрачками пьяный. Кожа влажная от соленого пота и горячий капот согревает дрожащего совсем не от холода Сехуна от ночной прохлады. Я целую его легко, как ребенка: в щеки, скулы, массирую кожу головы там, за ушком и легонько прикасаюсь к уголку губ, слизывая оставшиеся от начинки крошки шоколада. Он мурчит, облизываясь, и пытается сфокусировать взгляд на моем лице и внимательно смотрит на мои губы, кусая тем временем свои. Я знаю, чего хочет Сехун, но не исполняю его самое заветное на данный момент желание, ради интереса. Мне хочется узнать, что он будет делать или же все закончится ничем как и тогда, в машине, когда он так откровенно пялился. Чужие пальцы смыкаются на затылке, прикасаясь подушечками пальцев одной ладони к выпирающим шейным позвонкам, второй же перебирает и играется отросшими жесткими черными прядками, от чего по хребту бегут мурашки. Он несильно тянет меня к себе, но я вовремя упираюсь ладонями о металлическую поверхность, продолжая дразнить Сехуна, прикасаясь сухими губами к коже лица, оставляя целомудренные поцелуи. У Сехуна красные щеки и я чувствую, как дрожат его ладони, когда он, отводя взгляд куда-нибудь лишь бы не видеть моего лица, перекладывает холодные кисти с шеи на мою поясницу, оглаживая бока и дергая за шлевки черных классических джинс на себя. — Попроси, — произношу в самые губы. Он морщит нос и я стараюсь сдержать смешок, хотя мне сейчас совсем не хочется смеяться. Сехун хитро щурится и я понимаю, что он делает, только тогда, когда слышу его тихое поскуливание и резкий прилив приятной неги там, где наши тела тесно соприкасаются. Крепко вцепившись в мои джинсы, он плавно ерзает задницей по капоту, имитируя слабые фрикции. Грубая джинса плавно скользит по его тонким шортам принося больше приятных ощущений и на какое-то время желание о поцелуе забывается. Он все время облизывает пересыхающие из-за частого дыхания губы и произносит тихое: — Чонин, — растягивая гласные, — поцелуй меня. Огромный жвачный пузырь лопается с тихим хлопком. Розовые ошметки химической дряни на носу и подбородке и я стараюсь смотреть ему прямо в глаза, а не пялиться на то, как Сехун убирает тонкие кусочки сладкой резинки языком со своих опухших губ. За его спиной высотка, в которой он снимает квартиру, а с другой стороны — рассвет, плавно поднимающийся над водой. Его волосы до сих пор пахнут морем, а на шее и ключицах багровые следы от укусов и засосов, которые оставил именно я. — Чонин, я знаю, что мы оба устали и мне неловко такое говорить, потому что со мной это впервые, но если что, я жду тебя дома-дома. Улыбаюсь. — Хорошо, Сехун. — Запомнишь мой адрес или записать? — Запомню. Я целую его на прощанье. Я еду в свою пустую квартиру, где меня ждет только пыль и тишина. Только сейчас уже все не так как раньше и мы теперь не одни.