когда кажется, что всё хорошо

коллингвуд работает осторожно, даже очень. ему некуда спешить; он никогда не позволит себе спешить именно в этом. сначала он набирает воду, взбивает в ней мыльную пену - белые кружочки крошечных пузырей текут по его рукам вниз, ладони скользкие и пахнут влагой и синтетикой парфюмерной композиции мыла; ногти блестят из-за воды, и коллингвуд вынимает ладони из таза. он идет в комнату за деталями, и приносит их в ванную. сначала он укладывает широкие - все они скреплены между собой спайкой и пронумерованы; сейчас ни одна из них особо не отличается от другой, но он займется этим позже, всё позже - сейчас он опускает в воду прямоугольники поуже, следит, чтобы те полностью погрузились в воду, а затем укладывает сверху самые маленькие - шлюпки и фонари, якорь и, к примеру, штурвал. коллингвуда не смущает то, что его модели из пластика - он знает, что перейдет на дерево позже, и не хочет торопиться; ему нужно узнать всё, каждому подарить крупицу своего внимания, и он просто начинает работу с нуля. нельсон не собирает корабли вообще. катберт задумывается об этом на миг (он врет себе - он думает об этом очень часто), он задумывается о том, что оба они любят море больше всего на свете, но, как интересно расположилась судьба, горацио уже заканчивает школу юнг, в средней школе он ходил на навигацкие курсы - по вторникам, четвергам и пятницам, коллингвуд знает, - но никогда не пробовал и кораблика из бумаги собрать, а сам катберт занимается судомоделированием, но никогда не пробовал служить во флоте. на самом деле, больше всего на свете катберт любит не море. больше всего на свете катберт коллингвуд любит горацио нельсона. горацио любит эмму гамильтон. коллингвуд сливает воду, смывает пену и стелит на пол под окном вафельное полотенце. он опускает на него прямоугольники пока еще мертвого такелажа, открывает форточку и решает оставить все именно так - пускай высыхает на воздухе. конечно, катберт мог бы просто-напросто протереть все спиртом, да и дело с концом, но он читает восьмистраничное руководство, а там написано 'перед покраской обработать в мыльном растворе', и если он может, то почему нет? пока капли испаряются, он делает последние приготовления: находит кисточку - номер два, синтетика; так мазки не получатся слишком широкими, а волоски не останутся на поверхности, - кусочек наждачки, маленький канцелярский нож, большой канцелярский нож, ножницы. он думает: включить какой-нибудь сериал на морскую тематику или остаться в тишине, но выбирает первое - горацио всё равно нет дома. пока идет загрузка, коллингвуд ставит табуретку - так, чтобы было светло, а на экран было удобно смотреть, - и садится прямо на пол. первым по списку идет фальшборт; катберт берет в руки левую и правую половинки, обмакивает кисть в клей, который пахнет как нечто среднее между ацетоном и ядом, и понимает: забыл. ему приходится встать, отправиться в коридор и открыть ящик, где лежит никому не нужное тряпье, и отрезать кусочек, а после его намочить - это необходимо для того, чтобы после каждого пункта избавляться от излишков клея, а иначе кисть задеревенеет. он торжествующе смыкает половинки, и тут раздается звонок в дверь. коллингвуд переводит взгляд с занятых рук в темноту коридора, потом на завалы инструментов вокруг себя, а затем снова на руки. звонок не умолкает. придется открыть. когда горацио, небрежно зашвырнув подальше ботинки, но так и не сняв шарф, заходит в комнату, катберт, по-турецки устроившись за табуреткой, продолжает сжимать фальшборт; сериал на паузе - прошло, от силы, минуты четыре. - ого, что ты смотришь? коллингвуд вздыхает. - ты представляешь, мы с эммой были в кино, знаешь, в следующий раз тебе нужно пойти с нами. обязательно. а фильм был просто идиотский. но эмма-.. коллингвуд грустно улыбается; ему нет нужды слушать о девушке (они же всё-таки встречаются?) горацио. вместо этого он просто на него смотрит: солнце за спиной катберта светит в глубь комнаты, сосредотачивается как раз там, где, подогнув под себя одну ногу, сидит нельсон, его волнистые надо лбом волосы длиной чуть выше плеч колышатся, и катберт находит в этом что-то умиротворяющее, но это странно, ведь сам горацио - просто атомная смесь, просто бутылка с битым стеклом внутри, которую можно поджечь и кого-нибудь покалечить. солнце, это слепое вечернее солнце, заходит, и коллингвуду не нужно знать, что уже закат - он видит его на нельсоне, он видит его в нем; предплечья горацио светятся, цветные всполохи освещают его голову, делают прозрачными пальцы. пока он рассказывает, на его губах всыхивает имя. катберт может прочесть по губам: эмма; она живет в горацио, выжжена на нем, как клеймо. эмма великолепная, она - сама благодетель; она улыбается, как тысячи солнц, с неё можно писать венеру или нимфу. но каждый, кто встречается ей - обманщик или пытается причинить вред, она одна посреди предательства и обмана, и колингвуд в это не верит. так не бывает. -..ну, теперь, когда я всё рассказал, давай смотреть твой сериал. катберт откладывает судно. всё равно он чувствует, что работа сегодня не пойдет. он начинает с малого: сначала шлюп, затем торговое судно, потом каравелла. каждый раз инструкции огромны, просто ужасающе объемны, и любой бы уже давно струсил, но катберт, вынимая слепки, лишь восхищается. проходит четыре месяца, но катберт продолжает работать - свободный вечер? нужно заняться судомоделированием. через два дня апрель? мне как раз нужно пролачить палубу. завтра собрание? ох, а мне нужно закончить с парусами. он прорастает в своё увлечение, а оно оплетает его, как лианами, и это к лучшему. горацио часто нет дома - пропадает с эммой, ходит с ней в бассейн, в парк, в музей; хотя откуда катберту знать, может они просто лежат и постоянно целуются. дни идут, и катберт запоминает всё больше и больше; к примеру, не нужно хватать всё сразу - он и так не торопился, но однажды зачистил палубу, а потом оказалось, что сточил с неё слишком много. сначала нужно примерять и прикладывать - он теперь понимает. окрашивание тоже имеет свои нюансы. на некоторые детали лучше нанести слой заранее, раньше всех, и тогда не придется потом под лупой пытаться прокрасить слишком мелкое и при этом не задеть кисточкой ничего лишнего. краски лучше смешивать на кусочках, которые не понадобятся при моделировании, и тогда, даже если цвет не удастся, ты ничего не испортишь. они с горацио не ровесники - коллингвуд заканчивает университет, а нельсон только на первом курсе, но они однажды сходятся, заселяются вместе, а потом никто уже и не спрашивает как так вышло. - мы с эммой уезжаем, но мне нужно сдать завтра вот это, посмотри. сможешь закончить к обеду? я знаю, что ты всё умеешь, катберт, спасибо, я у тебя в долгу, пока-а-а. учится горацио неплохо, но несколько часов литературы за предмет вообще не считает, и коллингвуд даже не хмурится, когда тот забегает в прихожую, скидывает сумку и, не разуваясь, за чем-то бежит в комнату, накидывает куртку, а после убегает. конечно, катберт заканчивает за него работу. он собирает своё первое судно за полгода; затем он не замечает, но его время постепенно уменьшается - теперь у него есть сноровка и уверенность, и работать становится проще. привычнее. в один день нельсон приходит домой, - прямо заваливается, - и его пальто как всегда темно-синее, с поднятым воротником, но такое мятое и мокрое, что горацио похож на выкинутого за порог пса. - мы расстались, - замогильным голосом объявляет он, и катберт заставляет себя, мысленно бьет по лицу, потому что он не должен радоваться, не должен быть из-за этого спокойным. у горацио под глазами полукругами висят мешки, и они такие огромные, что на них могут, как на жердочку, садиться птицы. почему-то коллигвуду кажется, что это были бы обязательно вороны. - я не знаю почему, колли, но понимаешь... я не могу от неё отступиться. её запах, если не я вдыхаю его, душит, он повсюду, всё вокруг - она, и я не могу, я не могу перестать, - катберту кажется, что горацио всхлипывает, но он не уверен. - но она, она научила меня-.. фраза остается незаконченной; в следующий миг нельсон поднимает лицо, и коллингвуд содрогается: ему страшно. ему страшно, потому что горацио никогда так обычно не смотрит, потому что в его глазах такая лютая уверенность напополам с чем-то еще, как расплавленный асфальт, как вода, в которой захлебываются, которая топит всё живое без капли сострадания. катберт даже не может ничего сообразить, когда нельсон уже перед ним, почти врезается в него носом и костлявыми бедрами, и нельсон целует его, его, катберта коллингвуда, и это все невозможно, и катберт не хочет таких поцелуев, он видит застывшие слезы, он видит лед в уголках глаз горацио. когда он, судорожно взмахнув рукой, кричит что-то вроде "ты совсем голову потерял?!" и уходит прочь, ему кажется, что законченная им в понедельник бригантина падает на пол и рушится, но это не имеет значения. коллингвуд теперь работает с деревом, коллингвуд горд. у него есть друзья и близкие знакомые, которым можно позвонить и рассказать, чем он занимается, но корабли и судомоделирование - это то, чем он не хочет делиться ни с кем. когда он берет в руки первую на его памяти деревянную фок-мачту, он трепещет. шершавость грот-мачты и одурительный запах морилки обволакивают его; в пальцах чувствуется покалывание. господи, неужели такое бывает. дверь распахивается, и смех горацио заполняет каждый уголок дома даже раньше, чем его хозяин перешагивает за порог. горацио бледный, как на полотнах эпохи реннесанса, как 'времена года' вивальди, но он всё такой же горацио-моряк, горацио-который-морской - он безмятежность и счастье, пурпур и молодость; на шее и плечах его багровеют метки засосов. по комнате начинает распространяться запах вина. - катберт, ты знаешь, катберт, я так счастлив-.. вороны, о которых вспоминает коллингвуд, с радостью бы выклевали его внутренности. его скручивает, выворачивает, катберту кажется, что он заболел, что у него мокрота, что сейчас его вырвет какой-то гнилью прямо на пол, кажется, будто загнивает он сам. я, катберт коллингвуд, и я люблю корабли и горацио нельсона, который любит эмму гамильтон, и это как девять кругов ада, из которого нету выхода, - говорит он себе. ему приходится экономить, чтобы хватило денег на добротные краски и качественный лак, но в этом нет ничего страшного - катберт знает, на что идет, и результат превосходит все его ожидания. пару месяцев назад он дает себе обещание - перестать любить горацио нельсона - и, кажется, у него начинает получаться. самое, наверное, волнующее, это склеивать флаги; коллингвуд работает с ними пинцетом, его подушечки пальцев стягивает клеевая корка, но он позволяет себе выдохнуть лишь тогда, когда последний сигнальный флажок занимает своё место. в следующий раз, когда горацио приходит домой от эммы, и снова начинает о ней разговор, коллингвуд его осторожно прерывает: - извини, меня ждут ребята, - говорит он, и ничто в его груди не ёкает, разве лишь чувство такта. в итоге все доступные поверхности в комнате заставлены парусниками. катберт входит туда, как в святыню, и позволяет себе улыбнуться. его встречает горацио, он в свитере, и здесь что-то не так; нельсон подходит к нему, и говорит очень осторожно, словно с кем-то, кем он дорожит. он как будто ниже и тоньше (он по-прежнему похож на одного из тех оловянных солдатиков с озорно поднятыми головами, которыми грешно играть, которых ставишь на каминную полку как знамя), но он абсолютно здоров - катберт видит. когда кажется, что всё хорошо, что всё уже наладилось, нельсон подходит к нему и говорит следующее: - катберт, ты знаешь, я кое-что понял. всё это время я чего-то не видел, но ты, катберт, ты всегда был рядом, ты всегда слушал меня и слышал. я думаю, что люблю тебя, катберт. спасибо тебе за всё, я люблю тебя. будь ты проклят, горацио нельсон. будь ты проклят.