Ножи и драники

День однозначно не задался с самого начала: мало того, что водопроводную трубу где-то прорвало, и теперь, терпя вздыбленную по всему двору пыль и грязь от проводящихся работ, придётся почти неделю ходить за водой на колонку, которая находится в конце улицы на холме, а дорога туда – одни колдыри да колдобины; так ещё и Джонс в четыре утра прислал своё тошнотворное письмецо, в котором, светясь отвратительным дружелюбием и всепрощением, просил принять его для переговоров. Я-то сразу хотела уже ответить ему что-нибудь типа «Да ни в жизнь, мудак», но теперь… Ха! А чёрт его бери, пусть приезжает, я посмотрю, как ему понравится белорусская деревня без воды. Найти бы только фотоаппарат, брату после показать, он точно оценит. Не то, что Оля, которая только и будет делать большие глаза да тихо приговаривать «Может, не надо так, Наташ? Нехорошо…» Уже в печёнках сидит. Я, что, должна страдать из-за чьей-то придури и непомерного самомнения? Да ни в жизнь, мудаки. Вот он, кошмар во плоти. Стоит, лыбится, глазеет на дома, аж рот раскрыл. Сейчас начнётся. - Прывьітаннье! – засиял, дурак. Хочет понравиться, но, ей-богу, у него этого не выйдет. Фокус с хорошим Америкой здесь не работает. И говорит неправильно. - Здравствуй. - Беларусь, а дзе мы нахадзіцца? – глазища свои на меня вылупил и смотрит, не прекращая сверкать белыми зубами, словно специально. Я тоже зубы чищу, и что с того? Стойте, как он сказал? - Говори по-английски, идиот, - нет, я бы не стала облегчать участь Джонса, но, когда пытаются коверкать твой родной язык, не остаётся выбора. Потому что в руках тяжёлые неподъёмные вёдра, не дотянусь. - О, хорошо, - кажется, лицо этого придурка сейчас и вовсе порвётся. Ну, было бы неплохо. Н-да, милая картиночка вырисовывается. Стою я, как уже сказала, с полными воды вёдрами, руки надрываю, и вот этот Америка, будто столб застыл, в своей извечной кожанке с меховым воротником (июль на дворе!), чистенький такой, спасибо, что хоть рот всё-таки захлопнул. - Так где мы сейчас? – рано радовалась, опять голос подал. А ведь дальше будет только хуже. - У меня дома, - ну не идиот ли, а? Где мне ещё быть в шесть вечера, ожидая его, скажите на милость. Настроение, и без того паршивое, медленно, но верно скользило вниз по склону, направляясь ровнёхонько в мой лишённый элементарной цивилизации домик. На самом деле, живу я в столице, пытаясь сделать жизнь своего народа чуть интереснее и лучше, но лето провожу у деда. Вид Новогрудского замка навевает воспоминания о детстве, о времени расцвета и становления Великого Княжества, о Великом Миндовге!.. А Литва как был тряпкой, так и остался. До сих пор цветочки таскает, на свидание пытается заманить. Так что там с Джонсом? - …а здесь всё так прикольно, и люди милые, и ты не в том красивом синем платье и лохматая, вокруг сады, огороды, так здорово, столько места, хотя такая маленькая страна, воздух чистый, но мы едва доехали сюда, что с дорогами случилось, я видел озеро, там гуси бегали, какая старая машина… Ну всё. Подхватив получше вёдра, я начала утомительный и опасный спуск. - …а печки здесь, как и у России? – парень запнулся, видимо, обнаружив, что я уже успешно преодолела почти половину пути. – Эй! Постой! Ещё чего. Догнав меня (два раза споткнувшись и один раз едва не свалившись в очередную лужу, оставшуюся после недельных ливней), Америка если и улыбался, то скорее уже просто вежливо, что раздражало не меньше его обычных радостных ухмылок от уха до уха. Видимо, он надеялся почувствовать на себе мирный дух белорусов… - Драньики. На лицо парня вновь вернулась торжествующая улыбка, и американец остановился на пороге дома, не давая мне пройти внутрь. - Драники? Освободи проход. Джонс резво отодвинулся, смачно вписываясь в кирпичную стену, и я, пусть уставшая, но довольная, вползла в родную хату. - Да. Это же белорусское народное блюдо? - Ну, - кажется, я догадываюсь, к чему клонит этот утырок. - Я хочу попробовать! - И что? - Ты Беларусь! - Да, - ненависти в моём взгляде достаточно, чтобы испепелить назойливую американскую муху? - Так приготовь! – он уже даже на меня не смотрит, разглядывает прихожую, а тон его голоса слишком спокойный для того, кто уговаривает. Ха. У-у-у, бесит. - Ладно. Победоносная ухмылка осветила его задумчивое лицо, и Америка наконец-то замечает вёдра в моих бледных руках: - О, я могу помочь! Это такой ритуал? - Не стоит, - пытаясь скрыть уже разросшееся негодование, я проскакиваю (насколько это вообще возможно) на кухню и буквально бухаю свою ношу на пол. Ох, как же хорошо. - А зачем вода? – ему всё неймётся. И так пообещала накормить, а тут ещё с вопросами достаёт! Удавлю. - Воды нет. Джонс застыл с презабавнейшим выражением, явно пытаясь осмыслить мои слова. - Как нет воды? А это… - Воды нет в доме, - о! я таки дождалась вознаграждения за все свои мучения и будущие несколько (а если повезёт, то и вовсе один) дней проживания с этим носорогом интеллигенции. - То есть? - То и есть, - наверное, сейчас моё злорадство можно почувствовать даже в Витебске. Не хватает только мерзко захихикать. Где же фотоаппарат?.. - Оу. Я протиснулась мимо Америки в крохотную прихожую и вышла в просторный коридор, ведущий в остальные покои дома. - Это будет твоей комнатой… на какое-то время, - было жалко отдавать американишке целый роскошный зал, но что поделаешь. Проклятущая белоруссость: гостям должно быть комфортно. Ну, хоть воды нет. Вот так недостатки и становятся плюсами. - Мне нравится! – выпалил Джонс и принялся осматривать своё нынешнее жилище, кажется, уже позабыв об отсутствии водной цивилизации. Но мне-то что. А комната действительно хорошая. Вторая по размерам в доме, прибранная, светлая, вот диван, накрытый расписным ковром, похожий ковёр на полу, кресла, зеркало, шкаф с детскими книгами… дедушка особенно любил их время от времени переставлять с места на место, обязательно заглядывая внутрь и зачитываясь какой-нибудь очередной волшебной сказкой. - Всё по-русски? – неожиданно прервал моё мимолётно спокойное существование голос американца. Парень стоял у этого самого шкафа и с любопытством разглядывал корешки книг. Вот неожиданность! От него я такого книголюбия уж точно не ожидала. - Естественно. - Но почему? «Угадай с трёх раз», - хотелось мне язвительно бросить ему в спину, но я лишь пожала плечами: - Просто. Рассказывать о сложных отношениях с Ваней у меня совершенно не было желания. Как-нибудь перебьётся, чтоб ещё у него на плече рыдать. Америка повернулся ко мне лицом. Как я и ожидала, в глазах светилось удивление, смешанное с уже привычным любопытством. - А… Я поспешила покинуть эту светлую славную комнату. Оказалось, Джонс вместе с собственной тушей притащил ещё и чемодан. «Потом уберёт», - решила я и с удовольствием пнула его… ну, только тихо ойкнула: чемоданчик-то был просто железным и ещё, как выяснилось после попытки его приподнять, весившим не много не мало пару тонн. Скрипнув зубами, я вернулась в комнату и там же на пороге и застыла. Н-да. Как принято описывать в сладко-нежных женских романах, я только что узрела «великолепное молодое загорелое безумно прекрасное мужское тело…» и прочие мерзопакостные слащавые эпитеты. Ну, тело как тело. Мышцы есть, оно и понятно. Иначе как бы Америка таскал этот свой чемодан? Но сама открывшаяся моему взору картина была интересна разве что пейзажем за окном да тёмной фигурой американца, что весьма иронично прыгал на одной ноге в попытке стянуть с себя узкие штаны по новой моде. Так вот. Я опять вышла, неслышно прикрывая за собой дверь. Теперь мой путь уже точно лежал на кухню. Вёдра всё так же стояли посреди небольшой, малость закоптившейся комнатушки, что принято называть у нас кухней. Мысли о том, что готовлю я отнюдь не для себя и даже не для брата, а ради этого дуралея американского, что корячиться я буду за цену (страшно подумать!) очередной перекошенной от счастья рожи Джонса, я старалась прогнать. Бр-р. Вытащив из тёмного прохладного угла тазик со свежей (сама вскопала сегодня, деду обещала) картошкой и высыпав часть его содержимого в одно из вёдер с водой, которое предварительно поставила в раковину, я принялась чистить эту самую картошку. Каков будет аппетит Джонса, я даже не представляла, поэтому решила начистить побольше: всё равно не пропадёт. Сквозь аппетитный звук потрескивающих на сковороде драников я услышала, как кто-то осторожно крадётся по коридору, скрипя половицами и осторожно проникая в тесную прихожую. Я повернула голову в сторону раскрытой двери – и вновь мне была предоставлена умилительнейшая картина маслом, такие в самый раз на видео снимать и выкладывать на Ютуб для знакомых: полуголый Джонс, в одних трусах (какие прелестные гуманоиды, хо-хо-хо), подобно сапёру среди мин, сосредоточенно полз по моей маленькой прихожей. О чемодане вспомнил, стриптизёр недоделанный. Я даже как-то и о драниках подзабыла, решая, нарушить ли покой американца или потом для дела как-нибудь напомнить. Фотоаппарат бы сюда! Эх. Америка, в свою очередь, наконец-таки оказался рядом с вожделенным чемоданом и теперь пытался его катить за собой, сам передвигаясь на карачках, видимо, наивно полагая, что это поможет ему остаться незамеченным. Как мило. Вот и всё. Чуть не завалившись, Джонс достиг своей цели, скрываясь в полумраке коридора. Так. Драники!.. Я дёргаюсь и неловко переворачиваю блин за блином на другой бок. О ногу потёрся кот Тарас, неожиданно появившийся на кухне и одобрительно мяукающий на стремительно пополняющуюся драниками тарелку. Дверь, что ли, открыта? Кинув предостерегающий взгляд на Тараса и на блины, выбегаю в прихожую. Так и есть: входная дверь приветливо распахнута, как бы приглашая всех соседских котов заглянуть на огонёк. Недовольно поджимаю губы, захлопываю дверь, что тут же отзывается противным скрипом старых петель, и возвращаюсь на кухню. На запах еды вскоре приползает и Джонс, куда ж без него. Ввалившись на задымленную кухню, парень, начиная предсказуемо сверкать этой своей фирменной голливудской улыбкой, пододвинул к себе ближайшую табуретку и уселся на неё, будто король на свой трон. За это он получит самые подгорелые блины, первый драниковый президент. - Пахнет аппетитно! – а смотрит-то как довольно, ух, гад. - Да. Теперь взгляд стал выжидающим. Жрать ему подавай. Ну, если что, ножи под рукой. Снимаю со сковороды последнюю партию и плюхаю тарелку с горячими картофельными блинами на стол прямо перед Америкой. - Сметаны? – гляжу на то, как парень схватил первый драник и принялся его жадно жевать. - М-м-м, да, - пробормотал он, а я, открыв холодильник, вытащила на свет божий баночку сметаны, которую не сильно-то и люблю, но покупаю: вдруг Ваня заглянет? - Шпашибо, - вываливает содержимое целой банки и размазывает по блинам. Мой мрачный вздох затерялся за непрерывным чавканьем. «Приятного аппетита» застревает где-то в глотке, и я просто беру ещё одну тарелку – для себя, и присаживаюсь за стол. Остаётся надеяться, что переговоры пройдут быстро, а Джонс покинет мою скромную обитель ещё быстрее. Накладываю себе драников, практически борясь за блины с загребущей жадной лапой Америки, и, спрятавшись в самом тёмном углу, жую. Настроение вообще ни к чёрту. Так проходят ещё минут пять. Сытый и довольный, как стадо дикобразов после водопоя, сидит, развалившись на моей бедной хилой табуретке, и не менее счастливо жмурится. Посмотрел на меня. Начал лыбиться. Гр-р. - Можно и поговорить, - вновь жмурится, отворачиваясь к окну. - Не лучше ли перейти в гостиную? - Мне и так неплохо, - луч света падает прямо на лоб Америки, словно остриё меча, приложенное к лицу. Вот это действительно было бы неплохо. Ну и дьявол тебя дери. На футболке, что надел Джонс вместо форменной рубашки, красуется свежее жирное пятно. Чудно. Складываю тарелки и иду их мыть. Не представляю даже, о чём это вдруг посреди лета приспичило американцу беседовать со мной. Может, ещё не поздно вытурить его взашей из дома, и пусть катится на все четыре стороны, защитничек ущемлённых и осиротевших. А вечноголодный защитничек, кажется, ещё один драник стянул. Вытираю руки о своё «огородное» платье и вновь усаживаюсь за стол. - Так зачем приехал? – моя кислая физиономия должна ему хоть немного подсказать, что я совершенно не настроена устраивать незапланированных переговоров посреди недели. Нет. Только не это. Его улыбка стала ещё шире. И как ему не надоело постоянно ухмыляться? Насколько смог, растёкшись по помещению и весело оглядев меня, Тараса и дальний угол с тазиком картошки, он сказал. Как и всегда, быстро, словно от скорости его речи зависит, пойдёт ли в Сахаре дождь и будут ли накормлены бедные дети Африки. Но совершенно ничего интересного. - Об этом можно было договориться и без личной встречи, - настроение окончательно слегло с простудой и отказывается лечиться. Надежда на что-нибудь действительно важное пропала, а раз Джонс соизволил припереться сюда аж из-за океана, то вряд ли уедет ближайшим вечерним автобусом. - Но я никогда не был в Беларуси! – и я этому совершенно не удивлена. - С дебютом. Всяк нормальный человек на месте Америки давно прекратил бы так тупо лыбиться и уже валялся на полу в агонии раскаяния… но кто сказал, что Америка нормальный? - А эти твои драньики реально вкусные! – а я как будто сомневалась. - Спасибо, - и пусть перестанет радостно сверкать зубами, у меня уже глаза болят! Сверк-сверк. Надеясь занять руки, начинаю незаметно приглаживать волосы. Ох, чёрт. Вскакиваю из-за стола и, бросив уничижительный взгляд в сторону американца, буквально влетаю в прихожую и ищу расчёску. Интересное я произвожу впечатление, сидя вся такая лохматая и неприбранная? Не то, что бы мнение Джонса меня сильно волновало (да и о чём он вообще может думать, когда мысли ему заменила дурацкая улыбка?), но всё-таки… неприятно. Уж я-то обязана быть идеальной и аккуратной во всём, чтя память предков и великих вождей! Найдя-таки злополучную щётку, принимаюсь старательно расчёсывать волосы. - А где здесь туалет? – непривычно тихо. «Умри сейчас», - об этом, наверное, вещал мой полный нежности взгляд, но я всё же сумела выдавить из себя короткое: - Вот, - и пнула одну из немногочисленных дверей. Заметив, что Джонс тут же метнулся в её сторону, гадко усмехнулась, кивая на выход. - Но воды нет. - И..? – вид у него был неважный. Скорее всего, страшная догадка терзала его абсолютно городскую душонку. - На улицу. Кусты сирени мне не удобрять, есть туалет у курятника, - вот он, вот он, мой счастливый час! Да! Больше скорби на лице, можешь даже заплакать! - Да? – он словно молча умоляет, чтобы мои слова оказались такой особенной белорусской шуткой, тонким и грациозным ритуалом юмора над новоприезжими… Но они ими не были. Я просто кивнула в ответ парню и, удостоверившись, что мои волосы приведены в порядок, удалилась в собственную комнату, планируя чуть позже заварить чаю и почитать что-нибудь из собрания Короткевича. Что я и сделала. Комфортно расположившись в мягком кресле, я с упоением в уже который раз принялась перечитывать «Чорны замак Альшанкскі», как входная дверь жалобно скрипнула и очень скоро на пороге гостиной появился бледный Америка. Так и подмывало задать вопрос «Ну как, всё получилось?», да только мне отчего-то мгновенно стало глубоко всё равно, что там и как у него может получиться. Не лыбится - уже плюс, а так, гляди, чтоб не принял сарказм за специфически проявленную заботу. Джонс взглянул на чашку в моих руках и тихо попросил себе одну. - Стоит на кухне. Взгляд парня просветлел, и он поспешил из комнаты. К моему величайшему сожалению, он не только не забрал чемодан и не исчез из моей мирной размеренной жизни, но и притащил свою чашку в гостиную и наглым образом уселся на диван, весело прихлёбывая из пресловутого сосуда. - Чай у тебя тоже вкусный! Но я посмотрел и не понял, какие ты завариваешь, - дружественная улыбочка вновь возвращалась на своё законное место на лице Джонса. - Завариваю что? - Ну, пакетики. Хо-хо-хо. - Я не использую чайные пакетики, предпочитаю травы и сушёные ягоды. - Вау! Да ты прямо как Англия, тот тоже вечно что-то собирает, - восхитился парень и скромно признался: - Ну, мне, в общем-то, кофе больше нравится. Англия. Ага. То-то в последний раз он был такой кислый, когда я у него чаёк этот прикарманивала себе: в наше время люди к простоте и удобству тянутся, а все эти традиции, церемонии никому и даром не нужны. Вот и продажи на развесной чай упали. Сидит себе в одиночестве, разве что с королевой своей поговорит. - Поздравляю, - сухо произнесла я и отпила из чашки. Вечереет. И всё-таки, как долго Америка планирует портить мне жизнь? Ну, я и спросила… - Долго ещё? - Чего? – не понял он, да и кто ждал? - Будешь сидеть в моём доме. - Ну, я думал ещё дня два, это так… Теперь моя очередь не понимать. - Что за чёрт? - А? - Зачем? – я откладываю книгу и злобно пялюсь на Джонса. - Чтобы всё осмотреть! – вот. Опять сияет, как таз с картошкой, который когда-то тоже был новым и блестящим. - Был у России? Значит, всё видел и даже больше, - подрабатывать экскурсоводом для американских туристов я совершенно не намерена. - Но… разве? – а вид самодовольный, словно сейчас вот-вот вытащит откуда-нибудь из-за спины энциклопедию, где будет доказано обратное. Но нет. По-видимому, книжный интерес Джонса ограничивается рассказами для самых маленьких. Одним глотком осушая свою чашку, в недовольстве поднимаюсь и выхожу из комнаты. Но долго идти мне не пришлось: дверь в комнату Америки была нараспашку, и не заглянуть туда было просто невозможно. А там – бардак и маленьких хаос, в виде разбросанной по всей площади одежды, среди которой было и несколько пар очаровательных предметов нижнего белья, которые могли бы поспорить со своей очаровательностью с гуманоидами, что были на Джонсе. Завтра утром он уйдёт. Или в ход пойдут ножи для резки мяса, Ваня как раз недавно заходил, наточил их хорошенько. На кухню я всё-таки пришла, сумев оторваться от соблазнительной мысли прямо здесь и сейчас покромсать весь американский шмот, и оставила чашку в раковине. Оглядывая комнатку, я заметила приоткрытый навесной шкафчик. Что там Джонс говорил?.. Он ковырялся в моих вещах (и не важно, что это всего лишь кухонный шкаф). Это достойно смерти! Я уже было дёрнулась на выход из кухни, но тут в проходе появился и сам Джонс, видимо, с целью принести сюда свою чашку. Выхватив её из его рук и поставив на стол, я, сверкая адским пламенем в глазах, раскрыла рот. Да так и осталась стоять. Америка, решив, что его работа по отнесению посуды на место выполнена, вышел в прихожую, а потом и вовсе из дома. Чтоб его петух в коленку клюнул. На этот раз я вернулась уже в свою комнату и, посидев немного, собрала банные принадлежности. Предстоит потрясающий уличный душ. А утром придут рабочие. Выходя во двор со своим немногочисленным помывочным скарбом, я вдохнула свежий вечерний воздух и прошла вглубь огорода к сараям, где затесалась самодельная «летняя» душевая кабинка. Всё было тихо и спокойно. Как и должно было быть с самого начала. Но долго хорошо бывает только в «рассказах для самых маленьких», поэтому стоило мне, расслабленной и довольной жизнью, выйти обратно из кабинки, как рядом колыхнулся куст. А потом ещё один. И ещё один. По огороду ходили курицы. - Джонс, - только и прошипела я сквозь зубы, а перепуганный парень тотчас появился рядом со мной, - с глаз моих прочь. Америка, с блуждающей на лице виноватой улыбкой, стал осторожно отходить назад. И вовсе не зря. Потому что в руке у меня немедленно оказалась длинная палка. К сожалению, не для Джонса. Просто, не могу же я бегать по двору и размахивать руками, когда на мне висит какое-то жалкое полотенце? И так тут со своими мокрыми растрёпанными волосами стою. Теперь уже злая и уставшая, гоняю птиц по огороду, всё же успешно загоняя их в курятник. Ну, и подобрала ещё парочку яиц, что они снесли, не пропадать же добру. В дом я заходила, поджаривая на вертеле воображаемые головы воображаемых Америк. А Джонс мирно так себе сидел на моей кухне и ел мои драники. На такого и еды не напасёшься, всё сожрёт и табуреткой не побрезгует. - Оу. Ты очень красивая. Могу представить. Мокрая, растрёпанная, ноги теперь все в земле, а в руках держу свежие куриные яйца. - Открой холодильник. - Да-да, сейчас, - парень придерживает дверцу, пока я разгружаю свои руки. И надо бы их помыть. За грохотом ударяющейся о дно раковины воды я не слышу, как Джонс подходит ближе. - Я ведь мог бы и помочь! – поворачиваюсь к нему и вижу всю ту же геройскую широченную ухмылку. Помог бы он, ага. Куриц бы мне только распугал, а не помог. Молча и мрачно взираю на американца, а тот, в свою очередь, на меня и омерзительно радостно. И всё бы ничего, так он начинает тянуть свою лапу ко мне. Волосы на лице поправить, а рука у него отчего-то очень горячая. Наверное, из-за того, что я переохладилась на улице, но этот жест всё равно заставляет меня дёрнуться. - Ай, пусти! – выдохнул Америка, когда я схватила его за горло. – Нечем дышать. С его-то силой он мог бы (неприятно это осознавать) легко отбросить мою худощавую руку, но поиграть в беззащитного отважного героя, ныряющего в пасть к огнедышащему дракону, ему было гораздо интересней, как я полагаю. Ну, отпустила. - А у тебя руки холодные. Ты не заболеешь? – не прекращая глупо лыбиться, он окинул меня оценивающим взглядом. И это – перебор. Поэтому я, смерив Джонса самым презрительным взглядом из всех, на что только способна, позорно сбегаю в свою комнату. Действительно, какой позор. Через полчаса, может, больше, Америка стучится в мою дверь. Я притворилась бы спящей, да вот только свет из-под двери явно говорит об обратном в любом случае. Постучали ещё. Захлопывая работающий ноутбук, я продолжала молчать. - Наталья. О боги. Какой кошмар. Моё имя… А Джонс, конечно, вконец обнаглел: просто взял и распахнул дверь, вваливаясь ко мне в комнату и усаживаясь на мою жалостливо скрипнувшую кровать. Кажется, ещё чуть-чуть, и я буду готова разбить об его голову собственный ноутбук. - Привет, - уже лёг и теперь опять, опять, опять! сверкал довольной улыбкой. Что в моём виде его так радует, я понять не могу и, наверное, не хочу. Делать, что ли, нечего? - Что делаешь? - Ничего. - Ну, я вижу. Хо-хо-хо. Олечка, ну почему я не согласилась поехать с тобой к Болгарии? Сейчас бы возвращались с тобой из ресторана, до этого вдоволь понежившись на солнышке и искупавшись в тёплом море… Какая дура. Словно мне в наказание, сонливость пришла по мою душеньку внезапно и прямо сейчас. А тут этот вот разлёгся. - Вставай. - Что, спать собираешься? – непонятно, что ли?! - Да. - Так ложись, - улыбка ярче, глаза прямо-таки засветились в и без того освещённой комнате. - Без тебя. - Я много места не займу, - Джонс тихо захохотал, когда я принялась тянуть на себя одеяло, на котором он лежал. Парень приподнялся, и одеяло оказалось в моих руках, а Америка – всё ещё на моей кровати. Вот возьму и уйду спать в другую комнату, что мне. Но это моя кровать, а Джонсу я целые хоромы выделила! - Чем тебе не нравится твоя кровать? – может, если он не найдёт аргументов, я сумею его вытурить отсюда? - Там нет тебя, - переставая смеяться, но всё так же сияя счастливой улыбкой, ответил парень. Как трогательно. Бросив одеяло в лицо Джонсу, я выскочила из комнаты. И пришла в хаос. Одежда здесь так и осталась валяться, уже даже из-под стола брюки выглядывают. Скинув американское шмотьё с дивана, я принялась его разбирать, подготавливая для себя спальное место. Закончив, я уверенно плюхнулась на простынь и отвернулась к стенке, стараясь возмущённо не сопеть. Завтра – завтра всё будет хорошо. Но сейчас всё хорошо не было. Проворочавшись в постели целый час, если не больше, я окончательно успокоилась и почти умудрилась заснуть, как скрипнули половицы и сзади раздался шорох. И если бы только шорох. Диван прогнулся под чужим весом и кто-то, а кто, можно было даже не сомневаться, ловко оказался за моей спиной и теперь дышал мне в шею. Так. Только я, сопротивляясь, двинулась, как чья-то рука повелительно легла на мой бок, прерывая всякие действия с моей стороны. Вообще класс. Я хочу спать, чёрт возьми, у меня нет сил на такие шуточки! - Теперь ты здесь, - горячее дыхание над ухом и беззвучный смех. А я не знаю, что мне делать. И куда бить. Ну уж нет. - Пшол вон, мудак! – рявкнула я по-русски и, кое-как извернувшись, залупасила по Джонсовой тушке ногами – руки он всё ещё держал. Желая избежать столкновений с моей железной пяткой, Америка решился-таки сползти с дивана, а с моей помощью быстро оказался сидящим на холодном деревянном полу. Гуманоиды грустно взирали на меня, осуждающе подмигивая в полумраке комнаты. Но какое мне дело до иных рас? Я резво подскочила на кровати, принимая воинственную позу. Джонс, гад заморский, в лице тоже изменился: перестал по-идиотски лыбиться, но слабый оскал то и дело пробегал по его губам, а глаза опасно заблестели. Тоже мне, альфа-самец. Ну, и как повелось у нас на Руси, я была готова к чему угодно, но только не к этому. Джонс схватил меня за ногу. Весьма оригинальный жест проявления благодарности за кровать, еду и отсутствие ножевых ранений. И я, вся такая красивая и злая, не менее красиво и злобно (пребольно!) шлёпнулась на пол рядом с Америкой. Вот гандон. Мой болезненный ох потонул в победном гоготе американца. Гр-р. Получай! - Блядь, - выдохнул Джонс сквозь зубы, хватаясь за самое дорогое, что у него есть… после кожанки, пожалуй. Ну а что я? А мне понравилось. Озверевшего или ещё какого Джонса больше терпеть меня как-то не тянуло, поэтому я, ползая по полу и жалея бедную свою ушибленную руку, вскочила на ноги и, хлопая дверью, выбежала из комнаты. И куда? Правильно, на кухню, к ножам и тесакам. Америка-то тоже долго сидеть не стал, и уже через пару секунд, когда я как раз примеряла ножи, проверяя, удобно ли держать, как парень стоял на пороге (заняв весь проход, надо отметить), и весь вид его говорил о смертоубийствах и кровопролитии. А ведь это легко устроить. Джонс сделал шаг вперёд – я метнула нож. М-м-м. Теряешь хватку, Наташ. Парень начал скалить зубы в довольной ухмылке. Очень мило. Ночь, темнота. Америка в одних трусах стоит посреди моей маленькой кухоньки и счастливо лыбится, глядя на меня. Удивительное рядом. За это ещё один нож (уже меньше, к сожалению, но такой же острый) летит по направлению к американцу. Ха! Зацепила~ Джонс злобно шипит от боли и рассержено смотрит. Что, думал, шутки шучу? За царапины вряд ли в суд подаст, а вот шкурку ему подпорчу. Он явно это понимает и осторожно движется к раковине. Я откладываю лишние приборы и крепче хватаю один, готовясь к решительной обороне, и наблюдаю, как Джонс наливает в гранёный стакан холодную воду. И делает это так медленно и аккуратно, следя за каждым моим шагом, словно действительно собрался пить. Ну да, конечно. Делаю отчаянный рывок в его сторону, и в тот же миг меня окатывает ледяной новогрудской водой. Оторопело гляжу на теперь уже пустой стакан в руке Америки, потом – на него самого (у-у-у, эта мерзкая зажравшаяся буржуйская морда!). - Всё хорошо? – мило так улыбается, как будто спрашивает о самочувствии моей больной тётушки. Но у меня нет тётушки. - Более чем, - выплёвываю ему в лицо и замахиваюсь ножом. А ножа-то и нет. Блядь. Джонс стоит, уже поставив стакан обратно, и помахивает моим любимым ножом для резки овощей. - Я рад, - по-доброму теперь так глядит, с жалостью почти. Ну да, что я могу сделать ему сейчас, мокрая и безоружная? Разве что… вновь по яйцам. Р-раз! Америка согнулся пополам. Табуреткой от Молодечномебель, два! Очень нежно. Как жаль, что ни сотрясения, ни переломов не будет. Эх. Оставляя корчащегося Джонса валяться на полу, подбираю пустые вёдра и, как есть, с влажными волосами, в ночнушке и босиком, выползаю на улицу. В тёмную деревенскую ночь. Ночь меня встретила слабым подвыванием собак (ах, ну почему это не Америка стенает), добрыми мыслями (как ему, наверное, сейчас уютно) и звоном металлических вёдер, бьющихся друг о друга (так хрустят американские косточки, хорошенько пропечённые на углях). Колонка меня встретила лужами грязной холодной воды вокруг и парочкой нежных эпитетов с моей стороны в сторону одной очень улыбчивой личности. Когда я, с ноющими от напряжения руками и уже подсушившейся на свежем воздухе головой, вернулась в дом, мне хотелось верить, что Джонс либо всё ещё ползает и стенает на кухонном полу, либо уже собрал свои манатки и едет на самолёт из Москвы. Джонс был обнаружен на кухне. Он спокойно сидел на, оказывается, крепкой табуретке и поедал так и не убранные мной драники. Геро-ой. «Герой» повернулся на звук скрипнувшей двери и, уставившись на меня, дружелюбно помахал левой рукой, правой усердно впихивая в себя очередной блин. Видимо, он считает, что улыбаться с набитым ртом – это очень привлекательно. Ну да, он же просто красавчик. Злость куда-то неумолимо испарялась, но нарастало раздражение. Не менее неумолимо. Я раздражённо опустила вёдра на пол, разбрызгивая по пути туда же часть содержимого. - Привет, - сверкнул стёклами очков Джонс. Я молчу. Очень хочется взять одно ведро и вылить всю воду на голову этого сияющего очкарика, что становится невозможно терпеть. Но при мысли, что мне же потом придётся ползать, словно провинившаяся перед грозной мачехой Золушка, по полу, вытирая его от воды и распластавшихся мозгов американца, я останавливаю саму себя и лишь выразительно смотрю на парня. Он же также продолжает пялиться на меня и, благополучно прожевав особенно аппетитный драник, расплывается в уже свободной и лёгкой, почти мечтательной улыбке. Обращённой ко мне. - Убирайся, - я, наверное, затряслась от негодования, потому что мир перед глазами словно бы поплыл, а довольная рожа Джонса принялась совершать вращательные движения. Так и сходят с ума? А, нет. Он всего лишь разминал шею. Но на этом решил не останавливаться – Америка, если это можно было так назвать, бодро вскочил и тут же оказался рядом со мной… Разделяли нас только вёдра да мой напряжённый взгляд. - Я думаю, нам стоит мириться! – он протянул мне руку, измазанную маслом от драников. Думает. Это прогресс. - Нет, - в свою очередь, отодвигаюсь от протянутой руки. – Помой руки, свинья. Джонс с интересом опускает глаза на свои конечности, а я двигаюсь назад, к выходу из кухни, но не лишённый хоть какой-нибудь сноровки и ловкости Америка замечает это и грубо припечатывает меня в столешницу тумбы, явно пытаясь тем самым перекрыть мне доступ отсюда, ближе к телефону и заветному номеру «102». - Стой, - обхватывает меня своими грязными жирными лапищами, что мне только и удаётся недовольно шипеть и яростно вырываться из – теперь с этим поспорить просто невозможно – стального захвата американца. - Пусти меня! – да, он добился своего, то есть, моего злобного крика. Спасибо, Наташ, что хоть не завизжала, словно тринадцатилетняя девчонка в руках педофила. - Я хочу поговорить, - удерживать меня ему ничего не стоит, но всё равно улыбка с его лица уже давно слетела и теперь он смотрит серьёзно. - Как будто меня это вообще волнует! – рявкнула я. – Перестань меня лапать! Да, шарящиеся по моей спине руки совершенно не способствуют стабильным переговорам, каких так хочет Джонс. - Если я тебя отпущу, ты уйдёшь, - виновато улыбнулся и – я надеюсь, это просто показалось – притянул меня ещё ближе. - И прекрасно, - холодно отсекаю я и пытаюсь отгородиться от Америки волосами, заслоняющими моё лицо. - Но меня это не устраивает, - как будто и не замечая моей фразы, продолжает парень. Да неужели. - Да… - сам себе отвечает Джонс и, неожиданно радостно и широко улыбнувшись, восторженно смотрит на меня и подхватывает, отрывая от тумбы. Ох, мамочки. Может, попытаться его пнуть? Но Америка тут же разворачивается и опускает меня на пол, всё ещё придерживая мои руки и счастливо лыбясь. - Я приехал сюда ради тебя! Все мои мечты осуществились. Пойду застрелюсь. - Это должно меня обрадовать? – сухо и неторопливо проговариваю я. Парень замялся, словно действительно обдумывая мои слова, и – заставьте меня развидеть это! – слегка покраснел. А дальше, с желанием весьма поэтически почесать свою щеку, прижал меня одной рукой к своей груди, а другой совершил своё злодеяние. Меня прижали. Америка, ну почему ты не Россия?! - Знаешь, - начал «неРоссия», - у вас тут, конечно, очень мило и всё такое… - Отпусти. - Мне кажется… Да мне как-то побоку, что ему там кажется. Взяла и со всей дури наступила ему на ногу – хотя, что это за удар: босая, даже синяка от каблука не останется. Ну, пусть будет. Джонс поморщился, но, к моему сожалению, рук не убрал. Всё с ним ясно. Точнее, ни черта не ясно. Поэтому, вцепившись американцу в его невидимый американский жирок, наверняка любовно нарощенный благодаря фастфуду, я пустила свои ноги в свободное плавание, которое крушительно заканчивается в тот момент, когда эти самые ноги сталкиваются с ногами Джонса. Он, что, цементом их заливает? Америка видит боль (от неминуемых ушибов) и разочарование (против него всё бесполезно) на моём лице, и начинает предсказуемо радостно лыбиться, будто я только что сообщила ему, что во всём мире воцарилась демократия и лишь благодаря ему, Великому Герою Мира. Я начинаю вырываться из его нежных объятий так, как не вырывалась бы из тисков какого-нибудь растения-людоеда, ибо счастливый Джонс – опасный Джонс. Особенно, если непонятна причина радости. Ну, или понятна. Просто от этого легче не становится. Америка неожиданно (ну, как сказать) вновь подхватывает меня, но уже чтобы усадить на стол и заглянуть в мои глаза. Какого лешего он так смотрит?! А он выдыхает и зарывается носом в мои растрёпанные волосы. Сейчас ещё соплей-слюней туда напускает, ага, для полного счастья. Отдёргиваюсь и в отвращении падаю спиной на стол, запоздало осознавая, что теперь нахожусь в ещё более беззащитном положении. Джонс это тоже понимает и весело хмыкает, придвигаясь ближе. Да чёрта с два я так просто сдамся! Собирая все свои внутренние силы, пинаю парня, который, по-видимому, начинал расслабляться, чувствуя своё превосходство надо мной. Но едва я удачно совершила этот нехитрый манёвр и оказалась возле шуфлядки со столовыми приборами, меня опять схватили. И охуенно поцеловали. Ну, хоть воды нет.