Готика. Становление.

Как и рассчитывал Диего, турнир прошёл на славу, значительно поспособствовав снижению напряжённости в колонии. Конечно, застарелые обиды никуда не делись, но достигнутые соглашения теперь регулировали отношения между лидерами лагерей, а бои на арене дали пищу для разговоров у костров в среде простых каторжан. Старый лагерь немного потерял в авторитете из-за проигрыша Шакала, но вину за это поражение свалили на его неуклюжесть и неудачный жребий. «Выпало бы сражаться кому-нибудь посноровистей, мы бы показали этим наёмникам!» – поговаривали стражники в замке и призраки во внешнем кольце. Шакалу пришлось немало попотеть, поработать топором и кулаками, чтобы восстановить свой авторитет. Он сохранил свой тяжёлый доспех и звание, но карьера дала трещину, и его новым уделом стало патрулирование внешнего кольца. Неудачи в финальных боях для сторонников Гомеза сглаживалась успехом первых схваток. Что касается наёмников, они были в восторге от блистательной победы Корда, и полностью удовлетворены. Поражения Клинта никто не воспринял всерьёз – в нём винили злой случай и нерадивого кузнеца, плохо закалившего клинок. К болотному братству у наёмников не было неприязни, и они были готовы признать их достойными воинами, хоть и не такими ловкими и сноровистыми, как они сами. Шрам был немного пристыжен и получил хорошую взбучку от Гомеза за свою дерзкую выходку. Едва ли барон всерьёз злился, тем более что всё закончилось довольно удачно, но это был отличный повод ещё раз наглядно указать подчинённому на его место. Авторитет Братства невероятно возрос благодаря удачным боям Гор Ханниса и Кор Ангара. Люди увидели, что сектанты не просто сборище сумасшедших идолопоклонников, а организованная военная сила, которая в случае нужды сможет постоять за себя. С Болотным лагерем больше нельзя было не считаться. Гомез рассудил, что не может позволить себе приобрести ещё одного могущественного врага, каковым, несмотря на достигнутые соглашения, оставался Новый лагерь. Именно поэтому второй знаковый договор был заключён между Кор Галомом и Гомезом за закрытыми дверями уже после турнира. О подробностях, как ни странно, я узнал не от магов, и не от Гомеза, а от Лестера, который каким-то лишь ему одному ведомым образом ухитрялся засунуть свой любопытный нос едва ли не во все дела колонии. Суть соглашения была проста. Сектантам, наконец, разрешили легально пропагандировать свои идеи среди рудокопов, хотя и в весьма ограниченном виде. Двум проповедникам гарантировалась защита со стороны стражников в обмен на постоянные поставки болотника. В принципе, на деле такая система существовала и раньше, только без формального согласования. Рудный барон уже успел опробовать курительные смеси, которые поставляло братство, и оценил их эффект. Несмотря на то, что сам он прилюдно никогда не курил, говорили, что в личных покоях у него есть кальян. Основной политической пользой болотника было отвлечение людей от настоящих проблем. Затянувшись дурманящим дымом, они не так тяготились повседневной рутиной и порой забывали о несправедливости жизни, о магическом барьере и рудниках. Таким опьянённым народом было легче управлять, а значит, болотник был полезен для Гомеза, как и для всех властьимущих. Вторым пунктом негласного договора было то, что небольшой отряд стражей братства присоединялся к охранникам Старой шахты, помогая уничтожать осточертевших всем ползунов. Этот пункт был на первый взгляд странным и невыгодным секте, но всё прояснилось, когда Лестер упомянул, что Кор Галома заинтересовала слюна краулеров. Походило на то, что вытяжка из их желез могла производить галлюциногенный эффект, в разы более сильный, чем болотник. С помощью слюны алхимик надеялся увеличить ментальную силу адептов братства и организовать призыв Спящего в наш мир. Я сперва удивился, откуда этот недоучка знает о свойстве желез ползуна, но потом вспомнил, что на трибуне во время боёв Дамарок и Риордан наверняка обсуждали как раз свои новые открытия. Скорее всего, именно из их разговора, Кор Галом и услышал о наших экспериментах с ползунами. Гомез же не ведал, что слюна ползунов нужна братству, иначе бы выторговал более выгодные условия и не согласился на послабления для проповедников, ведь уход рудокопов в секту был ему невыгоден. По факту, Болотный и Старый лагеря заключили военный союз, который хоть и носил весьма локальный характер, всё же сэкономил немало сил стражникам Гомеза. Воины братства были крайне эффективны в борьбе с гигантскими насекомыми, населяющими подземные тоннели. Длинные двуручные мечи прорубали хитиновые панцири, словно спелые арбузы, и играючи отсекали клешни, не давая тварям ни ударить, ни подойти для укуса. С момента появления в шахте храмовых стражей, работа рудокопов стала спокойнее, а стражники вконец расслабились, стараясь свалить едва ли не все свои обязанности на сектантов. Был ещё один пункт, о котором мало кто знал. Его исполнили тихо, чтобы не вызывать лишних вопросов у жителей как Старого, так и Болотного лагерей. Под покровом ночи двух переодетых девушек вывели из замка и за стенами внешнего кольца передали эскорту из нескольких стражей личной гвардии Юбериона во главе с Кор Ангаром. Девушек вели в храм на болотах – место, которое отныне должно было стать их домом. Лестер заверял, что женщины добрались в целости, и что никто и никогда больше не посмеет причинить им вреда. Именно Лестер сообщил Кор Ангару о том, что наложницы барона грезят о Спящем, именно он зародил идею привести их в храм. Увы, несмотря на это, даже для Лестера их дальнейшая судьба оставалась туманна, ведь он был всего лишь послушником, пусть и доверенным одного из высших гуру Братства – идола Намиба. Оставалось надеяться, что в один прекрасный день Спящий не решит приказать Юбериону избавиться от порочных женщин. Впрочем, исходя из наблюдений Лестера выходило, что даже если такое случится, то один человек всё равно не даст в обиду маленькую и беспомощную девушку по имени Шани. Этим человеком был Кор Ангар, которому в случае нужды было наплевать и на Спящего, и на Юбериона, ведь больше половины храмовой стражи были его учениками, преданными лично ему. Мало кто знал, что Кор Ангар курит лишь самый слабый сорт болотника, и только по три порции в день. Это было ровно столько, сколько необходимо, чтобы не вызывать лишних подозрений ни у кого, кроме всё замечающего Лестера, который знал, что любой страж может позволить себе куда больше болотной травы. Несомненно, глава храмовой стражи был искренно предан Юбериону и разделял те идеалы, которые проповедовал пророк – свобода воли, братство, сдержанность чувств, жертвенность ради высокой цели. Не беда, что на начальной стадии построения нового общества, часть идей приходилось навязывать силой или хитростью, одурманивая головы последователей. Не беда, что десятки новичков гибли в пасти болотожоров, ползая вдоль трясины в поиске побегов болотной травы. Всё это временная мера, и всё это лучше, чем копоть и пыль шахты, нескончаемый звон метала о камень и треск крошащейся горной породы. Возвышенная идея стоила того, чтобы пожертвовать ради неё частью себя, закрыть глаза на меньшее зло, ведь оно было едва различимо на фоне огромной несправедливости, бесчинства и беззакония творящегося в большом мире. Благодаря стараниям Кор Ангара, организовавшего охрану периметра и патрулирование территории, Болотный лагерь стал оазисом спокойствия и безмятежности, защищённым почти от всех тревог и угроз. После турнира во всей колонии на некоторое время воцарился мир. С момента обособления магов воды, никогда ещё рудниковая долина не казалась такой безопасной и тихой. Только шайка разбойников, прячущаяся где-то в горах на севере, нарушала идиллическую картину. Гомез посылал разведчиков, чтобы найти их логово, но следопыты либо возвращались ни с чем, либо не возвращались вовсе. Забавно, что Диего, как и Горн, прекрасно знал, где прячется эта банда. Они также знали, что это люди Квентина – изгоя, от которого из-за необузданности и непомерной гордыни отказались даже воры Нового лагеря. К нему примыкали лишь подобные ему – озлобленные и отчаявшиеся, те, кому было наплевать на то, что, завтра, во время очередного налёта, они, возможно, получат арбалетный болт в грудь. А если не завтра, то послезавтра. Эти люди не знали, куда ещё податься, не хотели решать сложных вопросов, отказывались работать и искать своё место под солнцем. Диего порой даже выменивал на еду кое-какие товары у этих отщепенцев, причём по весьма сходной цене. Конечно, он всегда мог прийти к Бартолло или даже Гомезу и рассказать, что ему удалось найти логово бандитов, засевших в горах, словно заноза в баронской заднице. Однако не в интересах моего друга было выдавать шайку этих головорезов – их существование вполне устраивало его, как и то, что люди Ларса порой организовывали набеги на караваны из Старой шахты, прикидываясь, что это дело рук Квентина. Диего был человеком широких взглядов и понимал, что однополярность – это прямой путь к диктатуре и ограничению свободы. Мы и так уже который год жили в колонии, отделённой непреодолимым барьером от остального мира. Этого было более, чем достаточно, чтобы почувствовать себя в тюрьме, и Диего не мог допустить, чтобы стены этой темницы сжались ещё сильнее под напором ограничений, правил и новых поборов, которыми может обложить каторжан Гомез, почувствовав вседозволенность. Для Диего, как и для меня, было гораздо приятнее, когда в долине оставалось достаточно много людей, имеющих силу и влияние, а значит, право голоса. Всё это было залогом того, что мелкий мирок под куполом будет и дальше оставаться многополярным, а людям, его населяющим, удастся сохранить хоть какое-то подобие свободы.