Готика. Становление.

Я старался вести себя как можно тише и незаметней, изображал смирение и покорность. Не знаю, верил ли в моё притворство Корристо, но, по крайней мере, ему не в чем было меня упрекнуть. Я помнил свои прошлые промахи, не давал себе расслабиться и почувствовать вседозволенность. Было ясно – одна ошибка, и следующая кара будет гораздо суровее предыдущей. Порой, мне начинало казаться, что наставник нарочно сдерживает моё обучение. То, что другим давалось годами, я усваивал за месяцы, если не за недели. Было ясно, что при должной тренировке, я вскоре доберусь до четвёртого круга, а там недолго и до того, чтобы превзойти самого Корристо. Он помнил, что я прошёл ритуал чистого зеркала, и считал, что на меня указал сам Иннос. Потому, по словам учителя, он применял ко мне самые суровые мерки, стремясь слепить из не оформившегося куска глины верного последователя бога огня. Возможно, это было и так, и он надеялся таким образом привить мне необходимые, по его мнению, всем магам моральные качества. Но не было ли истинной причиной промедления с моим обучением ещё и то, что он элементарно завидовал моим способностям, боялся, что ему никогда не занять пост Великого магистра, когда рядом растёт молодой и перспективный избранник Инноса? Я понимал, что во мне говорят гордыня и честолюбие, но всё равно не мог избавиться от такой мысли. Спустя несколько месяцев, как я начал читать книгу Ксардаса, внешне мало что изменилось, но моё мировоззрение сильно трансформировалось. Слова Корристо, и раньше не всегда убедительные, теперь вызывали ещё большее отторжение. Зато логика отступника, изложенная в книге, была жёсткой и до умопомрачения последовательной. Он писал о том, о чём такие, как Корристо, боялись даже задумываться. Теперь я прекрасно понимал, откуда у Ксардаса такое пренебрежительное отношение к моему ментору, являющемуся поистине олицетворением консерватизма. Прочитав и обдумав вводные главы книги, я, наконец, добрался до места, касающейся контроля разума. Именно в этой главе описывались первые практические упражнения. Чтобы не быть голословным, приведу из неё выдержку, наиболее ярко иллюстрирующую содержание: «Демон в оболочке гомункулуса, порождённой его собственной извращённой мыслью и энергией заклинателя, опасен невероятно, однако меркнет это перед тем, какие возможности откроются для сущности потусторонней, коли верх над разумом мага она одержит. Потому исключительно крепок духом должен быть призывающий, должен готов быть скорее умереть, чем душу свою под контроль демона отдать. Каждый адепт, силы свои испытывающий на поприще этом нелёгком, всегда под рукой должен держать острый нож, чтобы кровь себе пустить, коли почует, что теряет контроль. Ослабленное, умирающее тело станет менее желанной добычей для демона, а выброс адреналина при ранении, придаст магу сил совладать с ситуацией. Если же и эта последняя мера не помогла – значит, самоубийство единственный выход. Даже смерть гораздо лучше, чем отдать свою душу в распоряжение порожденья тьмы. Чтобы не доводить до крайности, каждый адепт должен пройти специальную подготовку, и помимо мер, описанных в предыдущих главах, иметь превосходство в телепатическом поединке. Тренировка заклинания контроля даже на слабых демонах опасна для новичка, и посему есть лишь одно средство, чтобы подготовить себя к первому ритуалу призыва. Как известно, к монастырям и городским домам Инноса, часто прибиваются больные и убогие, разумом обделённые и на милостыню уповающие. Жаль этих нищих духом, но прогресс науки важнее любых чувств. На таком убогом должен впервые адепт свою силу испытать. В этом обряде нет никакой опасности для мага, а обделённому разумом хуже уже не станет. Под полный контроль необходимо научиться брать умалишённого человека, управлять каждым его шагом, видеть его глазами. Лишь когда такое упражнение даётся легко, можно приступать к настоящим ритуалам призыва. Помните о том, что никогда нельзя испытывать эту технику на здоровом здравомыслящем человеке – ужасны могут быть последствия такого эксперимента, в беспомощную марионетку может он навсегда превратиться, лишившись воли, желаний и чувств. Кроме того, и колдующий может серьёзно пострадать, столкнувшись с мощным ментальным барьером в разуме человека. Только при подготовке специальными зельями одурманивающими и ослаблении воли подопытного, возможна такая процедура, как это происходит, к примеру, при ритуале чистого зеркала». Далее шли описания подробностей процедуры. Я изрядно удивился, узнав, что уже как минимум дважды сам подвергался заклинанию контроля, причём один раз в весьма мощной и необычной форме – когда Ксардас прятал мои воспоминания. Он справился со своей работой на славу, раз совет магов не смог обнаружить подвоха, и, зондируя мой мозг, счёл меня практически безгрешным. То, что я после всех этих процедур оставался в здравом уме, вселяло в меня надежду, что описанная Великим Магистром техника, действительно, применима и при верном выполнении всех правил достаточно безопасна. Я боялся экспериментировать, но без этого дальнейшее изучение книги было бессмысленным, и жажда знаний двигала меня вперёд. Несколько дней я провёл в раздумьях, и, наконец, решился обратиться к Диего. Я вспомнил, как он рассказывал про одного умалишённого, заброшенного недавно за барьер. Это был молодой и довольно безобидный тип, но за свою невероятную глупость, рассеянность и откровенный идиотизм, он получил прозвище Мад или Мэд, что на жаргоне южных островов попросту означало сумасшедший. Этот парень не ориентировался в социальных связях, для него не было различий между лагерями, а к стражникам он обращался также фамильярно, как и к рудокопам. Встреть он ненароком Гомеза, наверняка не побоялся бы обратиться к нему: «эй, дружище». Периодически Мад набивался кому-нибудь в друзья, увязывался хвостом, считая, что они теперь будут неразлучны. Конечно, чаще всего после этого он получал хорошенькую трёпку, порцию оскорблений и издевательств. Как-то раз, к примеру, на него вылили целое ведро дерьма и помоев, и это было ещё весьма по-доброму. Тем не менее, никто до сих пор не убил прилипалу, что было вызвано не жалостью, а тем, что народ не хотел лишать себя удовольствия посмеяться над кретином. Иногда это было, действительно, забавно – взять хотя бы то, что он с гордостью носил данное ему имя Мад, не понимая его значения. Как бы его ни унижали, он ничему не учился и продолжал вести себя, как пятилетний ребёнок. Только если его хорошенько избить, он обижался, отчего не разговаривал уже с доброй половиной лагеря, чему объекты такой обиды были несказанно рады. В общем, лучшего кандидата на роль умалишённого было не сыскать. А если его ещё угостить болотником… Диего удивился моему интересу касательно Мада, но согласился направить его ко мне, если я пообещаю не причинять бедолаге увечий. Следопыт порой защищал парня от чрезмерно жестоких издёвок и даже договорился с поваром, чтобы тот подкармливал дурачка, хотя он не только не выполнял норму в шахте, но и кирку ему в руки давать было опасно. Сердобольность Диего была вызвана вовсе не каким-то нездоровым по меркам колонии состраданием к слабым и беззащитным. Да, он жалел Мада, но помимо этого, ещё частенько получал от безумца весьма ценную информацию. С парнем никто не считался: ни стража, ни скребки не боялись при нём обсуждать любые темы, всё равно ведь идиот ничего не понимает. Мад и вправду мало что понимал, но вот с памятью у него было всё в порядке. Этим и пользовался хитрый следопыт, иногда получая весьма неожиданные сведения. Конечно, выудить хоть что-то вразумительное из Мада было очень сложно, но Диего каким-то чудом это удавалось, хотя и стоило порой потрёпанных нервов. Признаться, я рассчитывал использовать парня так же, как мой друг, только узнавать с его помощью всё, что пожелаю и без лишних разговоров. Заклинание контроля при должном навыке позволяло влезть в память жертвы напрямую. Навыка у меня ещё не было, но даже без этого можно было элементарно заставить дурачка рассказать всё по порядку без присказок и замечаний. Учитывая мою оторванность от мира, любой источник информации был крайне полезен, не говоря уж об этом идеальном шпионе. Мада даже в замок пропускали без проблем – страже там тоже нравилось развлечься и поизмываться над придурком. Какие только байки ему ни рассказывали, как ни дурили мозги – он во всё верил. Однажды кто-то ему сказал, что, если спать с мясным жуком в кровати, а лучше сразу с несколькими, то исцеляться все недуги, прибавится сил и в общем, жизнь наладится. Парень поверил и натащил в свою хижину этих противных насекомых со свалки. Судя по словам Диего, зрелище получилось отвратное, а шутники пытались предлагать Маду и более интимное знакомство с жуками. К счастью для дурачка, ни намёков, ни прямых указаний он элементарно не смог понять, зато наблюдатели посмеялись от души. Доволен остался только повар, который отловив этих мерзких тварей, расползшихся от хижины Мада во все стороны, сделал из них рагу. Были и другие истории, одна краше другой. На расспросы Диего о причинах моего интереса, я ответил, что заклинаниями рассчитываю наладить психику бедолаги. Призрак был поражён тем, что маги могут влиять на сознание человека, и попросил не проделывать с ним таких фокусов, даже если мы поссоримся. Конечно, я и не собирался – предупреждение в книге насчёт здоровых людей было недвусмысленным. В общем, Диего пообещал, что намекнёт Маду, чтобы тот со мной встретился. Подозрений это вызвать не могло – дурачок приставал ко всем встречным и то, что он заговорит с магом никого бы не удивило. Могло показаться странным разве только то, что маг не испепеляет наглеца, а спокойно выслушивает, но это были уже мои хлопоты – в конце концов, Иннос по заверениям некоторых проповедников, учил милосердию. На деле, несомненно, Иннос, как и Белиар, учили эффективно убивать своих врагов. Мад появился в замке на удивление вовремя. Он сопровождал Диего, направлявшегося на встречу с Бартолло. Я специально просил следопыта проследить за дурачком, чтобы тот застал меня во дворе, а не завалился прямо в обитель магов. Конечно, можно было обойтись и вовсе без помощи, в конце концов, не заметить в замке странно озирающегося по сторонам человека в обносках, над которым все шутят, было тяжело. Но была другая проблема – Мада хоть и пускали в замок, но в последнее время он сам не спешил туда заглядывать. Одной из причин было то, что он обиделся на Торуса, а так как начальник стражи почти весь день ошивался у ворот замка, то Мад, стараясь его избегать, к ним не приближался. Завидев Мада и Диего, которых я в этот день ждал уже с самого утра, я направился к середине двора, Диего заметил меня, что-то сказал Маду, и тот, странно на меня глянув, почесал голову и остановился. Призрак тем временем поспешил удалиться. Когда я подошёл, Мад всё ещё стоял на том же месте, в его глазах отражались страх и в то же время надежда: – Гос-господин маг, – трясущимся голосом произнёс местный дурачок, – прошу, пощадите меня, снимите заклятье. Я улыбнулся, начав догадываться о причине такого странного поведения Мада. Похоже, Диего наплёл ему какую-то нелепицу. Я театрально нахмурился и спросил: – А заслужил ли ты это? – Пожалуйста-пожалуйста! Я не хочу стать мясным жуком. Честно-честно, я не переступал через невидимую линию, да и в жизни не обидел ни одного жука! – Значит, не переступал? – продолжил я с нажимом, – а где же, по-твоему, ты сейчас стоишь? – Нет-нет, заверяю Вас! Я не хотел! Я не знал! Простак был действительно не в своём уме, это было очевидно. На такую глупость не повёлся бы даже трёхлетний ребёнок. Чем-то этот кретин напомнил мне стражника Аарона, которого я провёл с заклятьем невидимости. Однако надо признать, случай Мада был в тысячу раз более запущенным. – Хорошо, – ответил я, – но мне понадобится немного времени. Постой смирно и ничего не говори, пока я не прикажу. Парень раскрыл было рот, но я остановил его жестом и добавил: – Ничего не говори, я же сказал. Идиот быстро закивал головой. Я хотел напомнить ему, что я приказал стоять смирно, но понял, что такая задача будет ему уже не по силам, а потому промолчал. Я выпил зелье магической силы и сконцентрировался. Мад, очевидно думал, что я снимаю воображаемое заклятье. На самом деле, я собирал всю доступную мне энергию для ментальной атаки. Хорошо, что никого из моих коллег поблизости не было, они могли бы почувствовать этот хоть и локализованный, но всё же довольно сильный импульс. Я ожидал натолкнуться на сопротивление, на стену, защищающую сознание стоящего передо мной человека. Я знал, как она ощущается, много раз тренировался в укреплении своего собственного разума. Каково же было моё удивление, когда вместо твёрдой, как камень, оболочки, я наткнулся на вязкую жижу. Порвать её не стоило ни малейших усилий, зелье магии оказалось явно излишним. Говорят – чужая душа потёмки. Это верно. Но душа безумца ещё темнее. Моё сознание соприкоснулось с сознанием Мада. Яркие образы, детские воспоминания: разъярённое лицо матери, которая ругает и бьёт своего собственного сына за его непроходимую тупость. Побои, издевательства, вновь грязная ругань. Ребёнок растёт, мужает, но душевные травмы не заживают, они множатся и охватывают всё существо. Он пытается измениться, но врождённый кретинизм не даёт ему быть таким, как все. Парень страдает от этого, хотя не вполне осознаёт причину. Он не хочет жить, ему незачем, он не понимает для чего родился, не хочет и не может понимать. Снова мать, пьяная, взмыленная, уже постаревшая, но внушающая от того лишь ещё больший страх. Бьёт, ругает, проклинает. Страх растёт, достигает предела, накрывает целиком, рвёт на части, и вдруг сменяется ненавистью – неудержимой и безумной. Блеск стали, удар, кровь, ещё удар, кровь и слёзы. Слёзы, крик, истерический плач и темнота… Грязная тюремная камера, трюм грузовой галеры, полной каторжников, короткий приговор и падение в пруд за барьером. Дальше ничего нового. Издевательства, ругань, побои и боль, но ему уже всё равно, он даже не помнит, как сюда попал, не хочет ни помнить, ни знать. Я в ужасе отшатнулся – совсем не такого эффекта ожидал от первого опыта и не сразу понял, что наткнулся на своеобразную защиту. Да, у Мада не было нормальной, по классификации Ксардаса, психической оболочки, но этот слой воспоминаний, страшных и печальных, служил ему своего рода щитом, который слабое сознание вытеснило на периферию, как можно дальше – туда, откуда боль быстрее развеется и уйдёт. Но воспоминания не уходили, не могли уйти сами собой. Я не стремился давать оценок ни действиям бедняги, ни поступкам его матери или кого-либо ещё из издевавшихся над слабоумным. Я ещё раз укрепил свою собственную защиту и предпочёл забыть то, что мне открылось – это отвлекало от поставленной цели. Но я неожиданно для себя вспомнил один давний урок, который мне давал ещё старина Боспер, учивший меня охоте: затравленный зверь – самый опасный.