Слепой художник

Работу Сойк менял часто, порой даже слишком, и не задерживался на одном месте дольше полугода. Никаких конкретных целей в жизни он не преследовал, занимался, чем придется, и о том, чтобы делать карьеру на каком-то поприще, никогда не задумывался. Когда Сойк устраивался на новую должность, работодатели интересовались, из-за чего он так часто уходил с одного места на другое, и Сойк, пожав плечами, честно отвечал, что причины бывали разными: иногда не удавалось поладить с начальством или коллегами, порой надоедала сама работа, случалось, что не устраивала оплата. На его заявления перспективный работодатель часто хмурился и отказывался связываться с человеком, который наверняка надолго не задержится, но Сойка это не печалило. Не хотят здесь, захотят в другом месте – так думал он и отправлялся на поиски новой работы. Последние полгода Сойк трудился на станции техобслуживания автомобилей самым обыкновенным автомехаником, и примерно столько же он проклинал тот день, когда Маэда-сан – начальник, а заодно единственный коллега – согласился взять его к себе в помощники. Работа оказалась не просто тяжелой, а слишком тяжелой, к тому же регулярно превращалась в сверхурочную. Маленькая станция находилась далеко за городом, прямо на трассе, и обращались туда преимущественно люди, попавшие в неприятности где-то на дороге и не имевшие возможности добраться до аккредитованных мастерских. Но, как выяснилось вскоре, проблемы с автомобилями чаще всего случаются именно тогда, когда до цивилизации с ее благами далеко, потому отбоя от клиентов у них не было. Буквально за пару месяцев Сойк разобрался в премудростях ремонта автомобилей и мотоциклов, научился многому, о чем раньше даже не слыхивал, а также позабыл, что такое выходные и надорвал спину. Сойк давно уволился бы, но платил Маэда-сан удивительно щедро, а еще по необъяснимым причинам сама работа дарила непонятное удовлетворение: разглядывая в очередной раз результаты своего труда, Сойк ловил себя на том, что улыбается и даже потирает руки. Физические нагрузки были очень сильными, и когда Сойк уже ближе к полуночи добирался до дома, он отключался почти сразу, едва находя силы на быстрый душ и незамысловатый ужин. И только в последнее время боли в спине стали настолько сильными, что порой он ворочался полночи, будучи не в силах уснуть. Следствием недосыпа стало еще и то, что у него постоянно болела голова, и, разумеется, все это отражалось на качестве работы. – Тебе надо записаться на массаж, – во время одного из перекуров заметил Маэда-сан, от глаз которого не укрылось, как Сойк, неловко уронив на землю зажигалку, болезненно поморщился, наклоняясь за ней. – Да ну, не хватало, – отмахнулся он, прикуривая, но Маэда-сан, который за время их сотрудничества успел привязаться к своему подчиненному и испытывал чувства, больше похожие на отцовские, не согласился: – Ты давно мучаешься, а хороший массаж помог бы. Несколько сеансов, и станет легче. Может, просто защемило что-то в позвоночнике. – Это дорого и мне некогда, – недовольно и не слишком вежливо отрезал Сойк, который больше всего на свете не любил, когда над ним начинали трястись и причитать. Однако грубоватый ответ не умалил заботы его старшего коллеги. – На массаж можешь уходить, когда тебе будет нужно, я не против. А что касается денег… – тут Маэда-сан призадумался, а Сойк возвел глаза к небу, мысленно призывая своего босса не сулить подачки. Но Сойк ошибся, Маэда-сан не собирался давать ему внеплановую премию, а только предложил свой вариант решения проблемы: – У моей жены в прошлом году были серьезные проблемы со спиной, а лечение оказалось просто невероятно дорогим. И тогда ей посоветовали одного массажиста, который берет совсем недорого. – С чего такая благотворительность? – усмехнулся Сойк, и Маэда-сан с готовностью пояснил: – Просто парень работает без лицензии. У него нет медицинского образования. – Замечательно, – насмешливо фыркнул Сойк и искоса поглядел на своего начальника. – Вот о чем всегда мечтал, так это чтобы меня разбил паралич под умелыми руками шарлатана-самоучки. – Неужели ты не веришь в талант? – неподдельно изумился Маэда-сан. – Моей жене стало легче после первого же сеанса, а уже через неделю вообще ничего не болело. С тех пор она о спине своей и не вспоминает. Просто не у всех одаренных людей есть финансовая возможность учиться. На этих словах Маэда-сан сокрушенно покачал головой, а у Сойка появилось плохое предчувствие, что от визита к необразованному массажисту его уже ничто не спасет. – Решено, – объявил Маэда-сан и даже рукой по колену хлопнул. – Я уточню у жены адрес, и завтра же ты отправишься на массаж. Надоело смотреть, как ты кряхтишь и стонешь. Такими темпами старость в инвалидном кресле встретишь. – Вот спасибо на добром слове, – возмутился Сойк, но про себя решил, что будет проще согласиться, чем пререкаться: когда босс считал себя правым, переспорить его не мог никто. – Я предупреждаю о последствиях твоего равнодушия к собственному здоровью, – строгим голосом одернул его Маэда-сан. – Если не пойдешь сам, отвезу насильно. – Да понял я уже, – будто сдаваясь, поднял руки вверх Сойк. – Схожу я к этому массажисту. – И да, кстати, ты не удивляйся, но парень слепой. – Слепой? – Ну да, этот массажист, он слепой, – подтвердил Маэда-сан. – Кажется, жена говорила, что бедный мальчик слеп от рождения. – Замечательно, – проворчал Сойк, сам не зная, из-за чего после этой новости его раздражение увеличилось в разы. – Какая разница? Тебе с ним не картины рисовать, а массаж делать, – напомнил старший коллега, но Сойк лишь вздохнул. Почему-то идти к слепому массажисту хотелось еще меньше, чем к зрячему. Квартира, по совместительству приемный кабинет массажиста-эскулапа, как мысленно окрестил его Сойк, находилась в самом обычном доме самого обычного спального района. Поднявшись на нужный этаж, Сойк еще раз сверился с адресом, выведенным на белом листочке аккуратным почерком супруги его начальника, и, определив, что стоит у нужной ему двери, позвонил. – Открыто, – тут же откликнулись из квартиры, и Сойк, сперва изумленно замерев, неуверенно потянул за дверную ручку. Хотя район выглядел тихим, Сойк впервые видел такое, чтобы входную дверь не запирали, да еще и широким жестом предлагали войти неизвестно кому. Кроме того, хозяин вроде как был слепым, а ущербные люди ведь более уязвимы и зависимы. – Здравствуйте, – негромко произнес Сойк, с полминуты потоптавшись в полутемной прихожей и не дождавшись никакой реакции. – Привет, – хозяин квартиры возник будто из-под земли, и Сойк от неожиданности отступил на шаг назад, не сразу сообразив, что парень просто вышел из небольшого примыкавшего к прихожей коридорчика. Должно быть, передвигался он совсем бесшумно, а в полумраке Сойк еще и не слишком хорошо видел. – Мне вас порекомендовали, – поспешил он объяснить причину своего визита. – Сказали, что вы можете помочь. Со спиной. – Может, и могу, – Сойк не видел лицо говорившего, но по интонации понял, что тот улыбается. – Проходи. Меня Леда зовут. – Сойк, – поспешил представиться гость, отстраненно отмечая, что парень разговаривает, пожалуй, слишком фамильярно, и шагнул вперед, когда Леда гостеприимно открыл дверь в комнату. Здесь было значительно светлее. В летнее время сумерки наступали поздно, а Маэда-сан, памятуя свое обещание отпускать Сойка на массаж тогда, когда будет нужно, вытолкал его из мастерской едва ли не после обеда. Комната – судя по всему, единственная в этой квартире – поразила Сойка до глубины души. В ней не было ничего особенного: не слишком чисто, мебели немного, в углу стойка с гитарами, у компьютера творческий беспорядок в виде разбросанных бумаг и грязных чашек. Но именно это и удивило Сойка: не возникало впечатления, что он попал в квартиру ущербного инвалида. Уже направляясь на первый сеанс массажа, Сойк неожиданно понял, из-за чего его так рассердил сам факт того, что придется взаимодействовать со слепым парнем. У молодых здоровых людей инвалиды, ущербные и старики всегда вызывали труднообъяснимое ощущение, похожее на смесь жалости, брезгливости, а еще немного страха – страха стать однажды таким же. И Сойк был уверен: кто бы что из себя ни корчил, сколько бы ни демонстрировал снисхождение и сочувствие, в глубине души каждого всегда будет ворочаться гадкое чувство превосходства пополам с пренебрежением. Врать самому себе Сойк не любил, вещи старался называть своими именами и, отдавая себе отчет, из-за чего особенно сильно не хочет идти на массаж, мрачнел и накручивал себя. И вот теперь, оглядываясь по сторонам, Сойк испытывал безграничное удивление. Перед ним был дом совершенно обыкновенного молодого раздолбая, который не слишком любил прибирать, увлекался музыкой и часто торчал за компьютером. "Но как? – спросил сам себя растерянный Сойк. – Что толку сидеть перед монитором, если не видишь ничего?" – Кушетки у меня нет, зато есть специальная подстилка, – вырвал его из мыслей голос хозяина квартиры. – Она достаточно жесткая и вполне подходит для массажа. Пока парень объяснял и расстилал прямо на полу какой-то необычный зеленый коврик, на котором, судя по всему, и предстояло расположиться пациенту, Сойк во все глаза пялился на массажиста, на его точные, верные движения, приходя к выводу, что жена Маэда-сан что-то перепутала. Бедный слепой от рождения мальчик все отлично видел, иначе просто не смог бы так легко справляться даже с такими простыми задачами, как перемещение по дому или подготовка рабочего места. – Что-то не так? – наконец заметил молчание собеседника Леда, обернулся через плечо и посмотрел прямо в глаза Сойка, окончательно убедив его в своей зрячести. Парень был совсем молодым, явно младше его самого, светловолосым и улыбчивым. В последнем Сойк был уверен, хотя наблюдал за ним всего несколько минут. Казалось, что человек с таким лицом просто не может не сиять все время. И глаза у него были совершенно обыкновенными, темно-карими, шоколадного оттенка, и уж точно никак не могли принадлежать слепому. А еще Леда чем-то понравился Сойку, неуловимо и с первого взгляда, настолько, что его даже не смутил юный возраст человека, который должен был стать на время его врачом. – Все так, – с опозданием ответил Сойк и дернул с себя футболку, стаскивая ее через голову. – Мне просто сказали, что вы... Что массажист, к которому я иду, слепой, вот я и удивился. – Чему удивился? – не понял парень, продолжая все так же улыбаться и задумчиво глядеть на Сойка. – Ну, удивился, что не слепой. Что ждал увидеть слепого, а увидел, что не слепой, – совсем несвязно и сумбурно пояснил Сойк и почувствовал себя крайне неловко: показалось, что заявлять подобное фактически незнакомому человеку как-то неприлично. – У меня практическая слепота, – покачал головой Леда и отступил от расстеленной подстилки, делая приглашающий жест рукой, будто призывая Сойка ложиться. – Практическая? – удивился Сойк и почувствовал себя вовсе неудобно. Получалось, что парень действительно имел какие-то проблемы со зрением, а он его еще слепым обозвал. – То есть полная, – с готовностью пояснил Леда. – Практическая слепота означает, что я совсем ничего не вижу. – Но… – только и смог выдавить из себя Сойк, чтобы тут же растерянно замолчать. Он даже вымученно улыбнулся, показывая, что шутку, пусть и неудачную, оценил, но улыбка эта моментально сошла с лица, когда он понял, что Леда говорит серьезно. – На массаже это никак не отражается, – невозмутимо пояснил тот и снова улыбнулся, убеждая этим Сойка в том, что ничуть не обиделся. – Ложись. Будем разбираться, что там с твоей спиной. Все еще сгорая от стыда, Сойк торопливо, даже слишком, поспешил принять горизонтальное положение и, опомнившись, все же произнес: – Простите. – Ничего, – вполне искреннее заверил его Леда, опускаясь рядом на колени, и тут же негромко рассмеялся. – Зрячие люди почему-то думают, что если человек слепой, он либо сидит целыми днями без движения, либо только и делает, что натыкается на стены. Сойк чуть было не ответил, что именно так себе все и представлял, но вовремя прикусил язык, а Леда тем временем опустил руки на его плечи. Пальцы у него были теплыми, а прикосновение сразу показалось приятным. А еще через пару минут, после того как массажист кончиками пальцев ощупал всю его спину и принялся растирать, безошибочно определив те места, где больше всего болело, Сойк закрыл глаза и думать забыл обо всем лишнем, – настолько хорошо ему стало. Леда ничего не говорил, не комментировал свои действия, прикасался с силой, но при этом совсем не причинял боли, и только через час, а может, больше, произнес: – Ничего смертельного. Видимо, у тебя большие физические нагрузки. Я думаю, еще пять-шесть сеансов, и все наладится. – Пять-шесть? – переспросил Сойк, еще толком не придя в себя после приятной процедуры. В этот момент он думал только о том, что хочет прийти сюда еще как минимум раз десять, но Леда неправильно понял его слова: – Можно и меньше, это я с запасом сказал, чтоб наверняка, – и пока Сойк не успел ничего ответить, он опустил ладонь на его затылок, несильно прижимая. – У тебя часто болит голова? – Д-да. Часто, – растерялся от такой догадливости Сойк и замер на месте. – Особенно в последнее время. – Я так сразу и подумал, – негромко произнес Леда и запустил пальцы в его волосы. Сойк хотел спросить, как слепой массажист догадался о его болях, но уже через секунду позабыл собственный вопрос. Леда сжал ладони в кулаки, собирая длинные пряди, и немного потянул. Процедура была достаточно болезненной, но Сойк не стал возмущаться сразу, решив посмотреть, что будет дальше. А потом Леда несколько раз повторил это движение и принялся поглаживать кончиками пальцев кожу головы Сойка, при этом старательно массируя в каких-то одному ему известных точках. Сказать, что это было приятно, значило не сказать ничего. Когда Леда придавил несильно на затылке, Сойку показалось, что у него подрагивает что-то в пояснице, а когда поглаживал и массировал виски, возникало впечатление, что у Сойка вибрирует весь позвоночник. Массаж головы был не таким долгим, как перед этим спины, но когда Леда закончил, у Сойка возникло странное ощущение, будто с него сняли трехкилограммовую шапку, настолько хорошо и легко он себя почувствовал. – Спасибо, – только и смог произнести он, поднимаясь на ноги и понимая, что никогда не сформулирует в слова благодарность, которую испытывал, и полез в карман за деньгами, но Леда только отмахнулся. – Не за что. И расплатишься, когда закончим. Когда точно будешь знать, что помогло. Такая доверчивость и непредусмотрительность показались Сойку легкомысленными, ведь он мог больше не прийти, а Леда так и не получил бы вознаграждение за свой труд. Но сулить насильно деньги человеку, которого он и так сегодня успел оскорбить, Сойк не решился и пообещал прийти на следующий день. В ту ночь, впервые за несколько недель, Сойк уснул моментально, не испытывая ни боли, ни дискомфорта. Всю дорогу от автомастерской до дома Леды Сойк задавал себе вопрос, зачем он это делает, зачем снова идет туда, но ответа найти не мог. Накануне Леда сделал ему массаж в десятый раз и сказал, что курс лечения окончен. На самом деле Сойк чувствовал себя отлично после третьего или четвертого сеанса, но признаваться в этом не желал. Процедура была настолько приятной, что хотелось приходить к Леде снова и снова. Как и предупреждал начальник Сойка, гонорар Леда попросил достаточно скромный, и Сойк, рассчитываясь, подсунул пару лишних крупных купюр, но Леда, несмотря на то, что был незрячим, раскусил его, едва прикоснувшись к деньгам. – Я слепой, а не тупой, – холодно заметил он и, безошибочно отсчитав лишнее, протянул деньги Сойку. – Извини, – смущенно пробормотал тот, забирая протянутые ему купюры. – Мне просто очень понравился массаж, а еще ты действительно мало попросил. – Мне достаточно, – улыбнулся Леда, глядя невидящими глазами на Сойка, и голос его теперь казался вполне дружелюбным. – Если будут проблемы какие, заходи. Покидая квартиру Леды, Сойк с необъяснимым смятением задавался вопросом, как же так получилось, что время пролетело настолько быстро, а десяти сеансов массажа как и не бывало. Отойдя на несколько метров от дома, Сойк обернулся и не без сожаления подумал о том, что, как это ни парадоксально, он будет скучать по слепому массажисту и его рукам, творившим настоящее волшебство. Лечение длилось совсем недолго, но Сойк не то что о боли забыл, а вообще чувствовал себя лучше, чем за последние несколько лет. Да и сам Леда Сойку понравился. Парень был общительным и веселым, но ненавязчивым, никогда не начинал разговор первым и не поднимал какие-то волнующие его одного темы, хотя поддержать, казалось, мог любую. – Как ты пользуешься компьютером? – в пятую или шестую встречу задал давно мучивший его вопрос Сойк. Спрашивать прежде было как-то неудобно, но познакомившись с Ледой чуть ближе, Сойк понял, что тот не испытывает особых комплексов из-за своей особенности и не считает обсуждение собственной слепоты недопустимым. – Неужели ты никогда не слышал о шрифте Брайля? – в свою очередь удивился Леда. – Это шрифт, который можно читать на ощупь, – неуверенно предположил Сойк. – Видишь, все ты знаешь, – негромко рассмеялся Леда. – Но ведь это для книг, – по-прежнему отказывался понимать Сойк. – При чем тут компьютер? – Клавиатура тоже бывает брайлевской, – пояснил Леда. – Как закончим массаж, можешь посмотреть. – Ну а монитор? – не сдавался любопытный Сойк. – Как ты читаешь с монитора? – Есть специальные программки, которые читают вслух. Да и не только, – Леда пожал плечами, давая понять, что обсуждение подобного не стоит их внимания. – Много всего придумано, на самом деле. Вот так, понемногу знакомясь с Ледой, Сойк с удивлением констатировал, что уже не может назвать совершенно слепого парня инвалидом или калекой. Леда выглядел вполне благополучным и довольным жизнью молодым человеком. Только у самого дома Леды Сойк подумал о том, что может прийти не вовремя, может просто не застать хозяина или, что еще хуже, помешать чему-то. Но отступать было поздно: Сойк уже преодолел долгий путь через весь город, а квартира Леды по неведомым причинам притягивала его словно магнитом. Вздохнув, Сойк направился к нужному подъезду. Он явился к Леде намного позже, чем приходил до этого. Если прежде на массаж Маэда-сан отпускал его в любое время, то теперь для Сойка был восстановлен полный рабочий день. Понимание того, что визит его неурочный, смутило еще больше, и Сойк на секунду замер перед дверью, прислушиваясь. Из квартиры доносилась музыка, и Сойк не сразу понял, что там играют на гитаре, причем все указывало на то, что музыкант импровизировал, сбивался, начинал заново, опять сбивался, но все равно перебирал струны уверенно, будто так и было нужно. – Да заходи уже, – раздался насмешливый голос в то же мгновение, когда музыка прекратилась, и Сойк не сразу понял, что обращение адресовано ему. Сбегать теперь, когда его рассекретили, было поздно, потому, вздохнув, Сойк привычно потянул за ручку традиционно незапертой двери. – И как только услышал? – ворчливо поинтересовался он, проходя в комнату, где прямо на полу у окна расположился Леда с гитарой в руках. – Играл же… – У людей, лишенных зрения, обостряются другие чувства, – поучительно произнес Леда и снова прикоснулся к струнам, извлекая тихую переливчатую мелодию, которой Сойк невольно заслушался. Прежде пару раз Сойку случалось покидать Леду, когда на улице сгущались сумерки, и хозяин квартиры в таких ситуациях всегда зажигал свет, непонятно как определяя, что в комнате уже темно. Сойк думал, что это делается специально для него, но теперь, придя внезапно и без приглашения, он увидел, что свет привычно горит, будто здесь он был кому-то нужен. – Зачем ты зажигаешь свет? – решил сразу задать вопрос Сойк, присаживаясь рядом с Ледой. – Привычка, – пожал плечами тот, не прекращая перебирать струны. – Бабушка всегда зажигала, вот и я так делаю. Из предыдущих разговоров с Ледой Сойк узнал, что родителей у того не было, об отце вообще никто никогда не слышал, а мать собственный сын интересовал меньше всего на свете. Леда даже поделился с Сойком, что врачи предполагали, будто ее разгульный образ жизни во время беременности и сыграл печальную роль, в результате чего ребенок родился незрячим. Леду воспитала бабушка, которая, впрочем, тоже давно умерла. Решив, что эта тема не самая удачная и может быть неприятна Леде, Сойк решил просто молча послушать, как тот играет. Почему-то Леда не спрашивал, зачем Сойк пришел, словно в отличие от него самого знал ответ на этот вопрос. А Сойк радовался, что от него не требуют объяснений, иначе точно пришлось бы врать или выдумывать что-то. – А почему ты не поешь? – просидев в молчании некоторое время, просто слушая музыку, решил поинтересоваться Сойк. – Потому-то не умею, – Леда рассмеялся и тут же весело ударил по струнам. – Пою я отвратительно. – Не может быть, – иронично покачал головой Сойк, будто собеседник мог его видеть. – Я не верю, у тебя все хорошо получается. – Да уж поверь, – не стал кокетничать и принимать его комплимент Леда. – Мой бывший парень купил себе 5D-систему, чтобы не слышать, как я вою. А это о чем-то да говорит. Леда откровенно веселился и теперь просто лупил бездумно по струнам, словно выражая этим свое приподнятое настроение, а Сойк растерянно смотрел на него во все глаза. – Парень? – наконец смог произнести он, и Леда с готовностью кивнул: – Ну да, бывший. Больше он не сказал ничего, а Сойк только почесал макушку. К однополым отношениям, в отличие от большинства людей, мыслящих ортодоксально, он относился совершенно непредвзято, но все равно был удивлен откровению Леды, ведь о таком вроде бы не принято заявлять вслух. А еще Сойку сразу стало интересно, был ли парень Леды таким же слепым, или, быть может, у него имелся какой-то иной изъян. Прежде Сойк всегда считал, что рядом с инвалидами могут находиться только такие же ущербные калеки. Но теперь собственные мысли ему самому показались абсурдными и кощунственными. Разве Леда был ущербным? – А ты не хочешь прогуляться? – вдруг спросил Леда, сразу откладывая гитару в сторону, будто согласие уже было получено. – Там дождь прошел, на улице должно быть хорошо. – Давай, – с готовностью согласился Сойк и поднялся на ноги, чтобы тут же нерешительно застыть на месте. Прежде он никогда не видел Леду за пределами квартиры, где тот знал каждый угол, помнил, где какую вещь оставил, и потому перемещался уверенно и быстро, не делая ни одного лишнего движения, не спотыкаясь и ни на что не натыкаясь. Но как поведет себя Леда на улице, Сойк не знал. Вроде бы слепым полагается носить темные очки, держать в руках трость и иметь при себе собаку-поводыря – именно такое Сойк обычно видел в кино. Однако теперь он знал, что все его представления о незрячих людях гроша ломаного не стоят. Как и следовало ожидать, никакие очки Леда надевать не стал и трость из укромного уголка не вытащил. Он просто неторопливо обулся и, повернув голову в сторону Сойка, спросил: – Идем? Сойк кивнул, только через секунду вспомнив, что Леда не может видеть его жеста, но тот непостижимым образом и так догадался, что Сойк выразил согласие, и уже повернулся к двери. По ступенькам Леда спускался неторопливо, но вполне уверенно: их он знал не хуже собственной квартиры. Однако когда они вышли на улицу и направились в сторону парка, он шел вперед, не приостанавливаясь и явно не боясь наткнуться на что-то. После дождя воздух еще недавно раскаленного города казался свежим и приятным, и хотя даже лужи на тротуарах успели высохнуть, все равно Сойк ощущал долгожданную прохладу и от души наслаждался прогулкой. – Знаешь, я так не гулял, наверное, с прошлого года, – неожиданно для самого себя признался Сойк, а Леда только головой покачал. – Ну и зря, – произнес он. – Столько хорошего упускаешь. – Да некогда все, – попытался оправдаться Сойк, но Леда с ним не согласился: – Время всегда найдется, если есть желание. – У меня, может, компании нет, – проворчал Сойк, на что Леда неожиданно серьезно произнес: – А вот это уже беда. Что ответить Сойк не знал, потому некоторое время они шли молча. Почему-то не говорить ничего тоже было по-своему приятно, и рядом с Ледой Сойк не чувствовал необходимости натужно выдумывать, что еще обсудить. Глядя на то, как он вышагивает по дороге, спокойно и смело, Сойк чувствовал безграничное удивление. А еще он думал о том, что за пару недель общения с Ледой он диаметрально поменял свое представление о незрячих людях. Теперь Сойку было стыдно за свои отвратительные чувства, которые он испытывал, впервые направляясь на массаж, и особенно острыми были уколы совести, когда Леда искренне улыбался ему и доверчиво делился какими-то подробностями о своей жизни. – Слушай, ну ты меня все же поражаешь, – не выдержав, наконец произнес Сойк. – Ты не видишь совсем ничего, но так решительно чешешь вперед! Не боишься напороться на что-нибудь? – Нет, – рассмеялся в ответ Леда. – Ты же рядом и не позволишь мне вступить в лужу. – Луж нет, высохло все, – медленно произнес Сойк, не до конца понимая, пошутил ли сейчас Леда, когда говорил, что доверился ему, и на самом деле он не всегда так браво преодолевал расстояния и в случае чего рассчитывал на помощь Сойка. – Очень жаль. Ходить по лужам прикольно, – с деланной печалью вздохнул Леда, но потом, видимо, почувствовав замешательство Сойка, пояснил: – Вообще я с тростью и сонаром хожу, конечно. Даже по знакомым местам. Ведь на пути может валяться что-то, да и натыкаться на людей как-то невесело. Но ведь сейчас ты со мной, предупредишь, если что. На этих словах Леда снова обезоруживающе улыбнулся, а Сойку стало вдвойне тошно от мысли, что не так давно он думал пренебрежительно о человеке, который так легко ему доверился. – Вообще я здесь часто бываю, – продолжил Леда. – Сейчас тут будет изгородь… И он не ошибся: когда они вошли в парковую аллею, Сойк увидел, что справа вдоль маленького палисадника тянулось достаточно высокое, почти по грудь взрослому человеку, резное декоративное ограждение. – О, видишь, я угадал, – победно объявил Леда, едва нащупав рукой гладкую поверхность перил, и не успел Сойк опомниться, как он добавил. – Смотри, как я могу! За долю секунды Леда подтянулся на руках и запрыгнул на перила, чтобы тут же выпрямиться в полный рост. – Да ты рехнулся! – возмутился Сойк, чувствуя при этом, что сердце замирает. Падать было достаточно высоко, а в случае неудачного приземления недолго и сломать что-нибудь. Но больше всего тревожило то, что Леда не видел, куда ступает. – Не переживай, я сто раз так делал, – заявил Леда, раскинув руки в стороны, чтобы лучше балансировать, и сделал первый неуверенный шаг. Терпения Сойка хватило секунды на три, после чего он вцепился в левую руку Леды и крепко сжал. – Ладно, чего ты! – рассмеялся Леда. – Я не упаду. Но Сойк не стал отпускать, лишь проворчал что-то неразборчиво. Леда действительно не падал, продвигался вперед медленно, но уверенно, и через несколько метров спрыгнул на землю. Лишь после этого Сойк выпустил его пальцы из своих и осуждающе покачал головой, не зная, что можно сказать о безрассудстве своего нового приятеля, чтобы еще и не обидеть его при этом. Леда же его недовольства не замечал или просто не обращал на него внимания. Он глубоко вдохнул, после зачем-то помотал головой из стороны в сторону, а потом неожиданно спросил: – Можно я на тебя посмотрю? – Как? – во все глаза уставился на него Сойк, но и такой ответ Леда посчитал согласием и сделал шаг вперед. Через секунду Сойк понял, что Леда имел в виду. Протянув вперед правую руку, он осторожно прикоснулся кончиками пальцев к щеке Сойка, будто несмело погладил, а после провел по переносице и по лбу. Прикосновение напоминало ласку, настолько трепетно и нежно прикасался Леда, и хотя Сойк умом понимал, что его приятель просто так знакомится с ним, не имея возможности рассмотреть как-то иначе, все равно чувствовал необъяснимую, едва заметную дрожь, а в груди будто сжималось что-то. – Понятно, – наконец произнес Леда и отнял руку, а Сойк только тут выдохнул, отмечая, что задержал дыхание на ту долгую минуту, которую Леда, по своим собственным словам, рассматривал его. – Что тебе понятно? – спросил Сойк, осознавая, что пока организм не перестанет так странно реагировать, ответ его, по большому счету, не интересует. – Какой ты, – просто пояснил Леда. – И какой же? – Ну… По общепринятым меркам ты точно не красавец, – со слабой улыбкой заметил Леда. – Но у тебя очень необычные черты. Я думаю, что ты запоминающийся. И, помолчав секунду, Леда добавил: – Я тебя таким и представлял. – И много физиономий ты перетрогал? – удивленно спросил Сойк, смущенный таким описанием себя самого и сообщением, что Леда его, оказывается, представлял. Он не отдавал себе отчета в том, что вопрос прозвучал, по меньшей мере, грубо, только Леда не обиделся. – Меньше, чем хотелось бы, – рассмеялся он. – Видишь ли, мне нравится понимать, кто передо мной, но не всех можно попросить о таком. – Вот оно что, – понимающе кивнул Сойк, а сам в этот миг подумал, что ему приятно осознавать, что Леда считает вполне допустимым попросить его о такой мелочи, которая почему-то показалась удивительно интимной. – Прогуляемся еще немного? – предложил Леда, и Сойк с готовностью согласился. Отчего-то он не чувствовал усталости после долгого рабочего дня и был готов бродить так по парку и по улицам с Ледой столько, сколько тот пожелает. Сойк сам не понял, как так вышло, что каждый вечер после работы он направлялся не домой, а к своему новому другу. Ноги сами несли его в нужном направлении, и казалось, что видеться с Ледой ежедневно не просто в порядке вещей, а даже правильно. Уже через месяц Сойку казалось, что он знает Леду не один год. Леда обожал шоколад, мороженое и дождь. Леда не любил шум и когда повышали голос. Леда получал удовольствие от прикосновений к шероховатым поверхностям, а вот шерсть и мех на ощупь ему не нравились. Леда наслаждался запахом лилий, от которого у большинства людей начинала болеть голова, но почему-то не переносил любимый всеми аромат роз. Леда постоянно слушал музыку, чуть ли не все время, пока бодрствовал, прерываясь лишь для того, чтобы порадовать себя какой-нибудь аудиокнигой. Леде нравилось ездить на природу, к водоемам, а в идеале – к морю, потому что шум прибоя его успокаивал. Леда писал стихи и когда-то даже пытался заняться лепкой, но быстро понял, что ничего из этого не выйдет. И еще много, много всего. Леда не терял ни минуты своей жизни, стремился узнавать что-то новое, получать удовольствие от всего им любимого, и Сойку казалось невероятным, что в одном человеке сосредоточилось столько всего, что у самого обычного парня может быть настолько богатый внутренний мир. О слепоте Леды Сойк вскоре и думать забыл: теперь отсутствие зрения даже не казалось ему изъяном, скорее просто особенностью. Когда-то Сойк слышал о том, что люди, которым чего-то не хватает в жизни, становятся художниками, и в силу собственных возможностей раскрашивают и преображают унылую реальность. Сойк не помнил точно, где услышал или прочитал об этом, но теперь вспомнил забытое изречение и пришел к выводу, что именно таким художником был Леда. Сам того не ведая, он разукрашивал свою жизнь яркими цветами, которые в реальности ни разу не видел, и наслаждался полученным результатом. Инвалид от рождения, вместо того, чтобы сдаться и скатиться в вечное нытье, как это часто бывает с людьми в подобных ситуациях, он создал свою реальность из музыки, книг, запахов, тактильных ощущений и с удовольствием жил в ней. Сойк мог с уверенностью сказать, что жизнь Леды была интересней, богаче и счастливей жизней большинства его знакомых, которые на зрение никогда не жаловались. Определять как-либо их отношения и давать им название Сойк не спешил. Прошел почти месяц с окончания курса массажа, и с тех пор он регулярно навещал своего друга. Безусловно, Сойк понимал, к чему все идет, и отдавал себе отчет, какие чувства испытывает, но торопиться не хотел. Не то чтобы Сойк боялся отказа, просто такое постепенное развитие событий было логичным и правильным. А еще Сойку безумно нравилось, хотя сам он и не осознавал этого, счастливое предвкушение, которое испытывают все люди на первых этапах новой влюбленности. В тот день Сойк освободился особенно поздно, но не посчитал это причиной не навестить Леду. Осень только начиналась, на улице было тепло, и по пути Сойк обдумывал, не пригласить ли друга на ночную прогулку. А еще он купил маленькую коробку необычных конфет, в которых под толстым слоем шоколада прятались разнообразные экзотические фрукты. Подарок получился достаточно дорогим, но для Леды Сойку было не жалко денег, и особенно приятно было представлять, как друг обрадуется гостинцу и станет с удовольствием пробовать угощение. Мысль о том, что конфеты обычно носят девушкам, развеселила Сойка, но вместо того, чтобы смутиться из-за такого сравнения, он лишь с необъяснимым весельем подумал: "А почему бы и нет?.." Что именно "почему бы нет" Сойк даже про себя уточнять не стал, но настроение подскочило еще выше, и, добравшись до дома Леды, он проигнорировал лифт, бодро взбежав на нужный ему этаж. Едва приоткрыв привычно незапертую дверь, Сойк сразу понял: случилось что-то нехорошее. В одно мгновение от радостного предвкушения встречи ничего не осталось, а под сердцем неприятно потянуло, хотя ничего из ряда вон выходящего, в общем-то, и не произошло – просто в квартире не горел свет. – Леда?.. – неуверенно позвал Сойк, а в голове уже метались суматошные мысли, что уходя из дома, Леда всегда запирал дверь, и, стало быть, он находился здесь. Но тишина и отсутствие света заставляли сердце сжиматься от тревоги. Даже не разувшись, Сойк решительно направился в единственную комнату и тут же почувствовал, что сковавшее его чувство отпускает: лишь теперь Сойк понял, как успел перепугаться из-за какой-то мелочи. Леда стоял у окна, и если бы он мог видеть, Сойк предположил бы, что друг залюбовался ночным пейзажем. Но, судя по всему, тот просто задумался о чем-то и не заметил появления гостя. Только Сойк ошибся: его присутствие не осталось без внимания. И не успел он приблизиться и поздороваться, как Леда произнес: – Уходи. Голос был сухим и совсем неэмоциональным, за все время знакомства Сойк ни разу не слышал, чтобы Леда разговаривал так. И потому даже смысл произнесенного не сразу достиг его сознания, настолько сильно он был поражен этим тоном. А когда через мгновение до Сойка дошло, что его выставляют вон, он ушам своим не поверил. – Но… – начал было Сойк, однако Леда, по-прежнему не оборачиваясь, остановил его: – Я сегодня не могу. Уходи, пожалуйста. – Что ты не можешь? – спросил Сойк, не успев ни подумать, ни смягчить тон, отчего вопрос прозвучал грубовато. Мысленно Сойк одернул себя, ведь он не злился и не сердился, и чувства его можно было определить только как тревожные: такого Леду он не видел никогда прежде. – Приходи завтра, – не стал удостаивать его ответом Леда, но голос едва заметно дрогнул, когда он тут же спросил: – Ты ведь придешь завтра? Если бы не этот последний, робкий и будто даже отчаянный вопрос, Сойк развернулся и ушел бы, расценив поведение друга как нежелание его видеть. Но что-то здесь было не так: Леда прогонял, но в то же время боялся, что Сойк теперь не придет вообще никогда. Недолго думая, Сойк отмел ненужные сомнения и, в два шага преодолев разделявшее их расстояние, подошел вплотную, пытливо вглядевшись в лицо Леды. Тот не повернул головы, стоял все так же, неестественно выпрямившись, и теперь Сойк заметил, как он сжимает кулаки. Леда только вздохнул, и Сойку показалось, что у него дрожат губы, но, быть может, он ошибся, потому что Леда тут же снова их плотно сжал. – Что случилось? – как можно мягче спросил Сойк и непроизвольно протянул вперед руку, смыкая пальцы на локте Леды, когда тот неожиданно поморщился и отступил на полшага. Из-за этого движения Леда повернулся всем корпусом, и только теперь Сойк увидел то, от чего воздух на секунду выбило из легких. На правой щеке Леды красовалась здоровая ссадина, и это был даже не синяк, кожу будто стесали обо что-то. Рана была неглубокой и скорей всего не причиняла Леде сильной боли, но то, как он отреагировал на прикосновение к руке, подсказало Сойку, что это не единственная травма. – Что произошло? – почему-то шепотом произнес Сойк и сам не узнал собственный голос. Он заранее знал, что ответ ему не понравится: странное поведение Леды свидетельствовало о том, что он не просто споткнулся или врезался во что-то. Сойк думал, что Леда опять не ответит, но тот снова удивил его. Судорожно вздохнув, едва ли не всхлипнув, он отвернулся, будто не желал смотреть Сойку в глаза, а после тихо проговорил: – Не обращай внимания. Просто на уродов каких-то напоролся. – Как напоролся? – все самое худшее, что только можно было представить, за секунду промелькнуло у Сойка перед глазами, отчего голос перестал слушаться, а пальцы сильней сжали коробку с конфетами, которую он по-прежнему держал в руке и о которой попросту забыл. – Как обычно, – передернул плечами Леда. – Мне не привыкать. Хотя последний раз такое бывало в детстве. Но зато тогда оно случалось постоянно, а теперь я просто отвык. – Я тебя сейчас убью, – прервал его несвязный монолог Сойк. – Объясни нормально, в чем дело! Собственный напор и угрожающие нотки в голосе Сойку самому не понравились, но из-за непонимания ситуации он уже плохо себя контролировал. Впрочем, Леду его поведение не напугало: еще раз вздохнув, он негромко заговорил. – Я сегодня отправился в комбини. Я хожу туда примерно раз в неделю, чтобы купить все и сразу, а то выбирать так долго, да и идти далековато… – Это я знаю, – прервал его Сойк. Показаться грубым он не хотел, но об этой особенности в распорядке жизни Леды он и так знал и желал поскорей услышать, что произошло. Сойк очень надеялся, что его худшие опасения не оправдаются. – Когда я шел назад… В общем, я еще за пару десятков метров их услышал. Они явно пьяные были. Человек пять, а может, шесть. Ну и я им не понравился. На этих словах Леда замолчал и обнял себя руками, словно ему было холодно, а Сойк испытал острое желание сделать шаг вперед и обнять его, но почему-то не смог сдвинуться с места. – Если честно, я вообще не понял, что произошло, – от нервного смешка, которым сопровождалась эта реплика, Сойка передернуло, но Леда взял себя в руки и, помолчав секунду, продолжил: – Мне врезали под коленями и толкнули. Вот я и проехался физиономией по асфальту. Ну и в общем-то это все. На последних словах Леда натянуто улыбнулся, из-за чего выражение его лица Сойку показалось жутким. И он ни на секунду не поверил, что на этом история заканчивалась. Леда, видимо, почувствовал его недоверие и потому пояснил: – Правда, ничего заслуживающего твоего внимания. Просто я хочу побыть один и… Сойк слушал молча и чувствовал, как в душе поднимается волна неконтролируемого гнева, от которого темнело в глазах и хотелось ломать все, до чего удастся дотянуться. Отсутствие реакции с его стороны нервировало друга, а может именно поэтому Леда не замолчал совсем и продолжил: – Пакет бумажный порвался, все рассыпалось, конечно, мне уже было не собрать. А еще они трость сломали и швырнули куда-то в сторону… Могли и не стараться, от сломанной все равно толку нет. Я по звуку понял, что сломали. И кажется, сумку мою забрали. По крайней мере, я ее не смог потом найти, но там денег совсем немного было. А вот сонар жалко, я его как раз на руку надел, и когда упал, он разбился… На этом Леда замолчал и замер, чутко прислушиваясь, наверняка пытаясь понять, как реагирует Сойк на его рассказ. А Сойк почти не дышал, не понимая толком, какие именно чувства испытывал в этот момент. Несмотря на сумбурное описание, отвратительная картина встала перед глазами, как наяву, и Сойк осознавал только одно: такой жгучей ненависти он еще не испытывал в своей жизни. – Кто это был? – медленно процедил сквозь зубы он, отметив про себя, что если сожмет их еще крепче, недолго и раскрошить. "Как они выглядели?" – чуть было не добавил Сойк, но вовремя остановился. Впрочем, Леде хватило и первого абсурдного вопроса. – Знаешь, не успел рассмотреть, – будто выплюнул в ответ он и отступил на шаг от Сойка, словно тот тоже в одну секунду стал его врагом. Сойк ничего не ответил, он приказывал себе собраться, а еще подобрать правильные слова, которые хоть немного утешили бы Леду. Ему было почти физически больно от осознания того, что больше он ничего не сможет сделать, ровным счетом ничего, что пьяных уродов, обидевших его Леду – в этот момент Сойк остро почувствовал, что Леда именно его и ничей больше – уже не найти, сам пострадавший не узнает их, даже если встретит. И глядя сейчас на Леду, который дышал неровно и постоянно сглатывал, словно к его горлу подкатывала тошнота, Сойку хотелось врезать кулаком в стену, выругаться в голос, сделать хоть что-то, лишь бы не стоять так и не смотреть безучастно, как Леда терпит причиненную ему боль. – Как же ты домой добрался? – наконец спросил он, тут же мысленно обругав себя: сейчас требовались вовсе не такие слова и уж точно не глупые вопросы. – Помогли, – совсем тихо ответил Леда, опуская голову. – Какая-то пожилая пара проходила мимо. Я их попросил, и они довели до дверей. Думать о Леде, слабом и беспомощном, раздавленном нанесенной обидой, было просто невыносимо. До этого Сойк не видел, чтобы его новый друг грустил или унывал, но, разумеется, как и любой человек, он не всегда был оптимистичен и весел, и в этот день Сойк узнал Леду с новой стороны. – И знаешь, что самое веселое? – надломленным бесцветным голосом спросил Леда, снова отворачиваясь к окну, будто мог что-то там увидеть. – Что улица эта, может, и не самая многолюдная, но вокруг было достаточно народу. И никто не вмешался. Сойк только вздохнул и тоже уставился в окно, не фокусируя взгляд на открывавшихся видах. Злость медленно отступала, и теперь он чувствовал необъяснимую безысходность и горечь. Можно сколько угодно говорить о красоте окружающего мира, пока не столкнешься лицом к лицу со всеми его ужасами и грязью. И то, что одни люди считают допустимым унижать других, которые слабее и не могут защитить себя, никого даже не удивляет. – Калеки вызывают либо отвращение, либо жалость. Другого не дано, – еле слышно проговорил Леда, а Сойк почувствовал болезненный укол под сердцем от этих слов. – Ты не калека, – ответил он, но Леда покачал головой, будто не поверив. "Ты – удивительный. Удивительный и особенный", – хотел добавить Сойк, но почему-то не смог произнести ни слова. – Иногда так тяжело, – вздохнул Леда и, вцепившись пальцами в подоконник, прижался лбом к оконному стеклу. Последняя реплика прозвучала просто как мысли вслух и не требовала какого-либо ответа, но зацепила что-то в душе Сойка. В этот миг все его собственные горести и трудности показались мелкими и незначительными, и он отметил лишь то, что, на самом деле, Леде тяжело постоянно, все время и всю его жизнь. А дальше Сойк не думал ни о чем. В один момент слова показались лишними, объяснения и поиски виноватых – неуместными, и потому он решительно шагнул вперед, неосознанно разжимая пальцы и роняя коробку на пол. Дорогие конфеты рассыпались, но Сойк не заметил этого и даже не услышал, потому что в то же мгновение он уже прижимал к себе Леду и целовал его губы с такой жадностью, будто не в первый раз, а в последний. Почему-то Сойк ожидал, что сперва Леда опешит или даже попытается оттолкнуть, но этого не произошло. Наоборот, потом вспоминая тот миг, Сойк даже не мог сказать, кто из них начал целовать. Будто Леда только и ждал, когда он сделает первый шаг, чтобы ответить со всей страстью и желанием. Губы Леды были холодными, и, обнимая, Сойк чувствовал, что каждая мышца в его теле напряжена. Он очень надеялся на то, что позже Леда не решит, будто в эту ночь им руководила жалость. А думать о том, что Леда отвечает на ласки и прикосновения только от горя и одиночества, вообще не хотелось. Потому Сойк приказал себе выбросить все лишние мысли из головы и действовать интуитивно, не задумываясь и не анализируя. Леда отстранился первым, потянул его за руку от окна вглубь комнаты, неловко налетев при этом на невысокий журнальный столик. Еще мгновение, и он растянулся бы на полу, но Сойк успел перехватить его за пояс и не смог сдержать улыбки, отметив, что впервые видит Леду таким торопливым и неуклюжим. А Леда, которому было явно не до веселья в эту минуту, быстро нащупал дверцу шкафа, дернул ее на себя одной рукой, второй тут же вытаскивая футон. Они так спешили, будто за ними кто-то гнался, но Сойку казалось, что они все делают верно, и иначе просто быть не может. Только сейчас он понял, как давно хотел этого, и сам не смог бы объяснить, почему раньше не перешел к действиям. Может, потому что Леда был особенным и требовал особенного отношения. А может, потому что прежде ни к кому другому Сойк не относился так, не испытывал настолько глубокого и сильного чувства. Поспешно стаскивая с себя последнюю одежду, Сойк не мог глаз отвести от Леды. Даже в полумраке комнаты он все отлично видел, любовался каждой линией его тела, его кожей, которая почему-то казалась Сойку очень нежной и чувствительной, растрепанным волосами и даже самой позой, в которой Леда замер, словно дожидаясь его. Сойк решительно подался к нему, но неожиданно Леда, до этого проявлявший такое же нетерпение, остановил его, упершись руками в плечи Сойка, будто прося немного отстраниться. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы Сойк понял, из-за чего так изменилось поведение Леды. Когда тот осторожно провел кончиками пальцев по его шее, опускаясь ниже к груди, Сойк вспомнил, как точно так же Леда поглаживал его лицо, объясняя это тем, что таким образом рассматривает и видит. Теперь Леда хотел увидеть его всего, и у Сойка дыхание перехватило от интимности момента. Леда был возбужден, но не торопился, медленно, несмело прикасался к плечам, груди, рукам Сойка. Иногда его пальцы задерживались, и он притрагивался к одному и тому же месту несколько раз, проводил ладонью и, улыбнувшись, продолжал исследование. Так Леда будто взгляд задерживал там, где ему особенно нравилось что-то, и Сойк почти не дышал, глядя в этот момент на его лицо, которое озарялось слабой улыбкой. Прикосновения были совсем легкими, почти невесомыми, но прежде Сойк никогда не реагировал так остро даже на самые умелые ласки. Когда пальцы Леды прошлись по его животу, он почти не почувствовал щекотки, но зато когда прикоснулись к члену, Сойк зажмурился и попросил сам себя не дергаться: Леда всего лишь смотрел на него, ничего более, и следовало позволить ему делать это, а не перехватывать руки и не переходить к действиям. – Ты такой… – прошептал Леда, погладив Сойка по щеке и подавшись к нему всем телом. Какой он именно, Леда не уточнил, но это было и неважно, Сойк и так испытывал почти детскую радость от осознания того, что Леде он понравился. Когда Леда откинулся на спину, а Сойк склонился над ним, в голову неожиданно пришла идея, показавшаяся сперва абсурдной. На секунду Сойк попытался представить, как бы все происходило сейчас, будь он сам незрячим. Что бы он чувствовал, как воспринимал Леду, если бы не мог видеть? И повинуясь спонтанному порыву, Сойк зажмурился и решил не открывать глаза до самого конца. Хотя он не был слепым, у которого обостряются прочие чувства, с закрытыми глазами все, как ни странно, воспринималось ярче и живей: кожа Леды под его пальцами казалась шелковой, запах его тела особенно приятным, а прислушиваясь к дыханию Леды, Сойк лучше угадывал реакцию на свои действия. Ничего подобного он не испытывал ни с одним своим партнером, и быть может, именно после этой ночи он понял, в чем разница между занятием сексом и занятием любовью. Впервые он растворялся в ощущениях полностью, не задумываясь о мелочах, о том, что для первого раза не помешало бы вспомнить о презервативах, например, или как он будет выглядеть со стороны. И дело было даже не в том, что Леда не мог его видеть. Причиной его чувств и эмоций стало то, что, как казалось в этот момент Сойку, Леда видел его настоящим, и не было нужды что-то из себя строить и доказывать собственную привлекательность. Леда дышал неровно и поверхностно, с силой впиваясь пальцами в плечи Сойка. Несмотря на всю предосторожность, наверняка он причинял Леде боль, но удовольствие явно превышало вынужденный дискомфорт, и чем быстрей двигался Сойк, тем сильней Леда подавался ему навстречу. Почувствовав, что Леда достиг пика наслаждения, Сойк и сам не смог больше сдерживаться, и, отпуская себя, он прошептал или, скорее, выдохнул имя Леды. Если бы раньше кто-то сказал Сойку, что от занятия любовью ощущения могут стать в разы ярче, если ничего при этом не видеть, он бы ни за что не поверил. Но по мере того, как дыхание выравнивалось, а к нему самому возвращалась способность мыслить, Сойк признавался сам себе, что прежде не испытывал ничего подобного. Опершись на локоть, он наконец открыл глаза и не смог сдержать улыбки, увидев, какое мечтательное выражение лица у Леды. Он улыбался и будто смотрел прямо на Сойка, но глаза его не казались неживыми. Если бы Сойк не знал, что Леда слеп, он бы назвал его взгляд задумчивым или отрешенным, но никак не застывшим. Проведя кончиками пальцев по здоровой щеке Леды, Сойк склонился и прикоснулся губами к его векам, задаваясь вопросом, как же так получилось, что такие красивые, самые замечательные глаза на свете совсем ничего не видят. Момент был особенным, и Сойку очень хотелось сказать что-то важное, серьезное, объяснить Леде, что чувствует сейчас. Но он не был уверен, не прозвучат ли его слова пошло, да и не знал, нужны ли они в принципе. Его дилемму, сказать или не сказать, разрешил сам Леда, улыбнувшись шире и негромко проговорив: – Теперь есть хочется. В ответ Сойк только от души рассмеялся и прикоснулся губами теперь к кончику носа Леды. – Сейчас я тебе что-нибудь приготовлю. – Ни в коем случае, – возразил Леда, только голос его звучал никак не строго, а скорее сонно. – Тебе нельзя на мою кухню. Я там потом ничего не найду. – Я аккуратно, – заверил его Сойк. – И все положу на место. – Не положишь, – мотнул головой Леда. – Вот увидишь, – постарался быть убедительным Сойк и принял сидячее положение, с явным нежеланием выпуская Леду из объятий. – Только сначала в душ. – Не хочу в душ, – пробормотал тот и повернулся на бок, а Сойк только покачал головой. Однако прежде чем выйти из комнаты и направиться в ванную, уже у самой двери Сойк обернулся и признался: – А я все время глаза не открывал. Чтобы не видеть, как ты. – Я знаю, – к его удивлению ответил Леда, не повернувшись и даже не шелохнувшись. – Откуда? – пораженно спросил Сойк. – Почувствовал, – немногословно ответил Леда и замолчал на несколько секунд. Сойк думал, что он больше не скажет ничего, но Леда добавил тихо: – Никто еще так не делал. – Я тоже так никогда не делал, – зачем-то кивнул Сойк, будто Леда видел его в этот момент. – Ни с кем. Леда ничего на это не ответил, и Сойк, постояв еще немного, покинул комнату. …Предварительно обмотавшись полотенцем, Сойк вышел из ванной и хотел сразу направиться на кухню, но в последний момент вспомнил, что не выяснил, чем именно угощать Леду. – А что приготовить-то? – спросил он, заглядывая в комнату. – Леда?.. Но Леда не ответил, потому что за десять минут отсутствия Сойка успел крепко уснуть. Тихо ступая, Сойк подошел к сымпровизированной на ходу постели и медленно опустился на колени, чтобы спустя пару секунду отбросить полотенце в сторону и устроиться рядом с Ледой, некрепко прижимая его к себе. Леда спал, уткнувшись лицом в подушку, дышал глубоко и ровно, а Сойк зарылся лицом в его волосы, отмечая про себя, что Леда даже пахнет необыкновенно: свежестью и солнцем. По крайней мере, Сойк был уверен, что свежесть и солнце пахнут именно так. Сон медленно затягивал Сойка в свои объятия, и он думал о том, что теперь никуда Леду не отпустит, станет следить за тем, чтобы никто больше не посмел причинить ему боль. И перед тем, как провалиться в забытье, Сойк пообещал, что сделает все, лишь бы Леде стало немного легче. Лишь бы Леда был счастлив. Весна только начиналась, но уже было тепло, сухо, и каждый день сияло солнце. После пасмурной зимы хотелось вырваться из домашних стен и отправиться куда-нибудь за город, на природу, что Сойк и предложил сделать в одно воскресное утро. Леда с радостью согласился, еще даже не подозревая, какой неожиданный сюрприз готовит ему эта поездка. – Это что такое?.. – удивленно спрашивал он, поглаживая рукой сидение мотоцикла, а Сойк стоял рядом и искренне веселился над недоуменным выражением его лица. Для того чтобы порадовать и развлечь Леду, Сойк придумал кое-что необычное. Прошло уже больше года, как он устроился на станцию техобслуживания, и почему-то искать новое место вопреки своей извечной традиции не торопился. Быть может, эта работа оказалась действительно подходящей ему, а может, он сам изменился и уже не стремился постоянно к чему-то новому. Как бы то ни было, в этот раз ремонтная станция сыграла ему добрую службу. Уже несколько месяцев в углу мастерской пылился старенький, но еще вполне приличный мотоцикл. Хозяин оставил его и почему-то не спешил забирать, хотя отремонтирован тот был уже давно. И когда Сойк раздумывал о том, чем порадовать себя и Леду на выходных, его голову посетила шальная мысль. Босса весь день не было на месте, и Сойк решил, что тот не заметит, если он с утра позаимствует мотоцикл, чтобы к вечеру вернуть его на место. Леда с тревогой спрашивал, куда Сойк собрался с утра пораньше и почему не берет его с собой, а когда Сойк позвонил с сообщением, что приехал и Леда может спускаться, вылетел на улицу в считанные минуты. – Это что… Это мотоцикл? – наконец догадался он, повернулся всем корпусом к Сойку и замер, а Сойк только рассмеялся, увидев, как Леда нахмурился. – Да, это мотоцикл. Сейчас мы поедем кататься. – Не могу поверить, – покачал головой Леда. – Ты его угнал. – Одолжил на день. Он все равно стоит в мастерской без дела. – В общем, угнал, – сделал вывод Леда и осторожно, словно опасаясь чего-то, прикоснулся к рулю. – Если ты против, я сейчас же отгоню его обратно, – хитрым голосом начал Сойк, но Леда тут же отрицательно мотнул головой: – Нет. Раз угнал, значит, угнал. Сойк снова расхохотался, и теперь Леда тоже не смог сдержать улыбки. – Не спеши веселиться, – предупредил он. – Если нас остановят, не знаю, как будем выкручиваться. – Оставь это мне, – великодушно предложил Сойк, но Леда только сокрушенно вздохнул. Впрочем, в его негодование Сойк ни на секунду не поверил: Леде натерпелось усесться на мотоцикл и помчаться вместе с ним наперегонки с ветром. За то время, что они были вместе, Сойк успел хорошо изучить его и порой думал, что даже слышит мысли Леды. …Сойк перебрался жить к Леде примерно через месяц после злополучного дня, когда тот напоролся на пьяную компанию. Притом, что квартира Сойка была больше и комфортней, выбор все же был остановлен на доме Леды, потому как переезжать в совершенно новую обстановку, привыкать к району, где он никогда не бывал прежде, Леде было слишком сложно. И лишь начав жить вместе с ним, Сойк понял, насколько это непросто. Никогда не отличавшемуся аккуратностью Сойку в один момент пришлось стать внимательней и скрупулезней. Если в доме Леды и царил некоторый беспорядок, он был не хаотичным, как могло показаться на первый взгляд. Леда точно помнил, где что лежит, всегда все мог найти, но если что-то терялось, с вещью Леда мысленно прощался, потому что отыскать пропажу становилось невыполнимой задачей. И Сойк тоже приучился любой предмет, попадающий в его руки, класть на то же место, откуда взял. Любая неосмотрительно брошенная вещь могла стать причиной если не трагедии, то серьезной неприятности: Леда мог споткнуться об нее или, наступив, поскользнуться. О том, чтобы оставлять без присмотра острые или режущие предметы и речи быть не могло, ведь Леда мог нечаянно схватиться и пораниться. И еще много, очень много подобных мелочей, о которых ни на секунду нельзя было забывать. Но Сойк не жаловался, даже мысленно не возмущался и ни разу не пожалел о принятом решении. В скором времени он признался себе, а потом и Леде, что любит его. Сойк действительно любил так, как никогда прежде, без сомнений, страхов и подозрений, и, наверное, впервые в жизни был настолько счастлив, что этому счастью не могли помешать бытовые мелочи. Леда оказался не таким сильным и независимым, как думал Сойк поначалу. Все же слепота делала его крайне уязвимым. Леда мог потеряться на улице, растеряться в толпе, а без своего сонара становился совсем беспомощным. И, разумеется, в некоторых ситуациях он не мог постоять за себя. У Сойка сердце сжималось при мысли, что обидеть и ранить его Леду совсем просто, даже усилий прилагать не надо. Что причинить ему вред можно просто по неосторожности, без злого умысла. И Сойк прикладывал все силы, лишь бы оградить Леду от мира, который не таил в себе ничего хорошего. Но оставаясь наедине с ним, Сойк забывал обо всем, о трудностях и опасениях, настолько хорошо им было рядом. Леда постоянно прикасался к нему, обнимал, гладил, целовал. Не имея возможности видеть, он постоянно искал иной способ чувствовать присутствие любимого человека. И Сойку до безумия нравилось все, что Леда делал. Он действительно был талантливым массажистом. Притом, что за свои услуги Леда просил совсем немного, от желающих не было отбоя, потому в деньгах он не был особо ограничен. И, конечно, лучшим подарком для Сойка после каждого трудового дня становился массаж, который Леда всегда с удовольствием делал. Несмотря на большие физические нагрузки, спина у Сойка теперь никогда не болела. По утрам, уходя на работу, Сойк старался передвигаться тихо и по возможности не шуметь, но каждый раз перед самым его уходом, когда он уже обувался, Леда вставал и проходил в прихожую, становился рядом и ждал, пока Сойк окончательно оденется. Топтаться босиком на полу было холодно, Леда совсем по-детски переминался с ноги на ногу и, скорей всего, неосознанно тянул за край длинную футболку, будто это могло согреть. А когда Сойк прощался с ним, он делал шаг вперед, обнимал и утыкался носом в его плечо. И так каждый раз. Леда никогда не целовал его на прощание, но этими объятиями выражал такую неописуемую нежность, что Сойку хватало подаренного тепла на целый день. Стоило прикрыть глаза, и он будто чувствовал, что прижимает к себе горячее спросонья тело и слышит запах волос Леды. Подобных мелочей, внезапно переполнивших его жизнь, было бесконечное множество. Теперь Сойк не понимал, как он мог жить без всего этого раньше, чем были наполнены его дни, во что он верил и к чему стремился, пока не встретил Леду. Не было ничего важней, чтобы сделать его немного счастливей, порадовать чем-то и дать почувствовать себя любимым и защищенным. …Леда крепко держал его за пояс, и Сойку казалось, что чем быстрее они едут, тем сильнее бьется сердце Леды, хотя чувствовать этого он, безусловно, не мог. Вместе с мотоциклом он стащил еще пару шлемов: подобного барахла у Маэды-сан за годы работы скопилось предостаточно. И теперь Сойк при всем желании не мог услышать, говорил ли ему что-то Леда, выражал ли как-то впечатления. Но подсознательно Сойк чувствовал, что поездка нравится Леде даже больше, чем ему самому. И ведь Леда еще не знал, какой необычный подарок Сойк приготовил для него в конце их путешествия. Покинув черту города, Сойк разогнался еще сильней, мотоцикл несся быстрее и быстрее, и в какой-то момент весь мир перестал существовать для Сойка: была только скорость и был Леда, крепко обнимавший его сзади. В эту минуту он думал, что понимает байкеров, которые так проводят всю свою жизнь, едут, разгоняются, спешат куда-то, к кому-то. На определенном участке дороги Сойк был вынужден собраться и сбросить скорость: он очень старался не пропустить нужный поворот, потому предпочел не торопиться. В шлеме и на скорости Леда не мог спросить, зачем они свернули, и Сойку это было только на руку: придумывать что-то он не хотел, а раскрывать карты было рано. И, преодолев еще пару километров, он наконец притормозил, решив, что пришло время для воплощения задумки. Слезая с мотоцикла, Леда чуть покачнулся, и Сойк придержал его за локоть, лишь бы тот не упал, но Леда, сняв шлем, только головой мотнул, давая понять, что все с ним в порядке. – Потрясающе, – проговорил он чуть хриплым от волнения голосом. – Я никогда не ездил на мотоцикле. Это так здорово! – Еще бы, – не без гордости согласился Сойк. Он и так не сомневался, что Леде понравится поездка, но слышать признание было все равно приятно. – Я не видел ни одного человека, которому не понравилось бы гонять на байке. Ну, разве что, кроме тех, кто боится. – Не-ет, – замотал головой Леда, опускаясь прямо на асфальт возле мотоцикла. – Я точно не боюсь. – Вот и отлично, – ответил Сойк. – Потому что если б ты боялся, ничего не получилось бы. – Чего не получилось? – не понял Леда. – Того, что я задумал, – пояснил довольный собой Сойк и добавил: – Зря ты расселся, кстати. Мы остановились не для того, чтобы отдыхать. – А для чего? – Леда был совсем сбит с толку. – Для того, чтобы поменяться местами. Теперь ты поведешь. Сойк даже на месте застыл, чтобы в свое удовольствие полюбоваться реакцией Леды, и та не замедлила явиться. Леда вскинул голову, повернул к Сойку лицо, будто мог его видеть, и изумленно открыл рот. А Сойк, не сдерживая веселья, подтвердил: – Да-да, тебе не послышалось. Сейчас ты поведешь мотоцикл. Я буду сидеть сзади, разумеется, но вести будешь сам. Несколько секунд Леда молчал. Сойк чувствовал, понимал, что сейчас в нем борются недоверие с желанием поверить в такое чудо, и потому поспешил убедить Леду в серьезности своих слов. – Ты не можешь видеть, потому я тебе сейчас расскажу, где мы находимся, – Сойк взлохматил волосы Леды и продолжил: – В обе стороны уходит совершенно прямая дорога. Я тут в детстве любил на велике гонять, потому отлично помню это место. Здесь часами никто не проезжает, потому нам не помешают. – Но… – нерешительно протянул Леда, потер ладонью лоб и снова повернул голову к Сойку. – Но я же не вижу. Я могу свернуть с дороги. – Не свернешь, – возразил Сойк. – Я же буду рядом, помогу, если что. – Но я не умею водить, – совсем слабо возразил Леда, будто боялся, что робкие протесты будут приняты в расчет, и Сойк передумает пускать его за руль. Все эти эмоции и страхи Сойк сразу почувствовал, осознал, словно свои собственные. – Ездить на мотоцикле по прямой очень просто. Играть на гитаре значительно сложней, но ты это освоил, – строгим голосом заверил его Сойк, тут же притворно вздохнув и добавив. – Но если не хочешь… – Я хочу, – Леда решительно поднялся с места и замер на месте, сжав кулаки. – Рассказывай, что делать. Сойк только победно улыбнулся, он даже не сомневался, что все именно так и будет. Рассудительность Леды пошла трещинами, едва замаячила возможность встрять в такое необыкновенное приключение. Умение в определенных ситуациях отступить от установленных рамок было еще одним его качеством, которое Сойку безумно нравилось. На инструктаж ушло минут пять-семь, не больше, и основную часть этого времени Сойк объяснял, не как трогаться с места и тормозить, а просил Леду прекратить так судорожно сжимать руль. – Теперь поехали, – наконец объявил он, и Леда быстро кивнул, пытаясь скрыть собственное волнение. Едва они завелись и тронулись, мотоцикл немного повело в сторону, и Сойк, держась за пояс Леды правой рукой, протянул вперед левую и некрепко сжал кисть Леды. Он даже не направлял, Леда сам понял, что надо делать, немного повернул руль и выровнял мотоцикл. Постепенно набирая скорость, они двигались вперед, и Сойк замечал, что чем быстрее несся мотоцикл, тем меньше Леда волновался, расслаблялся и начинал получать удовольствие. Магия скорости действовала на него так же, как и на Сойка, и уже через полминуты показалось, что Леда позабыл обо всем, оставшись наедине с дорогой и ветром. Когда спидометр показал отметку "сто", Сойк перестал на него смотреть и с трудом преодолел желание закрыть глаза и отдаться этой поездке без остатка. Но вся ответственность за авантюру лежала на нем, и, делая такой подарок Леде, надо было до последнего контролировать весь процесс. Однако сосредоточенность Сойка не мешала ему испытывать искреннее восхищение: он чувствовал, как его сердце бьется в унисон с сердцем Леды, и так близки друг к другу, как в этот миг, они не были никогда прежде. Сойк чуть не прозевал момент, когда дорога начала забирать вправо, и вовремя протянул руку вперед, снова несильно сжимая пальцы Леды, показывая тем самым, что пора остановиться. Леда отреагировал моментально и, действуя согласно инструкциям Сойка, притормозил прямо посреди дороги. Несколько секунд они так и сидели, не двигаясь, приходя в себя, а потом Сойк чуть отстранился и поднялся на ноги, снимая шлем. – Отлично прокатились, – объявил он и поглядел на Леду, который не спешил вставать, сидел все так же, опершись на руль и опустив голову. Такое поведение Сойку не понравилось, и он приблизился к Леде, опуская руку на его плечо. – Эй, в чем дело? – с тревогой спросил он и потянул за застежку шлема. Леда не упирался, но и не помогал, позволил стащить его с себя, и только теперь Сойк увидел влажные дорожки на его щеках. – Ты чего?.. – растерялся он. За время, что они были вместе, Сойк ни разу не видел, чтобы Леда плакал, даже когда бывал сильно огорчен, и уж точно он не ожидал увидеть слезы теперь, когда поездка должна была принести исключительно радость. Только теперь Сойк подумал, что Леда мог в очередной раз призадуматься о своей слепоте, расстроиться, что никогда не сможет ездить вот так постоянно. Да и мало ли, что могло прийти в его голову. – Ну вот… – совсем потерялся Сойк, не зная, что теперь делать и как исправлять последствия собственной неосмотрительности. А Леда, все так же не вставая с мотоцикла и не выпуская руль, повернул голову, прижался лбом к его животу и тихо, почти беззвучно произнес: – Спасибо. – Да за что ж спасибо? – огорченно протянул Сойк и осторожно погладил Леду по голове. – Прости, я не думал, что ты расстроишься. Я хотел… – Я не расстроился. Это… Это было круто. Леда наконец взял себя в руки, отстранился и вытер тыльной стороной ладони щеки, а после даже улыбнулся, как показалось Сойку, не вымучено, а вполне искренне. – У меня никогда такого не было, – прошептал он, и голос предательски задрожал, выдавая его чувства. – Ты просто не можешь представить… Это лучшее, что вообще случалось. На этом Леда замолчал, видимо, пытаясь собраться, а пораженный Сойк стоял рядом и не знал, что говорить и делать. Теперь он понимал, что слезы Леды были отнюдь не от огорчения, но это потрясло его даже больше, чем мысль, что Леда расстроился из-за поездки. Небольшое развлечение стало для него чем-то особенным, невероятным, а Сойк понял, что он еще многого не знает о Леде, и ему предстоит немало открытий. – Мы когда-нибудь еще покатаемся вот так? – спросил Леда и протянул руку, чтобы сжать пальцы Сойка. – Да хоть сейчас, – предложил Сойк. – Можем кататься, пока асфальт не задымится. – Нет, – Леда покачал головой. – Сегодня точно нет. Иначе это будет совсем не то. Когда-нибудь потом? Покатаемся? – Конечно, – заверил его Сойк и шутливо добавил: – Как только скажешь, я снова украду мотоцикл. Какой ты хочешь в следующий раз? Леда рассмеялся в ответ, потом замолчал, подумал о чем-то и снова засмеялся. А Сойк стоял рядом и не мог от него глаз отвести. В эту минуту ему казалось, что Леда сияет, светится изнутри, как это бывает только с по-настоящему счастливыми людьми. Сойк думал о том, что не пожалел бы жизни за то, чтобы Леда всегда был таким, светлым и радостным, чтобы ничто не омрачало его существование. А еще, чтобы Леда мог видеть. – Летом в городе делать нечего, – заявил Леда в первых же числах июня, и эта фраза стала лозунгом на последовавшую пару месяцев. Хотя бы раз в неделю они выбирались на пикник или на прогулку, и в результате к началу августа Сойк чувствовал себя счастливым и совершенно отдохнувшим – активно проведенные выходные могли компенсировать полноценный отпуск. В очередной жаркий день они отправились к небольшому озеру. Впрочем, провести время так, как изначально запланировал Сойк, не получилось: на одном сайте он вычитал, что на берегу находится небольшой ипподром, где можно покататься на лошадях, но то ли интернет-ресурс наврал, то ли они сами что-то напутали, только у озера лошади не обнаружились. Леда не особо расстроился по этому поводу, заметил, что все можно наверстать на следующих выходных, и предложил расположиться прямо у воды на траве. Улегшись на подстилку и закинув руки за голову, Сойк сквозь смеженные ресницы смотрел в голубое небо с белыми облаками и вспоминал, как любил в детстве фантазировать и воображать, на каких животных эти облака похожи. Еще не так давно Сойк захотел бы поделиться с Ледой воспоминанием и в последний момент осекся бы, сообразив, что Леда все равно не поймет, о чем речь. Но теперь Сойк уже так привык все время находиться рядом с ним, что подобные идеи даже в голову не приходили. Он настолько слился с Ледой, так привязался к нему, что порой казалось, он думает его мыслями и живет его чувствами. Такая сильная привязанность – почти зависимость – Сойка не пугала. Наоборот, теперь он думал, что до встречи с Ледой жил неполноценно, будто наполовину, и только появление Леды в его жизни заполнило пустоту и привнесло в жизнь смысл. Сам Леда со вчерашнего вечера был крайне задумчив, почти не разговаривал и все время витал в своих мыслях. Сойк пару раз спросил, не случилось ли что и не расстроен ли Леда, но тот заверил, что все с ним в порядке, и Сойк перестал приставать. Вот и теперь Леда сидел рядом, подтянув колени к груди, обняв руками и пристроив на них подбородок. Он о чем-то думал и немного хмурился, и Сойк, заскучав от одинокого созерцания облаков, решил завести разговор. – Все же случилось что-то, – произнес он, не меняя позы, протянул руку и погладил Леду по лодыжке. – Нет, – тут же ответил Леда. – Пока ничего не случилось. – А что должно случиться? – поинтересовался Сойк, чуть повернув голову и поглядев на него внимательней. – Пока не знаю, – ответил тот и вздохнул. – Ладно, давай рассказывай, – потребовал Сойк и принял сидячее положение, придвигаясь к Леде ближе. Сойк понимал, что Леду терзает что-то не слишком страшное, иначе он переживал бы, а как выглядит волнение Леды, Сойк отлично знал. Но при этом он точно мог сказать, что его мучает какой-то важный серьезный вопрос. И он не ошибся. Подумав еще немного, Леда снова вздохнул и наконец спросил: – Ты помнишь, я тебе рассказывал об операции? Конечно, Сойк помнил об операции. Еще давно, когда их отношения только начинались, Леда поделился, что слепота его не считается совсем безнадежной. Кое-что Леда все же мог видеть, правда, этим кое-чем являлись всего-навсего яркие вспышки света. Но этого оказалось достаточно, чтобы подарить ему надежду однажды обрести зрение. Врачи считали, что, если Леде сделать какую-то сложную операцию на глазах, он сможет видеть. Не все, конечно, более того, видеть совсем немного, очертания предметов, например, но в его случае это было уже немало. Проблема заключалась в том, что операция стоила невероятно дорого, и услышав цену, Сойк только присвистнул и констатировал, что просто работая, столько денег насобираешь хорошо если к старости. А Леда смотрел на жизнь оптимистичней и старательно, медленно, но верно откладывал деньги. – Ну надо же мне на что-то копить, – весело заявил он, когда Сойк выразил сомнения относительно целесообразности делать такие сбережения. – Все на что-то копят, и я буду. Сойк только улыбнулся тогда, но, не сказав Леде, со следующей получки начал тоже откладывать понемногу. Он не верил, что удастся накопить на операцию, однако все равно делал это, не желая задаваться вопросом, для чего. – Да, я помню. Конечно, – произнес он вслух, и Леда продолжил: – Вчера позвонил врач, который раньше предлагал мне сделать эту операцию. Знаешь… Знаешь, цена сильно упала. Сейчас внедрили новые технологии, и теперь операция стоит намного дешевле. Сойк физически почувствовал, как расширяются его собственные глаза, а в голове почему-то зашумело. И он спросил, даже не отдавая себе отчета, что говорит вслух: – Сколько? – Мне чуть-чуть не хватает. Я думаю, удастся собрать за полгода, – на этих словах Леда улыбнулся, как показалось Сойку, немного виновато и замолчал, ожидая, что он ответит на это. А Сойк не знал, что говорить. Более того, он даже не отдавал себе отчета в том, что чувствовал в этот момент. На прошлое Рождество, которое они отмечали вместе, Сойк перестарался, выбирая и покупая разнообразную выпивку, и в итоге они оба перебрали. Алкоголь разрушил некоторые рамки, сделал их на одну ночь немного свободней, и именно тогда Леда, прижимаясь к нему, торопливо целуя, обнимая с каким-то отчаянием, признался еле слышным шепотом, что больше всего на свете боится, что надоест Сойку, что тому просто осточертеет возиться с неполноценным калекой. Что Сойк устанет от жизни, в которой ни на секунду нельзя расслабиться, когда даже чашку нельзя поставить не на ту полку и телефон положить не на то место. От этого признания Сойк даже протрезвел. Он чуть не задушил Леду в объятиях, зацеловал и пообещал убить на месте, если тот еще хоть раз посмеет подумать о подобном. В свою очередь Сойк признался тогда, что его персональным ужасом являются мысли о том, как Леду у него попросту отнимут, что он потеряется где-то и не найдется больше. А Леда несмело улыбался и заверял, что не потеряется – не терялся же как-то до сих пор. Как бы счастливы они ни были, приходилось признавать, что слепота Леды стала той самой горькой каплей в море счастья, которая пусть и не всегда, но периодически отравляла их существование. И Сойк понять не мог, почему же тогда теперь, когда выход из положения неожиданно был найден, он не испытывал радости. Леда сидел рядом, вцепившись в собственные колени, и ждал хоть каких-то слов, а перед глазами Сойка мелькали воспоминания обо всем, что случилось с ними за последний год. Как он принял Леду за зрячего, как пришел неофициально после того, как курс массажа был окончен, как Леда пытался научить его играть на гитаре, и как впервые они отправились на прогулку. Всего один год, а Сойку казалось, что прошло полжизни, не меньше, и все, что было до Леды, подернуто дымкой, размыто предрассветной сыростью, и если и существовало когда-то, то теперь не заслуживает внимания. Прошло, перегорело и не оставило следов. Леда стал его счастьем, его смыслом и самим воздухом. Слепой Леда. Сойк сглотнул, когда понял, о чем именно подумал, и почувствовал горечь во рту: настолько противен он стал сам себе. Но чувства не отменишь, а мысли не перепишешь, и Сойк признавал, что не хочет, чтобы Леда видел. Всегда думал, что хочет, а теперь понял: не было такого. Сойк желал, чтобы Леда стал зрячим, пока не было такой возможности, а теперь, когда она обрушилась на него как снег на голову, он осознал, что допустить этого нельзя. Гадкое, отвратительное чувство, которое испытывал каждый человек хотя бы раз в жизни, душило Сойка, и он не мог так сразу с ним справиться. Ощущение недовольства, когда дорогой, близкий, самый нужный человек меняется в лучшую сторону, добивается чего-то, становится успешней или богаче – неважно, у каждого найдутся свои личные примеры. Когда должен испытывать радость за любимого, но вместо этого в душе роятся неправильные, недостойные чувства: зависть, ревность, чувство собственной неполноценности. Чувства, за которые не можешь простить сам себя, и не можешь понять причину их появления. Каждый хотя бы раз переживал нечто подобное, и вот настал черед Сойка. Он не сразу понял, что боится. Боится до дрожи в коленях так называемого выздоровления Леды. Вся их история, история их любви, была яркой, красочной, но при этом наполненной исключительно прикосновениями, запахами, звуками. Леда был для Сойка тихим шепотом в темноте, едва ощутимым касанием ладони, когда не хочется говорить, а только чувствовать, ароматом кофе и шампуня в воскресное утро. Ветром, уносящим звуки голоса, запахом моря, на берегу которого они часами целовались, горячим чаем из одной чашки, шелестом осенней листвы над головой и легким прикосновением кончиков пальцев к щеке. И никаких внешних образов, никакой визуальной красоты. Их мир был намного прекрасней того, который можно увидеть глазами. Леда Сойка не видел ничего. А если бы Леда мог видеть, это был бы уже какой-то совсем другой человек, который Сойка наверняка никогда и не полюбил бы. – Я не знаю, что мне делать, – вырвал его из потока воспоминаний и горьких мыслей голос Леды, и Сойк поднял на него взгляд. В этот момент Леда выглядел беззащитным и растерянным, он напоминал брошенного ребенка, который ума приложить не может, как теперь быть, и не знает, у кого попросить совета. И Сойк почувствовал, будто кто-то с силой врезал ему по затылку, выбивая из головы все мысли. Слишком глупые и непозволительно жестокие. Как наяву перед его глазами встала картина давно забытого осеннего вечера, когда Леда, в синяках и ссадинах, стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу, и шептал что-то о том, как порой ему тяжело. Это воспоминание сразу сменило другое, когда однажды в людском потоке на большом празднике они потерялись, и в течение получаса Сойк не мог найти Леду, который, отправляясь на прогулку с ним, не взял ни телефон, ни сонар. Он остался один, абсолютно беспомощный в толпе народа, которая так часто бывает страшной и беспощадной. И как Леда опрокинул на себя чашку с кипятком, которую Сойк неосмотрительно оставил на самом краю стола. И еще много подобных эпизодов, наполнявших их жизнь в той же пропорции, что и радостные события. Больше всего на свете Сойк боялся, что с Ледой случится какая-то беда. Чтобы беда не случилась, Леда должен был видеть. – Почему не знаешь? – Сойк даже не сразу понял, что это его голос звучит сейчас. – Соглашаться, конечно, и делать операцию. – Соглашаться пока рано, – поспешил остановить его Леда. – Мне приличной суммы не хватает. – Зато мне хватает, – заявил Сойк. – Я тоже кое-что насобирал. Вместе справимся. Такого поворота Леда не ожидал, и если до этого он второй день пребывал в смятенных чувствах, думая, что в любом случае пока ничего не решает, то теперь растерялся окончательно. Он кусал губы и теребил пальцами край рубашки, а Сойк, который даже представить не мог, что испытывает человек, никогда в жизни не имевший возможности видеть, а теперь получивший шанс исправить несправедливость, придвинулся ближе и взял лицо Леды в свои ладони, чтобы потереться кончиком носа о его нос. – Какой же ты дурак, – прошептал Сойк и слегка прикоснулся своими губами к его губам. – О чем тут думать? Ты же мечтал об этом. И я тоже мечтал. Леда в ответ только вздохнул и обнял его за шею, прижимаясь всем телом. – Страшно, – негромко произнес он. – Это все равно, что тебе вдруг подарили бы возможность летать. Так же невероятно. – Я бы не отказался от умения летать, – тихо ответил Сойк и понял, что Леда улыбается сейчас, хотя видеть не мог. – Страшно не летать. Страшно, что обманули, и на самом деле ничего не получится. Или что дадут, а потом сразу отнимут. – Страшно, когда твой любимый такой идиот, – неожиданно громко объявил Сойк и тут же забрался пальцами под рубашку Леды. Уже через несколько секунд Леда хохотал в голос и извивался под руками Сойка, умоляя прекратить щекотать, Сойк делал вид, что ничего не слышит, а над ними плыли похожие на зверей облака, которых Леда никогда не видел. ~~~ – Сойк, смотри, как я могу! – веселым голосом объявил Леда, и не успел Сойк опомниться, как тот запрыгнул на перила ограждения и встал в полный рост. Возведя глаза к небу, Сойк попросил у него ниспослать Леде ум, а сам схватил его за руку и не выпускал, пока тот осторожно вышагивал по скользким после дождя перилам. – Да ладно тебе, я же сто раз так делал, – насмешливо произнес Леда и даже рукой подергал, будто пытаясь вырваться, но Сойк только сердито проворчал что-то. Операция, за время которой Сойк успел выкурить несчетное количество сигарет и вообразить все существующие и несуществующие в этом мире ужасы, прошла успешно – Леде восстановили сорок процентов зрения. Это было ничтожно мало для зрячего человека и неизмеримо много для слепого. Сойк переживал больше самого Леды. Он в принципе не считал этот мир достойным того, чтобы на него смотрели, а жалкие сорок процентов от него, по мнению Сойка, не порадовали бы Леду. Но так было нужно, так было правильно, и Сойк отдал все свои сбережения, чтобы уже через две недели Леда отправился в больницу. – Представляешь, сколько всего замечательного ты теперь увидишь, – бодрым голосом рассказывал Сойк накануне важного события, чтобы хоть немного успокоить взволнованного Леду. – Небо, море, городские пейзажи, горы. – Тебя, – негромко произнес Леда, чуть сильнее сжав руку Сойка, которую в течение всего вечера отказывался отпускать. – Ну-у… – задумчиво протянул Сойк. – Это не самое замечательное. Думаю, по замечательности я где-то между кучей мусора и зеброй. – Ой, да конечно, – фыркнул Леда и ткнул его локтем в бок. – Чтоб ты знал, зебры очень даже красивые. И полосатые. Ты пока не знаешь, что это значит, но быть полосатым, я считаю, весело, – продолжал шутить Сойк, однако Леда прервал его. – Как ты думаешь, – несмело спросил он. – Ничего теперь не изменится? – Изменится, конечно, – с готовностью подтвердил Сойк. – Ты же увидишь вокруг столько всего прекрасного и красивого. Я вот опасаюсь только, чтобы ты потом от такой красоты не попросил вернуть все назад. – Сойк, я о нас с тобой. Улыбка тут же сошла с лица Сойка, и сам он замолчал, чтобы буквально через секунду тряхнуть головой. – Нет, – твердо произнес он. – У нас с тобой ничего не изменится. Леда только кивнул, и Сойк понял, что он поверил. Не мог не поверить, потому что Сойк говорил чистую правду. Приказав себе меньше думать о себе и больше о Леде и наступив на горло собственным страхам, он убедил себя, что все делает верно, и вскоре уже искренне верил в это. Когда-то Сойк слышал, что любят всего лишь раз, а все остальные привязанности, переживаемые на протяжении жизни, остаются бледным тенями той одной единственной настоящей любви. И Сойк не верил, что такое чувство может погибнуть из-за каких бы то ни было перемен. Тем более из-за счастливых. – Не надо бояться, – ласково произнес он, прогладив Леду по голове, словно ребенка. – Все будет хорошо. Уж точно лучше, чем было раньше. И, конечно, Сойк не ошибся. Когда Леде снимали повязку, он так сильно сжимал кисть Сойка, что синяки потом сходили несколько дней. И первым, кого он увидел, тоже был Сойк. Леда долго смотрел на него, а потом несмело прикасался кончиками пальцев к его лицу так, как делал это прежде. После началась новая жизнь, полная открытий для Леды, и Сойк был бесконечно счастлив, что он находится рядом с ним на таком важном этапе. – Ты себе так это представлял? – иногда спрашивал Сойк, когда Леда впервые видел что-то новое, но Леда только головой качал и говорил, что даже не представлял, как это представлять. Теперь Леда видел, но немного, не настолько хорошо, чтобы оценить красоту окружающего мира, однако достаточно для того, чтобы свободно перемещаться в пространстве, не натыкаясь на каждый угол. А еще врачи сказали, что через некоторое время можно попробовать сделать еще одну операцию, и существует вероятность, что после нее зрение восстановится почти полностью. Но Леда почему-то не спешил. Теперь, не обремененный слепотой, он казался еще более счастливым и уверенным в себе, чем раньше, и Сойк нарадоваться не мог, глядя на него. А еще Сойк заметил, что Леда всегда закрывал глаза, когда занимался чем-то, что ему особенно нравилось. Например, когда играл на гитаре. Или когда они занимались любовью. Или когда к ужасу Сойка принимался ходить по перилам. – Вот видишь, а ты боялся! – победным голосом объявил Леда, спрыгнув с ограждения на землю и только теперь открыв глаза, а после рассмеялся в голос, когда Сойк отвесил ему легкий шутливый подзатыльник. Смотреть на Леду, смеющегося, любимого и любящего, можно было бесконечно долго, и Сойк понимал, что никогда не сможет расстаться с ним: он верил в силу своего чувства так, как прежде не верил ни во что. Леда многому научил его, и хотя Сойк не анализировал пережитые ими события и впечатления, подсознательно чувствовал, что за время, проведенное с Ледой, он стал намного лучше, чем был прежде. Стал терпимей к окружающим, аккуратней в быту, оптимистичней по жизни и просто счастливей. А счастливые люди по определению не бывают плохими, потому что счастье приходит только к тем, у кого все хорошо и правильно. Слепой парень, к которому Сойк так не хотел идти, впервые услышав о нем, изменил его жизнь, добавил в унылую действительность красок и света. Как художник, который легким движением кисти нарисовал яркую радугу на сером небе, в мгновение ока превратив картину из мрачной в солнечную. – Слушай, хватит мечтать, а? – потребовал Леда, подергав Сойка за руку, и тот встряхнулся и улыбнулся. – Что-то я задумался, – покаялся он, а Леда, чуть наморщив нос, поинтересовался: – Надеюсь, обо мне? – Конечно, о тебе, – заверил его Сойк, но тут же добавил: – А еще о художниках. – О художниках? – удивился Леда. – Да, о них. – Странные у тебя мысли на ночь глядя, – хмыкнул Леда и тут же спросил: – Слушай, а как ты считаешь, из меня получится художник, если мне восстановят зрение полностью? – Не если, а когда, Леда. – Ну хорошо, когда восстановят. Получится, как думаешь? – Получится, – заверил его Сойк. – Я уверен в этом. "Уже получился", – мог бы добавить он, но промолчал, не желая, чтобы Леда забросал его вопросами.