Родные души

... Не надо. Просто там прошла война. Война рассудка с сердцем, воли с чувством. И что поделать, если есть вина? А точность обвинения – искусство... Джем

–Тот долг, который между нами был... я прощаю его, Асато. Могу объявить при всех, если хочешь. –Почему? – затравленный взгляд, одеяло до подбородка. Попытка устрицы спрятаться в панцире, который уже расколот... –Хотя бы потому, что я хочу снова видеть, как ты улыбаешься. –После всего, что было? – неловкое движение, тихое сдавленное шипение – от боли... Белая перчатка осторожно поддерживает, помогая устроиться поудобнее. Это – не та боль... То – уже прошло, отпечатавшись только в памяти... Остались ожоги, которые даже ураганная регенерация шинигами не может залечить мгновенно. «Твоя память, мальчик мой... тот еще гибрид морга и помойки. Жизнь, которой у тебя не было... если не считать мелких ошметков нормального, которые ты до сих пор видишь во сне. Жизнь после смерти, которая так бедна на положительные эмоции...» –Могло быть и хуже, – примирительно говорит Граф. – Ты все еще жив. И, поверь, даже если для тебя это не повод радоваться... –Повод – для вас... для всех, – аметистовые глаза темнеют до оттенка грозового закатного неба. – Я не хотел жить после этого. Они... это просто шантаж какой-то, почему я не могу распоряжаться собственной жизнью? – взрыв эмоций и горькие, скупые слезы... и злые слова, которые не скажешь другим. – Я их просил так ко мне относиться? Мне кажется, что им нужен не я, а похожая на меня игрушка... чтобы целовать, кормить и трахать по очереди! Тсузуки отворачивается в сторону. На щеках полыхают красные пятна. –Асато, посмотри на меня, – шинигами поворачивает голову. На белую полумаску смотреть и правда легче, чем на живое лицо. Не так боязно увидеть осуждение, страх, боль... И так в голове крутится гневное: «Да как ты смеешь такое думать о своих друзьях? Кому ты еще нужен, кроме них? Ты должен быть таким, как они от тебя ожидают, иначе ты и вовсе никому не будешь нужен... опять!» Не так страшно услышать успокаивающую речь, в подтексте которой – «ксо, когда же этот псих наконец придет в себя?», или того хуже – действительно добрые и искренние слова, от которых хочется забраться куда-нибудь в заросли крапивы или же в огонь... чтобы снаружи жгло так же, как и изнутри. Совесть – лучший карманный инквизитор... – Иногда я жалею, что тогда, впервые оказав тебе услугу, не потребовал оплаты на месте. Или хотя бы не объяснил, что не хочу от тебя ничего такого... Перчатка касается одеяла – там, где предположительно находится нога лежащего. Легонько, почти незаметно. –Ты выразился вполне понятно... –Неужели? Боюсь, мы очень по-разному восприняли тогда то, что сказали и услышали. Я недооценил твою фобию, а ты переоценил мою любовь к литературе. Надо сказать, что я действительно интересуюсь всем, что связано с близкими отношениями... люди столько всего навертели вокруг совершенно банального акта, что я поневоле решил, будто это все неспроста. Помнится, однажды я даже дошел до практической проверки своих теорий... результаты оказались неутешительными. –Тогда зачем тебе я? – горечь все та же, но теперь вопрос звучит чуть насмешливо. –Чтобы проверить еще одну часть теории. Мне кажется, что с небольшой переменой мест... хм, слагаемых... результат изменится. Нет, если ты совсем не хочешь, это твое право – отказаться... –Я жить не хочу, – негромко заявляет Асато. – Из-за всего, что было... всего. Лучше бы мне вовсе не рождаться. –Тебе без малого сто лет, так что аборт делать поздновато. Неуместность этой фразы пробивает стену из похоронного пафоса, как умело пущенное ядро. Тсузуки невольно улыбается. –Вот это я и хотел увидеть, – обтянутый тканью указательный палец трогает полумаску у прорези для глаз, словно стирая невидимую слезу умиления. – Асато, послушай раз в жизни внимательно. Долг я тебе, так уж и быть, прощаю. Я все равно получаю больше, чем весь ваш отдел... Обещай мне только одно – ты не будешь зацикливаться на том, что сделал. Ну, хочешь – я распоряжусь, чтобы тебе подчистили память? –Нет... это все-таки мое... –Раньше, когда ты этого так четко не помнил, тебе было намного легче жить. Надо было уже после Сааги организовать тебе принудительную блокаду отдельных воспоминаний... точнее, восстановить естественную. Ты отлично знаешь, что твоя психика по хрупкости сравнима с перекаленным стеклом, а должность твоего личного психиатра в штате не предусмотрена. Даже на совмещение никто идти не хочет, а ты нам нужен живым и здоровым. Именно ты, а не какая-нибудь кукла, – перчатка осторожно дотрагивается до вылезшей из-под одеяла ладони, чуть пожимает пальцы. – Только ты. С твоими нестандартными взглядами, умением находить компромиссное решение, все возможные смягчающие обстоятельства... сила – еще не главное. Ты пока не утратил человечность, и это важнее. Остальные зацикливаются на другом, а ты чувствуешь дух закона даже там, где он выходит за рамки буквы. –Зачем ты мне это говоришь? – интерес почти неподдельный. –Чтобы до тебя дошло наконец, что ты мне не только физически нравишься. У тебя это больное место, конечно... Асато, я готов пойти даже на должностное преступление, лишь бы ты хоть раз побыл со мной... Белые перчатки смыкаются в почти молитвенном жесте. Лежащий на койке шинигами вжимается в подушку. –Я не шучу, – продолжает Граф. – Конечно, для тебя это все грязь и извращение, что тут говорить... тебе не понять, что это такое – хотеть, чтобы рядом была родная душа, чтобы тебя любили! Ах, Асато... я ведь хотел быть с тобой совсем не так, как этот маньяк... а наоборот. Но ты не хочешь меня, и мне остается лишь утешаться в одиночестве... Пустые прорези полумаски встречаются взглядом с растерянными аметистами. Не страх и не боль – только удивление, настолько полное и всеобъемлющее, что вытесняет все и вся. –Ну все, все... Нет значит «нет», такое простое слово я понимаю. Знаешь, я тут подумал... принесу-ка я тебе одну книгу... –Не надо, – Тсузуки протестующе поднимает руку. –Подожди, не отказывайся раньше времени. Это не то, что ты подумал... как всегда, – перчатки охватывают ладонь до того, как шинигами успевает ее отдернуть. – Просто книга одного английского писателя, перевод, насколько могу судить, неплохой, написана в семидесятые... ты вряд ли читал, но герой чем-то на тебя смахивает. Асато, тебе все равно пока заняться нечем, так хоть отвлечешься. Хорошо? –Ну ладно, – неуверенный кивок. –Как дочитаешь, отнесешь книгу мне. Думаю, к тому времени ты уже встанешь на ноги... Придешь, посидим спокойно за чашечкой чая, поговорим... а то, чем сейчас забита твоя бедная голова, прошу тебя, задвинь подальше. Ты им-то сказал, что с тобой сделали? –А то они так не поняли, – снова яростный шепот. – Чья это была идея – три дня меня там мариновать? Я на календарь посмотрел, мне плохо стало... –Точно не моя, – Граф прижимает правую перчатку к месту, где в теории может находиться сердце. – Я на тот момент выдавать идеи был не способен. Надеюсь, что ты все-таки не все помнишь... –Я помню достаточно, – и снова взгляд в пол. – Ваше счастье, что он от меня оторваться не мог... только на третий день и вспомнил, зачем я ему нужен был... Месть эта его... месть я понимаю, но это... Не мог мне сразу голову отрезать, я бы только спасибо сказал! –С отрезанной головой раздавать благодарности затруднительно, – перчатка легонько ерошит волосы Тсузуки. – Асато, это бы тебя не убило. Тебя вообще очень сложно вычеркнуть из этой вселенной. Так что не торопись с прощениями, пониманиями и прочими реакциями. Переключись и постарайся выздороветь, а раздачей по заслугам мы с тобой займемся потом, в спокойной рабочей обстановке. Я пошел за книгой, отдыхай пока что... лечись. «Я найду способ тебе помочь, мальчик мой... Ты понимаешь, что значит «месть» – прекрасно, попробуем это направление. Только приди в себя... перестань тонуть в этом кошмаре всерьез. Ты сможешь пережить все это... потому что я люблю тебя. Даже если ты пока не приемлешь моей любви... вернее, любишь вовсе не меня и не можешь себе признаться». Граф прикрывает за собой дверь палаты и ловит за плечо светловолосого шинигами. –Не оставляйте его в одиночестве, – понизив голос, говорит Хакушаку. – И не спрашивайте о том, что было... –А... было? – тихо спрашивает Ватари. –Похоже, что да. Но это уже не ваше дело, а мое. И вы сейчас очень неправильно подумали... –Раньше я у вас не замечал таких способностей к телепатии. –Это чистая логика. А правильно подумать на эту тему вы не могли. –Почему это? – Ютака почти обиженно смотрит на полумаску. –Потому что вы не знаете, что связывает меня и Асато. Вы для этого слишком недолго здесь работаете, – Граф усмехается, это слышно и только потому заметно. – Я сказал, что вам следует делать. Не позволяйте ему думать о плохом и растравлять раны. –Я видел его депрессии, – обидчивый гений встряхивает копной золотистых волос. –Ничего вы еще не видели. А мне нужно возвращаться на рабочее место, – Хакушаку исчезает, не договорив. Ютака долю секунды растерянно смотрит в пустоту, затем все же входит в палату. «Насчет книги Граф не обманул – никакого прикладного садизма или магических фокусов с полным погружением... хотя, конечно, затягивает, – Тсузуки погладил почти новую на вид обложку. – Разумеется, полный хентай, у него в библиотеке другого быть и не могло, но хотя бы интересно написано...» Заходившие в палату коллеги очень удивлялись, застав шинигами за чтением. Особенно усиленно пялился напарник, втайне подозревавший, похоже, что возможности Асато в этом плане не заходят дальше умения прочесть меню. На самом деле сильнейший шинигами просто не находил на это времени, да и за новинками не следил особо. К тому же, зарплаты на покупку книг не хватало, от библиотеки несчастного периодически отлучали за неумение держать себя в руках... так и родился не особо знаменитый афоризм Тсузуки, что начинать читать книги действительно хороших авторов надо тогда, когда они уже отошли в мир иной, а то своей жизни не хватит дожидаться продолжения. Когда же хороший писатель уже покоится в вечности, его работы обычно уже экранизируют, и можно спокойно посмотреть все по телевизору, не тратя время на чтение. На следующий день после выписки Асато без особого страха отправился в Замок Свечей. Графу шинигами небезосновательно доверял, понимая, что тот в принципе сильнее... и раз уж не причинил вреда раньше, то и сейчас вряд ли соберется. Объяснять это коллегам было, конечно, бессмысленно... они-то успели налюбоваться на ту неприязнь к Графу, которую Тсузуки проявлял с момента получения предложения о пересчете долга на натуральное выражение... Приставания Хакушаку были иррационально неприятны шинигами. Казалось бы – совсем беспардонно рук не распускает, ничем не воняет... но все равно как-то противно. Но в последнее время Граф ограничивался почти невинными прикосновениями, которые можно было без особого труда перетерпеть даже после всего... о чем запретили даже думать. Асато действительно старался не думать и не вспоминать. Слишком уж часто рядом крутился напарник, которому такие эмоции улавливать уж точно не стоило. Вряд ли малыша обрадовало бы то, что они с напарником стали товарищами по несчастью... еще сравнивать бы начал, может быть, кому сильней досталось. Шинигами постучал по дереву... то есть, в дверь... и вошел, приветственно кивнув по дороге маленькому зомби. Граф очень любил вещи европейского, особенно английского и французского происхождения – книги, зомби-слуг... И еще с Хакушаку, наконец, можно было пообщаться, не опасаясь задеть за живое или получить в ответ ясный намек на свою собственную вину в произошедшем. «То, что я сам виноват, я и без них знаю, – считал Тсузуки. – Поэтому говорить с ними мне и не хочется... А если Граф напомнит мне, что я идиот, то это как-то не так обидно, он хотя бы старше». Граф ожидал его, как обычно, в зале... среди свечей. Множество точечных источников света не позволяли адекватно оценивать окружающее пространство. Но здесь, по крайней мере, не было шансов натолкнуться на одно из «чудес» Замка. Маленький зомби, исполнив обязанность по конвоированию гостя к хозяину, покинул помещение. Асато подошел к столику и занял свое место – напротив белеющей в воздухе полумаски. Книгу он положил на колени. –Понравилось? – Граф махнул перчаткой, указывая на томик. –Необычно, – Тсузуки без особого труда подобрал эпитет. – Я давно не читал про вероятное будущее... тем более такое... –Аморальное, – закончил фразу Хакушаку. – Впрочем, это логично. Что за дело может быть до морали существам всемогущим, скучающим и живущим только сегодняшним днем? Кстати, ты понял, на кого из героев смахиваешь? –Не совсем, – шинигами передал книгу владельцу. – Зато понял, на кого там похож ты... и почему тебе нравится эта книга. –И на кого же? – почти чувствуется, что там, под маской, Хакушаку сейчас щурится. –На Лорда Джеггеда, – спокойно отвечает Асато и вдруг осекается. – Подожди... ты хотел сказать, что я тогда напоминаю тебе... –Его сына, – белые перчатки убирают подальше прочитанный томик. – Правда, этим героям ничто не мешало спать вместе. –Ты опять? – шинигами помрачнел. – Мне казалось, мы договорились. –Прости. Я не хотел... –Не хотел бы – не выбрал бы книгу, которую даже обсудить нельзя, не сползая на эту тему... впрочем, ладно, я и сам хотел с тобой поговорить, – Тсузуки негромко вздохнул и наконец взялся за чашку. Чай оказался ожидаемо хорошим. Отпив немного, шинигами поставил чашку обратно. Граф молча ожидал продолжения. – Ты хоть не записываешь? –Здесь камер нет, не волнуйся. Можешь говорить свободно. Начинать рассказ Асато, впрочем, не торопился. Горло перехватило от воспоминаний, всплывших на поверхность во всей красе. Теперь их ничего не сдерживало... но оформить в слова пережитое потрясение было невероятно сложно. –Я не понимаю, как он мог, – наконец тихо произнес шинигами. – Мне было плохо... я чуть не тронулся, когда оно все на меня свалилось... то, что он с этой девчонкой сделал, само по себе отвратительно было... –Успокойся, – Граф поднялся с места. – Ты позволишь? –Да, – Тсузуки откинулся на спинку кресла и дал возможность Хакушаку приобнять его, положить руку в белой перчатке на плечо. Сейчас почему-то было страшно... без прикосновений. – Когда он уносил меня, мне было уже все равно, я почти отключился и был уверен, что умру от его руки, не приходя в сознание. А потом очнулся... оттого, что он... –Он делал тебе больно? – рука на плече чуть сжалась. –Ему было плевать на то, что я чувствую. Он наконец заполучил свою игрушку, – шинигами перевел дыхание и прикрыл глаза. – И никак не мог наиграться. «В конце концов внутри все словно онемело... да и он заметил, что я отчасти воспринимаю действительность...» Асато вспомнил, как Мураки, ехидно усмехаясь, ласкал его... уверенно и дозированно, словно делал одолжение. От этого было еще хуже, чем от предшествовавшей пытки. Сплошное унижение, особенно кошмарное после всего, что было раньше... всех этих попыток красиво поухаживать, видимой заинтересованности... «Идиотом надо быть, чтобы думать, будто он и правда меня любил. Хотел, чтобы я от него с ума сходил, чтобы позволил ему все... а потом просто пошел по пути наименьшего сопротивления. Вся его нежность закончилась тогда, когда он уносил меня с развалин. Потом была только игра с куклой... и попытка перешить кукле голову, чтобы играть стало интереснее». –Скотина, – тихо прокомментировал Граф. – Успокойся... он больше никогда этого не сделает. Ни с тобой, ни с кем-то еще. –Почему? – Тсузуки чуть приоткрыл глаза и заглянул в прорези нависшей над ним полумаски. – Он жив. Проклятие, которое он нанес на Хисоку, еще действует. Я не так уж и сильно его задел, похоже... –Жалеешь? –Не совсем, – шинигами поморщился и сел ровно. Граф немедленно убрал руки. – Я был готов убить его... за все эти издевательства, за то, что он делал со мной и другими... но я просто не смог. Не знаю, может, просто это не мое право... судить. Асато замолчал и схватил с тарелки первое попавшееся пирожное. Возможно, оно и было сладким, но вкуса шинигами практически не чувствовал. Он вспоминал... беспомощность, невозможность пошевелиться, грубые слова. «Тебе же все нравилось, – повторял доктор в его голове. – Говори что хочешь... но тело врать не может. Тебе нравилась и боль, и унижение... может, вспомнишь, сколько раз ты кричал подо мной? Десять? Двадцать?» –Ненавижу, – шепнул Тсузуки и снова впился зубами в приторную массу. Нужно было отвлечься, иначе все кончилось бы банальной истерикой. –Асато, – Хакушаку уселся напротив и сложил руки на невидимое колено, – право у тебя есть. И судить, и вершить справедливое возмездие... не только за себя, если это тебе так мешает. –Да? – шинигами перестал жевать и поднял глаза. –Конечно, – в голосе слышалось участие. – У меня есть одна идея... Приходи завтра, Асато. В это же время. Ты пока что свободен... не будем тратить время зря. –Что ты хочешь мне предложить? – Тсузуки чуть нахмурился. – И... в ответ ты потребуешь то же самое, так? Тебе ведь только это нужно... –Хочешь испортить сюрприз? Ладно. Я нашел способ отдать тебе этого мерзавца. Только тебе. Конечно, он будет находиться здесь, но я никому не скажу об этом и не трону его... Это твоя месть, исключительно твоя. Я не буду следить за тем, что ты с ним делаешь... он заслужил действительно все и не по одному разу. Подробности я расскажу тебе... завтра, когда все будет готово, – снова слышно, что Граф улыбается. –И где ложка дегтя? – негромко уточняет шинигами. –Асато... я же сказал, что теперь буду требовать оплату вперед. Я тебе не лгал, так что можешь мне довериться... и не морщись так! – Хакушаку снова встал и подошел к гостю. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Один раз... и ты будешь сверху, мне так хочется. Тебе так сложно? Я больше ничего у тебя не попрошу. Ничего. Даю тебе время на размышления – до завтра. Если откажешься, я его просто по инстанциям передам, когда придет время, и все... не собираюсь эту тварь ни выгораживать, ни защищать, хоть он и сильный маг... проблем от него будет всяко больше, чем пользы. –Говоришь, один раз? – задумчиво осведомился Тсузуки. Казалось, ему до конца не верится в предложение Графа. –Один, мне больше и не надо, – Граф снова приобнял шинигами за плечи. Незримое, но вполне ощутимое и теплое тело... даже здесь, среди огня и плавящегося воска, Асато было холодно. Его трясло от воспоминаний. – Никаких неприятных ощущений, сплошное удовольствие. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, – перчатка ласково гладила уже грудь... поверх одежды. – Расслабься. От нежности и тепла перехватывало дыхание... просто внутри вскипала обида и ненависть к человеку, которого Тсузуки хотел бы сейчас видеть на месте Графа. Если бы доктор был таким же ласковым и предупредительным... он ведь получил бы все, что хотел, по доброй воле. Но нет – Мураки хотелось играть, хотелось брать силой... «Что, если и правда согласиться? – скользнула в сознание мысль, которую Асато совсем недавно мог бы назвать подлой. – Граф держит слово. Мураки будет принадлежать мне... и я заставлю его почувствовать то, что чувствовал я... и другие его жертвы. Это ведь просто... справедливость, так? Этой бесчувственной скотине нельзя объяснить иначе...» Тсузуки никак не мог признаться себе, что есть еще одна причина, по которой он готов согласиться. Шинигами совсем не хотел отдавать доктора в руки беспристрастных судей. Это было бы... тоже справедливо, да. Но слишком, на взгляд Асато, жестоко. На следующий день Тсузуки вошел в замок, честно намереваясь согласиться на предложение. Предоплата, конечно, смущала... шинигами не был уверен, что сможет сделать требуемое, но втайне надеялся, что Граф, с его-то подготовкой, знает, что делать. Отшельник, судя по всему, предугадал ответ. Буквально с порога он обнял Асато за талию и потащил куда-то, не умолкая ни на минуту. Лавина слов гасила оставшийся внутри страх на корню. Граф всецело одобрял выбор Тсузуки, уверял, что все будет в порядке... шинигами почти не заметил, как переступил порог комнаты, которая определенно была спальней Хакушаку. Камер видно не было, но Асато почти кожей чувствовал, что они есть. Хлопнула дверь, отрезая их от мира. «Мы все же живем не там, где возможно все, – запоздало подумал Тсузуки. – Не на Краю Времени, не в выдуманном мире... То, что я собираюсь сделать – оно действительно может быть правильным? Это ведь ради справедливости... и не только ради меня самого...» –Здесь нам не должны досаждать видения, – довольно громко сказал Граф, обрывая путаные мысли шинигами. Асато вздрогнул и посмотрел на белую маску. – Я взял на себя смелость подготовить для тебя комнату... думаю, ты захочешь здесь остаться. –Что? А... да, – Тсузуки снова ощутил волнение и машинально расстегнул воротник рубашки, чтобы стало легче дышать. – Так это... моя комната, а не твоя? –Нет, твоя ниже, – перчатка потянулась к его груди, расстегивая пуговицы... одну за другой. – Ближе к... интересующему тебя объекту. Он уже здесь, я покажу его тебе, как только ты расплатишься. Хорошо? –Да, – шинигами вздохнул и вытер лоб. Теперь ему стало жарко. – Может, не будем... ну, это... затягивать? –Боишься слишком измучить его ожиданием? – Граф рассмеялся и потянул Асато к кровати. – Пусть привыкает терпеть... Ложись. Я сам тебя раздену. Тебе пока что сложно проявлять инициативу, не так ли? Тсузуки судорожно кивнул и сел на краю постели... а затем лег, повинуясь легкому толчку, и позволил Хакушаку раздеть его полностью. Дальнейшее оказалось легкой неожиданностью – граф снял свои перчатки и даже маску, положив ее на столик у кровати. Теперь его присутствие здесь ощущалось лишь одним чувством – осязанием. Шинигами невольно подумал, что так ему действительно будет легче. Некоторая ирреальность происходящего помогала справиться с непривычностью положения и предстоящим испытанием. К тому же, на месте невидимки так легко было представить... кого-то другого. По телу словно прокатывалась теплая волна – ласковые, становящиеся все более настойчивыми прикосновения возбуждали... но не заставляли мысленно возвращаться к пережитому кошмару. Сейчас все было иначе, Асато не был куклой, с помощью которой жестокий хозяин ублажает себя. Напротив – удовольствие доставляли ему, это сейчас было самоцелью невидимки. Тсузуки не задумывался, как может выглядеть со стороны – лежащий с полуприкрытыми глазами, стонущий от наслаждения... Все то же видение захватывало его мозг, перекраивая воспоминания и реальность, сшивая в невозможное... Шинигами почти до крови закусил губу, чтобы не выкрикнуть любимое и ненавистное имя, когда Граф осторожно коснулся губами его члена. Безумная нежность, сводящая с ума комбинация легких касаний языком – а затем одно длинное спиральное движение, от которого Асато чуть не кончил, и окончательный захват в плен. Тсузуки непроизвольно выгнулся навстречу, подсознательно желая продолжения ... и получил даже больше. Позволив шинигами кончить, Граф немного дал ему отдышаться и вновь принялся ласкать его член. Сопротивления он, понятное дело, не встретил. Асато плохо понимал, что произошло потом. Тяжесть, навалившаяся сверху, жаркая теснота, в плену которой оказался его член... невидимость партнера возбуждала еще сильнее, оставляя простор фантазии, помогая вообразить, что вот так, верхом на нем, оседлав и ритмично двигаясь, сидит Мураки... Осознание того, что именно он представляет, прокатилось по сознанию шинигами холодной волной, смазав впечатление от второго оргазма. Граф, судя по ощущениям, слез с Тсузуки... и сейчас лежал рядом. Асато почувствовал легкое прикосновение к груди, где засыхали капли вязкой влаги. Тоже – лишь ощутимой. –Понравилось? – негромко осведомилось это невозможное существо. – Я старался для тебя... –Да, – судорожно выдохнул шинигами. – Теперь... все? Мы в расчете? –Наполовину, – по воздуху пробежала легкая рябь. Тсузуки сморгнул... и увидел на кровати полулежащего Графа. В своей видимой форме он показывался невероятно редко. В принципе, Хакушаку был привлекателен – высокий, с длинными темными волосами... сейчас он поигрывал одной из прядей, как кистью щекоча сосок шинигами. Граф вовсе не выглядел усталым... скорее, как человек, только начавший развлекаться. – Наш... точнее, твой пленник никуда не убежит. Темные глаза Хакушаку – Асато безуспешно пытался определить этот цвет, что-то среднее между темно-алым и темно-синим, – внимательно изучали его, словно ощупывая взглядом. –Ты хочешь еще? – понял Тсузуки. Конечно, он чувствовал себя немного... выдоенным. Но не так уж это было и страшно, все же для шинигами подобные физиологические подвиги были, похоже, нормой. И... Асато совсем не хотел отказываться от небольшой добавки. С этой стороны секс был вполне даже приятным и уж точно совсем не унизительным. Да и Графу, похоже, нравилось... или он просто еще не решил, какую оценку выставить? –А ты хочешь поберечь себя для него? – Хакушаку усмехнулся. Кровь бросилась в лицо Тсузуки. – Странно, ты еще можешь краснеть... не надо стесняться, я прекрасно понимаю, что ты хочешь с ним сделать. –Пожалуйста... – Асато не знал, о чем хочет попросить. О том, чтобы Граф замолчал, наверное. Шинигами пытался убедить себя в том, что его видения во время секса навеяны Замком. Безуспешно. –Я бы и сам сделал с ним то же самое... в качестве расплаты за то, что он сотворил с тобой. Ни одна земная тварь не имеет право так беззастенчиво игнорировать твои чувства, – усмешка Хакушаку напомнила Тсузуки старую книгу, которую отшельник подсунул ему еще в самом начале их знакомства... там, в книге, был кот, умевший исчезать по частям. Так, чтобы оставалась только улыбка. – Но я обещал тебе и не трону его... даже пальцем больше не прикоснусь. Ты ведь согласен? Асато кивнул. Почему-то совсем не хотелось перекладывать свою... месть на чужие плечи. Месть, да... шинигами снова уцепился за это слово. –Не бойся, – граф выудил из-под подушки небольшой пульт и щелкнул несколько раз кнопкой, целясь в разные углы потолка. – Можешь считать это тренировкой. Еще разик... и можешь идти в душ. А потом я отведу тебя к твоему врагу. «И ты сможешь хоть немного поговорить с ним, прежде чем кинуться на него и страшно отомстить... тебе нужно было стравить пар, мальчик мой, – Граф обнял Тсузуки и привлек к себе. – А ты неплох... но все равно оправдать мои ожидания тебе пока что не удалось. Я все делал правильно... и ты привлекаешь меня сильнее, чем остальные, но все равно... не то. Что ж, последняя проверка... по крайней мере, мне останется прекрасный фильм на память, будущая жемчужина моей коллекции...» Финальный акт Хакушаку решил не фиксировать. Слишком близко это было к реальности. А реальность возбуждала слабее, чем воспоминания и предвкушение. Граф тщетно пытался уловить ту разницу, которая по мнению авторов многих книг должна была существовать между просто сексом и занятием любовью с тем, кто действительно небезразличен. Разница не ловилась... или она и должна была заключаться лишь в том, что заботишься об ощущениях партнера чуть сильнее? Шинигами чуть вздрагивал в его объятиях, словно видимость партнера вновь воскресила зажатость и застенчивость. Но довольно скоро Асато опомнился и все же сделал то, что от него требовалось, впервые получив возможность ощутить себя хозяином положения. Граф почти не подсказывал – похоже, его замечательный мальчик все же научился прислушиваться к инстинктам. С Тсузуки было действительно хорошо, любовником он оказался милым и ласковым... но блаженство, которое он дарил, ничем не отличалось от того, что можно было получить с кем-то другим. Вероятно, все же были правы те, кто утверждал, что большая часть удовольствия достается в первые мгновения встречи и потом, когда мечтаешь об отдаленном финале. А потом партнер становится еще одной прочитанной книгой, которую обладатель хорошей памяти часто вспоминает, но еще раз перечитывать и тратить время на это не собирается. Возможно, потому, что не хочет воскрешать в памяти те моменты, которые после прочтения там четко не отпечатались... это ведь уничтожит всю прелесть образа. «У меня слишком хорошая память, – подумал Граф, когда в голове вновь прояснилось. – Зачем повторять то, что и так в подробностях помнишь? Что ж, опыт этот все же не был лишним... я не жалею, что помог тебе, мой мальчик». Асато, скатившись с него, сейчас лежал рядом, тяжело дыша. Тело Хакушаку быстрее вошло в привычный ритм жизни и дыхания, но он продолжал лежать неподвижно, впитывая ощущение влажной простыни и горячего любимого тела рядом... лишь когда это перестало быть приятным, он поднялся на четвереньки, неспешно, словно довольный сытый кот, и посмотрел в полуприкрытые аметистовые глаза. «Я люблю тебя, мальчик мой... Надеюсь, то, что я сделал, поможет тебе стать счастливым. Ты заслужил. И я благословляю твой выбор...» Граф снова набросил невидимость, к которой привык не слабее, чем человек цивилизованный привыкает к одежде, и прилег на более-менее чистый участок простыни. –Ты молодец, – негромко сказал Хакушаку. – Я чуть не пожалел, что уже пообещал тебе больше ничего не просить... в этом смысле. Сказанное было немного наигранным. Удовольствие от вожделения лишь возрастает, если объект рядом – но недоступен по надуманной причине. –Правда? – Тсузуки чуть повернул голову на звук. – Я... старался. Теперь точно все? – почти жалобно спросил он. –Все, – Граф придвинулся ближе и нежно поцеловал Асато в шею. Хакушаку не жалел об отсутствии в своем архиве кадров того, что происходило в лаборатории... он совсем не хотел бы смотреть на то, как этому сладкому чуду причиняют боль. Граф и так достаточно насмотрелся на страдания своего доброго мальчика. – Тебе помочь встать? –Я сам, – шинигами снова вздрогнул и приподнялся. Для него все было слишком внове... конечно. – Я думал, от этого устаешь сильнее, – тихо добавил он. –Ты просто быстрее восстанавливаешься, – Граф усмехнулся. – Как и все мы. А я не так ненасытен, как наш с тобой пленник. Кстати... думаю, он ждет тебя... нас. Вон та дверь в углу – душевая, иди туда... чистую одежду тебе сейчас принесут. –Хорошо, – Асато слез с кровати и медленно пошел в указанном направлении. Граф залюбовался прелестной наготой своего любимца... но все же успел включить камеры вновь. Это было достойно запечатления во всех деталях. – Но я не брал смену... –У нас один размер, а своими вещами я почти не пользуюсь, – Хакушаку неслышно усмехнулся. – Иди. Ты же сам хотел... побыстрее. –Я не понимаю, как тебе вообще удалось поймать его, – Тсузуки остановился у двери и полуобернулся. Похоже, он вновь решил потянуть время, боясь наконец заполучить то, чего хотел. –Если хочешь знать, доктор сейчас в коме. Его душа – здесь, и я дал ей временное тело. Когда я говорил о должностном преступлении, Асато, я не шутил. Для тебя я готов и на большее. Шинигами негромко вздохнул и исчез за дверью ванной комнаты. Похоже, благодарности сейчас он был не в состоянии расточать, а продолжать разговор – тем более. Тсузуки не собирался надолго застревать здесь. Став так, чтобы упругие струи воды смывали с него запах Графа, шинигами прислонился к стене. Он совсем немного устал, и это его пугало. Как и то, что он плохо понимал, что будет дальше. Асато волновало вовсе не то, чем закончится авантюра Графа, а более близкое будущее. Тсузуки резонно полагал, что Хакушаку выкрутится. Как всегда выкручивался, помогая ему. «Интересно, он будет и теперь делать мне одолжения? – шинигами закрыл глаза и шагнул под воду, задержав дыхание. – То, что мы сделали... кажется, я оправдал его ожидания. Но я не жалею, что больше этого не повторится... слишком сложно все-таки...» «Сложно представлять на его месте Мураки и стараться, чтобы Граф об этом не догадался? – съехидничал внутренний голос. – А тебе не казалось, что Графу все равно? Он получил твое тело, ты ему больше не нужен... Хотя, может, ему интересно понаблюдать за тем, что ты вкладываешь в понятие «месть»?» Вода стала холоднее. Асато открыл глаза – все же здесь кран располагался непривычно, – и встретился взглядом с ледяным призраком, презрительно смотрящим на него. Тсузуки подавил крик. Видение быстро развеялось, но от воскресших воспоминаний так легко не избавляются. Шинигами все еще не понимал, что ожидает увидеть. Такого же призрака, который обольет незадачливого мстителя презрением в ответ на все попытки что-то сделать, только более... телесного? Асато сосредоточился на мытье и заставил себя решить, что подумает обо всем, когда увидит исполнение графской части сделки. Предоставленный Хакушаку костюм действительно оказался впору, хоть и вышел из моды, наверное, еще в прошлом десятилетии. Впрочем, на такие мелочи Тсузуки внимания не обращал. Гораздо сложнее было абстрагироваться от пристального взгляда Графа, тщательно следившего за тем, как шинигами одевается. «А чего уже стыдиться, – подумал Асато. – Поздно... после всего. И все-таки... хорошо, что Граф никогда не обманывает. Неуверенности я бы просто не вынес...» –Ты готов? – Хакушаку легонько коснулся перчаткой его плеча. –Да, – солгал Тсузуки. – Пойдем... По дороге, довольно-таки короткой – Граф сделал небольшой крюк, чтобы показать шинигами дверь приготовленной для него комнаты, – Асато пару раз хотелось сбежать. Но оставлять долг невыплаченным было нельзя. Особенно после всего, что сделал Хакушаку для того, чтобы у Тсузуки появилась эта возможность. И после того, что сделал сам Асато. Но шинигами все равно был благодарен Графу за то, что тот вел его – за руку, как ребенка, – до самого конца. Дверь одного из подвальных помещений – настоящей камеры – открылась, демонстрируя гостю замка узника. Он не походил на явившегося в клубах пара призрака в белом. Да и на то, каким Тсузуки видел доктора в последний раз – тоже. Мураки был обнажен и сидел в углу, спрятав голову в колени, прикрывшись руками, словно пытался спрятаться от всего мира. Белые изящные запястья охватывали тонкие браслеты из серебристого металла, покрытые магическими знаками. Более прочно, чем любая цепь. Артефакт, полностью подчиняющий даже демонов, но оставляющий жертву в полном сознании. Асато снова ощутил холод, пронизывающий сердце. –Встань, – мягко сказал Граф. Доктор нехотя поднялся на ноги. Что-то в этой белой фарфоровой фигуре было не так... Хотя Тсузуки никак не мог понять, что именно. Пропорции тела были теми же... с точностью до миллиметра. За трое суток пребывания в плену у этого человека Асато очень хорошо запомнил, как он выглядит без одежды. Может быть, все дело было просто в непривычной позе? – Подними голову. –У него оба глаза на месте, – растерянно проговорил Тсузуки, как только Мураки выполнил приказ. –Можно один выбить, – скучающим тоном заметил Граф. – Теперь это твоя игрушка, если хочешь ее переделать – не обязательно спрашивать у меня. –Да нет, не надо... я просто удивился, – шинигами ощутил, что краснеет. Оба светло-серых глаза смотрели на визитеров с тщательно скрываемой ненавистью. –Я пойду, – Граф двинулся в сторону двери. – Оставлю вас наедине. Думаю, ты не против, если я буду за вами приглядывать? Асато нервно сглотнул. Что ж, этого следовало ожидать. Но, по крайней мере, Хакушаку никому не показывает свой обширный архив записей. Не в его принципах угрожать демонстрацией отдельных кадров... для Графа эта коллекция – нечто интимное, в отличие от библиотеки, к которой близкие все же имеют доступ. –Молчание – знак согласия. Думаю, ты знаешь, что делать, – перчатки и маска исчезли за порогом. Дверь чуть слышно хлопнула, отрезая шинигами от окружающего мира, оставляя тет-а-тет с временно укрощенным зверем и полным отсутствием идей. –Тебе все же удалось меня удивить, – голос доктора звучал почти ровно, но в нем была слышна легкая, еле заметная дрожь. Ненависть? Вероятно... – Такого я не ожидал... –А чего ты ждал? – Асато прислонился к стене рядом с дверью. – Что я убью себя после того, что ты со мной сделал? Знаешь, я хотел... И не моя заслуга, что не удалось. Тсузуки заставил себя снова посмотреть в холодные серые глаза. –Малыша обидели, не дали довести до конца самосожжение, – Мураки чуть нервно усмехнулся. – У тебя слишком много нянек, знаешь? –Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать твои оскорбления, – шинигами с трудом отлип от стены. «Я не устал, – сказал себе Асато. – Я помню, что должен отомстить... все честно, я тогда тоже был беспомощным». –И зачем же? – короткий злой смешок. – Просто прикажи мне заткнуться и сделай то, что хотел! –Еще немного – и прикажу, – шинигами показалось, что пленник здесь не он. Слишком уверенно себя вел доктор... хотя нет, это больше походило на истерику. Мураки и истерика... кажется несовместимым. Вряд ли собственная клиническая смерть могла заставить эту ледяную статую понервничать. «Чего ты медлишь? – внутренний голос начинал беситься, но Тсузуки постарался спокойно обойти вокруг подаренного ему врага. Нет, Граф был честен, он действительно не трогал доктора. Во всяком случае – следов не оставил. – Это ведь просто месть... ты сам решил, что имеешь на это право. Ты готов был платить за него своей жизнью – и неважно, как мало ты ее ценишь... Месть поручена тебе, ты еще помнишь это? Ты обещал сделать это не только ради себя...» –Интересно, почему это ты думаешь о нем сейчас? – доктор явно намеревался использовать пока что имеющуюся возможность разговаривать на всю катушку. – Неужели напоминаю? У тебя плохой вкус, между прочим. Думать о несовершенной копии рядом с оригиналом... «Он читает мои мысли», – почти спокойно понял Асато. Странная отрешенность, с которой пришло это осознание, немного пугала. –Или сейчас я вызываю у тебя сходные эмоции? – Мураки вновь рассмеялся. «Все-таки очень похоже на истерику, – заметил внутренний голос шинигами. – Что же его вывело из равновесия?» – Да чем тебя вообще привлек этот мальчишка? Тем, что умеет иногда лгать по твоему приказу? Говорить то, что тебе хочется услышать? –Он-то здесь причем? – не выдержал Тсузуки. – Хотя... да, я мщу и от его имени тоже. Доволен? Срыв был закономерен. Доктор сейчас попал в точку. Не с тем, что Хисока действительно говорил... о человеческой сущности Асато. И не с тем, что это было действительно если не ложью, то наполовину попыткой закрыть глаза и подменить действительность выдумкой, а прямой смысл – переносным. –Ты хоть что-нибудь можешь сделать от себя и за себя? – похоже, доктор твердо намеревался вывести «мстителя» из себя. Но факт оставался фактом – если бы не этот непрекращающийся поток яда, шинигами действительно заметил бы сходство... состояний. Мураки выглядел так, будто нуждался в защите. В том, чтобы его успокоили. «Давит на жалость?» – неуверенно предположил Тсузуки, завершая круг. Теперь они снова стояли лицом к лицу, и ненависть в серых глазах была видна ясно... хоть и смешивалась с чем-то еще. Или – все же притворство? – За тебя всю жизнь решают другие... не заметил? Нравится быть игрушкой? Можно было просто приказать замолчать, но рука оказалась быстрее. Асато ударил доктора несильно – просто отвесил пощечину. И тут же с изумлением уставился на свою ладонь. Мураки вскинул голову. Усмешка никуда не делась. –Правда глазки колет? – поинтересовался он. «Даже язык не прикусил», – шинигами сжал зубы. – Да вы же просто подстилка, Тсузуки-сан. Если и осмеливаетесь решать проблемы – так исключительно собственной симпатичной мордочкой и сладкой попкой... –Заткнись на секунду! Я был сверху! – почти в бешенстве выкрикнул Асато, поняв, о чем зашла речь. –Хастлеры тоже сверху бывают, – доктор честно молчал ровно секунду. – Их сущность от этого не меняется. Знаешь, мой друг содержит бордель... Хочешь, рекомендацию напишу? Хоть заработаешь себе на сладкое... и на приличный костюм! Глаза шинигами словно заволокло туманом... и он был красным, будто в лицо плеснули кровью. Так гнусно Мураки в последний раз чувствовал себя разве что тогда, когда еще был жив сводный брат. Хотя нет, проявления беспомощности перед внешними обстоятельствами тогда и сейчас существенно разнились... Сейчас доктор чувствовал себя униженным и раздавленным. С самого начала, как только проснулся в этой камере и попытался убедить себя, что видит обычную галлюцинацию. Как некоторые – тоннель со светом в конце... Потом появился этот чертов невидимка. Похоже, он выжидал, изучая реакцию пленника, и лишь потом вошел. С мерзким тошнотным ощущением ужаса Казутака понял, что неспособен сопротивляться приказам этого подонка. Невозможно было даже отодвинуться, отдернуться... когда эта тварь откровенно лапала его, оценивая, как шлюху или кусок мяса. Чтобы довести унижение до конца, невидимый подонок еще и устроил фотосессию, по окончании которой Мураки ощущал себя одновременно заигранной куклой и моделью, снимающейся для подпольных дешевых порножурналов. Ощущение сильно мешало радоваться тому, что хотя бы прекратилось это унижение... каждое срабатывание вспышки казалось ударом бича. И вот – достойное завершение паршивого дня. Тсузуки Асато собственной персоной. «Меня ДАРЯТ этому безмозглому красавчику?» – взвинченные нервы доктора не выдержали. Да, он хотел этого шинигами. Хотел – и получил. Тело. В полное распоряжение. На время, которого было более чем достаточно для всего... Только вот немного заигрался и не смог заставить себя вернуться к делу, то есть к мести... И что? Да этот красавчик радоваться должен, что сумел до такой степени увлечь Мураки, не обладая ничем, кроме привлекательной мордочки и неплохого тела! Помня, что его новоявленная Немезида мягкосердечна до абсурда и безумно глупа, а также не обнаружив вокруг колюще-режущих предметов, доктор дал волю языку, потому что сдержаться после всего пережитого было просто выше человеческих сил. Казутака был крайне удивлен, когда в ответ на очередное язвительное замечание глаза Асато потемнели, и шинигами буквально бросился на него, прижал к полу и силой раздвинул ноги. Тсузуки действовал с остервенением и решимостью жертвы, поменявшейся местами с палачом. Переживания такого плана с этого ракурса были для Мураки внове. Пришпиленный к каменной поверхности, неспособный даже двинуться и тем более сбросить неожиданного насильника, доктор мог только попытаться расслабиться и перетерпеть это своеобразное применение Моисеева закона. Поначалу Казутака ощущал только боль, и это было не так плохо – болевой порог доктора вполне позволял вынести и не такое. К боли он был готов – но не к тому, что последовало за ней. Не к тому, что очередное движение отзовется во всем теле невыносимо сладкой дрожью... чертова физиология! И проклятый шинигами, как нарочно, старался двигаться так, что с каждой фрикцией становилось все лучше. Боль окончательно отошла на задний план. Телу определенно нравилось все происходящее, и тело отреагировало должным образом. Смешно было бы ожидать иного... но Мураки почувствовал себя окончательно разбитым. Ему было уже все равно, что именно подвигло Асато на этот срыв. Не осталось силы даже на простую попытку взять себя в руки. Из серых глаз впервые за очень долгое время покатились злые слезы. Тсузуки все же сделал с ним то, что оказалось не по плечу невидимому извращенцу. Окончательно сломал. Асато пришел в себя где-то на середине процесса. Когда останавливаться было уже поздно... точнее, рано. То, что месть получилась равноценной, не радовало. И даже то, что секс с реальным доктором оказался даже лучше, чем с воображаемым. Только из-за того, что они поменялись местами? Шинигами буквально отполз от обнаженного тела, похожего на дышащую алебастровую статую. Дышал Мураки часто... судя по всему, ему удалось получить удовольствие. Тсузуки с шипением выдохнул, осторожно, по стеночке, поднялся и принялся изучать себя. Раздеться до конца он не удосужился – только сорвать пиджак и расстегнуть брюки – к счастью, они не испачкались. Да уж... хотел отомстить, получилось как всегда... даже себя в руках удержать не смог, а эта тварь явно только того и ждала. Иначе не стала бы начинать этот разговор. Когда он привел себя в порядок и нагнулся за пиджаком, статуя шевельнулась, пытаясь то ли повернуться, то ли отодвинуться. Взгляды Асато и доктора пересеклись, и шинигами заметил, что его враг плачет. Вряд ли слезы счастья... скорее, опять попытка надавить на жалость. Все же что-то екнуло в груди. Тсузуки опустился на одно колено и осторожно стер слезы свободной рукой. Крокодиловы или нет... но видеть их не хотелось. –Ты поступил со мной так же, – тихо сказал Асато. Мураки не ответил, он все пытался отдышаться, но получить закономерную реакцию шинигами и не жаждал. – Мне было плохо, и я не мог сопротивляться. Подумай об этом... Тсузуки хотел швырнуть пиджак на тело, которое уже немного раздражало своей обнаженной беспомощностью и притягательностью, но получилось мягче... словно шинигами просто укрыл своего врага и жертву тем, что подвернулось под руку. «Интересно, ему не противно оттого, что на нем лежит такое немодное старье?» – чуть цинично подумал Асато, выходя. Граф ожидал его в коридоре. –Глупо получилось, – выдохнул шинигами, глядя в прорези полумаски. – Я просто не понимаю, что делать... Признание слетело с языка само собой, и Тсузуки вздрогнул. Он подумал, что Хакушаку отберет у него этот подарок, предложит поручить все специалистам... –Поймешь, – белая перчатка легла на прикрытое влажной рубашкой плечо. – У тебя еще есть время. Иди, отдохни немного... ты слишком торопился начать, да и я тебя утомил. На свежую голову будет проще. –Хорошо, – Асато негромко вздохнул. Он и правда чувствовал себя вымотанным. Разговором или тем, что произошло потом? Какая разница... –Ты не против, если я поговорю с ним? – Граф уже осторожно уводил шинигами в сторону его комнаты. Тсузуки снова дернулся, услышав этот вопрос, и Хакушаку ощутил эту дрожь. – Не волнуйся. Это имеет отношение к его прижизненным преступлениям... есть вопросы, которые я хотел бы прояснить, пока он не занят с тобой. Клянусь, что даже не дотронусь до него. И не собираюсь дергать его прямо сейчас... –Конечно, спрашивай, – Асато на секунду стало все равно. Безразличие накатывало волной вслед за нервной усталостью. Не говоря уж об ощущении, что он только что по горло окунулся в грязь. «Что я, в сущности, сделал? Просто... занимался сексом. Вначале с тем, кто уже две трети столетия терпит все мои выходки и, в принципе, старается только поддерживать во мне какой-то интерес к жизни... А потом с тварью, которая творила... Ладно, не буду врать себе, добра он сделал не меньше, чем зла. Только вот не оправдание это. Зло всегда остается злом. И влюблять в себя, а затем предавать... немногим лучше убийств и простых изнасилований. Я, наверное, был у Мураки не первым в этом плане... скольким до меня он завешивал уши лапшой, чтобы потом, раскрыв правду, заставлять их страдать перед смертью еще сильнее? Почему хотя бы мне он не мог лгать до самого конца? Неужели это настолько неправильно – мечтать об одном мгновении счастья перед смертью?» Тсузуки вошел в комнату, где собирался жить в ближайшие дни. Граф остался за дверью. Включать свет шинигами не торопился. «Он просто не способен любить... не способен понять, чем именно ранил меня. Хотел причинить боль – и сделал это, не вникая в суть. Скотина...» Сделав пару шагов в темноте, Асато рухнул в кровать не раздеваясь. «Ну почему я такой идиот? – мысленно вопросил он окружающее пространство. – Почему я позволил себе влюбиться в этого подонка? Я же знал... все знал... но так хотелось обмануться!» Шинигами плакал беззвучно, уткнувшись лицом в подушку, совсем не желая, чтобы Граф узнал об этих слезах. Это было куда более личным делом, чем наверняка записанный во всех подробностях секс с Мураки. «Может, я наконец-то смогу убить эту влюбленность... если получу то, что недополучил по милости его жестокости. Сейчас он не может отказать мне, что бы я ни приказал... я не хочу причинять Мураки боль, но ему вряд ли будет приятно выполнять мои прихоти... оказаться на роли, которую он всегда отводил кому-то другому. Пусть снова лжет мне о любви и том, что мечтает быть со мной, пока мне не надоест его ложь...» С этой идеей Тсузуки и уснул, наконец-то немного успокоившись. Он все же смог придумать достойную месть... по крайней мере, для начала. Доктор обратил внимание на то, что тело пришло в норму невероятно быстро, несмотря на то, что психически чувствовал себя не лучшим образом. Было поздно и бессмысленно уверять себя в том, что происходящее – банальный кошмар или галлюцинация. Слишком реальными были ощущения – и унижение, и боль... и невольное удовольствие от секса. По внутренним часам Мураки прошло меньше часа с ухода Асато, когда наконец удалось заставить себя подняться и отползти в угол. Тело била легкая дрожь, Казутака был почти готов благодарить шинигами за оставленный пиджак. Ткань помогала сохранить тепло, а с ним – и способность мыслить. Оставаться в сознании. Шок от неожиданного поступка Тсузуки постепенно проходил. «В конце концов, он полудемон, – напомнил себе доктор. – И не стоит забывать о его психической неуравновешенности. Вполне естественная реакция. И то, как отреагировало мое тело – это элементарная физиология...» От пиджака почти неуловимо пахло... Асато. Настолько слабо, что это казалось уже реакцией ошеломленного сознания. Словно Тсузуки носил эту одежду всего несколько минут. Но аромат был – легкий, сладковатый, до боли знакомый... и желания отшвырнуть теплый кусок ткани не вызывающий. Несмотря на то, о чем эта терпкая сладость напоминала. –Ты в состоянии говорить? – Мураки приподнял голову на звук голоса. Дверь открылась совершенно беззвучно. – Не беспокойся, меня сейчас интересует только ответ на один вопрос. –Пошел к черту, – тихо сказал доктор. Запястья полыхнули огнем – легкое напоминание о том, что сейчас он – марионетка, а веревочки держит эта невидимая тварь. –Знаешь, я пообещал Асато не трогать тебя, – маска приблизилась, словно ее носитель сел на корточки. – Но я могу просто запретить тебе рассказывать ему обо всем, что с тобой делаю. Как тебе такая перспектива? –Задавай свой вопрос и проваливай, – Казутака рефлекторно придвинулся к стене и застонал. –Ну хорошо, не буду тебя мучить, – белая перчатка отбросила с лица лежащего длинную челку. – Понимаю – сложно внезапно оказаться в роли жертвы... Но это только твоя вина – ты сам унизил и заставил страдать того, кто уже готов был признаться себе, что любит тебя... и умереть ради твоей мести. Так можно было вызвать ненависть у самого доброго и мягкого из нас... Мне интересно – и кто же сообщил тебе, что у тебя будет фора в несколько дней? –А вы так и не поняли? – Мураки зло усмехнулся. – Ваш повелитель теней... Я был идиотом, когда поверил ему и позволил себе заиграться... На остальные слова доктор постарался не отреагировать. Давление на психику, не более того... и почему этот невидимка решил, что зацепит его, говоря о чувствах Асато? –Спасибо за правдивый ответ, – Граф встал и направился к двери. – Я уже боялся, что ты сделал своим осведомителем мальчишку, и придется искать способ снять с него проклятие... Да, кстати... я запрещаю тебе говорить Тсузуки о секретаре. Это может расстроить моего мальчика. Асато проснулся и целую долгую секунду не мог понять, где находится. Затем нахлынули черно-белой волной воспоминания о вчерашнем дне. На гребне волны балансировало принятое перед сном решение, и Тсузуки показалось, что оно вполне разумно. Конечно, со стороны первый этап запланированной мести мог выглядеть неоднозначно... но здесь, в замке, только один зритель. И он как раз все поймет правильно. Шинигами встал, подошел к окну и отодвинул шторы. Окно выходило на любимый сад Графа... и это было хорошо. Не только потому, что розы удачно разбавляли вездесущую сакуру, здесь играющую роль фона. Просто отсюда никто не смог бы увидеть то, что вскоре начнется в этой комнате. Тсузуки уже почти не боялся Замка – он провел здесь почти сутки, и это место пока не начало сводить его с ума. Точнее, уводить дальше, чем он уже ушел... Асато подошел к зеркалу и поправил костюм. Конечно, чувство эстетики доктора все равно пострадает... но не хотелось выглядеть совсем уж непрезентабельно. Отражение казалось немного растерянным и сумасшедшим, но от этого избавиться было уже нельзя. Шинигами вышел из комнаты и направился к камере... внутренне опасаясь, что не сможет ее найти. Или... что дверь не откроется. Но ручка легко провернулась, и доктор оказался на месте. Лежал на полу, свернувшись калачиком и, похоже, не испытывал никаких неудобств по поводу использования в качестве одеяла такого старого и немодного пиджака. –А, это ты, – шепнул Мураки, поднимая голову на звук. Асато почти почувствовал себя виноватым за то, что сделал вчера, но постарался задвинуть это чувство подальше. «Мне нужно исцелиться, – подумал Тсузуки. – Понять, что я ничего не потеряю вместе с этим человеком. Получить от него то, о чем можно было бы жалеть, и увидеть, что в докторе нет ничего, кроме игры и лжи. Тогда я смогу отпустить его... любовь пройдет, а вместе с ней и это желание защищать его. Он ведь просто играет. Притворяется растерянным и сломленным, зная, как это на меня действует». –Граф уже заходил? – Асато заставил себя говорить спокойно и отстраненно. –Да, – в серых глазах снова полыхнула ненависть. Неподдельная. –Он говорил с тобой? – почти риторический вопрос. И так понятно, что Хакушаку не обманывал. Просто... кому приятно вспоминать о своих «великих делах», сознавая, что находится он в глубочайшем за всю свою жизнь обломе? –На этот раз только говорил, – Мураки сел и обхватил колени руками. Садился он осторожно, словно движения еще причиняли ему боль, и продолжал прятать тело за пиджаком. – Видеть его не могу... –Обычно никто не может, – Тсузуки попробовал отшутиться, но все же ощутил, что за этим поведением стоит... нечто большее, чем игра на публику. «Но ведь Граф обещал!» – полоснула сознание мысль. – Он... что-то с тобой сделал? –Отснял во всех позах для семейного архива, – с какой-то мстительностью в голосе ответил доктор. Шинигами вздохнул. –Он всех фотографирует, – спокойно проинформировал пленника Асато. – С того дня, когда эта техника пошла в свободную продажу. Правда, в основном пользуется скрытыми камерами... –И ты так спокойно об этом говоришь, – фыркнул Мураки. – Яблочко от яблони... такой же извращенец, как и твой папочка, только невинным прикидываешься... –Что ты сказал? – Тсузуки показалось, что ему не хватает воздуха. – Скажи правду... –Это и есть правда, – доктор опустил голову. – А ты что, не знал, что Граф – твой отец? –Даже не догадывался, – тихо произнес шинигами. Ему очень захотелось опереться о стенку. Или стать в дверном проеме, как при землетрясении, потому что земля буквально уходила из-под ног. В голове перепуганными рыбками суетились мысли – о том, что сейчас Казутака не может лгать... что он чувствует такие вещи... и теперь совершенно непонятно, что со всем этим делать. «Конечно, я и так знал, что Граф извращенец... но чтобы такой... еще и книгу эту подсунул, как намек... ксо, он все время намекал, ждал, пока я догадаюсь... и знал, что я просто не смогу быть с ним, когда все узнаю! Но ведь он ничего не сделал мне... ничего плохого. Мне было хорошо. Наверное, я и правда извращенец... родился таким, и уже ничего не поделаешь!» Асато хотелось бежать отсюда... но это желание он переборол. Как и мысль – явиться к Графу со скандалом. Что, если Хакушаку только усмехнется и спросит – неужели раньше нельзя было догадаться? «Он никогда не считал меня идиотом... и всегда держит слово. Зачем мне нужно убегать от него сейчас? – прорезалась здравая мысль. – Он не причинит мне зла. А убегать от того, что у тебя и так в крови... я всю жизнь этим занимался и знаю, что это можно сделать только одним способом. Убедить себя, что ничего не меняется оттого, кто ты на самом деле. Найти тех, кто не называет тебя чудовищем...» –Я не хочу, чтобы ты называл меня извращенцем, – сказал Тсузуки, обрывая паузу. Говорить он старался по возможности спокойно... и это вызвало у Мураки заинтересованный взгляд. – Не люблю, когда при мне говорят те слова, которые я могу сказать себе и сам. «То есть, ты сам себя считаешь извращенным? – несмотря на все обстоятельства, доктору хотелось смеяться. – Ты даже сейчас остался тем же невинным существом... со склонностью обвинять себя во всех грехах. С тобой не соскучишься, Асато. Мне почти хочется посмотреть, как ты будешь играть сейчас, когда я рассказал тебе о твоем происхождении. Ты ведь слишком ценишь чужое мнение о себе, чтобы игнорировать его...» Сам Мураки продолжал изображать жертву, несмотря на то, что в принципе уже пришел в себя. Гадостно было от того, что сделал Граф... и от положения легко управляемой марионетки, которой так несложно закрыть рот. Изнасилование почему-то удавалось воспринимать менее болезненно. Возможно, потому, что тело уже восстановилось. Или потому, что сделал это все же Тсузуки, а не его невидимый папаша. А то, что вот такой оригинальный первый раз в положении снизу доктору понравился, можно было списать и на физиологию. Чтобы восстановить душевное равновесие, которое сейчас особенно необходимо, и начать действовать. Например, надавить на чувство вины этого красавчика... исподволь. Или на те чувства, которые подвигли Асато именно на насилие... к слову говоря, слишком похожее на проявление любви, а не ненависти. Объяснить ему это, что ли? В конце концов, нужно узнать, как его вообще могут держать здесь... «Возможно, я уже умер, – осторожно подумал доктор. – И из того, что происходит со мной, можно сделать один вывод – мне дали тело шинигами, только ограничили свободу воли. Это, с одной стороны, плохо... значит, бежать некуда. Если это сделано только ради удовольствия отомстить мне за то, что я сделал с Тсузуки... Но вряд ли ради банальной мести приложили бы такие усилия. Или замешанные в это ничем не отличаются от меня в плане оценки приоритетов, или относительно меня у них есть еще какая-то перспектива. Возможно, меня сочли достойным для роли бога смерти... после того, как я «исправлюсь». Что ж, о чистилище я знаю многое... здесь может быть та же концепция. Искупить вину перед Асато... то, что они полагают виной... не так уж и трудно. Вряд ли у моей мягкосердечной Немезиды хватит извращенности для чего-то серьезного. Главное, не злить его и не доводить до срыва. Срываться ему и самому не слишком-то хочется, это заметно. А если он ограничится чем-то терпимым... сожму зубы и переживу. И не такое переживал. Этот красавчик сам не хочет причинять мне боль, по нему видно, а если еще и намекнуть, что он уже заставил меня страдать...» –И что еще ты говоришь себе сам? – Мураки постарался, чтобы его голос прозвучал успокаивающе. Не стоило настраивать шинигами против себя. Тсузуки вполне мог стать его союзником, нужно было лишь придерживаться роли, вызывающей сочувствие. Как бы мерзко это ни ощущалось. –Ты знаешь, – Асато вздохнул. Было заметно, что он выведен из равновесия. – Когда ты хотел причинить мне боль словами, ты легко их находил. –Прости, – Казутака с трудом произнес это слово. Но – нужно было играть. Временно. –А сейчас ты лжешь, – аметистовые глаза сверкнули болью. – Это хорошо... Ты понимаешь, что мне от тебя нужно. Я хочу, чтобы ты был со мной нежным. Словно тебе что-то от меня нужно... Чтобы не говорил ни слова на темы, которые, на твой взгляд, могут меня расстроить. Хочу, чтобы ты вел себя так, будто любишь меня... И лги красиво, как ты умеешь. Чтобы я поверил тебе... снова. Слова Тсузуки заставили доктора вздрогнуть. «Неужели он раскусил меня? – по спине потянуло холодком. – Нет... черт, я чувствую, что это ему просто неважно. Он действительно хочет, чтобы я поступал согласно его указаниям. Поздравляю, Мураки, ты влюбил в себя еще одного психа... и сейчас ты в его полной власти». –Асато, я сожалею, что делал тебе больно, – доктор поднялся на ноги, опираясь о стену. – Не буду говорить, что не хотел... но сейчас мне и правда не хочется, чтобы ты страдал. Ты мне не безразличен. Может, раньше я и смотрел на тебя как на инструмент... но я ошибался. –Да, вот так хорошо, – шинигами шагнул навстречу. Сейчас их тела почти соприкасались. – Обними меня... ласково. Казутака почти с готовностью исполнил приказ, осторожно прижавшись к стройному телу Асато. И почувствовал, что их сердца бьются в одинаковом лихорадочном ритме. –Сейчас мы уйдем отсюда, – прошептал Тсузуки, почти касаясь губами уха доктора. – Я не хочу, чтобы Граф расстраивал тебя и дальше... ты принадлежишь только мне. И будешь жить со мной. Здесь, в Замке... но я всегда буду рядом. Если озвученная перспектива на ближайшее будущее и не устраивала доктора, виду он не подал все равно. А может, Асато просто не ощутил недовольства – слишком кружилась голова оттого, что практически обнаженный Мураки так нежно касается его, прижимается... брюки немедленно начали казаться тесными, но шинигами не хотелось повторять шоу для Графа здесь. Слишком неудобно и унизительно, причем для обоих. И ведь можно пройти всего несколько метров... Тсузуки вывел доктора из камеры, придерживая за талию – не то чтобы он боялся побега, просто так было спокойнее. Не хотелось терять единственный якорь, удерживающий от сползания в такое привычное сумасшествие – пучину самообвинений и осознание себя монстром... на сей раз справедливое. «Не думать об этом, – жестко приказал себе Асато. – Сейчас нет времени...» Мысли отогнать удалось, помогла близость доктора. А вот эрекция закономерно пропала, но это уже проблемой не было. Шинигами и не хотел торопиться. Открыв дверь в свою временную комнату, Тсузуки впустил доктора, и лишь затем вошел сам – и закрылся на ключ. Визитов Графа хотелось бы избежать. Асато не был уверен, что сможет сейчас спокойно перенести встречу с ним. А смотреть... пусть смотрит. Может, ему нравится быть уверенным, что наследник пошел в него. Запершись, шинигами повернулся к своему пленнику. Мураки стоял, разглядывая интерьер, напоминая прекрасную статую, на плечи которой какой-то поборник нравственности набросил свой пиджак. –Если хочешь вымыться – ванная там, – Тсузуки махнул рукой в сторону двери в боковой стене. – Я бы на твоем месте хотел. Статуя вздрогнула, снова превращаясь в живое существо. Похоже, шинигами угадал. Что ж, мучить этого фаната белого цвета еще и невозможностью привести себя в порядок было бы слишком жестоко. Асато проводил взглядом исчезнувшего за дверью Казутаку (доктор сбросил пиджак до того, как вышел – похоже, ему и правда надоело это временное прикрытие... а может, хотелось пококетничать в рамках игры). Да, это была игра, в которой Тсузуки, к слову говоря, притворяться не собирался. Он совершенно естественно реагировал на ложь... «Я знаю, что он лжет, но я и тогда это знал, – резонно подумал шинигами, садясь на кровать и начиная раздеваться. – Теперь я его хотя бы контролирую, и его ложь не может причинить мне боли. Только ему самому – но на это я и рассчитываю. Не знаю, может ли он понять, как от него страдали другие, иным путем». Это справедливо. Просто справедливо. И лучше уж думать о докторе, чем об одном невидимом существе в маске. Особенно – сравнивая его с собой. Сейчас время нужно для других целей. Сейчас Мураки выйдет из ванной... Асато глубоко вдохнул, представляя под тихий шум льющейся воды, как прозрачные струйки стекают по такому совершенному телу доктора. Сейчас свободному течению нужных мыслей совершенно не мешала одежда. «Значит, я ему принадлежу, – Мураки кисло усмехнулся, отключая воду. – Слова еще ничего не значат. Мне кажется, что Асато говорит с такой уверенностью только о том, в чем его убедили другие. А в этой игре за веревочки дергает кто-то третий. Кто-то извне. Скорее всего – Граф...» Доктор все еще не мог понять полного расклада. Теория никак не хотела складываться – слишком большая ее часть состояла из посылок невыясненной достоверности. Точно он знал одно – сейчас он сам смог взять себя в руки и успокоиться, мысленно подготовившись к вероятным испытаниям. «Тсузуки хочет, чтобы я изображал любовь к нему – это не так уж и сложно... я выдержу. С ним – выдержу. Он ведь и правда меня привлекает... И я могу спокойно относиться к сексу. Сейчас это необходимо». Мураки тщательно отгонял от себя мысль о том, как заплакал, впервые кончив в нижней позиции. Просто наложилось – неожиданность, ощущения после домогательств Графа... «Асато слишком легко воспринял свое родство с этим невидимкой... Здесь явно что-то не так», – мысль проскочила и исчезла, когда Казутака, облаченный лишь в одно небольшое полотенце, вышел из ванной навстречу пристальному взгляду аметистовых глаз. Шинигами смотрел на него со смесью восхищения и желания, написанной на лице. Это было нормально – рассмотрев себя в зеркале, доктор в первую очередь подумал, что и сам бы влюбился в свое новое тело. –Иди ко мне, – Асато встал с края кровати. Он был обнажен и определенно возбужден. Впрочем, Мураки и сам чувствовал возбуждение. Это тело все еще притягивало его, даже после того, как он, казалось бы, изучил его вдоль и поперек. Доктор послушно подошел. Дотронулся влажной рукой до плеча шинигами, полагая, что тот хочет некоторой самостоятельности. Браслет, оставшийся на запястье, почти не мешал. Тсузуки чуть вздрогнул от прикосновения, и Казутака, слегка нагнув голову, попробовал поцеловать его. Никакого сопротивления с одной стороны или насилия с другой. Странно... немного непривычно для отношений именно с этим шинигами. Поцелуй продлился больше минуты. Затем Асато слегка отстранился и вздохнул. –Почему ты не мог быть таким раньше, – тихо шепнул он, снова усаживаясь на кровать. Доктор сел рядом, прижав шинигами к себе. Сердце Тсузуки билось все так же неестественно часто. Асато хотел его, определенно хотел. Но – боялся то ли собственных желаний, то ли того, как легко они могли быть исполнены. Мураки очень хотелось съязвить в ответ на риторический вопрос, но нельзя было игнорировать прямой приказ. Тсузуки не дал разрешение на причинение боли... даже словами. Что бывает после нарушения запретов, Казутака уже выяснил на собственной шкуре. Мазохистом он никогда не был. Поэтому сейчас доктор старался быть с Асато предельно нежным, контролируя собственное желание. Шинигами откликался на осторожные ласки... это тоже было частью нового опыта. Впервые Мураки был так ласков и нежен с тем, кого воспринимал лишь как сочетание красивого тела и тупых мозгов. И с этого ракурса тело, в котором, казалось, не осталось ни одного неисследованного миллиметра, возбуждало по-новому. Казутака даже подумал, что если Тсузуки сейчас вновь набросится на него, это будет совсем не страшно. Возможно, даже приятно. Частое дыхание шинигами обжигало шею. Доктор словно заново открывал этого партнера для себя, без особого труда находя чувствительные точки... на сей раз не с целью показать превосходство и убедиться в том, что контролирует ситуацию. Те три дня прошли под знаком небрежности – Мураки изучил Асато лишь поверхностно, ровно настолько, чтобы доставить удовольствие себе и по остаточному принципу – своей безумной шокированной жертве. Сейчас все было совсем иначе. Сейчас нужно было думать лишь о том, чтобы довести Тсузуки до настоящего блаженства. Не «расстроить» и не разочаровать. Вполне возможно, что собственная жизнь доктора сейчас действительно зависит оттого, насколько он нужен Асато – как бы глупо ни выглядело такое предположение. Доктор чуть подтолкнул шинигами, заставляя упасть на спину и падая вместе с ним. Продолжая ласки. Возможно, Тсузуки совсем не против вернуться к привычной роли... –Нет, – хрипло выдохнул шинигами. – Рано... Приласкай меня... только приласкай. Этот лихорадочный, почти безумный шепот заставил Мураки задуматься о том, насколько на самом деле нормален Асато. Не походило его теперешнее поведение на признак стойкой ремиссии. Если Тсузуки даже сейчас не может расслабиться... «Возможно, я и сам немного виноват... перестарался, когда занимался с ним сексом в лаборатории. Что ж, если он сейчас испытывает панический страх перед малейшей болью... это понятно». Казутака почти захотел тронуть этого шинигами... как врач. Попробовать спасти от безумия и болезненного ужаса. Но Асато четко сказал, чего хочет. Насколько ему вообще позволяли приличия, вероятно. Во всяком случае, доктор почувствовал желания своего «владельца», и лишь мимолетно удивился тому, что тот вообще знает о возможности подобных ласк. Тсузуки сейчас все же было плохо из-за осознания одного вопиющего факта. Он явно мечтал забыть, что переспал с собственным отцом – хоть ненадолго. Перекрыть оставшиеся в памяти ощущения свежими. Мураки сейчас понимал многое о том, как оно все-таки произошло. Чем дольше он ласкал чуть напряженное, полное нервной усталости тело, тем лучше видел, что именно сделал Граф. И – как тогда воспринимал эту встряску Асато. А невидимка определенно готовил Тсузуки к встрече с доктором. Позаботился о том, чтобы шинигами оказался во всеоружии, когда появится повод сорваться, и точно знал, что с подвернувшейся возможностью делать. Изящные пальцы пробежали по телу, настраивая его, словно инструмент. Успокаивая. Затем Мураки сполз на пол, став на колени – ковер был толстым и мягким, так что особых неудобств не чувствовалось. Вот этот опыт для Казутаки не был первым... Точнее говоря, он пробовал ласкать так совершенно другого человека. С Асато доктор делал это впервые, и почти не ожидал, что ему так быстро... понравится. Точнее говоря, им обоим – Тсузуки застонал, отзываясь на первые же легкие касания языка. Шинигами был вполне приятен на вкус, его почти хотелось радовать таким способом. Ощущать языком и губами отзывчивую твердую плоть. В какой-то момент, когда Мураки перешел от дразнящих прикосновений к более глубокой фелляции, на затылок доктора легла горячая рука. Причем это не казалось унижением – словно в легких направляющих движениях было больше от ласки, чем от желания указать Казутаке его теперешнее место. Просто еще один способ коммуникации. Попытка намекнуть на то, что невозможно сказать словами, когда горло сведено спазмом и пропускает лишь стоны. Ладонь соскользнула с затылка, как только Асато кончил. Вероятно, шинигами просто потерял контроль над собой, пережив оргазм. Это чаще свойственно женщинам... жаль, что Тсузуки не перенял иное свойство и ему недостаточно полноценного секса для того, чтобы полностью сбросить нервное напряжение. Сглатывая, Мураки встал с пола и прилег рядом с умиротворенным шинигами. Доктор ощущал какую-то странную нежность по отношению к этому невозможному существу. Асато шевельнулся и приоткрыл глаза, казавшиеся сейчас почти черными из-за расширившихся зрачков, а потом обнял доктора – не как любовника, а словно ребенок – большую мягкую игрушку. Такой невинный жест, так странно вяжущийся с тем, что они только что делали... Они лежали так не очень долго. Мураки до боли хотелось получить хоть что-то и для себя, но шинигами продолжал просто прижиматься к нему, словно его успокаивала эта близость. Казалось, что Тсузуки устал... вымотан до предела. И ищет поддержки. «И кто здесь в большей степени жертва? – подумал доктор. – Это ведь я довел его до такого состояния. Может быть, этот невидимый извращенец прав? И Асато действительно готов был стать моим по собственной воле? Тогда, возможно, я поступил действительно неверно... словно вырвал из рук ценную вещь, использовал и выбросил, даже не подозревая, что ее собирались мне же и подарить. Ограбил сам себя. Оскорбил человека, который полюбил меня – как обычно, только вот большинство тех, к кому я применял подобную практику, старались перетерпеть мои оскорбления. Не подавать виду. Лишь бы я был с ними... Тсузуки, похоже, не из таких. Он умеет прощать, только вот его прощение придется заслужить. И тогда меня наверняка освободят. Я ведь нужен ему...» Несмотря на то, что мысли удалось привести в стройный логический порядок, желание получить разрядку не ослабело. Мураки даже отодвинуться от вожделенного тела не мог. Неужели Асато намеренно мучит его? На него совсем не похоже... Раздумья доктора оборвались, когда рука шинигами скользнула по его бедру, сдвигая еще державшееся там полотенце, проникая под него и осторожно дотрагиваясь до члена. Через несколько минут в душе оба узника собственной любви стояли вдвоем. Места там вполне хватало. Отсутствие Тсузуки на сей раз было замечено быстро и оперативно. Вечером второго дня секретарь уже стучался в двери Замка, заставляя Графа усмехаться под маской. Искреннее стремление вора в горящей шапке проповедовать нестяжательство, честность и неприкосновенность чужой частной собственности и то не было бы таким комичным. То, что Хакушаку знал об этом человеке, заставляло его смотреть на Тацуми Сейчиро предвзято. Конечно, Граф понимал, что такое любовь, особенно – любовь к Асато. Знал, что это такое – хотеть его и не быть уверенным, что получишь желаемое. В случае с Тацуми это приобретало характер патологии – ибо некогда, испугавшись своих чувств к Тсузуки, секретарь постарался расстаться с ним жестко и... а вот навсегда не получилось. Любить «этого разгильдяя и идиота» Сейчиро не перестал, только отрезал себе путь к нему как минимум очень надолго. Тсузуки органически не был способен доверять тем, кто бросал его, да и постоянную критику воспринимал настороженно. Особенно от тех, кто был немного его младше – как секретарь. Последнему напарнику Асато позволял некоторые вольности лишь потому, что всегда снисходительно относился к детям и лицам с тяжелой судьбой, но для повелителя теней эта уловка бы не сработала. Не выглядел он на жертву... да и в отношениях стремился играть первую скрипку. Сейчиро вошел в гостиную с таким видом, что Графу показалось – они оба носят маски. Маска секретаря изображала тревогу, праведное негодование и откровенное недоверие. –Где Тсузуки? – с порога спросил Тацуми. Температура воздуха чуть упала, несмотря на ярко горевшие свечи. Хакушаку снова усмехнулся, неслышно для бесцеремонного гостя. – Я знаю, что он здесь, в Замке... –Не стану отрицать, – Граф коснулся края маски и вернул себе видимый облик. Секретаря это всегда приводило в некоторый шок. Но от дальнейшего качания прав не предостерегло, к сожалению. Повелителя теней откровенно несло, и он определенно слишком убедил себя в своей правоте. Настолько, что ничего не слышал в спокойном тоне Хакушаку. – Асато здесь. По собственной воле. И с вами видеться не желает. –Позвольте вам не поверить, – прошипел Сейчиро, все же садясь в предложенное кресло. – Зачем вы затащили его сюда? Да еще и после того, как демонстративно «простили» ему долг... –Сейчас Тсузуки нужен покой, и вы не можете его обеспечить, – Граф внимательно посмотрел на секретаря. – А я могу. –Вы понимаете, что я не могу не беспокоиться? – Тацуми выпрямился в своем кресле. –Интересно получается, – Хакушаку снял маску и положил на стол. – Когда Асато находился в руках маньяка-убийцы, вас это не волновало. Вы совершенно спокойно позволили ему оставаться там, даже не пробовали выяснить, где он находится и что с ним... хотя вполне можно было бы предположить, что именно с ним будет делать доктор, обладай вы хотя бы интеллектом амебы. Секретарь задохнулся от ярости... и, вполне возможно, правды. –Вы и правда считаете, что тот, кто любит Асато так же сильно, как я, способен причинить ему еще больше вреда? Или просто ревнуете? Странная у вас ревность – ах да, вы были уверены, что убьете Мураки, когда будете «героически спасать» своего бывшего напарника, – кавычки в речи Графа были прекрасно слышны. – Это в ваших глазах полностью снимало проблему, так? Вам действительно было все равно, как себя будет чувствовать Тсузуки? Или вы настолько уверены, что сила вашей «любви» могла бы вылечить его душу? –Да как вы смеете... –Смею, – оборвал готовую вырваться гневную речь Хакушаку. – То, что я говорю – это не просто логическое заключение. У меня есть доказательства. Я знаю, что именно вы подставили Асато под удар. Именно вы дали доктору достаточно времени, чтобы морально искалечить Тсузуки. Может быть, вы считали, что таким образом Асато излечится от своих иллюзий по отношению к Мураки? Не суть важно... Главное – то, что вы намеревались явиться эдаким рыцарем в безупречном дешевом костюме, сияющем от полиэстера, и «спасти» своего бывшего напарника, чтобы потом размахивать этим козырем, убеждая Тсузуки в том, что он вам обязан... –Не обязан, – глухо отозвался секретарь. –Как я вас понимаю, – додавил на собеседника Граф. – Значит, вы таким образом намеревались предметно показать Асато свою любовь. Но – струсили, не рискнули войти в огонь... и позволили бы Тсузуки умереть, если бы не вмешался мальчик. Куросаки, по сравнению с вами, мало что настоящий герой, так еще и манипулятор экстракласса. Он так сыграл на жалости, на том, что Асато в любом состоянии терпеть не может становиться виновником чьей-нибудь смерти... особенно смерти близкого человека... Ведь их многое связывало... –Прекратите, – голос Сейчиро звучал еле слышно. –Вам больно слышать правду, Тацуми-сан? А вы можете хотя бы представить, как больно было Тсузуки, когда он считал, что его бросили в руках маньяка? Когда этот маньяк насиловал его и пытался убить? Впрочем, итог нам известен... Напарнику Асато я готов вынести благодарность, хоть сам по себе мальчишка мне глубоко и антипатичен. А вот вы – симпатичны, но подходящего вам наказания я даже подобрать не могу. Возможно, у Энмы фантазия окажется побогаче... Меня останавливает только одно – я не хочу причинять боль моему мальчику, – Граф наклонился вперед. – Я готов скрыть известные мне факты от Асато и Повелителя Ада, если... –Если я выплачу тот долг, что вы приписали Тсузуки? – секретарь поднял голову. В синих глазах что-то подозрительно блестело. Маска праведника испарилась бесследно, сменившись подлинным раскаянием. –Деньги мне от вас не нужны, – Хакушаку брезгливо отмахнулся. – А вот ваше добровольное согласие на определенные отношения со мной я бы оценил... Обещаю не требовать ничего экстраординарного. И не напоминать вам о вашей несчастной матери, что постоянно и совершенно неумышленно делал Асато. Для меня это будет просто завершением эксперимента... Хочу наконец выяснить – лгут ли люди обо всем, что касается чувств, или просто я настолько отличаюсь от людей, что не способен понять некоторых вещей... Вы согласны договориться полюбовно? –Да, – Сейчиро кивнул. – Вы еще слишком добры... –Вы и сами будете для себя прекрасным прокурором. И, вероятно, больше никогда не пойдете на поводу у своих эмоций – так? Я позволяю управлять собой только моему любопытству... и то немного сдерживаю его, перенаправляя в другое русло, чтобы больше не получалось неожиданных последствий. Странно – я так не похож на человека с точки зрения разума, но физиологически полностью идентичен... Тацуми-сан, вы столько времени работаете с Ютакой – вас он еще не заразил жаждой познания? Ладно, вы меня устраиваете пока что и молчащим. Ватсон, – Граф чуть повысил голос, – чаю мне и гостю, будьте любезны... Полагаю, вам без сахара? Я вот люблю сладкое... хоть и не так патологически, как Асато. Кстати, я, возможно, позволю вам с ним увидеться, но не очень скоро. –Действительно... вы так добры, – секретарь не притронулся к своей чашке. – Я нужен вам... прямо сейчас? –Если вы не против, – Хакушаку вновь усмехнулся. – Может, наконец перейдем на «ты»? Я не собираюсь мешать тебе выполнять рабочие обязанности, Сейчиро. Так что, если у тебя нет ничего срочного, оставайся. Я тоже очень скоро освобожусь. Только не советую ходить по Замку без меня – еще заблудишься, насмотришься видений... Ты ведь знаешь, что Замок обожает показывать людям их страхи и тайные желания. Лучше сиди здесь и пей чай. Тацуми нервно кивнул, проводил взглядом вновь исчезнувшего хозяина, но заставить себя коснуться чашки так и не смог. Не потому, что его пугала любая еда, приготовленная ручками зомби, или был повод подозревать, что в чае обнаружится яд, не говоря уже о чем-нибудь не менее неприятном. Мешали внутренние причины. Секретарь не иронизировал, говоря о доброте Графа. Сейчиро подсознательно ожидал и более жестокого наказания – раз уж Хакушаку действительно выяснил все... это ведь не было похоже на блеф. Граф знал, как чуть было не пошли прахом планы секретаря. Прахом – в прямом смысле слова... прахом и пеплом. «Я чуть не убил Асато... и рано обрадовался тому, что его удалось спасти. Я был уверен, что смогу помочь ему после всего... влюбить в себя и больше не отпускать... беречь как зеницу ока. Решил, что Тсузуки нужна своего рода «прививка», возможность почувствовать на себе, к чему приводит связь со злодеями. Я виноват не меньше Мураки, – Тацуми вздохнул и откинулся на спинку кресла. – Сказано ведь кем-то неглупым – не искушай... А что сделал я? Не только искусил, но и помог этой твари похитить Асато, уйти нетронутым, дал столько времени... Я был уверен, что о моем позоре никто не догадается – доктор в коме, свидетелей нет...» –Мне вычесть стоимость этого чая из твоей зарплаты, чтобы ты его выпил? – Граф появился неожиданно, прервав мысли Сейчиро вопросом и легким прикосновением к плечу. Секретарь автоматически поднял чашку и отпил глоток остывшего чая. Собственно, Тацуми только обрадовался бы, окажись там отрава или просто мерзость... но чай был вполне даже вкусным, хоть и еле теплым. – Все нормально, кажется, мир пока обойдется без нас. Да и прикрытие у тебя есть... я понимаю, ты вряд ли хочешь афишировать наши будущие отношения. Хорошо, что ты вообще положительно смотришь на служебные романы. Белая перчатка ласково погладила Сейчиро по щеке. Секретарь вздрогнул, касание показалось ему... многообещающим. Повелитель теней напомнил себе, что вполне заслужил все, что его ожидает. Мураки почти удивляло то, как быстро меняется его отношение к происходящему. Впрочем, он всегда старался быть гибким. А тут и обстоятельства менялись... все же к лучшему. Не было ничего унижающего честь и достоинство в том, чтобы быть нежным... или, например, мыться вместе с человеком, который физически тебя привлекает. И не собирается ни издеваться, ни причинять боль... только ждет ласки, как уже побитая, но еще не озлобившаяся собака. Доктора немного пугало лишь одно – похоже, Асато немного терял контроль над собой. Не до такой степени, чтобы вести себя как опасный псих... но достаточно, чтобы случайно навредить себе. Просто потому, что все кажется безразличным и бессмысленным – время от времени. Или оттого, что теряется связь с реальным миром. Безразличие Казутака отметил в голосе Тсузуки, когда чуть удивился тому, что за время их совместного пребывания в душе (кстати говоря, там имело место действительно скорее совместное мытье, чем сексуальная игра... на что-то большее, чем чувственная окраска действий, просто не хватало сил) на столике появилась бутылка красного вина и два бокала. Похоже, Асато все же угнетало то, что за ними наблюдают... и так ненавязчиво намекают на это. От стрессового фактора шинигами пытался абстрагироваться по мере сил, но вместо этого лишь глубже загонял в сознание занозу. Мураки тоже не слишком нравилось это присутствие третьего лишнего... хотя к нему эта тварь также отнеслась благосклонно, предоставив одежду. Тсузуки не возражал против того, чтобы его игрушка оделась в костюм привычного белого цвета... конечно, стиль был не совсем тот, но доктор был рад уже тому, что рукава пиджака скрыли браслеты... –Подарки от Графа, – бесцветным тоном произнес Асато, открывая бутылку. – Тебе налить? –По-моему, мое прозрение было бы логичнее отметить шампанским, – Казутака все же позволил наполнить свой бокал и отпил немного... неплохое вино, хоть и не что-то особенное. – А не этим... ширпотребом. Я уж не говорю о нашем воссоединении. Или я здесь ненадолго, и это – напоминание? –Не знаю, – шинигами чуть помрачнел. – Я... хотел бы побыть с тобой еще немного... Не спрашивай. «И вновь он затыкает мне рот, – с легкой грустью подумал Мураки. – Кажется, я понимаю, как чувствует себя кукловод, запутавшийся в нитях собственных марионеток. Когда одна из них ранит тебя ножом... а потом ты становишься ее куклой... Не стоит радоваться, что у марионетки нет опыта управления. Чем хуже кукловод, тем больше страдают куклы...» Тсузуки чувствовал себя странно. Окружающая реальность все больше напоминала оживший сон, и лишь незримое присутствие зрителя заставляло держаться. Помнить, ради чего все это придумано. Правда, шинигами казалось, что он все же ошибся. Эта игра ничего не стоит доктору... «И месть я придумал, чтобы побыть с ним... вот так, – с грустью подумал Асато, глядя, как доктор с загадочной улыбкой гладит ножку бокала. – Он снова возьмет надо мной контроль, снова заставит меня верить в ложь... мечтать о побеге отсюда вместе с ним уже заставил. Я почти хочу спасти его от моего... отца. Хочу, пусть и уверен, что в благодарность за спасение Мураки просто убьет меня. Или не убьет... если поймет, что для меня смерть – это действительно подарок. Просто делать его никто не торопится». Воспоминание о Графе заставило снова вздрогнуть. «Я всегда знал, что я отчасти – чудовище... теперь выяснил – какое именно, – Тсузуки задумчиво наполнил бокал по второму разу. – Извращенец... и, наверное, Мураки был прав... в душе я и правда шлюха. Я люблю быть куклой... просто хочу найти себе доброго владельца...» –Асато, – голос доктора прервал тяжелые мысли, – можно тебе кое-что сказать? –Да, – шинигами спокойно посмотрел в серые глаза, стараясь не подавать виду насчет того, о чем думает сейчас... после того, как им было так хорошо. –Ты не слишком много пьешь? – вопрос заставил Тсузуки слегка усмехнуться. –Вот только за это волноваться не надо, – уверенно сказал шинигами. – Все со мной будет в порядке... и на нас с тобой это не скажется, – последнюю фразу он произнес чуть резче, но одновременно опустил взгляд и снова уставился на изящные белые ладони. Асато не мог отогнать воспоминания о том, как эти руки ласкали его совсем недавно. С какой нежностью массировали кожу под струями воды... «Хоть бы это стоило ему каких-то усилий, – Тсузуки понимал, что здесь можно только надеяться. – Не может ему нравиться быть ласковым... он просто думает, что уже обыграл меня, вот и все!» –Просто я хотел напомнить тебе, что алкоголь еще никому не помогал избавиться от депрессии, – Мураки осторожно коснулся его руки кончиками пальцев, снова привлекая внимание к настоящему... отвлекая от умозаключений. – Я обидел тебя, кои? Я хочу, чтобы тебе было хорошо... «Как же прекрасно он умеет лгать, – Асато почти восторгался способностями доктора. – Вплоть до интонации и прикосновения... и я знаю, что он лжет, но почти готов поверить!» –Мне с тобой хорошо, и ты обидел меня не сейчас, – быстро отозвался шинигами. –Прости меня, – пальцы коснулись запястья, совсем легонько, пробуждая что-то под кожей. – Пожалуйста, Тсузуки... не надо молча думать о плохом. Поговори со мной... это ведь наше с тобой время. Наш праздник. Я наконец-то понял, как на самом деле отношусь к тебе. И... я тоже очень хочу остаться с тобой, Асато. Тсузуки захотелось сказать что-нибудь мерзкое. Разрушить этот стеклянный замок лжи, оборвать игру... заставить Мураки посмотреть со стороны, прочувствовать то, что ощущали его жертвы, когда доктор снимал маску... «Еще рано, – попытался успокоить себя шинигами. – Я скажу ему потом... Объясню, что он в коме, и при моем желании вернется туда... или отправится прямиком на суд. Пока пусть думает что хочет. Я хочу играть дальше. У меня еще есть время, зачем же я отнимаю его у себя? Главное – не забыть, что это все – игра и ложь... и не «наше» время, а мое собственное! И если я хочу, чтобы он чувствовал, до чего доводил меня... я имею право что-нибудь для этого сделать!» –Жаль, что ты не понял раньше, – только и сказал Асато. И, взяв ладонь доктора в свои руки, интуитивно коснулся браслета. Это было исключительно наитие... Тсузуки решил попытаться сделать то, что пришло в голову. Мысль была проста – если доктор может что-то ощущать, читать мысли и все такое, почему бы не заставить его сделать это? Как получится... может, Мураки ничего и не поймет, но попробовать можно. Шинигами не хотел превращать это в пытку. Просто чуть-чуть раскрылся... и почти сразу же убрал руки, как только заметил в серых глазах проблеск неясных эмоций. Доктор молчал больше минуты. Асато даже испугался, что перестарался... Потом, похоже, Казутака взял себя в руки. –Знаешь, – тихо сказал он, – если бы я осознал все тогда... –Договаривай, – Тсузуки пристально посмотрел на него. – Можешь сказать правду. Я не обижусь. –Я убил бы тебя, – Мураки снова замолчал и запил признание глотком вина. – Это правда. Я не стал бы... затягивать наши отношения. Прости, что не сделал того, что ты хотел... –Ты бы и не смог, – Асато чуть прикрыл глаза, пытаясь понять, было ли сказанное только что правдой. И стоило ли ради этого признания прерывать игру. – Я вообще не уверен, что меня можно убить. Теперь мне, думаю, даже попробовать не дадут... «Чего я добился? – грустно подумал шинигами. – Теперь он знает меня чуть лучше. И что? Это все равно ничего не изменило. Я сделал больнее только себе. Нужно было просто выложить все карты на стол... и продолжать игру. Не надеяться, что он научится сопереживать. Ему можно причинить боль, лишь надавив на его гордость... и я не должен забывать об этом». –Тсузуки, – доктор решительно встал и подошел к нему. Обнял за плечи... неожиданно приятно и успокаивающе. – Я сделаю все, чтобы ты перестал об этом думать. Хочешь? «Асато... – Мураки ожидал ответа, продолжая ласково гладить шинигами. – Какой же тварью я был для тебя... А ты тянулся ко мне, потому что видел воплощение своей мечты о смерти, потому что знал, что я – убийца! Ты считал это притяжение любовью, потому что не мог до конца признаться себе... не мог понять, что это просто мортидо. И что я дал тебе? Я был циничной сволочью... и лишь обозлил тебя, окончательно убедил в том, что на нормальные отношения тебе рассчитывать не стоит». –Наверное, хочу, – тихо ответил Тсузуки. Он поднялся с места, повернулся лицом к доктору... Казутака внутренне вздрогнул, снова увидев затуманенные страхом и безразличием аметистовые глаза. –Все будет хорошо, – Мураки осторожно прижал его к себе. – Я больше никогда не причиню тебе зла... Я твой, Асато. Я принадлежу тебе... «Ты имеешь полное право жить... Не обязан, а имеешь право. Я постараюсь убедить тебя в этом... не только потому, что от этого сейчас зависит и моя жизнь. Кажется, я наконец-то готов признать, что люблю тебя. Сейчас, когда меня ничто не отвлекает... Меня ведь влекло к тебе с первой нашей встречи, и даже раньше – я влюбился в тебя еще на той черно-белой фотографии! Но у меня была моя проклятая месть, и я не позволил себе понять тебя, унизил тебя в своих глазах, чтобы использовать без проблем... почти убедил себя в том, что ты не достоин уважения. Не хотел видеть, как сильно ты страдаешь от моей жестокости... не думал о том, что делаю с тобой. Но что было бы, пойми я, как ты ко мне относишься на самом деле? Я ведь уже был предубежден по отношению к тебе... и неверно расставил приоритеты. Конечно, я убил бы тебя, будучи уверен, что совершаю доброе дело. Да я готов был принести в жертву своей мести свою жизнь так же легко, как и чужие... я почти это сделал, мне удалось убедить себя, что я не способен любить, что любовь – это выдумка романтичных идиотов... Что ж, теперь я понимаю, от чего пытался заслониться своим цинизмом и своей манией. Ты заставил меня начать думать, а не придумывать отговорки. Ты помог мне исцелиться, Тсузуки, когда дал взглянуть на твою боль. Теперь моя очередь спасти тебя...» Доктор вновь ласково поцеловал шинигами, чувствуя, как тот робко отвечает... уже чуть увереннее, чем раньше. Сейчас секс был почти единственным способом отвлечь Асато от самоубийственных мыслей. Мураки был готов выступить для своего любимого в любой роли, лишь бы он расслабился, смог переключиться со своих кошмаров на реальность – далеко не такую ужасную... Казутака нежно коснулся губами шеи Тсузуки, чуть поласкал мочку уха... шинигами трепетал в его руках, словно пойманная бездомная кошка, но доктор понимал, что торопиться не стоит. Доверия между ними пока еще нет, любая нежность не заставит Асато забыть то холодное и циничное насилие. Тсузуки должен вначале осознать, что роли сменились. Осознать окончательно, решить, что все возможно... что ложь, о которой он просил, неожиданно стала правдой. «Сейчас ты просто покоряешься наваждению, – Мураки тщательно считывал чувства шинигами. – Я до сих пор имею какую-то власть над тобой... и тебя это мучает. Ты не уверен, что я подчиняюсь тебе, и не можешь понять, что сейчас я на твоей стороне. Ксо, что бы я ни сказал, ты решишь, что это ложь. Если не сейчас, то потом обязательно. Ты боишься правды, потому что считаешь правдой все оскорбления, которыми тебя поливали. Как же помочь тебе, если для тебя правда и боль – одно и то же?» –Я люблю тебя, – все же прошептал доктор, всем телом чувствуя отклик Асато. – Я хочу быть с тобой. Шинигами чуть слышно вздохнул. Они опустились на кровать, Казутака отогнал непрошеную мысль о том, что, возможно, им и не стоило одеваться – чтобы сейчас ничего не мешало. Доктор заставил себя отнестись к раздеванию как к части прелюдии. Снятие упаковки подарка... волнующее само по себе. На сей раз, похоже, получилось вывести Тсузуки из того ступора, в который он впадал еще утром. Постепенно шинигами перебарывал свое стеснение в вопросах секса, и за это Мураки был готов поблагодарить Графа. Асато все же оказался сверху, но доктор и не хотел торопить события, тем более что на сей раз его любимый был до крайности ласковым и предупредительным. Мураки просто не видел смысла что-то менять, покорно принимая ласки и даже немного радуясь тому, что шинигами проявляет инициативу. Это было определенным признаком выздоровления. Но, похоже, Тсузуки чуть насторожила такая явная уступка. Или, возможно, «наваждение» снова обозлило его, заставив вспомнить пережитое во власти доктора и применить на практике полученные уроки доминирования. Конечно... в своем стиле. –Я все правильно делаю? – Асато накрыл его пах ладонью. – Если что не так, ты говори... ты ведь опытный, у тебя много было... любовников... –Тсузуки, – почти простонал Казутака, – вчера... ты был первым... это правда! –Не может быть, – шинигами прервал ласки и прижал доктора к себе, что вызвало у Мураки закономерный разочарованный вздох. – Симатта... ты же плакал... Я сделал тебе больно? «И я еще собирался играть на его чувстве вины! – Казутака поймал обеспокоенный взгляд фиолетовых глаз. Тсузуки определенно тревожился за него, несмотря ни на что. И это уже было не мягкосердечие или всепрощение... в аметистовых глазах читалась самая настоящая любовь, просто отравленная обидой и непониманием, не говоря уж о взваленном на себя обязательстве отомстить. – Он же сам себя растерзает за то, что навредил мне, стоит лишь намекнуть...» –Нет, – выдохнул доктор. – Продолжай... все нормально... я хочу тебя, Асато! Мураки буквально вжался в тело шинигами, недвусмысленно намекая, что разговоры можно отложить на потом, а прерываться в такой момент – это уже самая настоящая пытка. Тсузуки и правда немного растерялся от услышанного. Проявленное по отношению к доктору насилие беспокоило шинигами само по себе, несмотря на видимую справедливость такого воздаяния. Но, несмотря ни на что, желание вновь обладать своим пленником пересилило. Асато безумно хотел еще раз испытать эту радость, только на сей раз – чтобы хорошо было им обоим. Странное и смешное желание – с учетом того, кто сейчас стонал под его ласками, что связывало их... Это могло быть все той же ложью, но задумываться не хотелось. Не было мыслей... все заслоняла слепящая фарфоровая белизна тонкой нежной кожи, такой чувствительной и приятной на ощупь. Тсузуки буквально сходил с ума по этому телу, такому обманчиво покорному сейчас... Может быть, это и было местью – заставить Мураки подчиняться, хотеть – ведь нельзя же до такой степени лгать телом, нельзя! Но желание доктора вызывало ответ. И Асато был ласковым и осторожным, как ему и хотелось. Он даже был готов остановиться, сколько бы сил это ни потребовало. Шинигами постарался применить на практике все те скудные сведения, коими обладал. Но в принципе все получалось, и получалось хорошо. Тсузуки как-то сразу нащупал нужную точку, лишь только попытался подготовить, чуть растянуть такое тесное и жаркое отверстие. Долгий стон удовольствия и расширившиеся вертикальные зрачки недвусмысленно указывали на то, что все правильно... и дальше все тоже сложилось, состыковалось как надо, и уже не мешало чувство вины, вообще никакие чувства не лезли на передний план, где бушевало одно-единственное, всепоглощающее, жаркое... Да, сейчас им обоим было хорошо. Настолько хорошо, что Асато уже без ужаса осознавал: с доктором он расстаться не сможет. Просто не сумеет отказаться от этой ангельской красоты, тепла, такой сладкой лжи... от ощущения обладания этим невозможным жестоким существом. И шинигами было уже все равно, как другие посмотрят на них. О других не хотелось думать... Тсузуки легко уговорил себя просто объясниться с Графом. Попросить для себя эту игрушку... насовсем. Потому что без Мураки жить уже невозможно – а если не найдется видимо-законного способа оставить их вместе, Асато просто освободит своего любимого и ненавидимого человека, заберет отсюда... На этом мысли оборвались. Шинигами прижался щекой к груди доктора и отключился. Секретарь даже не догадывался о том, что сейчас происходило в одной из комнат замка. Они с Графом находились в другом крыле. Хакушаку в любом случае не собирался раскрывать карты перед этим человеком – Сейчиро был у него на крючке, но это еще нельзя было назвать поводом для взаимного доверия. Графу не хотелось торопиться. Возможно, Тацуми и правда желал как можно скорее разделаться со своим «наказанием», но пойти ему навстречу было бы неверным ходом. Хакушаку вполне был согласен пока что повременить с переносом своих экспериментов на плоскость постели. Вначале хотелось понять, с кем он намеревается переспать... Граф знал секретаря, но не был уверен, что верно интерпретировал поспешное согласие повелителя теней на близкие отношения. Сейчиро определенно считал секс своего рода наказанием. «Или он смотрит так только на секс со мной? – мысленно усмехнулся Граф. – Почему я вообще согласился, когда Тацуми предложил мне? Это показалось мне неплохой идеей, да. Секретарь не нравится мне как человек, но внешне... он словно все время играет в викторианского джентльмена, это не может не привлекать меня». –Сейчиро, – негромко позвал Хакушаку. Повелитель теней поднял голову. Он сидел на краешке кровати, тщательно пряча страх и ожидание худшего, но выглядел все равно беспомощным и растерянным. Не сломанным, нет – но беззащитным, словно голым, без своей всегдашней маски невозмутимости и очков, которые осторожно держал пальцами, словно опасаясь расстаться с ними или сломать. К своему имуществу этот человек всегда относился бережно... практично до скупости. Тацуми позволял себе некоторые траты, лишь когда речь шла об Асато. С его точки зрения это, вероятно, было разумной причиной для расходов... –Уже? – секретарь коснулся узла галстука. В синих глазах застыл страх... и решимость идти до конца. –Расслабься и не торопи события, – Граф подошел к нему и сел рядом, приобняв за плечи. Сейчиро вздрогнул и чуть было не выронил очки. – Я не насильник по натуре, хочу, чтобы ты это знал. Ты сам сказал, что согласен быть со мной. Сам предложил именно такие условия... Хакушаку решительно взял очки из рук секретаря и положил на прикроватный столик, после чего уже серьезнее обнял Тацуми и осторожно поцеловал... казалось, что в его руках оказался манекен, просто теплый и правдоподобно изображавший человека. Даже Тсузуки был не таким зажатым. –Что же ты? – шепнул Граф. – Я не хочу делать тебе больно. Я понимаю тебя... нам обоим был нужен один и тот же мужчина, мы оба любим его... мы ведь похожи, Сейчиро. Помнишь, как ты пытался настроить Асато против меня? –Да, – секретарь судорожно кивнул. – А вы... вы считаете, что смогли бы сделать его счастливым? Он же вас боялся... панически. –Как раз меня он и не боялся, – Хакушаку легонько коснулся лица Тацуми, заставляя смотреть в глаза. – Вернее, мне он не боялся сделать больно, случайно сказав то, что думает. А ты знал, что нас с ним связывает, и поэтому старался рассорить... –И вы хотите отомстить мне за это? – к страху и решимости добавилась боль, отчетливо слышная в голосе. –Нет, я говорил тебе, за что ты заслуживаешь наказания. Я, если ты не помнишь, никогда не оставлял Асато в смертельной опасности... –Разве? – голос секретаря стал чуть жестче. – Вы как раз позволили ему умереть... чтобы заполучить его в свое распоряжение. –Жаль, что ты не пришел тогда ко мне с результатами своего маленького частного расследования, – Граф выпустил Тацуми из объятий. – Может, подозревал, что не получится триумфального обличения? Все было совсем не так, Сейчиро. Я слишком поздно нашел своего сына. И сделал для него все, что мог. Знаю, что мало... –Хотите убедить меня в том, что вы желали Тсузуки добра? – повелитель теней, похоже, обретал уверенность. –Нет, не хочу, – Хакушаку снова коснулся секретаря. – Знаю, что не получится. Для тебя любовь между членами одной семьи – уже отметина зла... Я ведь тоже кое-что расследовал... изучал твое личное дело. Из-за этого ты ничего не сказал Асато, правда? Только убедил его, что я... –Извращенец, – непроизвольно прошептал Тацуми. –Называй меня как хочешь, но ты сам выбирал условия сделки. Поэтому будешь делать все, что я скажу. И я не хочу спать с куклой, так что будь любезен не застывать от страха, когда я к тебе прикасаюсь. Секретарь промолчал. Было заметно, что последнее требование он расценивает как предложение сделать нечто невозможное. Впрочем, отпускать Сейчиро прямо сейчас Граф не собирался, ведь это было выше уже его сил. И проблема была отнюдь не в том, что повелитель теней мог передумать. С таким козырем в руках Граф мог бы водить секретаря на поводке до скончания века... или пока до Асато не дойдет, кто именно подставил его. Кто вообще мог это сделать. Хакушаку знал, что его мальчик далеко не глуп. Но – вполне может повестись на достаточно правдоподобную версию событий. Хотя бы ту, к которой склонялся сам Граф. Правда редко причиняет что-то кроме боли, а вот ложь бывает выгодной, особенно такая, которую невозможно опровергнуть. Ведь для опровержения важно, чтобы принятая на веру версия кого-то не устраивала. Собственно, изначально Тацуми на крючке был нужен Графу именно для создания правдоподобной истории. Ну, и еще для нескольких мелких поручений. Все во имя одной цели – счастья Асато, ничем более не замутненного... а в настоящем времени имелось много гипотетической мути, от коей отделаться было крайне сложно. Иногда Хакушаку всерьез задавался вопросом, о чем думают наверху, подбирая кадры для их службы. Интеграция новых членов в существующий коллектив зачастую казалась задачей для дипломированного психолога и одновременно любителя трехмерных головоломок. А заниматься этим приходилось существу, которое, конечно, читало Фрейда, но строго для общего развития. Конечно, благодаря неразборчивости высшего начальства удавалось без особых проблем пристроить на службу кого угодно – достаточно было доказать, что возможности этого «кого угодно» соответствуют требованиям, а еще один сотрудник позарез нужен. Собственно, сотрудники были всегда позарез нужны – иногда это доходило до начальства без лишних разъяснений, и тогда в отдел приходила еще одна часть головоломки, а Граф негромко ругался на трех европейских языках и одном родном. Обязанности по утрясанию возможных конфликтов Хакушаку взял на себя сам. В тот день, когда пристроил в отдел своего отпрыска. Естественно, что в напарниках у аметистовоглазого чуда никто надолго не задерживался. Все кандидаты обладали своими личными закидонами, плохо сочетающимися с чужими. Про себя Граф нередко называл Секан «тараканьей фермой», имея в виду содержимое черепных коробок местного контингента. Остальные названия были менее цензурными. Тацуми был еще не самым худшим из напарников Асато, и не первым, кому пришла в голову странная блажь – влюбиться в это красивое и невинное создание. К сожалению для Сейчиро, на тот момент повелитель теней был не в состоянии соблазнить своего нервного напарника. О чем наверняка часто жалел потом, когда между секретарем и Тсузуки легла пропасть... Сейчас, впрочем, Граф почти не думал о том, как сложно было Тацуми, этому вынужденному апологету строгости и всяческих правил, осознать свою подлинную сущность и природу отношения к Асато. Да и о том, что именно изначально требовалось от секретаря, думать было проблематично. Предложение Сейчиро, неплохо знавшего Хакушаку с определенной стороны, не могло не заставить его мысли потечь в кардинально другом направлении. Возможно, секретарь не понимал, что именно предлагает. Он явно был уверен, что станет жертвой существа, олицетворявшего в его представлении похоть, зло и извращение. С точки зрения Тацуми, это искупило бы его вину с лихвой. Но для того, чтобы пойти на такое, Сейчиро требовалось все его мужество... а оно было совсем не безграничным. Хакушаку осторожно, стараясь скорее успокоить, чем разбудить влечение, обнимал и гладил почти что ровесника собственного сына, и Графу это определенно начинало нравиться. Внутреннее сопротивление, которое буквально излучал теряющий самообладание Тацуми, делало его почти таким же привлекательным, как и Асато. Но к сыну Граф уже нашел подход... одноразовый и не возобновляемый. Сейчас Хакушаку слишком сильно хотел секретаря. И было проще вначале добиться этой цели, а уже потом заняться основным планом. Опять же, грамотное исполнение нового желания могло бы пойти на пользу плану. Но это соображение уже было второстепенной причиной... и влияло только на один аспект ситуации. На ту бережность, с которой старался действовать Граф, отлично понимающий, что его будущий партнер ждет жестокости, насилия... возможно – пыток... и уж точно – боли и унижения. Оправдывать такие ожидания Хакушаку не хотел, и предпочел бы удивить Сейчиро. Собственно, Граф был настроен позволить секретарю побыть сверху. Так сказать, заменить для Тацуми его мечту... но к получению такого подарка повелитель теней был явно не готов. Хакушаку мысленно вздохнул, увидев, как покорно Сейчиро позволяет раздеть себя. Графу предстояло, судя по всему, помочь этому мужчине... такому притягательно-беспомощному сейчас. Помочь окончательно ожить, освободиться и перестать тонуть в прошлом. Как в жизни до смерти, так и в тех ошибках, которые секретарь совершил, став шинигами. Все изменилось... теперь повелитель теней принадлежит хозяину Замка, и Хакушаку намерен показать Тацуми, что в этом положении есть свои плюсы. Сейчас, когда оба они были обнажены, коже к коже, Граф ощутил растущее возбуждение. Секс для этого существа был необязательным удовольствием, но кто станет отказываться от дополнительной порции сладкого лишь потому, что ел днем раньше и в принципе может обходиться без таких излишеств? Графу нравилось иметь дело с согласными партнерами, безропотными, как фотографии... но, когда в руки попадал кто-то настоящий, его следовало согреть и разогреть... именно этим Хакушаку и занимался. Секретаря почти ранила нежность, с которой действовал Граф. Он обнимал своего провинившегося шинигами так ласково, словно пытался обогреть развращаемого ребенка. Образ сам вполз в сознание повелителя теней. Не изнасилование... еще одно совращение. И в чем, собственно, разница? –Ш-ш-ш... тише, – прикосновение прохладного шелка к коже, осторожные поглаживания, снимающие непроизвольную дрожь. – Успокойся... сейчас я хочу, чтобы тебе было приятно... Шепот проникает в уши, и в какой-то момент страх отступает. Уступает место обреченной покорности. Даже если Граф и лжет, пытаясь утихомирить его чувство опасности, что с того? Все, что будет сейчас – трижды заслужено... что ж, даже если Хакушаку – не такой подонок, как доктор, и действительно предпочитает не причинять боли... Мысли путаются. Ласковые руки гладят тело, ищут точки, прикосновение к которым заставляет внутреннюю скованность таять, словно лед. Горячие влажные губы касаются того места за ухом, где как раз кончается дужка очков... секретарь едва сдерживает стон, не понимая, отчего так заводит его эта невинная ласка, а губы спускаются ниже, вниз по шее, к ямке между ключиц и еще ниже... язык по очереди дотрагивается до сосков, затем за дело берутся пальцы. Это действительно приятно и хорошо, незаслуженно хорошо, Сейчиро почти уверен, что с Асато обошлись грубее и жестче... но Граф нежными поцелуями вычерчивает дорожку по животу, все ниже и ниже. Невозможно ни о чем думать, невозможно бояться и ждать боли, невозможно сопротивляться... Ласки превращают лед, из которого состоит тело секретаря, в податливый воск. Ненадолго, но этого хватает, чтобы слепить все, что нужно. Чтобы, пока мозг, захваченный слишком сильными ощущениями, почти ничего не воспринимает, смазанный чем-то прохладным палец проник с черного хода, коснулся точки, до сих пор неприкосновенной, посылая сигналы блаженства, заставляющие хотеть большего... Нежность почти убивает страх и омерзение – даже приложив усилия, нельзя заставить себя снова ощутить естественные, казалось бы, чувства. Тацуми захлестывает стыд – привычный, очень хорошо знакомый, когда-то он сопровождал впервые появившиеся похотливые мысли об Асато... Да, секретарю не хватило смелости открыться перед бывшим напарником, потому что собственные чувства казались грязными, и вытаскивать их на всеобщее обозрение было столь же отвратительно, как и бросить посреди рабочей комнаты нестиранные носки. Свое желание Сейчиро постарался тщательно обернуть романтическим флером, убедить себя, что любит Тсузуки, что любовь хоть отчасти оправдывает мечту о соитии... Да, он постарался бы быть с Асато таким же нежным, как Граф сейчас – с ним самим. Убедил бы, что другие могут только причинять боль... но – не сбылось. Не воплотилось в реальность. Только одна часть плана исполнилась – аметистовоглазый шинигами провел три дня во власти жестокого маньяка и садиста. И секретарь все эти дни не мог прогнать мысли о том, каково Тсузуки было там, в плену. Как это было – когда с ним делали то, на что не хватило смелости самому Тацуми? Мысли одновременно пугали и возбуждали... То, что происходило сейчас, так же возбуждало... и так же пугало. Осторожное, размеренное движение уже двух пальцев внутри – Граф ни разу не задел ногтем гофрированной стенки канала, растягивание было совсем безболезненным, но Сейчиро понимал, что будет дальше. И дальше – было. Секретаря перевернули на живот, пальцы выскользнули из него, в растянутый и смазанный вход ткнулась горячая головка – такая большая и почти раскаленная по сравнению с пальцами... влажная ладонь, просунутая между телом и простыней, легла на его член, лаская и отвлекая от легкого неудобства внутри. Член медленно, по миллиметру входил в него... наконец дотронулся до той самой точки, и после нескольких движений все ощущения смыло одной высокой волной, обжигающей изнутри, поднимающей к небесам... и роняющей в бездну. Граф с легкой, на сей раз невидимой улыбкой смотрел на повелителя теней. Тацуми лежал тихо – похоже, действительно спал, обессиленный после секса. Сейчас его можно было рассмотреть как есть, без всегдашней скованности, напускной строгости, экономии на чувствах... Конечно, Сейчиро не был красив до такой степени, как Асато или доктор. Но именно это отсутствие «неземного» в чертах и делало секретаря уникальным. Неспособный укрыться за лицом, похожим на маску ангела, он кутался в тени и вечную серьезность, заставляя всех и даже себя забыть о том, что обладает потребностями, чувствами, желаниями... Очень сложно было представить, что под коркой льда кипит настоящая лава, что повелитель теней не просто способен на внешне нелогичные поступки – нет, подобные «извержения» свойственны ему не меньше, чем любому дремлющему вулкану. Только сейчас Хакушаку позволил себе быть невидимым рядом с Тацуми. Воображению секретаря не стоило развязывать руки. По крайней мере, на этапе привыкания Сейчиро должен был помнить, с кем занимается любовью... Да, похоже, все шло к длительным и, возможно, продуктивным отношениям. Граф не рассчитывал, что повелитель теней окажется таким... неограненным алмазом. С ним действительно было иначе – возможно, сыграла роль та неприязнь, которую хозяин Замка испытывал к действиям секретаря, одновременно невольно восхищаясь его внешностью, самоконтролем и силой. Похоже, эксперимент таки вошел в новую фазу, осталось лишь проверить... повторить несколько раз для закрепления результатов. «И все же непонятно – почему с таким дорогим мне существом, как Асато, я не чувствовал ничего подобного?» – решение этого вопроса Граф отложил на потом. Сейчас нужно было успокоиться и привести мысли в порядок, пригодный для изложения ценных указаний. Думалось после секса почему-то прекрасно. Да, некоторые люди, чтобы не забывать приходящие в горизонтальном положении мудрые мысли, кладут возле кровати блокнот, а самые умные – кладут в постель секретаря. С ним и думается как-то продуктивнее. Изначально Граф предполагал путем шантажа заставить Тацуми взять на себя основную угрозу счастью Тсузуки, то есть – мелкого эмпата. Но сейчас эта идея уже не выглядела так привлекательно. Сейчиро Хакушаку решил оставить для себя... точнее, занять собой. Обеспечить тем, чего секретарю не хватало даже сильнее, чем денег. И, соответственно, обезопасить Асато – заставив Тацуми отказаться от поползновений в его адрес, предоставив равноценную замену. Графу было совсем не трудно сделать так, чтобы повелитель теней даже думать не смел о ком-то еще... А мальчишке можно было подыскать другую «мамочку». Как бы неприятен ни был малолетний сотрудник, Хакушаку помнил, что Асато обязан эмпату жизнью. И считает себя ответственным за судьбу своего маленького «друга», так что мнение этого несчастного недолюбленного родителями манипулятора многое значит для Тсузуки. Выкинуть это мелкое «незаменимое» недоразумение из отдела было невозможно, а значит – нужно было отлепить его от напарника, навесить чувство вины в целях снижения значимости и обеспечить подходящим объектом, способным одновременно опекать и физически привлекать мальчика. По мнению Графа, если действовать разумно, можно добиться нужного результата... и эмпат непременно принял бы появление доктора как данность, смирился бы. Нужно было только подать Мураки правильно – и предварительно убедить мальчишку, что он в принципе ничего не теряет. Хакушаку осторожно погладил партнера по волосам, провел пальцами по щеке... похоже, секретарь и в самом деле отключился. Только легкий поцелуй в губы заставил Тацуми вздрогнуть и открыть глаза. –Сейчиро, ты сюда, похоже, поспать пришел, – с улыбкой сказал Граф, снова становясь видимым. – Я прав? –Простите, – повелитель теней опустил взгляд и быстро прикрылся одеялом. –А я серьезно, – отшельник решительно сдвинул ткань с плеча секретаря и накрыл обнажившийся участок кожи ладонью. – Ты не высыпаешься... Много работы? –Нет, все как обычно, – несмотря на только что пережитое, Тацуми продолжал стесняться, это было видно невооруженным глазом. –Учти, мне ты можешь не врать, – Граф придвинулся ближе, чтобы уже полноценнее обнять партнера. – Мне понравилось иметь с тобой дело, Сейчиро. И тебе, вижу, тоже понравилось... Секретарь едва заметно покраснел. Отрицать очевидное он не мог, а подтвердить – не мог тем более. –Ты называл меня добрым – пойми, я действительно не люблю жестокость. Одно дело – гасить свечи по разнарядке, и совсем другое – причинять боль лицом к лицу. Тебе я не собираюсь делать больно, мне достаточно того, что ты мне подчиняешься. Ты понимаешь? –Да, – секретарь кивнул. – Просто... –Ты не верил, что я могу быть с тобой ласковым после всего, что ты сделал, – закончил Хакушаку. – Но теперь понимаешь, что опять ошибся во мне. Я всегда буду обращаться с тобой осторожно, и мне все равно, считаешь ты это заслуженным или нет. Наказание, о котором я говорил, заключается в другом. Ты больше никогда не посягнешь на Асато, Сейчиро. Я не запрещаю тебе и дальше притворяться его лучшим другом, но если узнаю, что ты опять пытаешься указывать Тсузуки, с кем ему общаться и как себя вести... я постараюсь свести ваши контакты к рабочему минимуму. Это первое... надеюсь, ты осознал, что от тебя требуется. –Я все понял, – Тацуми поднял глаза. – Но вы... –Я не собираюсь трогать Асато, мне вполне достаточно тебя. Причем я не собираюсь заставлять тебя делать то, что может тебе навредить. Наоборот, я буду следить даже за тем, чтобы ты полноценно отдыхал, – Граф снова усмехнулся. – Если ты и правда можешь спать спокойно только в моей кровати, можешь вообще переехать ко мне. Заодно на жилье сэкономишь. Краска, снова прилившая к лицу повелителя теней, наглядно показывала, что Хакушаку угадал, и последнее время у секретаря было много проблем со сном. –И второе... я знаю, как ты относишься к Асато. Поэтому ты вряд ли откажешься сделать для него кое-что хорошее... отчасти исправить то, что натворил под влиянием своих чувств. Я не могу действовать напрямую, сам понимаешь, – Граф внимательно изучал выражение голубых глаз, – и мне нужен ты. Задача, над которой нам предстоит поработать, не из простых. Нужно сделать все, чтобы после возвращения Тсузуки в коллектив никто не напоминал ему о случившемся, не причинял боли... и не только. Собственно, именно страх за Асато и заставляет меня держать его здесь. По крайней мере, так я могу следить за тем, чтобы он снова не причинил себе вреда. Уверяю тебя, он и сам не хочет возвращаться. Боится того, что его ждет... –И что именно от меня требуется? – почти с готовностью спросил Тацуми. –Для начала, Сейчиро, ты займешься напарником Асато. Ты уверен, что умеешь заботиться о других – так позаботься о мальчике. Сделаешь все, чтобы он перестал считать Тсузуки своей единственной опорой и защитой. Я не требую от тебя ничего экстраординарного – ты вовсе не обязан сам играть роль соски-пустышки для этого младенца. Сведи его со своим напарником, постарайся, чтобы они заинтересовались друг другом... придумай что-нибудь. Например – воспользуйся проклятием Куросаки как предлогом. Пусть Ватари постарается его снять... насколько я помню, твой напарник на любой вызов своим способностям делает стойку. Самое главное – убеди мальчишку в том, что здесь он необходим не только Асато. Пусть, пока напарника нет рядом, привыкнет к мысли о своей нужности. Увидит наконец, что от него не шарахаются, что видят в нем не только его возможности, но и личность... В общем, не мне тебя учить работе с персоналом, ты это должен сам уметь, – Граф внимательно проследил за тем, как секретарь кивает. Явно не для проформы – повелитель теней действительно прикидывал про себя, как будет действовать. – Ты умеешь скрывать свои эмоции от мальчишки, поэтому на первом этапе именно тебе придется с ним контактировать. Но как только найдешь тех, кому Куросаки и в самом деле не безразличен, можешь передать его им и успокоиться, дальше он прекрасно справится сам, ты же видел, как он умеет манипулировать людьми. Естественно, я не хочу, чтобы мальчик сильно задирал нос. Поэтому ты свалишь на него свою вину. Скажешь, что Асато все эти дни не могли найти потому, что Куросаки валялся в отключке. Намекнешь, что в этом сыграло свою роль его проклятие. Я хочу, чтобы это стало официальной версией. –Понимаю, – голубые глаза словно загорелись изнутри. –Конечно, понимаешь. Пусть не чувствует себя героем, жертвой и центром всеобщего внимания. Мальчишке пора понять, что здесь он не хуже, но и не лучше остальных. Просто часть коллектива, необходимая, хотя вполне заменимая. Мало ли с кем ему еще придется работать... Заодно постарайся, чтобы Куросаки прекратил зацикливаться на своем прошлом, пусть поймет, что здесь у всех свои тараканы и все с ними как-то сживаются... Я уверен, начав жить настоящим, он перестанет замыкаться и на Асато. Если будет тяжело, не стесняйся обращаться ко мне, я помогу, – Граф снова легонько поцеловал секретаря. – Все запомнил? –Конечно, – Сейчиро чуть шевельнулся. – День еще не кончился... я пойду? –Не стану тебя задерживать, – Хакушаку спокойно убрал руки. – Завтра придешь, когда сочтешь нужным, я постараюсь выкроить для тебя время... выслушать подробный доклад. Или ты все же хочешь сначала принять душ... выпить чашечку кофе? –Не отказался бы, – Тацуми осторожно сел, спустил ноги с кровати. – Знаете... я действительно ждал... другого. –Никто не обязан все время оправдывать чужие ожидания, Сейчиро. Особенно тогда, когда их лучше не оправдывать... Граф усмехнулся, заметив, как секретарь чуть дернулся в ответ на его слова. В какой-то момент Асато заметил, что потерял счет дням. Слишком хорошо было здесь, в изолированной комнате Замка, где из всех видов указателей времени имелось лишь окно, которое он сам задергивал шторами, чтобы забыть, где находится. Без роз и сакуры за стеклом эта комната превращалась в волшебный сон... Сейчас шторы были раскрыты, в комнату проникал солнечный свет, а на ядовитые розы Графа любовалось невозможное любимое существо аметистовоглазого шинигами. На этом фоне Мураки выглядел настолько завораживающим, что перехватывало дыхание. Тсузуки даже казалось, что те ночи и дни, которые доктор проводил в его объятиях, были только мечтой... не сном, такое не снится, а просто мыслями. Асато не мог понять, получилось ли у него сделать хоть что-то правильно. Казутака перестал причинять ему боль, так... он послушно лгал, не менее послушно спал с ним, позволяя быть сверху, чувствовать себя сильным и живым... Но было ли это тем, чего хотел добиться Тсузуки? Когда Мураки был рядом, шинигами казалось, что ответ на этот вопрос не имеет значения. Его греза и кошмар... ненавистная любовь и любимая ненависть. Зверь, делающий вид, что смирился... –Ты постараешься забыть об этих днях, Кадзу? – зачем-то спросил Асато, приподнимаясь на локте. От депрессивных мыслей, порожденных грядущей неизвестностью, тянуло говорить гадости. И очень хотелось все же выложить карты на стол – просто чтобы посмотреть, что будет. Мешала только какая-то усталость неясного происхождения – та самая, что заставляла все чаще оставаться в постели. Зараженная паранойей часть сознания кричала, что доктор тянет из него силы. Но Тсузуки был совсем не против отдохнуть. И не против того, чтобы доктор нашел способ сбежать. Это позволило бы чуть слабее и реже обвинять себя в соучастии. А если Казутака убьет его – что ж, тогда обвинять будет и вовсе некому... –Нет, – Мураки повернулся так резко, словно звук голоса шинигами превратил пейзаж за окном в нечто отвратное. – О своем прозрении я буду помнить всегда. «О своем унижении, – ехидно произнес внутренний голос Асато. – Со всей этой ложью ты все же выдаешь правду... тебя бесит то, что ты занял не свою позицию. Может, и правда получилось... хотя бы позлить тебя?» –Иди ко мне, – Тсузуки снова улегся поудобнее и отбросил тонкое одеяло. Сейчас он любовался на то, как полуобнаженный доктор приближается к нему – темный силуэт на фоне света, темный несмотря на то, что состоит из оттенков белого, – и хотел дать ему что-то взамен. Что-то от себя. Время... время заканчивалось, и нельзя было обманывать себя бесконечно. Нужно было просто получить то, что осталось недополученным, с тех еще времен... и уже потом как-то действовать. Заставить себя сорвать это наваждение, это безразличие... перестать откладывать на потом. Кто сказал, что «потом» будет? «Хватит придумывать отговорки... да, мне хорошо сейчас. Так, как есть. Но разве это значит, что так все и останется? – почти закричал на себя Асато. – Знаю же, что нет! Это все временно... и я должен наконец понять, чего я хочу! Может быть, завтра его отберут у меня... и я так ничего и не узнаю!» –Снова хочешь меня, – почти промурлыкал Казутака, укладываясь рядом. Потерся щекой о грудь лежащего шинигами. – Ты такой ненасытный... –Это ты сделал меня таким, – негромко сказал Тсузуки. Что-то в его голосе, похоже, заставило Мураки насторожиться. Доктор поднял голову и посмотрел в аметистовые глаза шинигами. Говорить, глядя в серые капли ртути с вертикальными зрачками, оказалось неожиданно легко. – Кадзу... я хочу по-другому... Так, как у нас не получилось раньше. Глупо, правда? Я ведь и раньше любил... может, и не тебя, а то, что хотел в тебе видеть, но сейчас я могу быть именно с тем, кого хотел. Если бы ты обманул меня в тот раз, если бы позволил мне умереть счастливым – я не стал бы сопротивляться, честно. И сейчас... я хочу просто получить то, что ожидал тогда. Если можно... –Конечно, – Мураки навис над ним, затем ласково поцеловал в шею. – Я представляю, чего ты ждешь... –Только не делай мне больно... снова, – почти неслышно прошептал Асато, закрывая глаза. –Я просто не смогу, – ответом были не столько эти слова, сколько легкое прикосновение к коже теплого металла. Тонкий браслет – как грань между прошлым и настоящим, кошмаром и мечтой... Доктор и не предполагал, как мечтает о том, чтобы Тсузуки попросил его... именно об этом. Сейчас появился зыбкий шанс начать все заново, восстановить собственноручно оборванные узы... ну и, конечно, не стоило забывать о том, как сильно Мураки хотел этого шинигами. Их тянуло друг к другу всегда – когда они были незнакомцами, врагами... даже когда Казутака усиленно считал Асато существом, чьи достоинства исчерпываются красотой и необычными свойствами организма. Сейчас для доктора и вовсе не было никого дороже. Мураки научился быть честным с собой... и начал ненавидеть себя за то, что сотворил со своим возлюбленным. Лишь одно позволяло ему прощать себя – мысль о том, что он мог поступить и хуже, и глупее, если бы проявил не вовремя излишнее понимание. Сейчас Тсузуки хотя бы был жив. А то, что случилось с его психикой, вполне можно было исправить, чем Казутака и старался по мере сил заниматься. Хотя психиатрия никогда не была его профилем в медицине. Чувства Асато становились все менее уловимыми, но Мураки понимал, что происходит с его любимым шинигами. Сложившееся положение дел угнетало Тсузуки, счастье, которое старался дарить ему доктор, было отравлено... Они оба были одновременно и узниками этого замка, и пленниками другого – хрупкого песчаного замка собственных чувств. Шинигами жил словно в ожидании волны, которая смоет этот замок и вернет все на свои места, в совершенно невыносимое и нестерпимое состояние, но не позволял Казутаке ощутить, чего именно боится. Не позволял помочь... хоть и, похоже, склонялся к тому, чтобы все изменить. И это желание было явным знаком начала выздоровления. Разумеется, доктор не мог позволить себе все испортить. Он напомнил Асато, что не сможет причинить ему вреда, и принялся за дело. Нужно было сделать все, чтобы Тсузуки действительно понравилось быть под ним. Чтобы не было больше рассогласования между телом и душой – потому что есть много способов заставить человека получить оргазм, но можно случайно или намеренно сделать это так, чтобы больше ему никогда не захотелось вновь испытать подобное. Так, чтобы удовольствие показалось несопоставимо малым по сравнению с унижением и болью. А можно и наоборот... В данный момент Мураки готов был пойти на все, чтобы не испортить впечатление, чтобы загладить по возможности воспоминание об их затянувшемся первом разе. Несмотря на то, что бояться было нечего, Асато все равно ждал худшего – это буквально читалось в его пассивной во всех смыслах позиции, на опущенных веках, чуть вздрагивающих ресницах... Сейчас даже доктору сложно было поверить, что не так давно этот шинигами уверенно и решительно брал его... зато легко можно было представить, что именно эта ипостась Асато старалась засыпать в его объятиях. Позиция принимающего делала Тсузуки уязвимым и застенчивым до крайности, но своя прелесть в этом, конечно, имелась... С другой стороны, Асато ясно показывал, что согласен на любые действия доктора. Лишь бы не переживать боль и унижение, остальное несущественно. Конечно, шинигами реагировал на ласки – но крайне сдержанно. Казалось, он не может до конца отдаться процессу – все еще анализирует происходящее и ждет подвоха. Это следовало исправить, и у Мураки была на сей счет неплохая идея. Казутака знал тело своего любимого наизусть, но сейчас даже самые нежные прикосновения и поцелуи не помогали. Казалось, они оба сейчас вернулись в прошлое – отягощенные знанием о настоящем и страхом перед тем, что все повторится. Это было неправильно... В очередной раз коснувшись губами шеи Тсузуки, доктор шепнул: –Открой глаза... прошу тебя. Отрешенный аметистовый взгляд обжег Мураки, словно огонь Тоды. Доктор почувствовал, что сознание Асато мечется сейчас между воспоминаниями и реальностью. Шинигами хотел сейчас заменить то, что терзало его разум, очередной сладкой неправдой. Изменить прошлое в памяти – потому что просто забыть невозможно, а помнить – больно. –Я люблю тебя, – в который раз повторил Казутака то, что стало для него истиной, а для Тсузуки – желанной ложью. – Здесь и сейчас... будь со мной. Шинигами издал нечто среднее между вздохом и стоном, прижимаясь к доктору. Они поторопились, вернее – поторопился Асато, но пути назад не будет – его желания определяют сейчас происходящее, а он не посмеет повернуть. Мураки вновь покрывает тело любимого поцелуями, впечатывая в него новую картину ощущений – не вместо старой, это невозможно без гипноза да и смысла не имеет, а просто поверх – ярче, четче, сильнее... Спускается ниже, целует и ласкающими прикосновениями языка дразнит член, раздвигает ноги – и реакция все же есть, Тсузуки послушно сгибает и разводит колени, не дожидаясь намеков. А вот ждет ли он того, что будет дальше? Казутака нежно касается кончиком языка узкой, девственной на вид дырочки прохода, лаской гасит дрожь, пробегающую по телу любимого, и продолжает – по окружности, тугой спиралью, все глубже проникая внутрь... Получилось. Невозможно сохранять самоконтроль и думать о плохом, когда внутри движется умелый язык, заставляя расслабиться и отключая все остатки сопротивления. Асато выгибается навстречу – и хочет, действительно хочет большего, хочет, чтобы его трахнули уже не языком, но доктор не собирается торопиться, он хорошо знает, что нужно делать, как подготовить любимого... это совсем как операция, есть инструкции и есть факторы, зависящие от ситуации. Сейчас ситуация такова, что во главе угла остается осторожность, ведь с шинигами и правда каждый раз – как первый... ну почти. Когда все готово, Мураки входит так медленно, что Тсузуки сам подается ему навстречу, сам прижимается, точнее – вжимает в себя любовника, оплетает ногами, стонет и почти кричит – но не так, как в лаборатории, в крике не слышно ни боли, ни страха, только удовлетворенное желание. Все же они – одно целое. И сейчас осознают это оба... после такого уже не может быть ни секретов, ни недоверия, ни ненависти, потому что для подобного нет места там, где царит любовь. Нет места для боли и непонимания меж двоими, созданными друг для друга и наконец-то осознавшими это. И совсем не важно, кто эти двое. Асато медленно открыл глаза. На веках словно лежала какая-то тяжесть... когда-то он видел фильм, где мертвецам прикрывали глаза монетами, непонятно зачем – может, чтобы мертвые не смотрели на живых. Шинигами повернул голову, стараясь делать это тихо, чтобы не разбудить лежащего рядом доктора. Сейчас Тсузуки позарез нужно было увидеть своего пленника, хоть это и не помогло бы... а сконцентрироваться на мучивших его вопросах Асато мог и сам. «Я не верю, что это – все еще ложь, – шинигами прерывисто вздохнул, любуясь спящим Мураки. Это лицо выглядело таким мирным... заставляло вспомнить об инсценировке на «Королеве Камелии». Там тоже было много лжи, в которую хотелось верить. – Я не приказывал ему действовать так... я даже не уверен был, что такое возможно! Впрочем, – снова вспомнилось то же дело, – он еще тогда говорил мне, что многое знает о сексе...» Мысли путались. Асато приподнялся на локте, сбрасывая приятную истому, охватившую тело. Нежность и осторожность, проявленные доктором, оказались ответом, только запутавшим все еще сильнее. Результат получен, Казутака действительно может быть ласковым и бережным до крайности... и что теперь? «Чего именно я добился? Понял, что и в самом деле после такого готов простить что угодно? Какая же я все-таки шлюха... меня можно купить, всего лишь подарив немного тепла. И что с того, что я это сознаю? – Тсузуки сел, отодвинувшись в уголок кровати и обхватив колени руками. Поза эта не причиняла никаких неудобств, но давала легкое чувство защищенности. – Я действительно не смогу отказаться от него. Если его заберут – я не смогу больше жить. Ради него еще смог бы. Если бы Мураки была нужна моя жизнь. А так... может, закончить то, что мы начали там, в лаборатории? Сбежать, найти его тело и сжечь вместе с нами... потому что нам не дадут быть вместе даже в одной могиле. Нет... я не могу так. Сначала – карты на стол, а потом – пусть решает он сам. Я освобожу его, сниму эти проклятые браслеты и выведу из Мейфу... убьет он меня или возьмет в заложники – неважно...» –Что с тобой? – похоже, маневры шинигами все-таки разбудили доктора. – Асато... я все же сделал тебе больно? Мураки выскользнул из-под одеяла и придвинулся ближе, не решаясь прикоснуться к любовнику. –Нет, – Тсузуки качнул головой и снова опустил ее на колени. – Не сейчас... Обними меня. Доктор вздохнул с заметным облегчением и послушно притянул к себе шинигами, заставив развернуться и лечь нормально. –В чем тогда дело? – тем же ласковым голосом спросил Казутака, гладя Асато по голове. – Если это не я... что тебя так мучит? Расскажи, я постараюсь помочь. Тсузуки, я понимаю, у нас вечность впереди, но это еще не повод тратить ее на страдания... –Какая вечность? – шинигами повернул голову, чтобы посмотреть в глаза Мураки. – Ты решил, что теперь мы всегда будем вместе? Доктор вздрогнул, словно эти слова причинили ему боль, и тут же больно стало самому Асато. Он словно отрывал сейчас бинт от подсохшей раны... словно ранил самого себя, чтобы пошла кровь и стало легче. Но пока приходила только боль. Тупая, нарастающая внутри с каждым ударом сердца. –Ну, если меня зачем-то сделали таким после того, как я умер, – Казутака через силу улыбнулся. – Или это – мой ад? Дать мне осознать, как я отношусь к тебе, и отнять? Но так несправедливо поступать по отношению к тебе... тебя не за что наказывать. –Ты еще скажи, что любишь меня, – в какой-то момент от боли все немеет... нужно только перетерпеть и резать дальше. – Нет... скажи правду... ты ведь меня ненавидишь! Считаешь, что такой идиот не достоин жить! Жалеешь, что не успел убить меня! Говори правду, я приказываю!.. Предательские слезы покатились по щекам. Горячие и соленые, почти как кровь... –Я люблю тебя, – Мураки прижал шинигами к себе. – Это и есть правда. Не плачь, Тсузуки. Я очень рад, что мне хотя бы после смерти дали шанс понять, чего я себя чуть не лишил... –Ты еще жив, – почти неслышно произнес Асато, но доктор, похоже, расслышал. – Ты жив... просто твое тело в коме, поэтому Граф смог завлечь сюда твою душу... Дай сюда... Тсузуки вцепился в зачарованные браслеты, и серебристый металл хрустнул, ломаясь, как дешевое пластиковое украшение. Асато отшвырнул обломки в угол, не обращая внимания, что оцарапал ладонь. Доктор перехватил его руку и нежно слизнул кровь, затем коснулся губами шрама на запястье. –Расскажи все, что тебе известно, – чуть жестче попросил освобожденный узник, ненадолго отрываясь от ласки. – Я не собираюсь тебя бросать, мы по-прежнему принадлежим друг другу. Ничего не изменится, клянусь... Тсузуки всхлипнул и прижался к Мураки, было заметно, что шинигами все еще не верит до конца, хоть и решился освободить своего пленника. «Хотя, возможно, он освободил бы меня все равно, что бы я ни сказал, – подумал доктор. – Асато слишком долго играл и притворялся, он устал... и сейчас ему физически больно, словно от первых движений после долгого лежания в неудобной позе. Это пройдет...» Казутака продолжил осторожно ласкать любимого, успокаивать... сейчас было нужно привести Тсузуки в себя как можно скорее, заставить заговорить, раскрыться... Обстоятельства изменились так быстро, что даже доктору было сложно сориентироваться. Мураки мысленно восхитился тому, как качественно Асато скрыл от него реальное положение дел... «Впрочем, за долгое время работы в паре с эмпатом можно и научиться. С другой стороны... а могу ли я быть уверен, что Граф сказал ему правду? – при воспоминании о невидимке стало не по себе. – Может быть, он хочет, чтобы я попытался сбежать, чтобы получить право делать со мной все что угодно...» –Я выведу тебя отсюда, – сбивчивые объяснения закончились, и теперь Тсузуки снова смотрел ему в глаза, стараясь выглядеть уверенным. Но Казутака видел, как шинигами непроизвольно покусывает губы. Похоже, он не верил в то, что побег удастся – а если и так, то что делать потом, как сбежать от мертвых? – Только не оставляй меня... –Никогда, – снова заверил Асато доктор. – Если мы уйдем, то уйдем вместе. И даже не думай, что все может закончиться плохо, слышишь? Шинигами судорожно кивнул. Мураки выпустил его из объятий, и оба мужчины начали лихорадочно одеваться – возможно, это было пустой тратой времени, но сбегать в голом виде на радость возможной погони доктор не собирался. Одевшись, Тсузуки снова прильнул к Казутаке, словно боялся, что тот в любой момент может исчезнуть, вопреки данному слову. Они вместе направились к двери, поскольку телепортироваться прямо из комнаты было невозможно... но не успели. –Какая трогательная сцена, – сказал Граф, появляясь в дверном проеме. – Вы твердо намерены похитить моего маленького сыночка, доктор? –Оставь нас в покое! – Асато заслонил собой Мураки, на лице шинигами было написано такое отчаяние, что было понятно – он сейчас вполне способен призвать своих шики и устроить здесь маленький Армагеддон семейного масштаба. –Тише, – из-под полумаски послышался смешок, и обоих мужчин отшвырнуло в предупредительно развернувшиеся кресла. – Это мой Замок, и я пока что могу диктовать вам условия... «Ненадолго», – было буквально написано на лице Тсузуки. Асато отчаянно сопротивлялся той силе, что удерживала его, и доктор понимал, что освобождение этого полудемона – дело пары минут. Все же Тсузуки был чудовищно силен. –Успокойся, Асато, – Хакушаку принял видимый облик. – Все будет хорошо. С вами обоими. Неужели ты считаешь меня таким жестоким? –Да! Отпусти нас немедленно... –Пока ты здесь все не разнес? – Граф повернулся в сторону двери. Маленький зомби втащил в комнату третье кресло, после чего удалился. – Я же сказал, успокойся. Тогда и отпущу. Тсузуки обмяк и опустился в кресло, но решимость идти до конца на лице шинигами читалась до сих пор. Хакушаку сел, забросив ногу за ногу, и обвел взглядом своих гостей. –Отпускаю, – спокойно сказал он, и удерживавшие их силы развеялись. – Я хотел бы кое-что прояснить... Прости, Асато, что я обманул тебя. Мне ничем не грозит то, что задержал здесь Мураки. По документам этот мой поступок проходит как проверка нашего уважаемого доктора на профессиональную пригодность и, кажется, помощь с освоением в коллективе, – Граф широко улыбнулся. – Впрочем, помощь – это уже по твоей части, Асато. Ты у нас просто гений в подобных вопросах. –Может, хватит надо мной смеяться? – в аметистовых глазах снова блеснули слезы. –Я не смеюсь, – серьезно ответил Граф. Доктор пока хранил молчание, наблюдая за ситуацией. Лезть в разговор определенно было рано. – Помнишь, я говорил, зачем ты нам нужен? Это была правда. Но я забыл упомянуть, чем ты еще отличаешься... Шинигами, поработавшие с тобой в паре, потом работают лучше, чем остальные... –Ага, боятся, что их опять сделают моими напарниками... а после меня им уже ничего не страшно, – Тсузуки нервно усмехнулся. –Думай как хочешь, хоть я и предпочитаю формулировать иначе, – Граф повернулся к доктору. – Надеюсь, с вашей стороны не будет возражений? Я действительно намерен со временем сделать вас напарником Асато... и по совместительству – его, так сказать, личным психоаналитиком, раз уж эта должность не предусмотрена в расписании отдельно. –Возражений не будет, – тихо сказал Мураки. –К сожалению, не могу сделать этого немедленно, но как только – так сразу... Асато, ты не очень на меня обиделся? Извини, но я не мог сказать тебе всю правду. Ты просто не понял бы... –Теперь я все понимаю, – шинигами закусил губу. – Только... как же... –Не волнуйся, я не терял времени зря. Твоего нынешнего напарника уже подготовили к той новости, которая его ожидает, можешь за него не беспокоиться. И вообще... я сделаю все, чтобы никто не посмел осуждать твой личный выбор. Прости меня... раньше я пускал все на самотек и разрешал твоим друзьям указывать тебе. Это больше не повторится. Я никому не позволю причинять тебе боль, какими благими бы ни были их намерения, – Хакушаку вздохнул и снял маску. Сходство Графа с сыном было не слишком заметным – но сейчас, когда на лице обычно невидимого существа читались вина и усталость, оно просто бросалось в глаза. «Наконец-то я смог сделать для тебя хоть что-то, – Граф внимательно изучал реакцию Тсузуки на услышанное. Пока что наблюдаемое больше напоминало растерянность, чем счастье. – Ты еще поймешь, почему мне пришлось поступить именно так. И все простишь...» –А вы неплохой... дипломат, – Мураки выделил голосом последнее слово, было заметно, что доктор просто подобрал мягкую замену понятию «лжец». –Приходится, – Хакушаку усмехнулся. – Никогда не думали, каково это – управляться с коллективом, где Асато еще из самых нормальных? Вы просто пока не знаете, с кем согласились работать, но отступать вам уже некуда... –Я так и понял, что относительно моего нахождения в коме вы ввели Тсузуки в заблуждение, – Казутака погладил аметистовоглазого шинигами по руке, чтобы немного успокоить – и удержать здесь, не дав соскользнуть в свои мысли. –Да нет, это как раз правда, – Граф пожал плечами. – Но нарушением закона мой поступок все равно не является, поскольку ваше выздоровление невозможно. Просто ваша биологическая смерть вызовет некоторые эффекты, которые пока что будут не к месту. Я хотел бы, чтобы это произошло в определенное время. Впрочем, довольно скоро я погашу вашу свечу, и эта формальность не должна вас волновать. –И не волнует, – доктор смело посмотрел в глаза Хакушаку. – Так понимаю, что я свободен? –Насколько может быть свободен шинигами, официально зачисленный в наши ряды, – Граф поднялся с кресла. – Правда, я попрошу вас не покидать этот замок... еще немного. Пока я не подготовил ваше появление... Собственно, я хотел бы согласовать его с вами. Некоторые детали. Подойдете ко мне через пару часов, как освободитесь – не волнуйтесь, Замок не даст вам заблудиться. «Я не хотел бы обсуждать это при Асато, – подумал Хакушаку. – Есть вещи, которые ему лучше не слышать, но их все равно стоит обговорить. Мураки должен понять, что нам довольно долго придется сотрудничать... Хотелось бы, чтобы он понял это побыстрее, но моему мальчику еще нужно смириться с тем, что все изменилось, и оставлять его с этой проблемой наедине не годится». Когда иных союзников нет и не предвидится, приходится делать их из того материала, что есть в наличии. Это правило Граф выучил давно и применял активно. Как ни странно, союзники получались вполне терпимые... особенно из бывших недругов. Сейчиро ждал его в гостиной. С очередным докладом... На этом фронте все шло прекрасно. В том числе и на его личном фланге. На рабочем, конечно, возникли некоторые шероховатости, но с ними было покончено. Все же квалификации психолога-любителя, имеющейся у Хакушаку, было достаточно, чтобы верно представить план действий. Секретарь уже два дня знал о том, чье вторжение в коллектив планируется на ближайшее время – но на момент, когда Граф открыл этот секрет, Тацуми было уже все равно. Хакушаку провел с ним достаточно времени, чтобы удостовериться в этом. Работая над проблемой Куросаки, подыскивая аргументы, чтобы объяснить мальчику подлинную подоплеку их отношений с напарником, повелитель теней не мог не понять, что его собственные чувства к Тсузуки тоже не были любовью. Впрочем, многие люди путают с ней желание обладать... и предназначенную для оправдания перед собственной совестью заботу о вожделенном объекте. Попытка любого стороннего доброжелателя открыть глаза мнимого возлюбленного приводит лишь к ожесточению и усилению заблуждений. Наваждение можно развеять лишь самостоятельно, а со стороны нужна совсем иная помощь. Нужно лишь вовремя подать руку... поймать летящее на камни сердце. В дрессировке животных есть такой элемент – когда детеныша разлучают с матерью, он привязывается к кому-то другому. Хозяину, дрессировщику... Импринтинг. Замещение одного ценного образа другим. Сейчиро привязался к Графу, когда понял, какая пропасть одиночества на самом деле окружает его самого. Хакушаку, так долго воплощавший для секретаря знакомое зло, оказался единственным, кто был заинтересован в его судьбе. Единственным, кто предлагал любовь и понимание. Тем, кто мог принять Тацуми как есть – без масок, лжи и тайн. Разве не все равно, насколько извращен тот, с кем ты можешь быть честен? Сейчиро понял, что в Графе привлекало его бывшего напарника – привлекало несмотря на все попытки расстроить сложившуюся между ними связь. С Хакушаку действительно не страшно было говорить, делиться самым сокровенным – он умел хранить доверенные тайны так же хорошо, как и свои собственные. Он не умел смеяться над тем, что высмеивало общество, ужасаться тому, чему оно ужасалось, считать дурным то, что виделось таковым с современной точки зрения – Граф пережил слишком много изменений морали, чтобы ориентироваться на текущее ее состояние. «Творить зло – это причинять другим боль без желания с их стороны, а извращение – получать от этого удовольствие, – любил говорить отшельник. – Все остальное вполне допустимо... а если сотворенное зло можно исправить, то можно и простить злодея». Графу не надо было рассказывать о том, что невозможно произнести вслух, что пытаешься забыть всю сознательную жизнь и от чего сходишь с ума, словно от невидимой раны, которую постоянно задевают окружающие. Невидимка знал обо всех обстоятельствах заранее, а если не знал – то хотя бы догадывался, и догадки его чаще оказывались верными. Он смог простить то, что сделал Тацуми – не только потому, что нашел способ исправить его ошибки, но и оттого, что понимал его мотивацию. Даже там, где сам повелитель теней не знал, почему поступал именно так. Словно когда-то Граф стоял за спиной Сейчиро, смотрел и слушал... При этом Хакушаку совершенно точно не читал память секретаря, он просто реконструировал его прошлое – почти дословно, без особого труда. Вскрывал давние гнойники воспоминаний, вымывая застарелую вину, объясняя подлинную подоплеку поступков. Это началось не сразу, но когда началось, когда к выслушиванию докладов и впервые в жизни приятному, а не стыдному и грязному сексу добавились разговоры, после которых секретарь не мог сдержать слезы, а потом ощущал, как с огромного ледника на сердце откалываются айсберги... именно тогда Тацуми понял, что больше не может жить без Графа. С ним можно было не чувствовать себя грязным подонком, убийцей и преступником. Можно было прокрутить ядовитые воспоминания и позволить им стереться, не давать им больше управлять его жизнью... А они управляли. «Ты ведь любишь свою красивую мамочку? Ты никогда меня не бросишь, Сейчиро? Я ведь так люблю тебя, мой маленький мужчина! – эти фразы звучали в кошмарных снах секретаря, несмотря на то, что произносившая их женщина давным-давно покоилась в могиле. – Ты правильно делаешь, что не смотришь на этих глупых девчонок, ни одна из них тебя не достойна... У тебя есть твоя мамочка... иди сюда, мой сладенький, я покажу тебе, как сильно тебя люблю! Иди сюда, или я тебя накажу!» Это началось так давно... когда отец оставил их с матерью одних, когда одинокая сумасшедшая женщина решила, что ей не нужны другие мужчины, кроме ее сына-подростка... Тацуми думал о том, что может сбежать из дома, но останавливало чувство вины перед матерью и то, что идти было просто некуда – у них не было денег, мать не работала, а все, что мог заработать он сам, шло на еду... в какой-то момент мать заболела и, уверенная, что все равно не сможешь вылечиться, решила покончить с собой, древним способом. Сейчиро должен был стоять и смотреть на это, чтобы в случае чего помочь, отрубив ей голову – тот день секретарь помнил очень смутно, в какие-то моменты он был почти уверен, что все же убил свою мать, в какие-то – что просто позволил ей умереть... Дальше все было как в лихорадке, Тацуми продал дом, в котором провел свое страшное детство, и наконец-то уехал – прочь от могилы чудовища, от своих воспоминаний... только вот и память, и боль он увез с собой. И после смерти они не оставляли секретаря, на что бы он ни пытался отвлечься. Он ненавидел заботиться о других – но не мог без этого обходиться. Он называл проявлениями любви то, что хотел оправдать. То, чего боялся... Он прятался в тени – как тогда, в детстве, когда успел понять, что близорукая мама не видит его, если как следует спрятаться – и не двигаться, не дышать, ничем не выдавать, что живешь... Есть вещи, которые невозможно выжечь из собственной крови. То, с чем просто приходится жить, пытаясь как-то контролировать свое безумие, прятать себя за масками, молчать о своем позоре, о грузе вины... Пытаясь играть в сильного, раз за разом доказывая миру свою несгибаемость и неизменную правоту, но лишь усугубляя ситуацию... Сейчас кошмар наконец-то закончился по-настоящему. Для этого пришлось понять, до какой степени он заврался, сорваться с высоты той башни из теней, что он построил в своем сознании, наконец-то увидеть мир таким, каков он при свете... и найти того, с кем можно было разделить боль. Не выплескивать ее на других, ничего не объясняя – как раньше, когда он считал себя правым в любой ситуации, наконец-то правым, – нет, просто поделиться и услышать в ответ – «я прощаю тебе все...». Услышать, что никто не обязан быть таким, каким его хотят видеть окружающие. Это было... почти как рождение заново. Как излечение от тяжелой болезни. Как-то незаметно изменилось и отношение Сейчиро к Асато. Из привлекательного, любимого и ненавидимого объекта Тсузуки превратился просто в друга, пострадавшего по вине секретаря, просто... в сына того, кого повелитель теней смог полюбить. В человека, чье счастье все еще хочется оберегать – но уже по другой причине и правильно, без глупых ошибок. Тацуми делал все возможное и невозможное, чтобы план Графа воплотился в жизнь – в том числе и ради себя, больше всего боясь обмануть доверие Хакушаку... Граф, несомненно, был прав, когда решил превратить этого шинигами в своего союзника и исполнителя. Да и как любовник Сейчиро был очень хорош – все же было что-то в словах человека, утверждавшего, что все с рождения разделены надвое, но у каждого есть шанс встретить кого-то, кто подходит ему идеально. Свою, так сказать, утраченную половинку. Хакушаку все же не жалел, что предварительно проверил свои подозрения касательно Асато – так контраст получился более ощутимым. Да и Тсузуки такое близкое общение помогло... впрочем, рассказывать об этом секретарю Граф пока не торопился, чтобы не спугнуть его. Тацуми тоже требовалось время, чтобы привыкнуть к новому положению дел... хотя, возможно, ему просто не следовало узнавать некоторые обстоятельства. Хакушаку еще не решил, насколько откровенным можно быть с повелителем теней. Особенно по вопросам, связанным с вещами, которые предпочел бы не афишировать сам Асато. –Завтра или послезавтра, получается, – заключил Граф, выслушав доклад. – Ты прекрасно справляешься, Сейчиро. –Да, даже если доктор появится среди нас завтра, никаких проблем не возникнет, – секретарь слегка улыбнулся. – Кстати, Ютака планирует очередной эксперимент на сегодняшний вечер... –Может, и правда не стоит затягивать, – Хакушаку пожал плечами. – Я уже сообщил Мураки, что его ждет, осталось только обговорить с ним, какую оправдательную легенду он сам для себя выберет... ну, и удостовериться, что он понимает, как вести себя здесь. Но это несрочный разговор. А у тебя сейчас нет неотложных дел? – Граф бросил быстрый взгляд на Тацуми. Намеки повелитель теней понимать умел, хоть и не мог знать, как заводит наблюдение за чужим счастьем. Зато со способностью догадываться у секретаря все было в порядке. –Нет, все можно ненадолго отложить, – Сейчиро шагнул к Хакушаку и, не дожидаясь команды, обнял его. – Я так скучаю по тебе... –Я же предлагал тебе переехать ко мне, – Граф прижал к себе любовника, с удовлетворением отмечая, что тот тоже возбужден. – Предложение в силе... и мы вместе придумаем, как объяснить это остальным. –Чтобы мы и не придумали, – Тацуми взял лицо отшельника в ладони и поцеловал его в губы, медленно и со вкусом, стараясь растянуть удовольствие. В последнее время Хакушаку старался уступать секретарю инициативу, приучая Сейчиро к мысли, что положения ведущего и ведомого неизменны, лишь пока речь идет о рабочих вопросах, а в личных по обоюдному согласию допустимо все. Такой сильной личности, как повелитель теней, не так уж часто хотелось чувствовать себя слабым, и Графа это вполне устраивало. Он всегда ценил разнообразие в сексе – как в наблюдаемом, так и в реальном. Только одно немного удивляло отшельника. Когда Тацуми осмелел достаточно, чтобы вслух выражать свои желания вслух, он попросил Хакушаку никогда не становиться невидимым, пока они вместе. С одной стороны, это не могло не радовать, ведь означало, что секретарь любит именно его и никого не хочет представлять на его месте, даже Асато. С другой – это значило, что Сейчиро и сам боится того, что может вообразить. Что повелитель теней еще не излечился от своего прошлого. Граф почти жалел, что не занялся этим змеиным клубком проблем раньше и, соответственно, не разглядел, что можно сделать из занудного секретаря... Конечно, до сих пор он вполне закономерно не хотел связываться вне рабочей плоскости с человеком, который так демонстративно его ненавидел. Хакушаку всегда считал, что отношение сотрудников к нему – не та область, в которую нужно принудительно лезть, пока оно не мешает им работать. Разумеется, Граф старался контролировать все возможное, не давая проблемам «тараканьей фермы» вылезать из рамок. Даже пробовал проигрывать конфликты с помощью магических книг, хоть и получалось не лучшим образом, как отшельник ни старался перекрутить образы подчиненных. До последних лет все упиралось в одну проблему – нехватку деталей. Из того, что имелось, невозможно было составить саморегулирующуюся систему. Только сейчас все могло наконец-то сложиться если не идеально, то хотя бы прилично... Граф не торопился поздравлять себя с окончательным триумфом, но то, что удалось совершенно случайно наладить собственную личную жизнь, было определенно добрым знаком. Не говоря уж о том, что в конце концов нашлась возможность помочь Асато. До сих пор, пока не появилась возможность использовать доктора, по всем выкладкам получалось, что единственный, кто более-менее подойдет на роль его постоянного штатного утешителя и любовника – Сейчиро, а такое положение дел Хакушаку совершенно не устраивало. Он предвидел всю массу возможных проблем, вот и не торопился состыковывать две в принципе подходящие детали, предпочитая удерживать ситуацию в подвешенном состоянии. «Может, я просто ясновидящий, – удовлетворенно подумал Граф, позволяя Тацуми ласкать себя. – Но мне и правда очень интересно, как этот гений черного пиара объяснит всем своим любопытным знакомым, что именно нас связывает... после того, в какое чудовище его россказни превратили меня в их представлении». Секретарь сегодня явно чувствовал себя увереннее и был настроен играть активную роль, хотя бы для начала. Графу эта инициативность нравилась, а Сейчиро, похоже, воспринимал разрешение на такие действия как поощрение... причем вполне заслуженное. Возможно, должно было пройти еще некоторое время, чтобы они окончательно поняли друг друга и осознали связавшие их чувства, но все шло именно к этому, а торопить события было совершенно незачем. Собственно, время Хакушаку почти всегда рассчитывал верно, особенно сейчас – Тацуми действительно вышел от него только через полтора часа, довольный и счастливый. Со стороны даже казалось, что он идет, не касаясь земли. Граф чувствовал себя сходным образом. Подумать только, что когда-то он был совершенно равнодушен к секретарю и воспринимал его как надоедливую помеху, озабоченную исключительно деньгами и моральным обликом Асато... «Если бы я попробовал что-нибудь сделать с его ханжеством раньше, возможно, все обернулось бы иначе, – все чаще думал отшельник. – Нам с ним точно было бы лучше... Да и Тсузуки не пострадал бы от атомной ревности повелителя теней. Хотя, вполне возможно, не допусти этот ледяной красавец, доведенный до отчаяния собственным вожделением, своей страшной промашки, просто ничего бы не было. Я не смог бы пробиться к его разуму и чувствам, Асато не понял бы, что они с доктором созданы друг для друга... И я до сих пор считал бы, что любовь – это выдумка людей, а секс – необязательная приправа в блюде вечной жизни, а не блаженство, которое нельзя заменять суррогатом, без которого только существуешь, а не живешь...» Разогнав сладкий дурман таких отчетливых воспоминаний о только что имевших место в этом кабинете любовных приключениях (с памятью Графа было, конечно, сложно работать в месте, где при взгляде на стол, диван, кресла и даже стены возникают совершенно недвусмысленные ассоциации), Хакушаку привел себя в порядок и вышел в гостиную. Возможно, стоило дать доктору понять, что теперь им с Асато не угрожает ничего с его стороны, но отшельник был уверен, что Мураки поймет и менее толстые намеки. И совсем не обязательно тащить его в комнату, где все буквально пропитано секретарем – ведь с умениями доктора станется прочувствовать даже то, сколько раз они за сегодня были вместе и в каких позах... «Нет, Сейчиро никогда не смог бы поладить с Асато, – окончательно решил для себя Граф. – Осторожность – не его конек, а мой мальчик слишком любит нежность... не так уж много в его жизни было подлинной любви. И, даже если бы я мог все изменить, не стал бы трогать прошлое. Все сложилось так, как должно было. И не нужно плакать над уплаченной за это ценой». К приходу Мураки отшельник был уже готов – спокоен, собран, невидим и привычно ехиден. Доктор же выглядел так, будто Замок все же немного поводил его кругами, прежде чем привести к хозяину. Впрочем, это место всегда обладало своим чувством юмора. –Надеюсь, Асато сможет пережить разлуку с вами, пока мы говорим? – Граф не стал тратить время на вежливость, но многозначительно покосился на ноутбук, стоящий на своих собственных коленях. – Ах да, я вижу, он пока что спит... –Я успокоил его и предупредил, что скоро вернусь, чтобы он не волновался, когда проснется, – Мураки опустился в соседнее кресло. – Похоже, Асато боится, что вы можете причинить мне вред, даже сейчас, когда я не связан... –Прошу простить мне мой порыв, – Хакушаку чуть слышно усмехнулся. – Я никогда не мог устоять перед совершенной красотой. Даже если вечность уже хранит ее от изменений... В конце концов, шинигами тоже иногда умирают или вконец разочаровываются в своей жизни. Не то чтобы я полагал, будто вы на это способны, но кто знает? Не все могут выдержать испытание бессмертием, многие впадают в депрессию, наблюдая, как изменяется мир живых... да и наша работа не из тех, что вселяют оптимизм, а уйти с нее невозможно. –Как вы верно заметили, я не способен разочароваться в своей жизни из-за такой мелочи, как необходимость убивать по долгу службы, – доктор холодно посмотрел на Графа – так, словно видел его целиком, а не только маску. – В свое время я заставил себя научиться делать это без лишних сожалений. У меня с этим проблем не будет... равно как и с тем, как именно здесь началась моя карьера. А вот насчет Асато... –Я знаю, что эта работа ему не подходит... вернее, это он по характеру не подходит для такой работы, но у меня не было выбора. Точнее, был – отправить собственного ребенка в Ад на вечные мучения или пристроить здесь, обосновав это назначение его силой. В конце концов, он действительно силен, да еще и с шики умеет находить общий язык... Поймите, я даже не знал о существовании Тсузуки, пока он не умер... это было всего лишь любопытным приключением вечно живущего существа, зачарованного человеческими понятиями о любви, не более того. Не люблю вдаваться в подробности, скажу лишь, что привлекшая меня женщина была уверена, что просто видела сон... если бы я знал, что могу оставить ей ребенка, то принял бы меры! –Естественно... и вы поступили как хороший отец, не более того, – в серых глазах мелькнула тень понимания. – Даже могу понять, почему вы скрыли от него правду... –Я не оправдываюсь, просто хочу, чтобы вы видели всю ситуацию, – Граф коснулся перчаткой экрана. – Я люблю своего сына, и всеми силами пытался помогать ему. Да, было сложно, но я справлялся... а потом появились вы. Внесли беспокойство и неразбериху в систему, которая и так работала не лучшим образом. И я решил, что у меня все же есть возможность использовать вас. Я видел, что вы привлекаете Тсузуки. И знал, что сам себе он никогда не сможет признаться, что полюбил мужчину... убийцу, насильника и психопата. –Вот только не надо, – Мураки нервно сложил руки на груди. – Да, я убивал... и признаю, что был не совсем в своем уме, но мальчишка... это было один раз, в конце концов! Я тоже не оправдываюсь, кстати. И насчет того, что сделал с Асато, не оправдываюсь, потому что здесь мне точно оправдания нет... Просто я никогда не убивал девственников. Для меня это было навязчивой идеей своего рода... что, убив существо, не познавшее счастья, я совершаю что-то непоправимое. Мальчишка мне просто не понравился... за глупость, за то, что шляется по ночам, за то, что влез в мои дела... меня это не могло не взбесить, особенно в тот день. Но я не причинял ему серьезной боли, да и заставил все забыть, когда прочел его и понял, что ни в чем этот парнишка не виноват, просто свидетелем оказался. Не убить мальчишку я не мог, и вообще – с его-то жизнью это был скорее подарок от меня, хоть последние годы он провел, чувствуя чью-то заботу... Потом я возненавидел его, когда увидел с Тсузуки и приревновал... вот и заставил вспомнить так. Это было местью своего рода, в результате я просто наказал сам себя. Из-за мальчишки Асато возненавидел меня... и у нас ничего не смогло бы сложиться, я сам все испортил... Вот и довел дело до логического грубого конца, раз уж другого выхода не было. Тсузуки я на тот момент ненавидел за те черты, что придумал для него. Мне казалось, что он глуп, слишком мягок, что его жизнь не имеет смысла... –Собственно, он сам думал о себе то же самое... и был уверен, что это правда. –Да, я это почувствовал. Я разглядел его душевную болезнь, но не увидел за ней его самого. Собственно говоря, я даже его боли не видел. Если бы рассмотрел – обязательно... сделал бы ему подарок. То, что он хотел – смерть... и ночь любви как бонус, – доктор откинулся на спинку кресла и вцепился в подлокотники, словно находился под воздействием детектора лжи. – Не стану изображать оскорбленную невинность, свои преступления я помню, и вполне уяснил, что ножом под ребра получил за дело. Откровенность за откровенность, граф. Хочу, чтобы и вы знали, как все было на самом деле. Я так понимаю, что нам предстоит долгое сотрудничество. Я уже осознал, что вы хоть и не человек, но дело с вами иметь можно... так поймите и вы, что от меня здесь никого спасать не надо. К этому мальчишке я и сам на пистолетный выстрел не подойду. –Главное, чтобы он к вам не подошел... не с пистолетом, с обвинениями, – спокойно заметил Граф. – Сами же знаете, как на это отреагирует Асато... я слишком многое позволял его друзьям, в том числе и быть для него авторитетом... и подменять своими оценками его собственные. В свое время это было почти необходимо, а теперь... –Я думал, вы это предусмотрели, – Мураки чуть сощурил глаза. –Я об этом подумал, – «с ним я точно не ошибся... настолько родственную душу вообще сложно найти... что ж, тем лучше, что удалось. И что я не испортил с ним отношения... хотя так сложно было удержаться». – Конечно, Тсузуки никогда не отказался бы от вас только потому, что эту связь осуждает кто-то со стороны, но ему было бы больно, а я этого не хочу... Короче говоря, в решении этой проблемы остался один маленький технический вопрос, который я хочу обсудить с вами. Какую легенду вы хотели бы подобрать, чтобы смотреться в глазах друзей Асато более презентабельно? Выбор за вами, я ведь помню, как хорошо вы умеете играть... «Подлинный кукловод вышел на поклон, – эта мысль терзала доктора на протяжении всего разговора. – Какой же он, однако, гуманист... я никогда не следил за тем, чтобы случайно не ранить чувства своих кукол, ведь это слишком усложняло бы дело». –Легенду придумывать самостоятельно или выбирать из придуманных вами слухов? – поинтересовался Мураки. –Как хотите, – Хакушаку снова уставился на монитор. – Я не ограничиваю вас в выборе. Просто будьте готовы в случае проверки повести себя соответственно легенде. До сведения мальчишки уже доведена тяжелая история вашей жизни, так что он понимает, почему ваша месть столько для вас значила... К слову говоря, от своей собственной мести вам Куросаки морально готов отказаться. Для этого достаточно, чтобы он пожалел вас и сам придумал оправдание. Например, поверил, что вы были одержимы демоном и не контролировали себя, когда луна становилась красной... это ребенок примет, вы бы видели, что он вытерпел от одержимого Тсузуки. И ничего – простил. Сейчас это все еще одна из «рабочих версий», сами понимаете... –Не знаю, насколько это правда, но себя я действительно контролировал плохо, – Казутака чуть поджал губы. – Потом даже удивлялся, вспоминая – как до такого дошел... А какой еще слух мог бы заставить мальчишку сочувствовать мне? –Ну, хотя бы тот, что я сделал вас шинигами, чтобы наконец-то заполучить безотказного раба для своих извращенных сексуальных экспериментов, – из-под маски послышался смешок. – Раз уж от притязаний на тело Асато я отказался... Правда, не знаю, захотите ли вы подтверждать такой слух хотя бы косвенно, но в принципе он почти идеален для нашей цели. Заодно получается прекрасное обоснование чувств моего мальчика... для общественности. –Я постараюсь отучить Асато путать мнение общества со своей самооценкой, – сквозь зубы пообещал доктор. Нельзя было отрицать, что Граф прав. Этот слух действительно обосновывал все. И требовалось-то всего ничего – походить вначале с озлобленно-пришибленным видом, цепляясь за Тсузуки и выкидывая прочие коленца из арсенала Куросаки с поправкой на собственный характер. Было даже подлинное воспоминание, которое «совершенно случайно» можно было выдать этому проклятому эмпату, остальное мальчишка домыслил бы сам. –Решайте сами, – невидимка неопределенно махнул перчаткой. – Я здесь – нечто вроде вечно озабоченного пугала, так что на меня можно валить что угодно. Так... Не хотите кое на что посмотреть? –На что? – Мураки невольно приподнялся, полагая, что сейчас ему покажут какую-то съемку скрытой камерой в прямом эфире. –Хотя бы вот на это... – в руке Графа возникла оплавленная свеча, фактически – парящая над ладонью лужица воска с пляшущим в ней слабым огоньком. – Немногим доводится со стороны созерцать свою смерть... –Уже? – доктор снова опустился в кресло. Нет, он ждал этого момента... но все равно, к такому невозможно было подготовиться как следует. К тому, что это окажется... так обыденно. –Да, – огонек погас, казалось, от движения воздуха, порожденного произнесением этого слова. – Вы официально вступили в наши ряды, проклятие, связывавшее вас и Куросаки, разорвано... как думаете, мальчишка теперь вспомнит, как все было на самом деле? – Казутака кивнул, и отшельник явно заметил этот ответ. – К тому же, у него теперь есть человек, которому он, как считает, обязан до конца своей посмертной жизни... причем это не Асато... и вся ночь впереди, чтобы это осознать. Чувствую, завтра он встретит вас безо всякой истерики... Ладно, переходим к рабочим вопросам. Полагаю, ваш шикигами нормально воспримет вашу смерть, но это все же стоит перепроверить... С чем-с чем, а с О-рю проблем действительно не возникло. Наоборот, как показала проверка, вызывать его стало легче... да и теперь с ним вполне можно было поговорить. Королевский шикигами оказался интереснейшей личностью... точнее, тремя личностями сразу, но к шизофреникам за свою жизнь доктор успел привыкнуть. Хотя тут, конечно, все было не так просто и объяснимо... что ж, некоторые вещи приходится просто принимать. Как нечеловеческую психологию трехголовых драконов. И радоваться, что даже самой вспыльчивой личности твоего будущего помощника нравится с тобой сотрудничать. «Вот только радует ее то, что я позволяю устраивать разрушения... а мне ясно сказали, что Асато в этом вопросе переплюнуть все равно не получится, можно и не пытаться, – Мураки усмехнулся про себя. – Я и не собираюсь, собственно. И без того сложностей хватает. Я здесь долго еще буду ходить по яичной скорлупе...» Головоломка, которую так старался собрать Граф, правда, все же сошлась. И не было скандала в исполнении Куросаки на тему «уберите отсюда это!», которого так опасался Тсузуки. Похоже, мальчик спокойно принял на веру те версии, которыми его так тщательно напичкали – ведь никто из тех, кого эмпат мог без особого труда прочесть, не знал правды. Мальчик всего лишь старался избегать доктора до степени, в которой поведение еще не выглядело совсем глупым. К примеру, если они случайно оказывались в одной комнате, мальчишка старался покинуть помещение – или, если в нем были другие шинигами, просто занимал самую отдаленную от нового коллеги точку. Впоследствии это вполне могло перерасти в обычную увеличенную дистанцию, а большего и не требовалось. По крайней мере, эмпат не пытался доставать Асато. Нормально принял то, что их рабочая двойка вскоре разобьется... резонных причин для этого решения начальства было много. Начиная с того, что результаты работы Тацуми Сейчиро во время его краткого возвращения на оперативную службу начальство не впечатлили, и заканчивая неутешительным, но вполне правдивым заявлением о том, что Тсузуки нужен все же напарник, способный при необходимости сдержать его до того, как дело дойдет до стадии массовых разрушений и попыток суицида. Наблюдая за Асато в естественной среде обитания, Мураки постепенно понимал, что шинигами с прекрасными аметистовыми глазами действительно нельзя оставлять без присмотра. И Хакушаку до сих пор занимался просто титаническим трудом, каковой с огромной радостью и свалил на лично заинтересованного доктора. В деле неадекватно острого реагирования на чужие беды Тсузуки не было равных. Чужую боль он чувствовал сильнее, чем свою собственную… Казутака довольно скоро понял, что научить Асато хоть немного абстрагироваться от такого болезненного мировосприятия нереально. Гиперчувствительным к окружающей среде он переставал быть только тогда, когда его собственная душевная боль становилась слишком сильной. Правда, отчасти все же получалось отучить Тсузуки от стремления в первую очередь винить себя во всей несправедливости этого мира. А также – от попыток причинять себе боль... теперь у Асато был другой способ заглушить свои внутренние страдания. Обязанностями штатного утешителя новая работа доктора не ограничивалась, хотя и их бы хватило с лихвой. Шинигами были завалены обязанностями если не по самые концы ушных раковин, то по плечи точно. И царившая в департаменте бюрократия, естественно, только добавляла проблем. Мураки был неприятно удивлен, узнав об этом, но быстро понял, что это зло практически неизбежно – ибо наверху ничего менять не хотят и не собираются. Хорошо, что хоть понимают – население растет с каждым годом, и работы это не убавляет, несмотря на все старания продлить человеческую жизнь. Неожиданно для себя Казутака обнаружил себя также и в роли эксперта по миру живых – хоть многие шинигами и контактировали с ним постоянно, некоторые знакомые обычным людям проблемы современности от них все же ускользали. Теперь можно было не удивляться тому, как долго расследовали дело «Королевы Камелии»... Доктор довольно скоро выяснил, что имеет полное право жить среди обычных людей – достаточно было не контактировать с теми, кого знал при жизни. Впрочем, это правило еще и до Мураки частенько нарушалось, так что связаться с Орией удалось практически сразу, хоть и пришлось разводить шпионские игры. Но оставить старого друга без новостей Казутака просто не мог, даже зная, что Мибу способен переживать их отсутствие довольно долго. Все же ситуация немного отличалась – речь шла не о банальном исчезновении, а о смерти... Кстати говоря, собственная могила доктору понравилась – с эстетической точки зрения. Новоиспеченный шинигами убедился, что поступил правильно, завещав старому другу позаботиться о таких мелочах. Заодно, конечно, ему отошло и состояние Мураки, но кому-то же его надо было отписать... что доктор и сделал, когда считал, что смысл жизни скоро наконец-то будет достигнут... но в случае чего не хочется бросать на произвол судьбы свое имущество. Казутака особенно обрадовался тому, что друг сохранил его коллекцию – хоть и чувствовал, что сам он немного охладел к своим куклам после смерти. К тому же у Ории хотя бы было место для них. Деньги же, впрочем, лишними никогда не были, а на Мибу в вопросе их сохранения можно было положиться, как на швейцарский банк. Хотя Ория и сказал с философским спокойствием, что был почти уверен в том, что Мураки выкрутится, по нему было заметно, насколько он волновался. Возможно, просто обострилось умение доктора чувствовать такие вещи, но скорее всего – ситуация действительно была нетипичной. Другу Казутака рассказал не все, опустив подробности, но почувствовал, что Мибу тоже догадывается о том, что именно от него пытаются скрыть. Визит получился коротким и скомканным, да и незамеченным не остался – впрочем, выговаривать за это доктору никто не стал. Мураки в организации все-таки находился на относительно особом положении. Не совсем как Асато, но близко к тому. Все же именно он обеспечивал теперь нормальную работу этого демона разрушения. Когда доктор приступил к исполнению новых рабочих обязанностей, правда, оказалось, что их спектр значительно шире, чем казалось со стороны и после разъяснительных бесед с Графом. Заодно выяснилось, что из Тсузуки не только любовник, но и напарник вполне приличный. На первых порах Асато до того рьяно защищал своего любимого, что Казутака просто не мог оставаться в долгу. Не в смысле оттеснения Тсузуки на второй план, конечно. Аметистовоглазый шинигами нуждался в возможности чувствовать себя сильным и чьим-то защитником ничуть не меньше, чем любой мужчина. И, надо сказать, в плане применения изящной силы магии и шикигами Асато почти не было равных. Компенсация требовалась на другом фронте – там, где Тсузуки позорно пасовал перед сложными логическими загадками или необходимостью отчитаться о проделанной работе. Мешало, как с некоторым удивлением выяснил доктор, вовсе не напрашивающееся в качестве причины тупоумие. Асато и правда был не силен в логике, зато интуитивные его соображения почти всегда оказывались верными. Проблема возникала там и тогда, где требовалось обосновать работу подсознания или честно описать собственные заслуги. Тсузуки буквально разрывался между попытками сказать чистую правду и страхом преувеличить собственные достижения. А то, что с бюрократическими формулировками у него была просто беда... в конце концов, для свободного обращения с канцелярским жаргоном нужна не практика, а талант. В очередной раз поразившись тому, как неверно можно оценить со стороны другого человека, Мураки принялся решать и эту проблему. В конце концов, она входила все в ту же метазадачу – привести наконец самооценку Асато к норме. Хотя на решении этой задачи надорвался бы кто угодно. Слишком серьезными были моральные травмы, нанесенные Тсузуки как при жизни, так и потом – зачастую из добрых побуждений или самостоятельно. Окружающие без зазрения совести пользовались немного инфантильными убеждениями Асато относительно отношений между людьми – конечно, всем приятно помыкать тем, кто уверен, что каждому должен уже потому, что умудрился родиться. А уж тем, у кого когда-то занял мелкую сумму денег или от кого услышал пару теплых слов, и вовсе по второй гроб жизни обязан. Теперь желающих посидеть на шее Тсузуки поубавилось – большинство просто боялось нарваться на доктора. Спустя некоторое время Асато с удивлением отметил, что у него почему-то хватает сил и времени на выполнение всех рабочих обязанностей, и больше не мешает спокойно жить чувство вины перед теми, кому он забыл или не успел помочь. С денежными же обязательствами Мураки помог любимому разобраться не менее легко и просто. Понимая, что очередные неразрешимые по его мнению проблемы на самом деле довольно просто решаются, Тсузуки радовался, как ребенок. Точно так же его радовали и другие мелочи – Казутака понимал, насколько важны для любимого мельчайшие крупинки счастья, и старался постепенно дарить Асато все, что аметистовоглазый шинигами хотел бы получить, но считал для себя недоступным. Зачастую это оказывались всего лишь дорогие сладости, поход в кино после работы или какое-нибудь еще немудреное развлечение. Глядя, как загораются счастьем глаза Тсузуки каждый раз, когда исполняется его маленькое, высказанное между делом или вовсе не высказанное желание, Мураки не мог сдержать улыбки. Доктора совершенно не тяготила новая жизнь. Он понимал, что немного изменился – не только внешне – и ему это нравилось. По крайней мере, теперь в его жизни все было намного лучше, чем раньше... и главное, в ней был Асато, живой, любящий его и больше не думающий о смерти как о решении всех проблем. *** Тсузуки открыл глаза и уставился в потолок. Сердце бешено билось – впервые за очень долгое время аметистовоглазому шинигами приснился кошмар, и из-за своей неожиданности он показался слишком реальным. Асато даже боялся повернуть голову, но потом все же заставил себя это сделать и с некоторым облегчением всмотрелся в белеющий в темноте профиль доктора. Мураки не проснулся, что было вполне понятно – они оба страшно устали после последнего дела, и участие Казутаки в этот раз оказалось на порядок большим. Собственно, когда вчера они пришли домой, доктор спал у него на руках. Будить его сейчас было просто бесчеловечно, и Тсузуки не осмелился даже вздохнуть, несмотря на то, что хотел, чтобы его успокоили. После такого сна было вполне естественно желать короткой близости, или хотя бы ласкового прикосновения, способного прогнать наваждение. Заставить пропитавшееся страхом тело вспомнить, где ложь и где реальность... «Неужели я до сих пор подсознательно боюсь, что он лжет мне... что наша любовь – это сон, от которого можно проснуться? – Асато вздрогнул. – Я ведь не испугался его вчера... он был великолепен, а не страшен, когда убивал этого гада. Значит, это где-то внутри меня... я все еще думаю, что Кадзу может причинить мне боль. Раз уж мне такое снится... хотя мне казалось, что я доверяю ему полностью и безоговорочно...» Все же, несмотря на старательные попытки вести себя тише, чем-то Тсузуки себя выдал, потому что любимый зашевелился и тоже повернулся к нему лицом. Неспящий шинигами совсем замер, боясь все же разбудить доктора. Почему-то было стыдно говорить с Мураки о кошмаре, который заставил его засоню-напарника подскочить в пять утра. Стыдно признаваться в фокусах собственного подсознания. Асато почему-то казалось, что Казутака обидится, если сказать ему правду... рассказать, что именно приснилось. Тсузуки привык стыдиться своих снов о докторе еще тогда, когда они не выходили за рамки легкой эротики. Мураки снова шевельнулся и коснулся своего любовника рукой, словно чувствуя непорядок и бессознательно пытаясь успокоить. Асато двинулся навстречу, позволяя доктору обнять его. Так и правда было легче, но снова засыпать шинигами побаивался. Похоже, беспокойство передалось Мураки – через несколько секунд он открыл глаза. Тсузуки вздохнул, чувствуя себя последней тварью. Сам ненавидевший просыпаться по утрам, Асато твердо считал, что разбудить кого-либо – это преступление, особенно после такого насыщенного рабочего дня, как вчерашний. –Что с тобой? – доктор, конечно, не мог не заметить непорядка. – Тсузуки... господи, десять минут шестого! –Прости, – шинигами покаянно опустил глаза. –Не надо извиняться, – Мураки прижал любимого к себе. – Раз ты проснулся, значит, что-то не так. Или ты просто очень меня хочешь? – доктор попытался перевести все в шутку, ощутив бедром вполне нормальную для раннего утра твердость. – Нам выходной дали на сегодня, если не помнишь... Асато покраснел и невольно улыбнулся. Содержание кошмара перестало настолько сильно давить на него. –Все в порядке, – Казутака осторожно погладил любимого, снимая остатки плохого напряжения. – Кажется, я понял... мне не хватило сил вечером, и я не смог защитить тебя от дурных снов. Не бойся, такого больше не повторится. Давно надо было сделать для тебя амулет, чтобы ты так от меня не зависел в этом плане... Тсузуки почувствовал, что окончательно успокаивается. Теперь он не ощущал такой сильной вины за собственный кошмар. Но стыдно было все равно. За содержание. –Что тебе снилось? – доктор легонько поцеловал Асато. – Дай, я посмотрю... –Не надо, – шепнул Тсузуки. – Я лучше скажу... мне приснилось, что тебе надоело... возиться со мной... притворяться, что ты меня любишь, – это он произнес совсем тихо, стесняясь признаваться. – Что ты снова... хочешь сделать мне больно... и говоришь, что мне же это нравится... Аметистовые глаза наполнились слезами. Мураки осторожно стер их – губами, чтобы не напоминать о лаборатории. Слезы были сладковатыми, почти приятными на вкус. –Успокойся, – шепнул доктор. – Ты же знаешь, что я не притворяюсь. Асато, ты просто боишься, вот и все. Но я больше никогда не сделаю тебе больно, я же обещал и тебе, и твоему отцу... Мураки прикусил язык. Тема Графа почти не звучала в этих стенах, но, похоже, упоминание о нем большого вреда не принесло. Тсузуки уже давно смог переварить свое родство с отшельником и простить те извращенные чувства, которые Хакушаку испытывал к нему. В конце концов, Граф больше не посягал ни на кого из них, ограничиваясь дружеским покровительством. –Не надо стыдиться того, что ты боишься меня потерять, – все же продолжил Казутака. – Я и так удивляюсь, что ты смог простить меня так скоро... как сильно ты меня любишь... Помнишь, что я говорил тебе? –Если мне делают что-то хорошее с таким видом, будто это огромное одолжение, да еще и причиняют при этом боль... то я ничего им не должен, – Асато все же поднял глаза. – Потому что ничего хорошего они на самом деле не делают. И ты говорил... что тебя это тоже касается. –Именно, – доктор снова поцеловал любимого – в висок, слизывая остатки слез. – Ты все понимаешь... но любишь меня и поэтому считаешь, что обязан простить и забыть. Ничего ты не обязан... это мне нужно делать все, чтобы ты никогда об этом не вспоминал. Я просто не могу позволить себе навредить тебе даже случайно... я же чувствую твою боль. Ладно... давай забудем этот проклятый сон, он все равно ничего не значит... ты просто устал и перенапрягся, вот и увидел гадость. Предлагаю сбросить напряжение и снова лечь поспать... до обеда. –Хорошая идея, – Тсузуки прижался к нему, а затем легонько толкнул, поворачивая Мураки на спину. – Я все-таки устал меньше тебя... лежи, я попробую сам... Казутака вначале решил, что Асато намерен заглушить свои неприятные мысли, еще раз ощутив себя сверху... но планы любимого, похоже, были совершенно иными. И «верх» и «низ» здесь значили только положение в пространстве. Впрочем, и к такому повороту событий доктор был готов. Удивила Мураки только та торопливость, с которой действовал его любимый. Тсузуки буквально нанизался на него, слишком быстро для того, чтобы начало акта оказалось безболезненным. Когда взгляды шинигами встретились, Казутака не смог не заметить этого. «Все же хочет понять, нравится ли ему боль», – промелькнуло в голове Мураки, но попытка как-нибудь исправить ситуацию была уже за пределом его сил. Асато начал это, начал как очередную пробу собственных сил, и можно было только позволить ему завершить начатое. И не лезть сразу после с указанием на все совершенные ошибки. Разговоры и анализ поступка, каким бы глупым он ни казался, естественно, следовало отложить... все как обычно. Тсузуки не был мазохистом в прямом смысле слова. Боль лишь позволяла ему уменьшить собственноручно взваленный на себя вес вины. Для этого Асато позволял другим выдвигать в его адрес ложные обвинения и предъявлять непосильные требования, которым изо всех сил старался соответствовать. Для этого мучил сам себя морально и физически. Все – чтобы оправдать в своих глазах собственное существование. Или какой-то менее веский грех... Об этом доктор думал раньше, сейчас он был не в состоянии мыслить... только после оргазма в голове немного прояснилось. Настолько, чтобы заметить, что Тсузуки не кончил, и помочь... а потом осторожно уложить шинигами рядом с собой, повернуться набок и обнять, все так же привычно почувствовать кожей плеча теплые слезы... Возможно, не следовало позволять Асато так экспериментировать на себе. Хотя с Тсузуки нельзя было быть уверенным в том, насколько верно поступаешь. Мураки и так пытался делать все, чтобы привести любимого в более-менее стабильное эмоциональное состояние. С Асато он был максимально мягким и нежным, приберегая свою язвительность для других. Свои плоды это давало, но слишком медленно, чтобы верно оценить эффект. Слишком сильно была изранена душа Тсузуки, и слишком непредсказуемо работал его разум. Иногда, чтобы выбить его из колеи, хватало совсем мелкого повода. Прежний доктор Мураки сказал бы, что Асато несносен и неизлечим. А также необучаем, за вычетом редких случаев. Новый видел некоторый прогресс... и понимал, что ему действительно поручили работу на вечность. «И если ему действительно хочется вот так убеждаться в том, что наслаждение, приправленное болью, для него означает в большей степени боль, чем удовольствие, да и меня такое положение дел скорее расстраивает, нужно просто дать ему убедиться, – Казутака мысленно усмехнулся, почему-то вспоминая вкус того красного вина, которое они пили вдвоем... в честь прозрения. Вкус, чуть измененный легким привкусом спермы. – Есть вещи, которые можно понять только на собственном опыте. Просто ни в одном языке нет слов, которыми их можно сформулировать и донести до другого...» –Тебе понравилось? – почти шепотом спросил Тсузуки, хоть здесь они уж точно были одни. Мураки достаточно серьезно поговорил с Графом насчет нежелательности «жучков» в этой квартире. –Асато... хоть очевидное не переспрашивай, – доктор нежно поцеловал любимого. И подумал, что все же нужно что-то добавить. – Понравилось бы больше, если бы ты так не спешил. Во всех смыслах. –Прости меня, – Тсузуки так прижался к нему, словно хотел раствориться в своем любимом, перестать существовать как отдельная личность. Казутака осторожно погладил его по спине. Конечно, из-за глупой выходки план «перепихнуться и забыться» нуждался теперь в корректировке, но... –Не проси прощения, – ласково шепнул Мураки. – Ты ведь еще только учишься. Нет ничего страшного в небольших ошибках, если их не повторять. Ну же... успокойся. Мне нравится то, что ты делаешь, я же сказал... Асато снова тихонько всхлипнул. Доктор неожиданно для себя подумал, что этому шинигами еще повезло. Родись он женщиной, например... Хотя, конечно, для женщины его поведение было бы более типичным. Да и в имеющемся положении дел большая часть несчастий Тсузуки развивалась, так сказать, по женскому типу. Хотя современность в этом плане упорно движется к равноправию полов. –Я только хочу, чтобы тебе самому тоже нравилось, – продолжил Казутака, ероша каштановые волосы. – Мы же не на работе, правда? Не нужно переступать через себя, не нужно себя мучить... я хочу, чтобы ты по крайней мере рядом со мной делал только то, что для тебя приятно. Если тебе хорошо, хорошо и мне... «Будь Асато женщиной, непременно бы научился имитировать оргазм... к счастью, для мужчины это нереально, и моя задача не усложняется», – конечно, вслух доктор это соображение высказывать не собирался. По вполне понятной причине. Замечание в подобной грубой форме могло оттолкнуть Тсузуки, и его пришлось бы долго успокаивать. –Я люблю тебя, Асато, – в который раз повторил Мураки. – И просто хочу быть уверен в том, что тебе можно доверять. Что ты ничего плохого не сделаешь с собой. Я же не могу все время следить за этим... тем более что ты прекрасно знаешь, как меня отвлечь. Доктор чуть отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо Тсузуки, затем нежно поцеловал сомкнутые веки. Похоже, шинигами все же успокоился. Что ж, если для него действительно было так важно удостовериться в своей нелюбви к боли... оставалось только надеяться, что Асато все же в этом убедился. Было бы большой глупостью пустить этот процесс на самотек или попытаться объяснить, что легкий мазохизм – вполне нормальное явление. Это могло бы надолго выбить Тсузуки из колеи, обесценив в его глазах всю боль, которую он испытал за свою жизнь. И. разумеется, оттолкнув от него того, кто попытался бы раскрыть эти прелестные аметистовые глаза, показав истинное положение вещей. Без эмпатии нельзя было и думать о том, чтобы верно истолковать мотивации и ощущения Асато. Мураки в достаточной степени обладал даром чтения в сердце своего любимого шинигами, чтобы понять – сейчас можно перевести дыхание и все же отдохнуть. В конце концов, он действительно слишком устал. И перед очередным раундом – секса или психотерапии, неважно, – хотел бы нормально выспаться. «Нормально» растянулось еще часов на шесть. Во всяком случае, это довели до сознания доктора часы, когда Казутака в очередной раз открыл глаза. Тсузуки в его объятиях уже не было, зато он обнаружился на ковре – лежащим на животе, с какой-то книгой... Асато дернулся, только когда Мураки начал слезать с кровати. –Мог бы и разбудить, – с легкой усмешкой сказал доктор. – Что читаешь? –Так, – Тсузуки поспешно закрыл книгу и встал с ковра. – Последний любимый автор моего отца. Прости... –За то, что ты зачитался? Асато... Мураки решительно обнял своего обожаемого шинигами и в который раз подумал, что с Тсузуки, конечно, очень сложно... но это еще не повод ставить на нем крест. Асато напоминал перепуганного зверька, который никак не может научиться доверять людям – тем, что ловили его и пытаются приручить... Казутака никогда раньше не чувствовал такой вины за свои поступки. Никогда – до того, как впустил Тсузуки в свое сердце. «А еще говорят, что совесть половым путем не передается», – доля правды в этой шутке оказалась слишком большой... В любом случае, сейчас Мураки был твердо уверен в одном – он готов потратить всю свою загробную жизнь на то, чтобы его любимый был счастлив. И не будет сомневаться, по плечу ли ему эта задача... его новый смысл жизни.