Дождями

I do not ever want god to hear our screams and mistake them for prayers[1]

Когда Ичиго вернулся домой после спасения Кучики Рукии, Ишшин сразу понял, что с чужой реатсу что-то случилось. Что-то произошло, отчего она стала более нестабильной, более агрессивной. И как отец он знал, кто наверняка имел если не представление, что случилось с единственным сыном, то хотя бы предположение. Урахара не стал привычно отлынивать, а сразу снял полосатую панамку, вальяжно сел на пол, пригласив молчаливым кивком старого друга сделать то же самое. — Ичиго достиг банкая, — без обиняков объяснил Киске, нервно постучав указательным пальцем по трости, — и из-за того, как он этого достиг, его тело будет мучительно перестраиваться. Он использовал мою методику «трёх дней». Это не будет проявляться, пока он бодрствует. Однако как только Ичиго уступит своему подсознанию, то перестанет контролировать свою духовную силу. Его не только сможет застать врасплох любой Пустой. Он может воздействовать на других столь сильно, что они не смогут сопротивляться. Ичиго способен, сам того не осознавая, убить всех своих знакомых ночью. И, кроме того, — серые глаза создателя Хоугиоку серьёзно блеснули, — пока твой сын полностью не освоит свой банкай, это будет причинять ему невыносимую боль во время сна. Ишшин не проронил ни слова, выслушав опасения учёного. Он безмолвно встал и резко выбросил правую руку, сжатую в кулак, в челюсть бывшего капитана, заставив того громко упасть на чайный столик, сломав деревянную мебель. После чего спокойно произнёс: — Мне нужен какой-нибудь якорь для сдерживающего Кидо. — Конечно, — Урахара криво улыбнулся, встав. Разбитая губа саднила и пульсировала, но он знал, что это было необходимо старому другу, чтобы собраться с мыслями и выплеснуть мешающий гнев. — Я уже позаботился об этом, Тессай поможет тебе установить его. Но придётся подпитывать его каждую неделю твоей реатсу, а в твоём состоянии это проблемно, Ишшин… — Что я за отец такой, — перебил старший Куросаки, замерев в дверном проёме, — если даже не смогу защитить собственное дитя? — Нашёл как его обозвать! Он уже давно не дитя, — рядом возникла Йороучи в человеческом облике, непривычно собранная и не фамильярная. — Он смог одолеть малыша Бьякую, Кенпачи и ещё нескольких офицеров, в том числе и лейтенантов. Не думаю, что ему нужна твоя опека, Ишшин. Позволь ему быть самостоятельным. — Он мой сын. Он мог погибнуть столько раз, Йороучи, — мужчина медленно пошёл к выходу, недовольно хмурясь и избегая встречаться взглядом с проницательными зелёно-жёлтыми глазами Шихоуин. — Я не смог ничего поделать тогда. Но теперь я могу хотя бы обезопасить его от него самого. И я сделаю это. Я жду Тессая, Урахара, — сёдзи тихо закрылись. Шаги стихли. — Почему у всех тех, кто использовал твой метод «трёх дней», такие опасные банкаи? — задала риторический вопрос Богиня Скорости, осторожно проводя проспиртованной ваткой по чужой губе. — У Ичиго удивительный банкай, правда? — усмехнулся Урахара, даже не дёрнувшись, когда в ранке защипало, и проигнорировал первый вопрос. — Вся высвобожденная при этой технике реатсу концентрируется вокруг него в новой одежде, словно защитный кокон. Находясь под таким своеобразным давлением, он может развивать невероятную скорость, передвигаясь настолько быстро, что сейчас это сравнимо почти с твоим шунпо. Боюсь представить, что будет, когда рыжик разовьёт эту способность. — Мало того, что он передвигается быстро, — фыркнула наставница Сой Фонг, легонько шлёпнув по чужой руке, когда он попытался встать, забыв о заживляющей мази. — Эта энергия вокруг него показывает не только, сколько в нём осталось реатсу, но и то, что эта духовная сила давит на всё его тело, даже на кости. Это огромная нагрузка на его рейтай. Вот почему сейчас… В доме Куросаки было тихо. Никто и не заметил, что Ишшин отлучился ночью по делам, а потом вернулся с Тессаем, установив нужное оборудование. Это было чертовски вовремя, потому что зайдя проведать первенца, он застал Ичиго на полу, корчащимся в тихих муках. С губ временного шинигами слетали шумные хрипы и бессвязное бормотание, то и дело прерывающееся короткими вскриками, показывающими, насколько ужасна агония. — …ему сейчас невыносимо больно. Днём второй и. о. шинигами за всю историю Сейретея вёл себя как обычно, но ночью всё кардинально менялось. Каждую ночь Ишшин, делая традиционный обход спален детей, дольше обычного задерживался у двери Ичиго, слушая тяжёлое дыхание, словно после длительной пробежки. Кидо, придуманное Киске, помогало только в шести случаях из семи. Кошмар продолжался. Это значило, что один раз в неделю старший Куросаки просыпался от оглушительных воплей сына, дёргающегося в конвульсиях, подкидываемый и собственным телом, и подсознанием. Мужчина сразу подрывался с кровати и мчался к юноше, радуясь тому, что в доме хорошая звукоизоляция и что Карин с Юзу находятся в противоположном конце дома. Он вливал всю реатсу в заклинание Урахары, поддерживая, и тихо ругался на то, что сыну приходиться в пятнадцать проходить такой ужас. Ишшин проклинал Айзена, да и всех шинигами за это, не забывая о той самой Кучики Рукии. Бывший муж Масаки ненавидел богиню смерти за то, что Ичиго не смог пройти мимо, спас, а она взамен прошлась по душе, вытоптав многое. Старший Куросаки обнимал подростка, как в детстве, и скрипел зубами, тяжёлыми словами поминая тех, кто заставил дитя так страдать. Но он никогда не говорил об этом. Никому, даже Урахаре или Йороучи. И при встрече с Рюукеном промолчал. И тем более самому Ичиго или сёстрам. Лишь на могиле Масаки, затянувшись одной-единственной за весь год сигаретой и выпустив колечки дыма, Ишшин протянул, когда Ичиго научился контролировать и банкай, и даже Пустого, уйдя в Хуэко Мундо за Орихиме Иноуе вместе с Садо и Урюу: — Знаешь, Масаки, я уже долго наблюдаю за тем, как наш сын геройствует. Но единственное, что меня сейчас волнует… Рёв Ичиго-Берсеркера пронёсся по всему Лас Ночесу, заставив Улькиорру удивлённо распахнуть глаза, когда чёрно-зелёное Серо Оскурас было подавлено мощнейшей «Вспышкой Пустого» со стороны противника. Это казалось невозможным, но всё же это происходило на глазах Четвёртого Меча, а значит, было реальным. — … так это то, что Ичиго порой говорит во сне. Словно это отголоски прежнего пережитого ужаса, о котором он даже не подозревает. Один взмах — и Шиффер лишился нескольких конечностей, а также кое-каких внутренних органов. Нога с чёрными загнутыми когтями опустилась на грудную клетку, золотые огни в упор посмотрели на арранкара из-за прорезей в маске, в то время как между рогов закручивалась алая энергия, способная убить любого. Пронзительный крик квинси, пронзающий почти без промедления в ответ Тенса Зангетсу, жалостливый стон-вой Орихиме — всё смешалось в белый шум, заполняющий голову и мешающий трезво думать. Убить. Убить врагов. Всех врагов. И тогда всё закончится. — Это происходит всё реже и реже, однако всё же случается. Копьё срубило один рог, страшная реатсу впиталась в дыру на груди Куросаки, полностью излечив. Всё кончено. Куатро Эспада рассыпался пеплом, равнодушно глядя на рыдающую рыжеволосую девушку в белых одеяний арранкара, тянущую ладошку. Уже неважно то, что временный шинигами искренне сожалеет о содеянном, что хочет сравнять счёт. «… это и есть её душа». — Но я смог разобрать лишь одну фразу за всё это время, — Ишшин запрокинул голову вверх, рассматривая затягивающееся серой дымкой небо, и одними губами прошептал: — «Мама, почему идёт дождь в моей комнате?» Реатсу была на исходе, поток Корю было труднее и труднее сдерживать. Капли пота мешали смотреть прямо, фигура сына в медитационной позе предательски расплывалась, теряя чёткость. Ориентироваться можно было только по ярко-рыжему пятну. Дыхание — хриплое, прерывистое, но Ишшин через силу выжал вопросы, мучающие долгое время: — Что это значило, Ичиго? Если бы ты мог меня сейчас слышать, ответил бы? Я думаю, что нет. Но вот что я тебе скажу, сын. Дождями проходит вся твоя жизнь. Увидим ли мы когда-нибудь солнце?