Держать тебя за руку

День медленно, но верно подходил к концу. Солнечный дневной пейзаж сменился на персиковый закат и мягкий, приятный для глаз, свет. Днём здесь было очень жарко. Спасало только расположение виллы – она находилась точно у побережья. Молодой господин каждое утро отправлялся на пробежку босиком: говорил, что ему очень нравилось ощущать тёплую воду под уставшими ногами. А после неё он останавливался ненадолго, восстанавливал дыхание и как будто замирал. Он всегда долго смотрел на горизонт, с какой-то лёгкой грустью в глазах: она тенью оседала в их ярком цвете, пряталась под густыми чёрными ресницами. Это не давало покоя, но Харклайт молчал и только наблюдал за молодым господином, втайне беспокоился о нём. Он знал, что ничего не мог сделать, даже если ему очень хотелось, тем более, что хозяин был ему вовсе не безразличен. Его боль была для него хуже всего на свете. Молча смотреть на то, как молодой господин изнурял себя, мучил, пусть и говорил, что так нужно, Харклайт был не в силах. Он не знал причины, и не стал бы лезть с расспросами, поэтому только наблюдал. С каждым днём всё становилось только хуже: Слейн просыпался с рассветом солнца, разминался, потом вежливо стучался к нему, к Харклайту, в дверь и просил сопровождать его. Так думал Харклайт, но на самом деле всё выглядело так, как будто один друг просил о чём-то другого. Отказывать господину невежливо, он не имел на это права, поэтому тут же поднимался с постели, наспех поправлял волосы, надевал рубашку – не только днём здесь было жарко – всё же тропический климат, поэтому он спал в лёгких пижамных штанах. Открывал дверь тогда, когда удостоверился в том, что не выглядел только проснувшимся, предварительно успокоив бешеное сердцебиение. Харклайт очень нервничал, боялся сделать что-то не то, но, собравшись с мыслями, открыл дверь в свою комнату. Слейн виновато улыбается, спрашивает всегда одно и то же: «Харклайт-сан, вы не побежите со мной? Извините, что разбудил...». Харклайт никогда не злится и с радостью соглашается. Правда, что одна улыбка юного господина заставит его плюнуть на сон, и он сделает всё. Это может быть раннее утро или поздняя ночь, даже днём, когда жара опаляет лёгкие, но он всегда согласится. Слово господина – закон. Его желание, каприз – что угодно – будет исполнено. Харклайт не занимался спортом до этого. Природа наделила его высоким ростом, широкими плечами, и, на его собственное удивление, выносливостью. Он без труда бежал тогда, когда молодой господин уже сбивался с ног и еле дышал. Но всё равно продолжал бежать из упрямства или настойчивости – Слейн бежал с ним наравне. В такие моменты Харклайт восхищался им, не скрывая, улыбался, и что-то тёплое разливалось в груди, придавало ему сил. В этом мальчике было полно усердия, силы, выносливости. Сколько бы жизнь не била его: рано умер отец; он никогда не знал своей матери; поменял много школ, прежде чем нашёл друзей. Однако не сломался. Вот и сейчас, когда он бежит, столько сил прилагая к этому, чтобы не завалится на берег, Харклайт как будто видит это – его внутреннюю силу. Этого удивительного человека с прекрасными яркими глазами. Харклайт всё бы отдал за то, чтобы свет в них никогда не погас, потому что, видя господина таким, он и сам становился счастливее. Улыбка сама просится на лицо, когда Слейн оборачивается к нему и просит догонять. Как тут отказать? Харклайт бежит, не останавливаясь, пока не догонит, плечом к плечу с хозяином. Так они и закончат – одновременно, едва стоя на ногах, но довольные. Харклайт вежливо предложит воды и Слейн с радостью примет его предложение – опираясь на колени, тяжело дыша, он протянет ему руку. Но в глаза не посмотрит. Спрячет их за длинной чёлкой светлых волос, отойдет и опять.... будет смотреть на горизонт. Атмосфера дружелюбия не рассеется, будто её и не было, как и этой их общей пробежки, но Слейн погрузится в свой мир – в мир своих мыслей, не посвящая в них его, Харклайта. Конечно, Харклайту обидно, но где-то в глубине души он успокаивает себя. Он только слуга. Господин не обязан рассказывать ему о том, что у него было на душе. Возможно, это слишком личное, – настолько, что господин не мог ему рассказать? Что было хуже всего... Мальчик делился с ним всем: например, тем, что было в школе, как прошла встреча с друзьями, и тому подобное. Слейн приходил домой, здоровался с ним и болтал без умолку, а Харклайт с удовольствием слушал, внимал каждому слову, чтобы ничего не пропустить. Это нисколько не утомляло – у молодого господина был приятный, как журчание ручейка, голос: не громкий, не тихий, всегда вежливый, даже когда Слейн разговаривал со слугой. Он сам как-то сказал ему, что не считал его просто помощником, слугой или ещё кем-то. Слейн сказал, что считает его другом и человеком, которому он может доверять. Но сейчас всё было иначе – его спина напряжена, руки сжаты в кулаки, а взгляд на горизонт такой серьёзный, будто он принимал важное решение, наподобие того, кем хотел стать в будущем. Но Харклайту ни слова не говорил. И это было обидно. Вместе они вернутся в дом, поблагодарят друг друга за пробежку – так принято, они так привыкли – и разойдутся в разные стороны. Харклайт уйдёт принимать душ, чтобы потом очень быстро привести себя в порядок, надеть форму и приступить к своим прямым обязанностям: помочь на кухне, узнать, не нужно ли чего хозяевам, в частности, миссис Заацбаум: здешняя жара плохо отразилась на её слабом здоровье и начало отдыха она провела в постели. Господин Заацбаум даже здесь не давал себе отдохнуть – всё время был на телефоне, или сутками сидел в кабинете за бумагами. В доме кипела работа, слугам некогда было расслабляться. Но никто не был против их совместных пробежек, и не только потому, что это было желание Слейна, но и потому, что господин не видел в этом ничего плохого. Да и что таить – Харклайта все любили в этом доме, и когда он составлял компанию обычно нелюдимому, тихому Слейну, родители втайне радовались их союзу. Пусть Слейн не имел много друзей, но хотя бы не отталкивал Харклайта. Это успокаивало их когда-то, но не теперь, когда мальчик старался чем-то себя занять: постоянно пропадал где-то и, что самое важное – ничего и никому не говорил. А родители видели, что с ним что-то было не так, и Харклайт тоже, но Слейн не делился этим, поэтому каждый день напоминал предыдущий: ранний подъём, пробежка с Харклайтом, и всё – после этого он удалялся в неизвестном направлении на целый день и ложился спать в десять часов, а, может, раньше, чтобы подняться в четыре-пять утра. И так было каждый день с тех пор, как они приехали сюда. К слову, по просьбе Слейна: он попросил немедленно его куда-то увезти, именно тогда, когда в родной Японии шли зимние праздники. Почему и зачем – его не спрашивали, да и семья давно не вырывалась в отпуск, поэтому решение было принято в тот же вечер. Не без помощи хорошего знакомого семьи они достали билеты на самолёт и улетели спустя всего несколько часов: всё нужное уже было собрано – Орлейн давно мечтала о семейной поездке. А глядя на любимую жену, когда она была так счастлива, господин Заацбаум решил оставить все свои дела на помощника-заместителя Крутео-сана и со спокойной душой приготовился отдыхать. Вот только зачинщик поездки скрылся с глаз, как только они пересекли порог виллы, Орлейн слегла с давлением, а господин Заацбаум, как ни обещал, не смог расслабится ни на минуту – без него дела не шли; он всё время был на телефоне. Вот такой у них выдался отдых.

***

Сегодня он должен был узнать, что беспокоило юного господина, или никогда себе не простит, что не поинтересовался, а так и оставил. Да, Харклайт – не самый решительный человек, и лезть в душу он никогда не думал. Но это уже совсем не смешно! Все волновались за Слейна, и он тоже. Господина словно подменили. Он и раньше был тихим и неразговорчивым, но не потому, что избегал кого-то, нет – он просто был очень стеснительным и робким мальчиком; много никогда не говорил, предпочитал молчать. Но всему был предел! Он не просто молчал – Слейн мучил себя изнутри; уничтожал что-то в себе и необратимо менялся с каждым днём всё сильнее и сильнее! Харклайт обязательно должен был узнать, в чём было дело! Так он думал до того, пока случайно не услышал разговор Слейна и госпожи Орлейн. Родители долго не ждали – сразу стали расспрашивать сына о том, что случилось, и почему Слейн стал таким закрытым. Он не говорил. Господин Заацбаум так и не добился от него внятного ответа – Слейн перевёл тему и поспешил покинуть его кабинет. За дело взялась госпожа Орлейн, но... Харклайт и не думал подслушивать! Это произошло случайно: он выполнял поручение горничной, согласился помочь ей с уборкой, и как раз тогда, когда проходил мимо веранды, где расположились молодой господин и госпожа Орлейн, что-то заставило его остановиться. Он не мог объяснить словами, что это было, но больше напоминало инстинкт: «Стой! Послушай!», и он остановился. Но лучше бы он не слышал этого. Не слушал, а пошёл дальше. Так было бы легче – не так тяжело. Из рук всё валилось, его сердце плясало чечётку, ладони вспотели, и если бы только от здешней жары. Он не находил себе места, не мог ни о чём думать. В голове крутилось то, что он услышал. – Разве это нормально – любить своего друга? Мама, мне стыдно перед отцом и тобой. Я справлюсь, забуду это. – Если ты любишь, то не имеет значения, какого пола этот человек. Я хочу, чтобы ты был счастлив, Слейн, но ни в коем случае не убивал в себе это чувство! Друг. Слейн-сама – его господин, которого он так уважает, за успехами которого всегда смотрел из тени и радовался им. Тот, кто стал для него всем, – полюбил кого-то. Если Харклайт так дорожил им, он должен был радоваться, ведь хозяин счастлив. Нет, его любимый человек – счастлив. Что ещё нужно? Ничего... Совсем ничего не нужно, но сердце предательски сжимается, как будто отказывается снабжать тело кислородом. Харклайт сжимает одежду там, где бешено стучит и отбивается в висках, не даёт нормально дышать. Хозяин любит. Нет. Он мотает головой, болезненно прокусывая губу, пряча взгляд. Молодой господин, самый дорогой ему человек, влюбился. А зная Слейна, можно утверждать, что это навсегда: почему-то Харклайт мог поспорить с тем, что господин отдаст сердце кому-то так легко и просто – он не был таким.

***

День заканчивался. Жара, наконец, спала, и настало время ужина. Но Харклайт его пропустил, вежливо извинившись перед хозяевами – все приближенные к ним слуги всегда сидели за одним столом, как одна большая семья. Ужин пропустил и молодой господин, что и заставило Харклайта отправиться на его поиски. В голове всё ещё эхом звучал разговор, который он не должен был слышать. Но теперь Харклайт относился к этому спокойнее: значит, так было нужно; господин не рассказал бы ему настолько личное. Он не ошибся, когда подумал, что это было что-то очень важное, но чтобы настолько... Даже Харклайт такого не ожидал. Слейн-сама, безусловно, был красив, притягателен, очень учтив с незнакомцами, поэтому моментально нравился людям. Не за внешность любил его Харклайт, сколько за его силу воли, за характер. Хоть иногда Слейн и отдалялся от него, потом он всё равно приходил к нему и они разговаривали, о чём угодно, пока не настанет время сна. Это стало таким привычным и родным, не хотелось это терять... Но если Слейн-сама хотел побыть один, Харклайт не имел права ему навязываться.

***

Его поиски закончились на комнате молодого господина. Харклайт вежливо постучал, но почему-то не думал, что ему ответят: в конце концов, он обыскал всё, что мог, даже сходил на место, откуда они обычно начинали бег, но хозяина там не нашёл. – Входите. Харклайт вздрогнул, замер в нерешительности. Слейн-сама здесь? Он удалился к себе, а Харклайт этого даже не заметил? Слуга поругал себя мысленно – это же надо, так витать в облаках и не заметить очевидного! Рука в белой перчатке – обязательный атрибут его формы – нерешительно коснулась ручки, но он не успел ей воспользоваться – дверь открыли с другой стороны. – Харклайт-сан? Почему не заходите? – господин выглядел приятно удивлённым, даже улыбнулся. Он рад его видеть?.. – Слейн-сама, – одного имени было недостаточно, но Харклайт не смог сказать больше ни слова. В ушах до сих пор наббатом звучало то, что он слышал, и это мешало ему осознавать действительность – что сейчас он был здесь, перед Слейном, и тот был рад видеть его. Харклайт мысленно задался вопросом: «Почему он так рад? Я же прервал его уединение», но промолчал. Слейн пытливо посмотрел ему в глаза, не понимая причины странного поведения друга, а тот застыл на пороге его комнаты и не находил слов. Неловкая ситуация. – Харклайт-сан, всё хорошо. Вы можете зайти... – Извиняюсь! Но вы так скоро покинули нас за ужином, вот я и стал искать вас. – А, поэтому, – если Слейн и удивился, то не показал этого. Харклайт-сан так беспокоился о нём, что ушёл с ужина? Значит, не только родители, но и друг – все заметили его странное поведение и теперь волновались. Этого Слейн не хотел. – Всё в порядке. Заходите. Ноги вмиг приросли к полу. Харклайт чувствовал, что, если он зайдёт сейчас в комнату, то не сдержится – выложит всё, что сейчас было у него на душе. Он и раньше хотел сказать, но как-то ни времени, ни решительности не находилось, да и подходящего момента тоже. Он должен был поведать, что чувствовал, иначе этому не будет ни конца ни края. Харклайт перешагнул через порог, и Слейн тихо закрыл за ним дверь. Между ними опять повисла тишина. Слейн немного постоял у двери, а потом, не дожидаясь Харклайта, пересёк комнату и сел на компьютерный стул, повернулся на нём в сторону гостя. А гость, словно воды в рот набрав, так и стоял у двери, глядя себе под ноги. – Так и будете там стоять? – Слейн поднял бровь, выражая своё недоумение. Харклайт поднял на него такой решительный взгляд, что тот удивился ещё больше. – Эм, что такое?.. – Слейн-сама, – не забывая о вежливости, спокойно начал говорить слуга, – я давно хотел поговорить с вами... – Давно? О чём? Мы же разговаривали только сегодня утром... – Нет, это не то, – настрой сбился, и он начал путаться. – Это совсем не то! – Тогда, – удивление Слейна сменилось какой-то настороженностью. Что скрывал от него верный Харклайт? – О чём вы хотели поговорить? – Я столько раз просил вас не относиться ко мне так уважительно... – Вы старше меня, ничего не могу с собой поделать, – парень виновато улыбнулся, хотя вышло немного натянуто – что-то было не так. – Это проблема, о которой вы хотели поговорить? – Совсем нет! – резко возразил Харклайт. Настолько резко, что испугался собственного голоса. – Извините, я очень нервничаю сейчас... Гость пытался успокоиться, сжимал руки в кулаки, не обращая внимания на то, как они вспотели в перчатках. Успокоиться. Ему нужно успокоиться, и он всё скажет. – Ничего, я понимаю, – Слейн не думал, что готовился серьёзный разговор, и внутренне весь подобрался – что-то будет. Касалось ли это его недавнего поведения или нет, он не знал, но Харклайт-сан выглядел чем-то не на шутку обеспокоенным. – Молодой господин! – Стой! – Слейн предупредительно выставил перед собой руку. Это случилось резко, и Харклайт вмиг растерял все слова, что хотел сказать. Да что ж такое?! – Я просил вас не называть меня господином... Мне неловко, что взрослый человек так ко мне обращается. – Но я ваш слуга... – Это не так! – ему живо возразили, приподнявшись с кресла. – Я никогда не считал вас слугой, скорее другом, надёжным человеком... Но никогда не слугой, поэтому!.. – Я понял, простите, – он тут же осознал свою ошибку и согнулся в поклоне, скорее, по привычке. – Вот опять, – Слейн вздохнул и устало прикрыл глаза. – Не делайте так, прошу. Пора. – Причина того, почему я потревожил вас сейчас... Я просто не смогу заснуть, если не скажу вам! Слейн слушал очень внимательно. Харклайт старался смотреть ему в глаза, но получалось только на подбородок – выше он не решался, хотя во время таких важных разговоров это было неправильно. Но хотя бы на лицо, а не в пол! А так хотелось... Харклайт сгорал от стыда. Признаться, что он подслушал их разговор с госпожой Орлейн – это было так унизительно и некрасиво. – Погодите… Я, кажется, понял, о чём вы. Это было внезапно – его прервали на полуслове, и, чего таить, напугали. Как это понимать? Слейн немного покраснел – отвёл взгляд в сторону, смутился из-за одного слова. Харклайт даже дыхание задержал. Не мог же господин знать то, о чём он хотел сказать?.. Никак не мог. Но Слейн-сама вновь его удивил: – Вы слышали наш разговор с мамой? – он неловко посмотрел на него – так невинно, смущаясь больше прежнего. Но как?! – Как... вы узнали? – это было единственное, что смог сказать ошарашенный Харклайт сейчас. В ушах стояло собственное сердцебиение, он словно оглох. Нет, это просто шок. – Значит, правда, – Слейн немного расстроился – прикрыл глаза и понуро опустил голову. Только Харклайт захотел его утешить – сказать, что ничего такого важного он не услышал, только чтобы господин не выглядел таким расстроенным и грустным, как он вдруг улыбнулся ему. – Я как будто почувствовал, что вы рядом. Не знаю, как это объяснить.... – Инстинкт? – одними губами произнёс Харклайт – на большее он сейчас был не способен. – Да, можно и так сказать, – сейчас Слейн выглядел, как нашкодивший котёнок, хотя старался улыбаться. – Так я прав? – Да, – с души сняли огромный груз, ему стало легче дышать. Он подошёл ближе, на расстояние вытянутой руки, и Слейн поднял голову – Харклайт был высоким. – Я услышал, хотя не собирался, не думайте. – Я не злюсь, если вас это интересует, – ему доверчиво смотрели прямо в глаза. Этот парень... – Почему? – Потому что сам хотел вам рассказать, но не успел, а до этого – не знал, как и с чего начать, – Слейн сказал ему правду, нисколько не обманывая. Он хотел ему рассказать? Он не думал утаивать это от него? Но разве Харклайт имел право знать?.. Ах, точно. Юный господин всегда считал его своим другом. – Вам не кажется, – он начал непривычно тихо, вкрадчиво, – что можно уже звать меня просто по имени? Считайте, что это моя просьба, как вашего друга. – Тогда больше никаких "господинов", хорошо, Харклайт? Собственное имя так приятно слышать из уст любимого человека, что он едва сдержался от того, чтобы не обнять господина... Слейна. Но это будет уже слишком. Сначала он должен сказать. – Слейн-сама, я хотел!.. – И никаких "сама", кстати, – Слейн шутливо пригрозил ему пальцем, и это почему-то заставило его улыбнуться. Значит, даже так? Хорошо. – Слейн, – ему и самому было приятно обращаться к нему по имени. Он на секунду почувствовал себя по-настоящему счастливым. До дрожи в руках, на кончиках пальцев, которые так и хотели обнять. – Я давно хотел сказать... тебе... – Видишь, это не так сложно, – улыбка этого паренька способна была разрядить любое напряжение, это точно. Харклайт уже не боялся. Он наконец-то скажет ему. – Слейн, – Харклайт присел на одно колено, как раньше делали молодые воины, когда король посвящал их в рыцари. Он едва контролировал собственные ноги – тело сотрясала крупная дрожь. – Господин, я давно должен был признаться вам... Я глубоко уважаю вас и ценю нашу с вами дружбу. Сейчас я так счастлив, что едва стою на ногах. Но в душе так хорошо, будто она сейчас улетит куда-то в небо и покинет это тело. Я смущён, нерешителен, но... – Харклайт, встань, – услышал он сверху и поднял голову, чтобы в следующий миг распахнуть глаза от удивления – Слейн протянул руку и погладил его по щеке. Нежный взгляд его ярких глаз был направлен на него, и он забыл, как дышать в этот миг. – Я тоже тебя люблю. Воздух разом выбили из лёгких. Нет. Всё замерло. Нет. Он сам замер. Слейн, которого он давно знал, за кем наблюдал всегда, кого полюбил... Тоже любил его? Но как же... Но как же тот разговор? Он же не мог быть тем самым другом! Не мог! Не мог же?.. – Слейн, – он аккуратно прикоснулся к его ладони – так, будто она могла рассыпаться, как самый дорогой и нежный хрусталь, – но я же слышал... – Да, ты прав, – улыбка Слейна стала немного грустной. Он совсем не хотел обижать друга, которым так дорожил, и, как оказалось, это было взаимно. – Мне не даёт покоя один мой друг. Он сейчас в Японии, а я здесь, убежал, как трус. Сбежал от своих чувств, и не знаю, что мне теперь делать... – Что бы ты ни делал, я всегда буду на твоей стороне, – Харклайт сказал это так уверенно, что даже не удивился. Вот уж в чём он точно не сомневался. – Просто позволь быть рядом с тобой, большего мне не нужно. – Харклайт, – взгляд Слейна бегал по комнате, но никак не мог остановиться на нём – на том, кто сейчас так бережно держал его за руку и так верно смотрел ему в глаза. А он пылал изнутри, как будто у него была температура под сорок. – Спасибо тебе, что не злишься, что понимаешь... – Когда любишь кого-то, – он оставил лёгкий поцелуй на тыльной стороне ладони и тут же посмотрел ему в глаза, – радуешься каждому дню, проведённому рядом с этим человеком. Если вы не сможете ответить на мои чувства, я переживу, но если я не буду видеть вас, боюсь, я потеряю смысл жизни. Я не могу приказывать вам, кого любить, я могу только смириться с этим и довольствоваться тем, что есть. – Но ты для меня очень важен, правда, – Слейн произнёс это так тихо, будто не хотел нарушить тишину, это единение между ними. – Прости... – Не страшно, пока я могу держать вас за руку, – Харклайт давно не мог так улыбаться – этот парень будто подарил ему крылья. Теперь он, правда, мог улететь на седьмое небо от счастья. – Расскажете мне? О нём, вашем друге. – Уверен, что хочешь услышать это? – Слейн не отпускал его руки, как и он, но начинать разговор после всего сказанного, казалось, не имело смысла. Или так казалось только ему?.. – Я хочу разделить ваши тревоги. Я могу сделать только это, – улыбка ни на секунду не покинула лица Харклайта. Странно, но ему не было больно. Не отказали ведь, а просто полюбили кого-то сильнее – так бывает. И теперь Харклайт точно должен был узнать, что представлял собой тот самый человек, и можно ли было доверить ему своего юного господина.