***
Приглашение в мой родной город было для меня шоком. Никогда не думал, что вернусь в этот милый городок, в котором после стольких лет ничего не изменилось. Знакомые узкие улицы, шум машин, да даже запах – все это напоминало мне об уюте, о первых моих победах, выигрышах в этом жутко неправильном мире. После концерта у меня все еще было чувство эйфории, и мне нужно было проветриться, чтобы хоть как-то успокоить пыл эмоций во мне. И прибрать свои светлые волосы, которые раз за разом ворошили мои фанатки. Рискнул прогуляться по городу без кепки, натянутой на голубые глаза. Те же улицы, ничем не изменившиеся, тот фонарь, в которые врезался, когда напился после своего первого концерта, на нем даже осталась моя надпись корявым почерком о том, что мир все же прекрасен. Должно быть, через 39 шагов будет мое кафе, моя молодость. Не пройдя и половины пути, слышу песню. Идеальная игра, мужской голос… Господь милостивый, да это же моя песня! Немыслимо… Хотя, чему я удивляюсь. Песня, видимо, играет в кафешке. Тупая гордость накатывает на меня. «Будто бы никогда не слышал своих песен, идиот,» – недовольно бурчит мое второе «Я». Мое место не изменилось с того дня. Та же надпись «Cherished dream» (Заветная мечта), те же французские окна. Только официантка другая. Она и привлекла мое внимание, танцующая. Наверно, она занималась балетом, такая легкая у нее походка. Ее тело двигается под ритм песни, она настолько увлечена была музыкой, то ничего бы не увидела, я уверен. Где-то я ее уже видел… она приходила ко мне на концерты! Я удивлен, что я ее помню. Обычно я никогда не помню лиц фанаток. Решаюсь зайти в это кафе, даже не смотря на то, что оно закрыто. – Господи! Кто еще пришел, черт подери. Мы как уже полчаса назад закрылись! – крикнула она мне, даже не оглянувшись. Наверно, протирание столов было очень интересным делом. – Детка, если я захочу, то смогу выкупить это кафе, даже не моргнув, – усмехнулся я, и открыл дверь, заходя внутрь. Я почувствовал всем своим существом, что она закатила глаза и послала меня на все четыре стороны всеми известными и неизвестными мне способами. – Как же надоели эти сосунки, думают, что они лучше всех, – бормотала она себе под нос, думая, что я не слышу. Я криво усмехнулся. У меня идеальный слух. И в тот момент она подняла на меня свои идеальные голубые глаза. Твою мать, никогда не видел таких ярких глаз. Ее уверенность в себе пропадала с каждой минутой; она узнавала меня. – П-прости-те… Господи, я так виновата, – она опустила свою голову, краснея. Необычная реакция – я привык, что мне кидаются мне на шею, прося сделать сэлфи или дать автограф. – Ничего страшного, – я улыбнулся ей. Она улыбнулась мне. В этот момент все казалось идеальным. Понятия не имею, сколько мы там стояли, меня уже все затеряли, я уверен. Милая официантка первой прервала молчание. – Мистер Верхоокен, вам что-нибудь принести? – она смущенно улыбнулась мне, показывая свои ямочки. – Зовите мне Нильсом, так более привычно. А как ваше имя? – девушка в ступоре. – И мне двойное латте, пожалуйста. Спустя минут 15 заказ был готов. – Меня зовут Ханна, – она снова покраснела. Милая картина. «Заветная мечта», говорите. Теперь она – моя заветная мечта. Эпилог. Сегодня будет самый главный день в моей жизни. Моя улыбка похожа на лицо чеширского кота. Тихо смеюсь, смотря на себя в зеркале в гримерной. Ханне не впервой ходить на мои концерты. Я пою только для нее, для ее улыбки. Не зря ведь заглянул в то кафе три года назад. Около часа длиться мой концерт, но они тянутся вечностью. Наконец-то весь этот спектакль окончен. Я улыбаюсь. Чувствую, что никто не хочет уходить. Они будут рады услышать еще одну песню. – Дорогие мои! Это еще не конец! Сейчас я исполню еще одну песню, она посвящена моей любимой девушке, с которой мы уже три года, – все моменты, которые я провел с ней, пролетают перед моими глазами. Я счастлив. – Улыбнись, любимая, и скажи «да». Зал удивленно смотрит на меня. Под конец песни у многих слезы на глазах. «Я люблю тебя, Ханна!»– Выходи за меня, Ханна Оббек… Выходи за меня…
Две буквы. Одно слово. Я услышал ее шепот во множестве криков. Такой любимый, такой родной. – Да.