* * *
Дин и безо всяких пояснений учителя прекрасно знал, что лягушка видит только движущийся объект. Она никак не прореагирует на неподвижно сидящее или мертвое насекомое. Нужно помахать им у неё перед носом. Можно на нитке. Неподвижный лягушачий взгляд был полон презрения ко всему миру. Дину не нравились жабы, потому он их изводил, особенно пока не видела ма. «Ну что ты, милый, они тоже живые - им же больно». Или отец. «Лучше бы уроки шёл делать, бездельник». Дин не считал, что уроки делать лучше, чем «шляться» - так говорил отец - целыми сутками чёрт знает где, предоставленный лишь самому себе восьмилетний ребёнок, похожий на сорванный с бечевы кайт. Мама большую часть времени нянчилась с младшим братом или была на работе. Тогда Дин тоже нянчился с младшим братом, и, по правде сказать, это занятие не казалось ему обузой. Но смыться из дома он любил не меньше. Тайком выбраться за пустырь возле заброшенной лесопилки, и ещё дальше - где был только его мир, населённый самыми странными и жуткими существами. «Пустые выдумки», - сказал бы отец. Дин ёжился, не понимая, как можно считать выдумкой, например, того, кто живёт в овраге. Дин часто слышал, как тот, кто живёт в овраге, чавкает и похрюкивает. Или скрипит, словно несмазанные ворота. Дин говорил себе, что ни капельки не боится того, кто сидит в овраге, и вскоре - как только научится отжиматься десять раз, не отдыхая, - возьмёт с собой самодельную дубинку и спустится в овраг. Совсем скоро, возможно в конце этого лета. В общем - никакие это не выдумки. Это самые настоящие странные и страшные существа и нечисть, а он - Дин Винчестер, самый настоящий охотник на эту нечисть. И пока он охраняет каждый вечер окраину их посёлка - никто из мирных жителей совершенно точно не пострадает. Даже учитель французского. Конечно же, учитель французского, мистер Уитли, часто звонил Винчестерам. Конечно же, Джон Винчестер наказывал сына за прогулы. Конечно же, Мэри Винчестер в очередной раз сетовала на то, что у Дина совсем нет друзей. Привычный распорядок вещей. Дин не очень понимал, почему он должен общаться с ровесниками. С ними было не очень интересно, особенно после того, как быстро взяв главенство в одной из таких мелких шаек, он оказался в центре крупного скандала, связанного с соседскими яблоками, а его «товарищи» его же его и «сдали». Так это назвал отец, рассказывая сыну о своей службе. Из этих рассказов Дин, не всегда понимающий отдельные термины, вынес понимание того, что друзья «не сдают». И ещё много интересных вещей. Например, чем отличается сапёр от сапёра. И что «Фантомы» - это такие самолёты. А ещё после рассказов отца совершенно не хотелось играть «в войну», как делали многие сверстники. Тем более что своя война у него была всегда – с теми, кто живёт по ту сторону, за заброшенной лесопилкой – в тёмных, пропахших кислятиной оврагах, под корнями деревьев, в заброшенных постройках. Рассказывать об этом взрослым было бы глупо, но и сверстникам – не намного умней. Так что Дин иногда рассказывал только брату. Правда, брату было всего четыре года, и он не очень много понимал, зато часто пугался. Но на просьбу Дина «никому больше не рассказывать», отреагировал как настоящий друг. Ну, каким бы он мог быть другом, если был бы немного старше.* * *
F84.5 по международной классификации болезней Десятого пересмотра. F93.1 по международной классификации болезней Десятого пересмотра. В таких вещах нечасто бывают полностью уверенными. Пока что диагноз звучал так: синдром Аспергера, усложнённый особым случаем тревожного фобического расстройства детского возраста. Он ещё не был похож на растение, но уже мало ассоциировался с десятилетним ребёнком – неподвижно сидящий в своём кресле-каталке тощий большеглазный мальчишка с вечно стоящей дыбом чёлкой. Взгляд круглых глаз – голубиных по выражению, не человечьих, - всё время был направлен в какую-то определённую, ему одному видную точку. - Идиотское имя они ему дали, - злился Чак время от времени, просто находя повод выразить хотя бы малую толику своего отчаяния. Низкорослый и маломощный опекун маленького племянника, он большую часть времени проводил в пижаме и халате. То стучал по клавишам пишущей машинки, то выглядывал во двор, неизменно видя спинку кресла и спину мальчика. Бекки беспомощно гладила его по плечу, по шее, накручивала на пальчик отросшие вьющиеся волосы. - Прости меня, - говорил Чак время от времени. Говоря это, он оборачивался и заключал молоденькую жену в объятья. За такое не просят прощения. После гибели брата и его жены, двух религиозных фанатиков, о которых Чак старался просто не отзываться никак – лучше никак, - они приютили их сына. Чак видел, как мальчик растёт, нелюдимый и преступно аккуратный, он иногда бросал на дядю удивительно взрослый взгляд и даже допускал его – неуклюжего и рассеянного - в «святая святых» – свою комнатушку, где помимо книг практически ничего и не было. Родители не покупали телевизор – это, конечно же, было «от лукавого», все эти технические новинки, по мнению их обоих. Возможно, оно и к лучшему. Кастиэлю (они назвали его Кастиэлем – два идиота) и книг, кажется, вполне хватало. Книг, разложенных по цвету и жанру, по алфавиту, по размеру. Кас иногда улыбался дяде, порой брался что-то рассказывать. И чаще всего его рассказы сводились к библейским сказаниям – что ещё он мог услышать в этом доме? Картины Страшного Суда Кастиэль расписывал увлечённо и не без фантазии. Будучи писателем, не очень удачливым, но ещё не разорившимся, Чак про себя искренне считал, что у мальчика талант, и даже порой ёжился от наиболее эффектных сравнений и метафор. В ответ на такую реакцию Кас улыбался ему. У него была приятная улыбка, но скованная, какая-то ломкая, словно ребёнок не был уверен, а имеет ли он вообще право улыбаться, а не является ли это проявление эмоций греховным и неуместным. Приезжая домой, Чак грозился Бекки, что заберёт ребёнка себе – нельзя ему расти в атмосфере склепа, в этом душном и тёмном доме, наполненным молитвами и тишиной. Ребёнку нужно солнце, нужен футбольный мяч, канал мультфильмов, сверстники. Да, кстати, родители считали, что школа – прибежище сатанинских искушений, а потому у Каса было домашнее обучение. В свободное время он раскладывал по алфавиту и цвету свои многочисленные книги. Кажется, ему это нравилось. Но у него не было возможности сравнивать.* * *
«Впервые синдром был описан в 1944 году венским психиатром Г. Аспергером, обозначившим его как расстройство личности - аутистическую психопатию». Чак выронил из рук книгу, засыпая, но Кас не обернулся на стук. Он сидел за обеденным столом очень прямо и медленно открывал рот, позволяя Бекки себя кормить. Бекки только что выбегала на улицу, чтобы поругаться с новыми соседями – те включили музыку слишком громко, что вполне могло привести к многочасовой истерике её воспитанника. Впрочем, мистер Винчестер оказался понимающим человеком, извинился, убавляя звук. Как и многие аутики, Кас не выносил громких звуков. Он и проснулся в ту ночь – от звука. Огонь ревел, Кастиэль точно помнил, что не трещал и не шипел – ревел. Словно стадо раненых, обезумевших животных, которое несётся, сшибая всё на своём пути. …явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения. Вопль, возможно, не был шумом огня, он доносился с первого этажа. Кастиэль взвизгнул, захлебнулся кашлем, скатываясь с кровати, подскочил к двери, но та уже тлела. Лестница на первый этаж с грохотом обвалилась, всё происходило слишком быстро, и тот крик, замешанный на грохоте осыпающейся лестницы, и вое пожара заставил его застыть на месте. «Я есмь Альфа и Омега, Начало и Конец». «И Первый Ангел вострубил». - Мама, - пробормотал Кас. Человеческий крик – женский крик – распорол грохот пожара. – Мама. Мама! Мама! Пол под ногами тлел. Кас согнулся пополам, зайдясь в приступе удушающего кашля, упал на пол, разбив колени, и всё кашлял, пытаясь выдохнуть рыдание: - Мама! Мама! Конечно, он не был безгрешным. Он порой хотел, он делал. Он порой был недостаточно… - Мама! Языки пламени, окружившие его, мнились адскими рожами, они плясали вокруг, они знали, знали, что иногда Касу хотелось просто убежать. Во двор убежать, за проезжую часть, где он видел, как мальчишки гоняли наполовину сдутый треснувший мяч. Они прекрасно знали, что он не был достаточно послушным, и временами, когда он слышал, как дядя Чак просит родителей отпустить сына с ним на прогулку – то хотел прыгнуть на шею Чаку, хотел сказать, что он был бы только рад. Они прекрасно ощущали его злость, когда родители отказывали. - Мамамамамамамамама! Попытавшаяся забежать на второй этаж к сыну женщина рухнула вместе с лестницей. Крики стояли в ушах Кастиэля, разбавленные воем адского воинства. Он обхватил руками живот и раскачивался, не замечая, как начинает тлеть чёлка. Он виноват. Во всём виноват. Чёрная уродливая тень нависла над ним, погребая под собой, и Кастиэль забился в истерике, пытаясь вырваться из крепких объятий. - Тише-тише, - попросило адское создание, поводя чёрным хоботом. – Я тебя вытащу. Я нашёл его! Спускаюсь! - День Гнева, день Гнева, - всхлипывал Кас, уткнувшись в плечо пожарного. Адский огонь дожирал остатки его дома, останки родителей. В ушах стояли крики. Никогда в жизни Касу не было так громко. А затем Агнец снял последнюю седьмую печать — и сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса. * * * - Бедный ребёнок, - негромко произнесла Мэри, машинально прижимая к себе сына. Знакомство с новыми соседями было торопливым и неловким. Соседский мальчик сидел в инвалидной коляске, которую молоденькая измученная женщина подкатила к установленному среди газонов столику с развивающими игрушками, яркими деталями, цветной бумагой. Ребёнок в кресле никак не реагировал на это, просто сидел и смотрел на всю эту мишуру. - У него болят ноги? – заинтересовался Дин. - Нет, он просто… болеет, - ответила Бекки. – Он не очень разговорчивый, и вряд ли будет с тобой играть. Темноволосый мальчик поднял взгляд, смотря куда-то сквозь Дина. Тот невольно передёрнул плечами и уверенно заявил: - Он похож на лягушку. Мэри тут же хлопнула его по губам, затем - по пятой точке: - Как тебе не стыдно обзываться?! - Но я не… - Дин удивлённо взглянул на мать, затем на опустившую голову новую соседку. – Я хотел сказать… Само собой, взрослые его не поняли, но это было делом обычным, так что Дин не стал размениваться на пояснения. Хотя любой знает, что такой неподвижный взгляд – это как взгляд жабы. Небывало синеглазой жабы. А любая лягушка видит только движущийся объект, так что неподвижно лежащие на столе конструкторы вряд ли могли бы привлечь внимание этого странного парня-жабы. Ему нужны летающие конструкторы. Свою догадку Дин решил проверить в тот же день, и как только Бекки ушла в дом, оставив парня со странным именем Кастиэль наедине с ненужными ему неподвижными конструкторами, Дин перебрался через забор. Стоять рядом с Кастиэлем было жутковато. - Эй ты, как там тебя, - хмуро позвал Дин, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно. – Кас, как тебя… ты вообще не разговариваешь, да? Тебе не скучно так сидеть? Или ты на самом деле жаба? Дин торопливо схватил со стола какую-то большую разноцветную деталь, словно от конструктора Лего, и покрутил ею перед глазами Кастиэля. – Смотри, теперь она летает. Нет, наверное, быстро. Вот так… Дин вновь принялся водить деталью перед расфокусированным взглядом ребёнка, но уже гораздо медленней, встревоженно наблюдая за реакцией. Затем он на мгновение отвлёкся на севшую на его руку, а затем вспорхнувшую бабочку, и тут же заметил краем глаза необычное. Взгляд Каса явно проследил за полётом бабочки, буквально пару секунд, а затем сфокусировался на движущейся детали, чтобы замереть через те же пару секунд на какой-то призрачной точке. - Я видел, - радостно проговорил Дин. – Вот! Видел! Ты всё врёшь! И ты точно жаба, да? Ты вообще не разговариваешь? Или тебе с ними не о чём разговаривать? Дин схватил со стола красный лист бумаги и, присев на камень бордюра клумбы, принялся аккуратно сворачивать его, пока тот не принял очертания бумажного самолётика. Поправив ему крылья и согнув хвост, Дин выпустил самолётик, который ввинтился в синее небо, чтобы тут же клюнуть носом и, упав, с тихим стуком удариться о столешницу. - Неудачный, - неловко пробормотал Дин, беря синий лист. – Сейчас будет лучше. Второй самолётик на самом деле вышел удачней. Он пролетел мимо Кастиэля, сделал элегантную петлю и приземлился между сросшимися стволами карликовой вишни. Дин вытащил его и запустил снова. Выражение лица Каса не менялось, но время от времени Дину казалось, что взгляд его все-таки уже не так неподвижен. Не такой жабий. Особенно когда самолётик пролетал мимо, перед самым его носом. Разойдясь и запыхавшись, Дин даже не сразу осознал, что сердитый окрик касается именно его. - Эй, что ты тут делаешь?! – Бекки со шваброй наперевес уже спешила через двор, и Дин, подпрыгнув, испуганным зайцем, рванул прочь, сминая в ладони самолётик. На полпути, уже обогнув цветущий декоративный куст и достигнув забора, Дин зацепил пустое ведро, и оно с грохотом покатилось по дорожке. Перемахивая через забор, Дин услышал за спиной пронзительный на одной ноте крик, от которого по спине побежали мурашки. Бекки бросилась успокаивать страшно кричащего приёмыша. Дин зацепился за забор, разорвав шорты, и бросился бежать наискосок через двор, улочку, как можно дальше от раздававшегося за спиной крика, похожего на сирену, как можно дальше – только бы не слышать его. * * * Обещанный кайт они с отцом запускали в субботнее утро спустя неделю. К соседскому забору Дину приближаться запретили. Да он и не особенно рвался. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы расхотеть к нему подходить. Столик с разноцветными предметами стоял на своём месте. И кресло было на своём месте. Кас по-прежнему сидел в нём – немая надутая лягушка, ждущая свою добычу. Прошлой ночью случилась гроза, и Дин, проснувшись, никак не могу понять, что за звук раздаётся в перерывах между громовыми раскатами, что за звук вплетается в шум ливня и тиканье часов, и почему от этого звука волоски на затылке и шее встают дыбом. Дин лежал в постели и прислушивался, а потом подскочил, словно его подкинули, и бросился к плотно закрытому окну, раздвинул занавески, в свете вспыхнувшей молнии рассмотрев соседский дом. В его окнах горел свет. Дин сжал занавески вспотевшими ладонями. Конечно же, это был крик – Кастиэль кричал так, словно его медленно разрезали на части. И Дину казалось, что он сейчас тоже начнёт, потому что невозможно же. В темноте захныкал проснувшийся брат. - Сэмми, - прошептал Дин, проглотив вставший в горле комок. – Не плачь. Ты же храбрый. Это просто гроза. Она не страшная. Надо бояться только молнии. Но и то – мы же дома, и у нас есть громоотвод. - Гломоотвод, - повторил Сэм, заворожённый уверенным голосом старшего брата. - Кас, у тебя тоже есть громоотвод, - прошептал Дин. На следующее утро мама была какой-то очень неразговорчивой, Сэм разлил кашу, а отец неожиданно вспомнил про давно обещанный подарок, который и привёз к обеду. Кайт был белый с голубыми узорами, словно кто-то не глядя измазал его в акварели. Он был похож на огромный бумажный самолётик, и пока отец пояснял Дину, как правильно держать катушку и управлять воздушным змеем, Дин думал о том, что такой огромный самолёт точно должен был бы привлечь внимание Каса. Такой огромный и такой летающий. Только вот Кас никогда не смотрел вверх – только прямо. Сэмми смотрел в небо прямо на ходу, а потому вошёл в колючий смородиновый куст и ещё полчаса сопел, сдерживая слёзы. Дин тянул бечеву, ветер трепал змея, тянул за верёвку, словно грозился её оборвать. Во дворе запускать змея было неудобно, и через некоторое время они все вместе, даже мама, вышли за посёлок, благо идти было недалеко – всего две улицы, и даже Сэм не попросился на руки. На пустыре ветер был ещё сильней, и Дина кайт тащил за собой так, что приходилось упираться ногами в землю и сильней сжимать катушку. Отец перехватил её у Дина, так как Сэм тоже возжелал управлять змеем, а его, как справедливо решили Винчестеры, могло бы и унести вместе с этим змеем. Потом мама достала из сумки для всех бутерброды, отец отошёл, чтобы пообщаться с проходящими мимо знакомыми, а Дин, поглядывая на видневшуюся за деревьями лесопилку, постоянно напоминал себе, что нужно будет захватить ещё соли и железяк, потому что в последнее время на лесопилке что-то скрипело и фырчало – явно призракам стало скучно. Вернувшись домой уже к обеду, уставший и счастливый, Дин, забывшись, подошёл совсем близко к соседскому забору, бросил рассеянный взгляд на цветущий куст за ним, на всё тот же знакомый столик. Бекки, которую он считал матерью Кастиэля, сидела на складном стульчике возле этого куста и негромко щёлкала секатором. А ещё так же негромко всхлипывала, и если бы Дин не оказался так близко возле забора, если бы не было у него настолько чуткого слуха – он бы и не расслышал. Но теперь он беспомощно смотрел на белоснежные чуть обшарпанные столбики забора, на цветы, и не мог заставить себя ни подойти ближе, ни пройти мимо. В этом было что-то очень неправильное, и Дин мучительно соображал, что именно. И вскоре все-таки осознал – Кас сидел вполоборота к плачущей матери и по-прежнему не шевелился.* * *
Если бы Дин знал термин «постоянная величина», он бы мог так назвать неподвижную фигурку в соседнем дворе. Кас стал постоянной величиной. Неизменной. Выходя на улицу, Дин каждый раз сначала бросал взгляд на соседский забор и далее – чтобы убедиться, что ничего не изменилось. И когда однажды заболевшая Бекки не вывезла Кастиэля на улицу в уже устоявшееся время, Дин места себе не находил, пока все-таки Каса не вытащил во двор его приёмный отец – которого Дин видел редко, и каждый раз, когда видел – удивлённо морщил нос. Отец Каса был маленьким и странным. И словно боялся выходить за дверь. То, что он – приёмный отец, как и Бекки – приёмная мать, Дин узнал из разговора взрослых. Вообще он редко подслушивал, просто потому, что взрослые редко говорили о чём-то по-настоящему важном. Но на этот раз он прислушался машинально – просто услышав имя Кастиэля. Родители и их гости думали, что Дин уже спит, так что он даже прокрался к самой двери спальни, выглядывая в щёлочку. Потом понял, что смотреть не на что, а потому прижал к щели ухо. Взрослые говорили про какие-то больницы, куда надо бы отвезти Кастиэля. Дин, недоумевая, зачем нужна больница, если ничего не болит, а просто ты - жаба, продолжал слушать. Про неудачника-писателя. Про несчастную Бекки, вынужденную воспитывать чужого больного ребёнка. А затем – про пожар, и гибель настоящих родителей Кастиэля. В постель Дин возвращался, не чуя под собой ног. Он всё пытался представить, что бы было, если бы его дом весь сгорел. Вместе со всеми. Даже с Сэмом. Оно не представлялось никак, только плакать хотелось сразу, хотя Дин в последний раз плакал, когда был таким как Сэм. Или чуть старше. В общем – очень давно. В результате, уже засыпая, Дин решил, что взрослые – слишком странные, чтобы пытаться их понять. Зачем же отвозить в больницу, если вот такое случилось. Такое же не сможет вылечить никакая больница. Наверное, Кас не знал про больницу. Он и на следующий день спокойно сидел на своём обычном месте. Через час Бекки должна была забрать его обедать и заниматься, так что Дин знал, что время у него ещё было. Усевшись возле цветущего куста так, чтобы его не было заметно из окна соседского дома, Дин неуверенно посмотрел на не обращающего на него внимания Каса и неловко проговорил: - Я тут подумал, что ты точно никому не расскажешь. Поэтому я с тобой и поделюсь. Только много не воображай. Я только Сэму рассказывал. Знаешь, а по ту сторону пустыря, за заброшенной лесопилкой… Кас был не очень благодарным слушателем, но, по крайней мере, не насмехался, не пугался и не говорил «какая чушь». Он спокойно сидел на своём месте, больше не обращая внимания даже не пролетающих мимо бабочек. Дин рассказал, как однажды прочитал, что призраков останавливают железом и солью. А вампиров – осиновым колом. Что тот, кто сидит в овраге всегда особенно громко ворчит после дождей. Что если очень долго идти вдоль пересохшего ручья, то можно наткнуться на настоящие большие выбеленные временем кости неизвестного происхождения. Что ещё, кажется, от нечисти помогает молитва, но молитв он не знает, а спросить кого-то стесняется. И что там, за лесопилкой постоянно страшно одному, но ведь если он не будет туда ходить – то защищать посёлок будет некому. Дин пришёл с новым рассказом и на следующий день. Он как раз, кажется, видел призрака в окнах лесопилки, и теперь спешил поделиться с невольным слушателем – не стоило пугать такими рассказами Сэмми. А потом пришёл ещё раз. И ещё. Рассказал про то, что хотел бы на день рождения. Рассказал про то, что тоже боится пожаров. Рассказал про то, что иногда бывает жутко одиноко, просто так одиноко, что хочется куда-нибудь убежать. И когда в очередной раз, промочив в ручье ноги и свалившись с простудой, Дин прийти не смог, в бреду плача и смотря на снившийся ему горящий дом, расфокусированный больной взгляд Кастиэля был направлен всё на тот же куст, возле которого мальчик обычно усаживался. И если бы Бекки подошла к Касу чуть раньше установленного времени, то обязательно заметила бы, что по щекам его текут слёзы.* * *
Было сложно достать нужное количество бумаги. Дин никогда особенно не любил рисовать, и мама, конечно же, стала интересоваться, куда девается цветная бумага и простые тетради. Дин своим секретом делиться не спешил, но изводить бумагу перестал, вместо этого утащив одну из книг отца, справедливо решив, что одной больше, одной меньше – роли не играет. Всё равно у них у всех на обложках танки да солдаты. Из книжных листов самолётики тоже получались неплохие. Готовые самолётики он прятал в пакет, в тайнике за бельевым шкафом. О тайнике знал, конечно же, только Сэмми, и хоть ему было всего четыре года, Дин знал, что волноваться совершенно не о чем. Впрочем, вскоре тайника стало не хватать. В то утро Дин озабоченно закопал обложку, оставшуюся от книги, за домом, и направился было к соседскому забору, но уже по пути понял, что что-то не так. Во дворе суетились какие-то незнакомые ему люди в строгих костюмах. И говорили про какие-то странные синдромы. Они зачем-то рассматривали никому не нужные конструкторы. Дин замер на месте, как почувствовавший опасность зверёк, а потому едва ли не подпрыгнул, когда подошедший отец положил ему руку на плечо. - Ему будет лучше под присмотром, - заметил он. - Каким присмотром? – подозрительно переспросил Дин, напрягшись. - Врачебным. Мальчик очень болеет. Ты же сам видел. Дин взвился на одном месте, вывернувшись из-под руки отца, и бросился к дому. Он сам не помнил, как забежал в комнату. Младший брат развлекал себя тем, что отковыривал и без того хорошо подранные им обои в углу возле своей кровати. - Сэмми, помоги! Вдвоём они быстро извлекли наполненный самолётиками пакет из-за шкафа. Когда в спальню зашла встревоженная Мэри, Дин уже нёсся прочь, так, что едва не сбил её с ног, а спустя пару минут он уже успешно подныривал под руку собиравшегося закрыть свой дом Чака. - Эй, ты куда?! Вопрос хозяина дома остался без ответа. Дин, видимо от ужаса, сориентировался довольно быстро, а потому удивлённый Чак даже отстал. Дин знал, что на втором этаже одно из окон выходит на проезжую часть. Он много раз видел его, когда шёл по улице. Но в доме обнаружил его только со второй попытки. - Попался, негодник! – Чак вбежал в спальню, когда Дин уже открывал окно. От окрика мальчик едва не слетел со второго этажа, заставив Чака перепугано отшатнуться. Внизу, возле машины стояли двое в строгих костюмах, заплаканная Бекки и равнодушный к происходящему аутик. - Кас! – крикнул Дин. – Я тебе обещал, помнишь? Обещал! Ты не сказал, когда у тебя день рождения. Но всё равно! Самолётики, высыпаясь из пакета, быстро ложились в мягкие ладони летнего ветра, разлетаясь в разные стороны, заполонив улицу, осыпав голубиной стаей ближайшие кроны деревьев. Сразу несколько их, словно демонстрируя на оперении чёрный текст, пронеслись мимо Каса, ещё один вошёл в штопор, упав ему на ботинок. Бекки вскрикнула, смахнув самолётик с головы. Кастиэль не ответил. Кастиэль машинально проследил взглядом за одним самолётиком. Затем за вторым. За третьим. Словно голодная жаба в стае комаров. А потом поднял голову, целенаправленно, уверенно взглянув в распахнутое окно. Дин помахал ему рукой. Кастиэль шевельнул губами, и плачущая Бекки тут же упала перед ним на колени, обняла, встряхнула, поцеловала в щёку, видимо, требуя повторить. - Как ангелы, - послушно повторил Кас. Его мелко трясло. - Что? – крикнул Дин сверху. - Молитву… - пробормотал Кас. - Что?! – вновь переспросил со второго этажа Дин. - Я знаю! – крикнул Кастиэль, не пытаясь вырваться из объятий судорожно сжимающей его Бекки, он словно бы и не замечал её присутствия вовсе. – Я знаю её! Знаю молитву! Знаю как Их всех отогнать, Дин! Которые по ту сторону пустыря, за заброшенной лесопилкой! - Заткнись ты, дурак! – сердито оборвал его Дин сверху. – Я сейчас спущусь! По дороге расскажешь!