***
Джим выходит из кабинета Кобблпота настороженно и тихо, буквально молясь, чтобы в коридоре никого не оказалось. Но, едва открыв дверь, мужчина встречается глаза в глаза с многозначительно ухмыляющейся Селиной и двумя красными, как помидоры, охранниками-бугаями. Когда Селина опускает взгляд на не скрывающие стояк брюки, Джим понимает, что его репутации крутого гетеросексуального детектива пришел конец. А тем временем Освальд Кобблпот, король всей преступности Готэма и просто скромный криминальный гений, сидит, развалившись, в своём любимом кресле и влюбленно хихикает. На его посветлевшем лице расплывается одновременно нежная и хитрая улыбка, когда он вспоминает, каким взбудораженным и возбужденным выходил из его кабинета всегда такой суровый и неприветливый к нему Джеймс Гордон. Застëгивая пуговицу на брюках, Освальд мечтательно думает о том, что попросит у детектива в следующий раз.Часть 1
25 июля 2015 г. в 01:34
— Ты поможешь мне или нет?
Бледное лицо Кобблпота кривится в безумной улыбке, больше похожей на оскал, и он смеётся. Джим чувствует себя настолько не в своей тарелке, насколько это вообще возможно. Как тот молодой человек с пирса, жалкий и беспомощный, умоляющий оставить его в живых и пророчащий о войне, стал тем, кого он сейчас видит перед собой? За каких-то полгода из пешки в ферзя, из шестёрки — в короля преступности Готэма.
Как он, Джеймс Гордон, мог этого не заметить?
Кобблпот обращает свой взгляд на притихшую, внимательно вслушивающуюся в каждое их слово девушку.
— Селина, подожди за дверью… И передай никого сюда не впускать.
Когда они остаются наедине, Освальд немного разворачивает свое тяжелое кресло, резная спинка которого возвышается над ним, делая его визуально ещë меньше, чем он есть. Гордон мысленно отмечает это и то, что, скорее всего, Кобблпот надеется выглядеть на таком «троне» более внушительным и ничего не знает про обратный эффект.
А потом Освальд озвучивает то, что хочет получить взамен на помощь. Джиму кажется, что он ослышался. Он надеется на это. Голос даëт петуха и он, откашлявшись в кулак, хрипло переспрашивает:
— Что?
Но Освальд повторяет своë требование слово в слово. В его тоне нет издевки или шутливых нот; он абсолютно, даже чересчур серьёзен. Как будто то, чего он хочет, на самом деле не более чем обычное деловое соглашение. Если, конечно, соглашение между законником и преступником вообще может быть обычным.
— Я предлагал тебе дружбу на более благоприятных для тебя условиях, — добавляет Кобблпот немного уязвленно. — Не моя вина, что ты отверг её. Теперь, если тебе действительно нужна моя помощь, то сначала тебе придётся сделать то, чего хочу я.
Гордон не знает, каким образом ещë не ударил Кобблпота, потому что желание сделать это просто невыносимо. Джим сжимает кулаки, а на его скулах ходят желваки.
«У каждого есть свой Кобблпот» — слышит он голос Харви, который звучит в его голове насмешливо и зло. Почти издевательски.
Затем он чувствует, как короткие ногти впиваются в ладони, и боль его отрезвляет.
Джим задается вопросом, а скольким копам за всю историю Готэма приходилось ради поимки безумного маньяка делать то, что предстоит сделать ему, и решает, что скорее всего, он будет такой первый. Максимум, второй.
Он думает, что, наверное, чего-то такого ему следовало ожидать с самого начала. А ещë, что ему, возможно, следовало быть гибче, и тогда до этого могло и не дойти.
Или наоборот, дошло бы гораздо раньше.
Джим вновь встречается глазами с Кобблпотом. Тот смотрит так, будто бы уже знает его ответ.
Поэтому он ничего не говорит. Он просто опускается на колени перед Освальдом и берётся за ремень его брюк.
Освальд следит за ним жадным взглядом, держа руки на подлокотниках. Его побелевшие пальцы крепко сжимают темное дерево.
Гордон кидает на него настороженный взгляд, но видя эти горящие глаза, понимает, что лучше не смотреть в них вообще.
Джима до спазмов в горле пугает то, как этот человек, такой болезненно худой и физически слабый, получил столько власти в преступном мире. Ведь это значит, что перед ним очень умный и очень опасный человек.
Возможно, пугает его сам Освальд.
Скорее всего, этот страх вполне обоснован.
Потому что сейчас Джим стоит на коленях перед этим молодым, самоназванным «Королем», в самом центре «Империи», которую тот создал на трупах своих предшественников, и готовится отсосать ради того, чтобы наконец отыскать очередного маньяка, не оставляющего за собой никаких следов, кроме освежеванных трупов маленьких детей.
Но, в самом деле, Джиму не до размышлений. Он расстегивает ширинку, разводит тёмную ткань до неприличия дорогих брюк. Он вспоминает о том, что где-то там его ждёт Лесли, прекрасная добрая Лесли, и что этим же ртом он поцелует её при встрече.
Под тонкой и мягкой тканью нижнего белья обрисовывается полувставший член.
Желая отдалить момент прямого соприкосновения, Джим опускается ниже и, хорошенько смочив язык слюной, проходится им прямо по натянутой ткани. Мягко обхватывает ствол губами, чувствуя, как тот наливается кровью, становясь тверже.
Не в силах терпеть, но боясь спугнуть, Освальд слегка толкается бёдрами вверх. Идея, что чем быстрее начнёшь, тем быстрее закончишь, приходит Гордону внезапно. Он нервно хмыкает, так же нервно вздыхает, а затем рывком тянет одежду вниз. Освальд едва успевает приподнять таз.
Нижнее белье и брюки опутывают тонкие щиколотки, на бледные бедра ложатся крупные, загорелые ладони. Освальд испытывает некоторую степень смущения и даже краснеет, но Гордон ничего этого не видит; Гордон смотрит на его пах. С холодной расчетливостью он отмечает коротко подстриженные темные волосы, что Освальд обрезан; сравнивает его размер с тем небольшим количеством чужих членов, что он видел за свою жизнь вблизи — в армии было мало женщин — и приходит к выводу, что все не так уж и плохо. Освальд опрятен и чист, и даже пахнет какими-то духами, а в армии ни один из этих пунктов обычно не соблюдался.
Закрыв глаза, Джим берет член Освальда под основание и обхватывает головку губами. Он пытается думать о Питере, своëм приятеле, с которым спал последние два года на службе. Он бы думал о Лесли, если бы это было возможно с членом во рту — но, увы, никак. Он вспоминает белозубую и веселую улыбку Питера, яркие зеленые глаза и ëжик русых волос, но его образ то и дело заменяет пугающий портрет Кобблпота. Слишком отчетливо в голове понимание того, где Джим и с кем.
Окончательно возвращает Джима к реальности звонкий, тихий и неожиданно приятный на слух стон, внезапно отдавшийся теплом возбуждения в его собственном паху. Мужчина вдруг вспоминает, что хотел закончить с этим побыстрее и берëт ртом глубже. Стон повторяется, как и реакция на него тела Джима. Он втягивает щеки, создавая вакуум, и едва успевает прижать к стулу дернувшиеся бедра Кобблпота.
Он не видит, как широко распахнут рот и прикрыты глаза Освальда, не видит, как тот откинул голову на резную спинку и как судорожно дергаются его ладони, жаждая вцепиться во что-то мягкое или твердое, да во что угодно, лишь бы это «что-то» было старшим детективом Джеймсом Гордоном.
Старательно пряча зубы, Гордон ритмично двигает головой, надеваясь ртом не слишком медленно, не слишком быстро и не слишком глубоко, забирая где-то до середины. Когда он скользит губами по нежной розоватой головке, то чувствует, как дрожит тело под ним, и слышит, как в полубезумном шёпоте то и дело проскальзывает срывающееся «Джимджимджииим».
И отчего-то ему очень хочется добиться большей реакции. Гордон всегда и во всем старается быть лучшим, и сейчас ему не приходит в голову, что чем больше понравится Кобблпоту то, что он делает, тем чаще тот будет требовать именно эту «услугу» взамен своей помощи. Он просто не думает об этом, не способен думать сейчас. Гордон сходит с ума от того, как неожиданно сладко отзывается его тело на эти стоны, и жаждет услышать ещë больше.
Поэтому Джим начинает чаще задерживаться наверху, посасывая губами и потирая кончиком языка ямочку уретры, помогая себе обеими ладонями. Освальд пытается дышать через нос, но ему ничего не удается — вместо этого он просто выстанывает невнятные ругательства и едва различимое «Джим», а затем его руки срываются с подлокотников и вцепляются в отросшие волосы Гордона, напрочь портя аккуратную прическу.
По кабинету разносится громкий полувыдох-полухрип.
Джиму хочется переломать Кобблпоту пальцы, но вместо этого он позволяет им направлять себя. Сначала ему кажется, что Освальд хочет, чтобы он взял глубже, но потом Джим понимает, что ошибается. Выпустив изо рта влажный от слюны член, Гордон опускается ниже, раздвигает ноги Освальда еще шире, заставляя закинуть их на поручни кресла, и придерживает бледные бедра руками.
Стараясь не обращать внимания на занемевшие губы и ноющие челюсти, он целует нежную кожу у самого основания члена и ниже, лижет её и всасывает — немного грубовато, но очень действенно.
А Освальд уже даже не может стонать, он просто дышит рывками; ему кажется, что в помещении слишком душно, а вместо сердца у него внутри обезумевшая птица, которая пытается пробить путь на свободу прямо через его грудную клетку. Одной рукой он судорожно вцепляется в резную спинку своего кресла, а другую, почти не соображая, что делает, опускает на член, и двигает ей резко, жестко, чувствуя, что вот-вот все закончится. Он не хочет финала всем сердцем и жаждет его всей душой, но выбора у него особо-то и нет.
Джим только собирается опуститься еще ниже — он сам не знает, почему так жаждет это сделать — когда вдруг ноги Освальда съезжают ему на плечи. Мышцы на голых бедрах напрягаются, Кобблпот стонет несдержанно, откровенно и слишком интимно, а затем вздрагивает и кончает в собственную ладонь.