Шрам

– Оставь в покое, – отстраняю настойчивые пальцы мелкого от пуговиц моей рубашки. – Я хочу, – смотрит мне прямо в глаза. – Чего ты хочешь? – интересуюсь, одновременно удерживая Санькины запястья. Бля, Господи, как будто я не знаю! Мать вашу... – Уже три дня прошло, – младший говорит это совсем тихо, как-то потерянно. Ну, да, выходит, уже три. Из больницы я привез его в понедельник, а сегодня среда. Кстати, нужно будет не забыть... – Жень! – мелкий дергается, пытаясь вырвать у меня свои запястья. – Успокойся, – отпускаю его руки и отхожу на шаг. – Почему нет? – в серых глазах искреннее непонимание. А еще – обида. Знаете, детская такая, грозящая выкатиться на щеки каплями слез. Если бы я мог объяснить. Прекрасно понимая, что момент, когда все вскроется, неизбежен, я все равно пытался оттянуть его. Задерживался на работе, ссылался на то, что Саня слишком слаб после операции. Чертов шрам жег кожу. Я чувствовал его постоянно. И прекрасно представлял себе выражение лица Сани, когда он увидит мой пересеченный розовой полоской живот. Точно такой же, как и у мелкого. И, блядь, я просто не мог. Не мог и все. – Сань, просто иди обратно в постель, – говорю хрипло. – Я сейчас сполоснусь и тоже приду. Мелкий одергивает футболку и зло на меня смотрит. Мы играем в гляделки секунд двадцать, а потом он хватает меня за воротник рубашки и прижимается к губам. Происходит это совершенно неожиданно, так что как-либо остановить его я не успеваю. Поцелуй получается неловким и скомканным. Внизу живота тяжелеет, в штанах тут же становится тесновато. Ебать, да за что мне это все, а?! – Ты же хочешь... – мелкий безошибочно раскусывает меня, трется всем телом, обнимает за шею. – Ну, Жень! Ну, пожалуйста... – Хочешь, чтобы швы разошлись? – контролировать голос становится ощутимо сложнее. – Ты хоть в курсе, сколько времени уже прошло? – Санина ладонь ложится на мой пах. – Врач сказал, что все нормально. Ты сам с ним говорил. Засранец мелкий. – Не бойся... – шепчет в ухо. И все гладит ладонью мой член через плотную ткань джинсов. В любом случае когда-то ведь он увидит? В резком свете голубоватых ламп в прихожей Санино лицо кажется мне мертвенно-бледным. А румянец – болезненным. Чертовы лампы. – Поздно уже, – делаю последнюю попытку. – Я устал. В ответ мелкий хихикает и сжимает мою ширинку. Простреливает волной возбуждения, и я, не сдержавшись, глухо охаю. Прикусываю губу. Хочется оттолкнуть мелкого и свалить в душ. Сдернуть одежду, встать под теплые струи и, наконец, подрочить. Стискивая зубы, чтобы не дай бог не издать неосторожного звука. В голове уже давно нет цензурных мыслей. – Нравится? – выдыхает Саня в мои губы, одновременно с нажимом водя ладонью по моему паху. Ответить я просто не могу. Потому что любой мой ответ приведет к тому, что через минуту мы в койке будем стаскивать друг с друга одежду. Я не трахался черт знает сколько времени. – Хочу... – Саня облизывает губы и снова смотрит мне в глаза, – твой член во мне. Можно же не раздеваться? В принципе. Саня снова берется за мою рубашку. Расстегивает пуговицы одну за другой. Перехватываю его руки, целую пальцы, каждую костяшку. Осторожно толкаю мелкого к стене, прихватываю за горло и целую. Долго, глубоко. И это так блядски крышесносно хорошо... Подается бедрами, пытается потереться пахом об мое бедро. Хнычет, льнет всем телом... Опускаю руку, проскальзываю ладонью под резинку его трусов и обхватываю член. Саня ахает, закусывает губу. Толкается в мою ладонь. Если не останавливаться, то он продержится минут пять максимум. А то и меньше. – Стой, – хватает меня за руку, словно прочитав мысли. Тянет к комнате. Думать получается с трудом. Мне просто хочется трахаться. Хочется толкнуть мелкого на кровать, наскоро содрать с него все тряпки, раздвинуть его ноги и толкнуться. Наплевав и на резинку, и на смазку. Уверен, мелкий успел побывать в душе. Саня останавливается около нашей с ним постели, неуверенно смотрит из-под ресниц. Худой, с синяками под запавшими глазами. В моей старой футболке с дыркой на плече. Сволочь я. Осторожно целую его. В губы, в подбородок. В шею. Снимаю с мелкого эту висящую на нем мешком футболку, укладываю его на спину. Нависаю сверху, убираю с его лба волосы. Саня успел сходить в парикмахерскую, и теперь его челка не такая длинная, а сбоку волосы вообще подстрижены очень коротко. И ему блядски идет. Правда, так еще сильнее видно, как заострились его скулы. – Что? – шепчет. Не отвечаю. Просто целую его лицо. Щеки, лоб, подбородок. Губы. Спускаюсь на шею, еще ниже. Касаюсь губами выступающих ключиц. Снова возвращаюсь к лицу. И когда я чуть приподнимаюсь, чтобы поцеловать Саню в лоб, то понимаю, что рубашка моя расстегнута. Края распахнулись. Успеваю подумать только о том, что, наверное, именно так выглядит полный пиздец. – Откуда это? – удивленно спрашивает мелкий. – У тебя же... – и вот тут он осекается, замирает. – Сань... – начинаю было, но он неожиданно и сильно толкает меня в грудь, дергается в сторону. Хватаю его за плечи, прижимаю к матрасу. – Это же ты, да?! – губы у мелкого кривятся. – Ты был донором! В банке органов тебя послали, и ты отдал свою, да?! – Да, – говорю хрипло. Юлить и врать уже бессмысленно. – Мудак! – кулак мелкого прилетает мне прямо в челюсть. Слегка спасает то, что я успеваю инстинктивно отпрянуть назад, но в глазах все равно на долю секунды темнеет. Перехватываю его руки, завожу наверх. Вернее, пытаюсь. Саня извивается всем телом, норовит ударить меня коленкой. Сыплет матом сквозь истеричные всхлипы. – Успокойся, – прошу его. – Сань... От паршивого чувства в груди хочется завыть. – Зачем?! – это он выкрикивает мне в лицо. – Зачем, мать твою?! – Зачем? – это он в смысле? – У тебя печень отказывала, не? Не помнишь? – Лучше бы я сдох! – выдыхает вместе со всхлипом. Сдох? Отпускаю его руки и бессильно скатываюсь в сторону. – Я просто хотел, чтобы ты выздоровел, Сань, – говорю это, глядя в потолок. – У меня была возможность, и я ее использовал. Простые слова даются с трудом. – Ну, сколько мне осталось?! – он рывком заставляет меня повернуться. – Два чертовых года? И все! А тебе всю жизнь с этим дерьмом! – он тыкает пальцем в мой шрам. – Блядь... В груди поднимается мутная волна раздражения. Легко опрокидываю мелкого обратно на спину, прижимаю к постели. – То есть ты мне сейчас говоришь, что я должен был смотреть, как ты умираешь? – интересуюсь зло. – Так, что ли? – Почему бы и нет, – Саня дергает плечом. – Ты все, что у меня есть, – банальная фраза вдруг превращается в откровение. Дурацкое такое неуместное откровение. Очень обыденное. – В этом и проблема! – выкрикивает мелкий. – Я сдохну, Жень! Что у тебя останется?! – захлебывается слезами и дыханием, давится, кашляет. Открываю было рот, но нужных слов у меня нет. Наверное потому, что Саня абсолютно прав. А вот у мелкого, кажется, есть что сказать. – Эти чертовы таблетки! – голос у него сел. – Все деньги только на них! На ёбаные больницы! И что, если бы у меня сердце отказало, ты бы и его мне отдал, а?! Господи, Сань... Я бы все отдал. Обнимаю его, заставляю уткнуться лбом в мое плечо и говорю: – Это было бы слишком романтично. Из мелкого как-то разом исчезает весь истеричный запал. Он обмякает, всхлипывает горько. – Придурок, – я едва различаю его шепот. Как будто я сам этого не знал. Мать вашу. Саня выпутывается из моих рук, поворачивается на живот и замирает, уткнувшись лицом в подушку. Помедлив, глажу его по модно подстриженному затылку, потом веду ладонью по спине до самого копчика. Мелкий не шевелится. Так и лежит, обнимая подушку. Молча поднимаюсь с постели, иду в ванную. Плещу в лицо холодной водой, тру ноющие виски. Тяжело опираюсь на края раковины, смотрю с минуту в свое небритое отражение, а потом открываю шкаф, вынимаю упаковку с презервативами и флакон смазки. На нем капли воды. Когда я возвращаюсь, Саня все так же лежит лицом вниз, не подавая признаков жизни. Целую его в шею, касаюсь губами лопаток: сначала целую правую, потом левую. Глажу бока, прослеживая пальцами дуги ребер. Осторожно тяну с мелкого трусы. Саня не сопротивляется, но и не помогает, так что мне самому приходится приподнять его бедра, чтобы снять их. На светлой коже остается след от резинки. Мелкий не поворачивается даже тогда, когда я щелкаю крышкой смазки. Ложусь рядом, глажу его по заднице, лью на пальцы смазку и глажу ими меж ягодиц мелкого. Дыхание у Сани тяжелеет. А когда я проталкиваю внутрь его тела палец, мелкий тяжело сглатывает и крепче стискивает подушку. Он узкий. Хотя перед моим приходом явно пытался растянуть сам себя. Идиот мелкий. Я прекрасно знаю, как это выглядело. Саня морщился и краснел, пихая в себя блестящие от смазки пальцы, пытаясь поскорее закончить. Почему он так этого стеснялся – было загадкой. Хотя под моими пальцами расслаблялся и хныкал, подаваясь задницей. И здесь паршиво становилось мне. В такие моменты я, черт знает почему, постоянно думал, что Саня мой брат. Так и сейчас. Мелкий тяжело хрипло дышит, чуть приподнимает задницу, чтоб мне было удобно. Но потом, похоже, вспоминает, что ненавидит меня и ложится обратно. А я просто растягиваю его. Сначала одним пальцем, потом двумя. Пытаюсь задеть подушечками нужное место, но из-за неудобного положения это получается через раз. Вынимаю пальцы, назло обтираю их об задницу мелкого, уже готовясь к возмущенному воплю, но Саня только вздрагивает и никак не комментирует мои действия. Мне остается только снять джинсы, стянуть трусы и раскатать по члену резинку. Выдавливаю на ладонь еще смазки, смазываю себя, потом еще раз Саню и ложусь сверху. Провожу головкой меж ягодиц мелкого и толкаюсь. Саня хрипло всхлипывает, еще глубже зарывается в подушку, буквально стискивая ее руками. – Тише... – глажу его по худым плечам, целую в затылок, в ухо. В висок. Забираюсь руками под подушку, накрываю Санины ладони своими. Мелкий тяжело дышит, привыкая. А я медленно вдавливаюсь внутрь его тела, скользя по смазке. Наверняка прозрачные ее капли скатываются вниз по гладкой светлой коже. Мелькнувшая перед глазами картинка заставляет судорожно сглотнуть. Вот же... Опускаю одну руку вниз, проверяя. Провожу пальцами. Под мошонкой у мелкого влажно и скользко. Медленно покачиваю бедрами, вслушиваясь в срывающееся дыхание мелкого. Он явно очень старается не выказывать своей заинтересованности процессом. Обиделся, придурок. Прихватываю его за плечо и толкаюсь сильнее. Размашисто двигаю бедрами, так, что яйца шлепаются о задницу мелкого. Саня вскрикивает, заводит руку назад, вцепляясь в меня, и шипит: – Бля, больно! – Терпи, – целую его в ухо. – Или прекращай балаган. – Хочешь, чтобы я прощения попросил? – зло интересуется мелкий и всхлипывает от очередного толчка. – Для разнообразия, – соглашаюсь я. – Иди в жопу, – выдыхает Саня. – Я уже, – подкрепляю свои слова парой движений. Мелкий нечленораздельно матерится, за что получает легкий подзатыльник. Обнимаю его, подсовываю руки ему под мышки и начинаю двигаться уже без перерыва, глубоко и медленно. Саня не выдерживает, хнычет, ерзает, пытаясь тереться членом о простынь в такт движениям. Мои движения становятся грубее, резче. Я трахаю своего брата размашисто, с оттягом. Вслушиваясь в его стоны, бессвязные просьбы и скулеж. И, чувствуя, как подкатывает обжигающая волна болезненного какого-то удовольствия, одним слитным движением перекатываюсь набок, прижимая к себе мелкого. Он кончит первым. Обхватываю ладонью его член, и через пару движений Саня весь сжимается, выгибаясь в моих руках. – Давай-давай-давай... – шепчет отчаянной скороговоркой. – Я сейчас... – и кончает в мой кулак, стискивая меня в себе. Чтобы тоже кончить, мне хватает всего пары толчков под хриплое дыхание мелкого. Замираю, пережидая накатившую слабость. Перед глазами пляшут светящиеся точки. Подаюсь было назад, но Саня вдруг хватает меня за бедро, не давая отстраниться. – Что такое? – опускаю ладонь на его теплый впалый живот. – Больно? – Останься, – просит невнятно. И добавляет: – во мне. Наверное, чтоб я уж точно понял. Молча укладываю его так, чтобы нам обоим было удобно, провожу рукой по его бедру, глажу острую косточку, крадусь по боку, соскальзываю пальцами к шраму. Накрываю его ладонью. – Жень, – зовет вдруг мелкий. – Ммм? – обозначаю, что готов слушать. – Прости, – он накрывает мою ладонь своей. – Я мудак и идиот. Ох, ты, Господи... В горле у меня разом встает ком. Стискиваю его пальцы и утыкаюсь лбом в его затылок. Мелкий пахнет ментоловым шампунем, собой и мной. – Просто меня взбесило, что ты ничего не сказал, – он чуть ерзает, прижимается задницей к моему лобку. – А если бы сказал, ты бы согласился? – интересуюсь. – Знаешь, что самое паршивое? – он сглатывает. – Согласился бы. – Ну, вот видишь, – снова целую его в затылок. – У меня такое чувство, что я забрал у тебя все, – выговаривает хрипло. – И только когда я, наконец, сдохну, ты начнешь нормально жить. Без всего моего дерьма. В голове крутится куча самых разных ответов, доказывающих то, что все сказанное им сейчас – полная хуйня и чушь, но вместо всего этого я говорю: – Заткнись. И мелкий послушно затыкается, обнимает мою руку, которой я держу его поперек груди, и замирает. Подцепляю край покрывала и накидываю на нас, чтобы не мерзли ноги. Мелкий что-то благодарно бормочет, уже явно вырубаясь. Конечно, по-хорошему, в его состоянии не трахаться со старшим братом надо, а с книжкой под одеялом лежать и пить куриный бульон. Или что там обычно больным дают. А вот ко мне, вопреки всему, сон не идет. Я так и лежу, обнимая мелкого, наблюдая, как сменяются цифры на табло электронных часов. Сначала десять минут, потом двадцать. Потом час. Нужно встать и сходить в душ. Потом затолкать туда мелкого. Погасить свет и лечь спать. Минуты текут незаметно. Я перекатываю в голове этот простой набор мыслей, поглаживая Саню по голому худому плечу. В итоге я все же отстраняюсь от мелкого и сажусь в кровати. Снимаю резинку с члена. Саня шебуршится, бормочет что-то во сне. Трясу его, чтобы разбудить. Открывает глаза, смотрит на меня непонятливо. – Нужно в душ сходить, – говорю негромко. – Не хочу, – тянет на себя покрывало. – Ну, давай я полотенцем тебя оботру, – предлагаю. – Теплым, – ставит условие мелкий. – Не, в холодной воде его намочу, – фыркаю насмешливо и поднимаюсь на ноги. Когда я возвращаюсь из душа, неся с собой полотенце, Саня уже снова спит. Сам раздвигаю его ноги, обтираю кожу от смазки, вытираю живот, бедра. Прохожусь еще раз меж ягодиц. Мелкий так и не просыпается окончательно, автоматически выполняет то, о чем я его прошу. Приподнимает бедра, позволяя надеть на себя трусы. – Ты такой добрый, – бормочет. – Мать Тереза. – Заткнись, – отвечаю беззлобно. В ответ мелкий сонно мне улыбается. Ложусь рядом, накидываю на себя край покрывала, который оставил мне мелкий. И, засыпая, вдруг чувствую, как Саня накрывает мой шрам ладонью.