Там, где сердце

Если наложить на грудь Сэма Винчестера карту Америки, то Канзас окажется прямо напротив сердца, хотя от всей той жизни всего-то и осталось, что одна старая фотография, которую Дин хранит в дневнике отца. Все равно там его сердце. Там их дом, в котором, наверное, живут сейчас совсем другие люди, которые и знать не знают о Винчестерах. Там мама, и не важно, что он ее почти не помнит. Там отец, такой, какой он бывал в хорошем настроении, в редкие дни, когда они не охотились и не гнались за Желтоглазым. Там - Дин, старший брат, готовый всегда прикрыть, просветить в разных взрослых делах и вытащить на своем горбу из любой передряги, не важно, какой ценой. Из той жизни он один у Сэма и остался. Сэм смотрит, как Дин, сидя за столом, сражается с собственной картой - дорожной. Прокладывает по хайвеям маршрут, прикидывает расстояние и смотрит, где бы срезать. Аж язык высунул от усердия. Русые вихри торчат над сморщенным лбом и в свете закатного солнца отливают золотом. Это так непохоже на Дина, и высчитывание пути, и старательность, что Сэм невольно улыбается. Едва заметно, самым краешком губ, чтобы, если Дин вдруг посмотрит на него, то не решил, что младший брат-ботаник над ним смеется. Дин водит по дорожной карте пальцем - коротко и неровно остриженный ноготь, техническое масло въелось в кожу так, что ничем не отмоешь. А Сэм лежит на кровати и представляет, что подушечка этого пальца скользит по его, Сэма, голой груди, чертит карту их будущего пути - до дрожи, до умопомрачения. Задевает сосок и дальше, к ключице, обводит контур грудной мышцы и снова возвращается к соску. Потом фантазия несет его дальше, и сухое прикосновение кожи сменяется влажным – от языка. От этого низ живота набухает горячей покалывающей тяжестью. Сэм переворачивается на живот, краем глаза продолжая следить за Дином. Но брат настолько увлечен своим занятием, что не обращает на него никакого внимания. Сэм знает - с ним иногда такое случается, но совершенно не понятно, чем же его так увлекла обыкновенная карта. Лежа на животе, Сэм представляет, что Дин теперь водит языком по его спине - между лопаток, спускаясь все ниже, к пояснице, а потом... От этой мысли возбуждение нарастает неконтролируемой лавиной. Возбужденный член упирается в джинсы, и Сэм сам не замечает, как начинает совершать мелкие поступательные движения бедрами, бесстыдно трахая матрас. Головой упирается в тощую мотельную подушку, закрыв глаза и делая короткие выдохи. Ему уже не важно, заметит Дин или нет. Он даже хочет, чтобы заметил, чтобы понял, чтобы до него наконец-то дошло, какие чувства младший брат испытывает к нему на самом деле. Это, конечно, ничего не изменит между ними, потому что сентиментальная принцессочка у них Сэм, а Дин... иногда не продохнуть от его брутальности, пусть даже местами и напускной. Сделает вид, что ничего этого нет, и все будет, как раньше. Или не будет. Или заметит, и это изменит между ними все и навсегда. И будет плохо. Лопатки торчат, как крылья... Все же поглядывая на брата одним прищуренным глазом, Сэм ускоряет движения. Возбуждение затапливает его с головой, и он с трудом сдерживает рвущийся из горла стон: Дииин. Когда до оргазма остаются считанные движения, Сэм резко поднимается на локтях и коленях, на несколько секунд замирает в этой выеби-меня-позе, и тут Дин вдруг отрывается от своего занятия и вскидывает голову. От резкого движения солнце в его волосах как будто взрывается золотым ореолом. Сэм видит, как задумчивость на его лице сменяется сначала недоумением, а потом изумлением. - Сэмми... ты в порядке? - Да, - голос срывается. - Точно? - Дин включает заботливую мамочку, и теперь выглядит обеспокоенным. - Отвяжись. Грубо. Нехорошо. Сэм чувствует, как лицо заливает жаром, а на скулах проступают неровные красные пятна - от желания, от стыда за желание, от стыда за грубость. Но если начать отвечать, то Дин точно допрет, что с ним что-то не то. А с ним не то. Хотеть, чтобы тебя трахнул старший брат, - это типичное не то. Сэм резко то ли вскакивает, то ли скатывается с кровати и скрывается в ванной. Заперев за собой дверь, он приваливается к ней голой спиной и съезжает вниз. Ноги не держат, дрожат. Голова, как чумная. Лицо горит, а сердце заходится гулким неровным боем. На сомкнутых ресницах почему-то закипают слезы. Ей-богу, принцессочка да еще и в ПМС. Сэм издает нервный смешок и пытается взять чувства и тело под контроль. Получается плохо. Наконец, когда дрожь проходит, он поднимается и садится на край ванны. Открывает холодную воду и умывается одной ладонью, как кот лапой. Лицо больше не горит. Сэм смотрит в грязное зеркало, у которого сколот один верхний угол, и сам себя шепотом спрашивает: - Хочешь, да? И сам себе отвечает: - Да. Расстегивает ремень, потом болты и стягивает джинсы вместе с трусами до середины бедер. Ему кажется, что отражение в зеркале похабно улыбается, и Сэм закрывает глаза. Одной рукой упирается в стену, наваливаясь на нее почти всем весом, а второй берется за вставший член. В памяти невольно всплывает то, как это называет Дин, - передернуть ствол. Сэм собирается передернуть ствол, представляя, как старший брат стоит за спиной и смотрит на его отражение, как чертит хайвеи на его спине кончиками пальцев и языком, а потом кладет руку поверх сжатого кулака Сэма. Вверх и вниз. Все быстрее и быстрее. В ритм движениям учащаются пульс и дыхание. От напряжения ноги снова начинают дрожать, а виски покрываются испариной. Дорожка пота стекает по спине, между лопаток, и Сэму все отчетливей кажется, что это Дин ведет языком. Он уже не может сдержать стон и плевать, что Дин может услышать из-за хлипкой двери. Когда до оргазма остаются считанные секунды, Сэм задерживает дыханье. Кислород сгорает в его крови очень быстро - из-за выброса адреналина и физического усилия. Сэму кажется, что каждая молекула взрывается острой золотистой - как солнце в волосах Дина - искоркой, и колется изнутри, и жжется, и сводит его с ума. А потом он взрывается оргазмом, и вместе с членом взрывается пораженный гипоксией мозг. Жемчужно-белая струя семени выстреливает так сильно, что попадает на сколотый уголок зеркала. И тут же его отпускает. Он выдыхает длинным стоном и открывает глаза. В отражении видит шалый взгляд, замутненный страстью, и почти безумный. А за спиной никого. Сэм снова один - Дин остался только в его воображении. Старший брат, которого он хочет, но никогда не получит. Дин остается только там, где сердце. Там, где их дом, и мама, и улыбающийся отец. Там, где Канзас. На глаза снова набегают слезы - от разочарования, от злости и от несбыточной любви. Чтобы не поддаться самому себе, Сэм открывает воду и начинается мыться. И ощущение у него при этом такое, словно он затирает следы преступления. Потом, поддавшись импульсу, делает воду совсем ледяной, и сует голову под кран. Вода стекает по спине, смывая воображаемый след невидимого Дина. Вот и все, все. Alles. Когда он выходит в комнату, безумие, неправильное желание остается позади. Дин уже не сидит за столом, а стоит у самой двери ванной, прислонившись плечом к косяку и скрестив руки на груди. И глаза у него такие, что Сэму становится не по себе. В последний раз Сэм видел у него такой взгляд, когда врач в больнице сказал, что из-за поражения током жить Дину остались считанные дни. И еще - когда умер отец. Этот взгляд говорит, что вся брутальность Дина - напускная, что у него тоже болит там, где сердце. А сейчас болит из-за младшего брата. Сэм чувствует укол вины. Снова. Снова чувствует себя виноватым - из-за того, что нагрубил, из-за того, о чем думал, несколько минут назад, когда кончал. Ему хочется обнять Дина, скользнуть на пол к его ногам и просить прощения до тех пор, пока самому не станет легче. Если это вообще возможно. И когда Дин его простит, он сможет простить себя сам. Если и это возможно. Если... Но вместо этого Сэм смотрит на него исподлобья и отделывается коротким: - Я в порядке. Вместо ответа Дин отклеивается от косяка и возвращается к столу. Пока он шуршит картой, заканчивая с вычислениями и складывая ее каким-то хитрым образом, Сэм успевает дойти до кровати и снова на нее завалиться. На него накатило посторгазменное расслабление и единственное положение, в котором он сейчас чувствует себя устойчиво, это лежа на спине. Дин пересекает комнату, садится на край рядом и внезапно шлепает карту прямо Сэму на грудь. - Знаешь, Сэмми, я тут подумал, что мы могли бы сделать небольшой крюк и заехать в одно место в Канзасе. Нам как раз по дороге. Дин хитро улыбается во все тридцать два зуба, и солнце в его волосах отсвечивает незримым нимбом. Скосив глаза, Сэм смотрит на карту. Сейчас они в Мичигане, а ехать им в Пенсильванию. Да уж, совсем по дороге, ничего не скажешь. Пальцы Дина упираются прямо в Канзас, как будто он хочет удержать штат, чтобы тот никогда не потерялся. И Сэму кажется, что сквозь плотную бумагу он ощущает их прикосновение. Дин ведет подушечкой вдоль хайвея, по которому он намеревается сделать этот "небольшой крюк", и смотри на Сэма, на его реакцию. Смотрит, смотрит, смотрит... как будто ждет чего-то. И Сэм впервые думает, что на самом деле, если Дин узнает о нем, о его тайных мыслях, о желании, то это и правда все изменит для них навсегда. Но не случится ничего плохого. И он улыбается Дину в ответ. Сердце под Канзасом бьется сильно и ровно.

Июнь 2012