***
- Отнеси меня в Венецию, - говорит она. - В Москву, Барселону, Сидней, Амстердам, Майорку. И он подчиняется, потому что для Пьетро весь мир - это беговая дорожка, и он самый быстрый атлет, а все, что ему нужно, - знать, что сестра счастлива. Они путешествуют по миру, видят и слышат то, о чем обычные люди могут только мечтать, и Ванда еще никогда не была так счастлива осознавать, что она не нормальная. Они несутся куда им угодно, не связанные ничем, и Ванда чувствует себя в безопасности в объятиях брата.***
Иной раз, когда ей не везет, и собственная непохожесть на других ощущается так остро, до боли в сердце и бури в разуме, она мечтает о мире, где она - нормальная, где их любовь - нормальная, где они по-настоящему свободны. Пьетро был бы беззаботным парнем, гонял на истребителях и все равно мечтал о скорости, а она была бы девчонкой-мечтательницей, и каким-то образом они бы нашли друг друга, потому что Вселенная так устроена. (Бывает, что она давит свои маленькие фантазии, проклинает боль в сердце, потому что Вселенная ей покорна, у нее есть сила, способная на все, кроме помощи ей, Пьетро, кому угодно. Она едва себе может помочь, сосредотачиваясь на фантазиях вместо фактов, мечтая о недосягаемом и слишком неуловимом даже для ее брата. В такие моменты, одинокими ночами, Пьетро приходит, обнимает ее, и они попросту спят рядом друг с другом, дыша в унисон, видя во сне далекие миры, виды и звуки, о которых обычные люди могут только мечтать. Они не обычные. Они выживут.)***
В одну из таких ночей она спрашивает Пьетро, отдал ли бы он свои силы. - Конечно же нет, - говорит он, улыбаясь, - я бы не смог без них. Ванда тоже улыбается, потому что, разумеется, он так бы и сказал. Пьетро всегда соответствовал своим способностям, всегда был стремительным, даже будучи совсем юным. Это Ванде неудобно, потому что она зачастую подчиняется зову сердца, а для контроля нужен холодный расчет. Она никогда не хотела ломать вещи, но всегда жаждала исправить. Пьетро, будто прочитав мысли, мягко целует ее в лоб и говорит: - Не волнуйся о таких вещах, сестренка. Ты не можешь ничего изменить. - Но я могу, - возражает она, думая о заклинаниях и алых всполохах на кончиках пальцев, - просто знаю, что этим наврежу тебе. Если Пьетро продолжит смотреть на нее так, как делает это сейчас, то разобьет ей сердце. Но он просто еще раз целует ее. Она засыпает, все еще ощущая прикосновение его губ к своим.***
Ванда просыпается в отеле Флоренции: ноги запутаны в сбившейся простыне, солнечные лучи греют обнаженную кожу. Встает и тянется всем телом, чувствуя, как сладко оно болит после прошедшей ночи, и как приятно ноют мышцы. В душевой шумит вода и, улыбнувшись, она направляется к ванной комнате, не обременяя себя одеждой. - Пьетро? - осторожно стучится в дверь, предупреждая, перед тем, как зайти. - Не волнуйся, - тут же отвечает он, и в его голосе почти слышится усмешка, - вода все еще теплая. - Ох, отстань, - знает же, как она не любит холодный душ. - Я, между прочим, ждал, пока ты проснешься, соня. - Знаешь, Пьетро, если ты поставил себе цель действовать мне на нервы все утро, то пока ты справляешься с этим просто прекрасно, - игриво произносит она, заключая брата в объятия. - Мои глубочайшие извинения, - бормочет он, обдавая теплым дыханием кожу ее плеча и мягко целуя. - Вообще-то, я хотела сейчас помыть голову, - она вздыхает, когда губы брата перемещаются на шею. - Не сделаешь для меня исключения? Ванда улыбается, разворачиваясь в сжимающих руках и обнимает его ладонями за шею. - Всегда делаю, - бормочет, прежде чем поцеловать его, и толкнуть к стене, думая о том, как же идеально подходят друг другу их тела, будто статуи, высеченные вместе, а потом разделенные. Душевая тесная, они вдвоем там едва умещаются. Вода ручьями стекает с ее волос и вниз по телу. Пьетро поцелуями чертит дорожку от ее губ до бьющегося на шее пульса, языком слизывая капельки воды с бледной кожи. - Когда-нибудь ты сведешь меня с ума, Пьетро, - выдыхает она. - Честно говоря, я удивлен, что ты все еще держишься, - ухмыляется он.***
Он перемещает их в Лондон, где улицы заполнены вечно куда-то спешащими людьми, и Пьетро наконец-то чувствует себя, как в своей тарелке, а Ванда боится сказать ему, что попросила перенестись сюда только затем, чтобы увидеть на его лице светлую, как луч солнца, улыбку. Они пьют лимонад при сером свете дня, едят картошку под соусом карри вечером, бредя по городу под лампами фонарей. Она засыпает у него на руках, и ей не снятся сны о нормальной жизни. Ванда просыпается в Париже, из окна открывается вид на весь город. Это то, что она всегда мечтала увидеть и, рассматривая Эйфелеву Башню, спрашивает у Пьетро, как тот узнал. Он целует ее и она уже знает ответ. Ночью они проходят весь путь от подножья до вершины, где останавливаются, рассматривая звезды, и Ванда еще никогда не была так рада держать галактику в ладонях, потому что это значит, что небо - это маленький кусочек ее. Наверное, поэтому Пьетро так смотрит на нее. Вселенная решила, что они созданы друг для друга, и девушка так счастлива, что даже не знает, как удержать все это в себе. - Я люблю тебя, - говорит она, и он переводит взгляд с неба на нее (восхищение на его лице ничуть не меняется). - Я тоже тебя люблю, - говорит он, и на мгновение она замирает, ожидая продолжения, какой-нибудь иронии, но потом берет брата за руку, все еще удивляясь тому, как они друг другу подходят. "Созданные друг для друга", - думает она с улыбкой, и целует его в щеку. Они не обычные. Они выживут.