Соседская вишня

Sam Smith – I'm Not the Only One Каждые полгода – веселье. Каждые полгода – пьянка. В Рождество и третьего августа. Пить в Рождество как-то не очень, верно? Мы встречаемся с Дорой на остановке возле большого сберегательного банка. Каждый год одно и то же. Дора качает мышцы и спит с Большим Майком. Они познакомились в тренажерном зале. Два сапога - пара, да. Никто не сомневался в искренности их отношений. Правда, над Большим Майком всегда смеялись: в их паре именно он был женственным. Дора потому мне и нравилась – я стоял за ее спиной. Так с детства повелось, что я – слабее. Она в коротких шортах и в майке с голым животом. Ну, прессом. Это у меня живот. Дора, как и всегда, крепка на слова. Мы едем молча. Каждое третье августа у нашего общего знакомого, Эрика, день рождения. Дора везет ему большую коробку с конфетами, сухим печеньем и сгущенным молоком. Скоро Эрик будет отдавать долг нашей Великой Стране, вот и подарки соответствующие. Я же везу большой пакет шоколада. Там ровно 39 плиток. Не знаю, почему именно 39. Эрик слыл хорошим поваром и очень любил готовить десерты. А я не гений подарков, поэтому решил осуществить мечту детства: купить большую кучу шоколадных плиток. Остановившись возле большого садового общества «Весна», мы вышли из автобуса. Солнечный свет заливал огромное поле, вдалеке виднелись частные домики. Я привык к этому месту. В доме Эрика полным ходом идет работа. Целых пять девиц помогают готовить холодные закуски, бутерброды, нарезают фрукты и овощи. Сам именинник готовит мясо во дворе. Он обнимает нас поочередно. Я люблю Эрика. Он настоящий друг. Как бы по-детски это ни звучало. На сегодняшней вечеринке будет примерно двадцать человек – Эрик не считал. Я искренно надеюсь, что Бельфегора не будет. Мэри не разрешает мне взять бутерброд со стола, ворчит, что я должен надуть шарики наверху. Но я не хочу этого делать. Лучше буду тунеядцем. Дора отправилась к шарикам, а я – к Эрику. Мы разговариваем о приглашенных, я упоминаю, что искренно надеюсь, что Бельфегора не будет. Эрик смеется и говорит, что сам не знает, будет тот или нет. В пять вечера мы садимся за стол. Первый тост – от самого именинника. Он радуется, что все собрались. Бельфегора нет. Я рад. Нет и Тома – старого друга детства. Когда-то давно мы втроем вместе бегали по дворам и срывали вишню с соседских кустов – я, Томас и Эрик. На столе помимо различной еды стоят так же и напитки – бутылка Текилы, Мартини, Ром и Бренди. Для непьющих девиц – сок и вода. Кто-то даже умудряется пить чай. Я с Дорой никогда легких путей не искал: мы всегда пили текилу. Она отвратительна на вкус, слишком сложная схема закуски лаймом, и прочее. Но нам даже весело. За полчаса я надираюсь, как животное. Ноги легкие, мне ничего не больно. Все нипочем. Могу и горы свернуть, но я адекватен. Когда надо мной смеются из-за плохой координации, я всегда говорю одно и то же: «Я в адекватном состоянии, просто тело подводит». Смеются еще больше. Через два часа Дора закрывается в уличном туалете. Ее тошнит. Мне нельзя смотреть. Увижу, как тошнит ее – стошнит и меня. Я иду на второй этаж дома. Там двуспальная кровать и телевизор. Висящие на веревке плечики для вещей. В общем, ничего интересного. Я сажусь и достаю телефон – проверить электронную почту. Не замечаю, как на этаж поднимается Томас – мой древний друг. - Сколько лет так собираемся, а ты вечно надираешься самый первый и сидишь потом тут. Ничего не меняется, - мы обмениваемся рукопожатиями. Он хохочет и выпивает синюю жидкость из пластикового стакана. На вид – что-то мерзкое. - Там Бел пришел, иди, встречай. - Да пошел ты, - кидаю я Томасу, а самого охватывает ужас. Что-то словно взрывается в животе, пятки щекочет. Хочу спрятаться. С Белом ничего не вышло. Мы муштровали друг друга три года. Пытались жить вместе, но так и не ужились. Он хоронил меня заживо своей чертовой любовью. Я подхожу к окну, и тут же появляются суицидальные мысли. Я знаю – они посещают всех. Меня обнимают со спины. Мучительно-приятное чувство. Жаль только, что я знаю, чьи это руки. От него сладко пахнет. Я сам выбирал парфюм. Я разворачиваюсь в объятиях, утыкаясь лицом в его грудь. Внизу начинается медляк. Мы танцуем. Смешно. Я так ненавижу и люблю его. - Стоит попробовать еще раз? – он спрашивает без надежды. Это чувствуется. - Не стоит. - Отвратительная Женевьев вытрахала мне все мозги рассказами о Томе. Как ты с ним дружишь? Он ведь ее избивает. - Думаю, она врет. - Она на кухне рассказывала, что он совсем перестал работать, лежит на диване и смотрит телевизор. Она готовит, работает на двух работах. В общем, я наслушался этих бабских разговоров. - Я спрошу у Томаса про его "содержание", - я хихикнул. - Может, ты все же вернешься? - К разбитому корыту? - Ко мне. - Не хочу. - Тебя не устраивает полное содержание, доверие и моя любовь? Знаешь, сколько женщин мечтают об этом? - Да мне все равно. Ты же за мной гоняешься. - Я дурак. - Да. - О, - он вздыхает, - другого я и не ждал. - Зачем ты приехал? - Ты не можешь разделить со мной даже лучшего друга? - Да забирай. - О, как грубо, - он ухмыльнулся, опустил руки ниже моей поясницы. - Руки подними и даже не начинай: меня стошнит прямо здесь. - Ты перепил? - Стошнит от тебя. - Боже, кто же сделал тебя таким отвратительным? - Ты и сделал. Бел словно не слышит. - Пойдем вниз? Там будут резать торт, можем поиграть в настольные... - Я не хочу торт, а играть с тобой в игры – тем более. Наигрался. - Останешься? - Уеду. - Я могу увезти тебя. - Не утруждайся. Я вызову такси. - Уверен? - Твоя любовь не по силам мне, Бел, отойди. Он преграждал мне дорогу, я высвободился из его удушающих объятий. Нужно было видеть страдание в его глазах, когда я начал спускаться по лестнице вниз. Я думал про себя: «Прости, прости, прости!». Прости, что ничего не чувствую.