Инцидент

Проводив очередную женщину, Бернард глубоко и удовлетворенно вздохнул – с растущей популярностью у сотрудниц цеха Эмбрионария никакая геометрическая прогрессия и рядом не стояла. А все благодаря привезенному из глухой резервации Дикарю. Цивилизованное и стерильное общество жаждало узреть утерянную ниточку естественной человеческой жизни в лице златокудрого мужчины, которому не повезло с судьбой. В обмен на короткие беседы с «недочеловеком», по мнению современного общества, Бернард неплохо проводил время с привлекательными девицами. И при этом не забывал делиться всеми подробностями с Гельмгольцем, который лишь укоризненно качал головой в ответ на хорошо приправленные деликатными подробностями истории. Порой ему даже становилось немного грустно – еще не так давно альфа-плюсовик был незаметным для общества, а совсем недавно за его отличающиеся взгляды на жизнь, нежданно-негаданно всплывшие перед лицом Директора, должен был потерять свое положение и, поставленный на один уровень с членами низших каст, отправлен в ссылку в Исландию. Это считалось позором для элиты, а тем более, для альфы-плюсовика, на которого возлагались огромные надежды на будущее. «У бурных чувств неистовый конец, Он совпадает с мнимой их победой. Разрывом слиты, порох и огонь, Так сладок мёд, что наконец и гадок. Избыток вкуса отбивает вкус. Не будь ни расточителем, ни скрягой: Лишь в чувстве меры истинное благо.» Захлопнув книгу, которая досталась Джону от ненавистного Попе, мужчина откинулся на твердую спинку стула. После мерзопакостных вопросов жеманных барышень, затянутых в пеструю вискозу и ацетатные шелка, сердце требовало страстных поэтических строк – они были необходимы как глоток свежего воздуха в этом мире из пробирки. Пусть ему и пришлось вырасти в грязи и унижении среди отнюдь не чистоплотных индейцев, но те казались более высокоразвитыми, нежели эти странные выходцы уродливой системы инкубаторов. В новом, дивном мире духовная любовь считалась безнравственностью, брак – уделом дикарей, а естественное рождение ребенка – клеймом позора на всю жизнь. Таким как у его матери, жестоко обманутой и брошенной «отцом» во время экспедиции в резервации. Бернард стал кем-то вроде спасителя. Использовав связи в двойных целях, пусть и нечестно, он вызволил Джона и старую Линду из резервации. Женщина круглосуточно находилась под воздействием сомы, улетая в иной мир, где ее жизнь и репутация не были безнадежно испорчены Директором инкубатория, где она так же бы опекала партии младенцев на конвейере и, вооружившись сафьяновым патронташем, покоряла бы мужские тела, а после делилась своими победами в цеху. Джон изначально препятствовал такому образу жизни матери, но лекари убедили его, что для нее так будет лучше. По крайней мере, так она не примется вновь пьянствовать и буянить с требованиями дать сому. Маркс вернулся поздно. Довольная улыбка не сползала с уставшего лица с тонкими заострившимися чертами. Щуплый на вид, он никак не походил на альфу-плюсовика, из-за чего ходили разные слухи вроде того, что его в пробирке спутали с гаммой и кровь щедро разбавили спиртом. Дикарь проследил за каждым телодвижением мужчины, который на ходу стаскивал робу и шагал в сторону душевой комнаты. Девственное сознание всколыхнулось неожиданной мыслью о том, что Бернард со спины выглядит точь-в-точь как крупные бета-особи женского пола, что теперь стали частыми гостьями в этой квартирке. Он не мог думать о них иначе, после того, как его светлые чувства так низменно оскорбила нежная с виду Линайна. Перед глазами все еще стоял тот неприятный и до безобразия развратный лик женщины. При этих воспоминаниях шею нещадно жгло от прикосновений цепких пальцев, что сомкнулись словно пасть хищника на жертве. Нет, об этом даже думать было невыносимо. Желание поглядеть на полностью обнаженного альфу-плюсовика боролось с целомудрием, навязанным воспитанием в резервации, где разврат и откровенная полигамия считались недопустимыми, запретными. Да и противоестественно было даже думать о мужчине, как о женщине. Но, сумев себя убедить тем, что это всего лишь интерес, Джон отложил Шекспира в сторону и бесшумно поднялся со стула. «Но духи лжи, готовя нашу гибель, Сперва подобьем правды манят нас…» Одежда небрежно сброшена на пол. Ведь ничего страшного, для приведения ее в порядок есть эпсилоны, или, на крайний случай, дельты – особым умом и волей они точно не отличаются, а потому, ими легко управлять. Собственно, из-за этого их намного больше, нежели альф и бет – в счастливом и прекрасном мире не должно быть места распрям с целью отвоевать себе кусочек послаще да почище. Где ж это видано, чтобы элита выполняла работу глупой черни? Сглотнуть ком, ставший поперек горла, и умерить жар, охвативший неискушенное тело при виде бледных тощих ягодиц, вмиг стало чем-то сложным и практически невыполнимым. Но Маркс быстро юркнул в удобную ванну с вибромассажером, совсем не подозревая о том, что его долгожданное одиночество так бессовестно разрушает Дикарь. Тот стоял у двери, затаив дыхание. Нет, он не должен этого делать. Все это было неправильным, аморальным, и мужчина не должен вот так стоять под дверью, и с вожделением ожидать, когда Бернард всласть нанежится в теплой водичке. Нужно было возвращаться в комнату, и вновь и вновь упиваться заученными строчками Шекспира, который, несмотря на то что был давно мертв, казался живее ныне существующих людишек. Затерявшись в хаосе своих мыслей, Джон пропустил тот самый момент, когда нужно было срочно бежать, и бежать далеко. В первую очередь от себя самого. Маркс возник перед ним так внезапно, что мужчина слишком резко отпрянул от двери, стыдливо отводя глаза в сторону. Альфа-плюсовик молчал, лишь склонил голову вбок и вопрошал одним непонимающим взглядом. И, кажется, совсем не стеснялся своей наготы, словно так и надо. И Дикарь не сдержался, в порыве прижал к себе тщедушное тельце, скользнув широкими ладонями по белым костлявым бокам и воровато огладив жесткие бедра, не смея позволить себе большей наглости. Бернард вздрогнул и тут же выпутался из крепких объятий, злобно зыркнув на Джона. Дикарь, сам не ожидая от себя подобной смелости, сделал шаг назад, едва ли не зарыдав в осознании, что его помыслы нечисты и так похабны, от чего предостерегали в своих проповедях старые шаманы племени. Маркс ушел в комнату, оставляя Дикаря наедине с собой. Мужчина с сожалением понял, что единственная книга, которая оказалась не сухим справочником о науках деторождения в инкубаторах, осталась там, на столе. Где сейчас Бернард надевает свою мягкую пижаму и, наверное, принимает сому для более крепкого и сладкого сна. Утро вечера мудренее - Джон отправился спать в свою комнату в надежде, что уже завтра на рассвете они оба забудут об этом инциденте.