Тот самый разговор

Юноша не мог отвести взгляда от руки, сжимавшей темный хрусталь, руки, убившей отца, Эстебана, Адгемара... Сердце, заполошно бившееся еще мгновение назад, словно замерло, сжалось, уступая место в груди панике, слепящей лавиной накрывающей, как чудилось Ричарду, все его существо. Время застыло вместе с сердцем, растянув короткий миг в вечность. К горлу подкатил комок, мешая вдохнуть, на языке чувствовалась горечь. Ричард уцепился взглядом за фамильный перстень на руке Алвы и каким-то чудом сделал короткий судорожный вдох. Тук. Сердце забилось снова. Гулко. Сильно. Со вторым ударом Ричард сорвался с места, выбивая из рук эра бокал. С третьим осел на пол, оглушенный воспоминанием о том, что яда в вине не было. * * * Черное дерево покрывали странные завитки, похожие на вихри. Ричард замер перед дверью, изучая не замеченный ранее узор. В голове промелькнула мимолетная мысль о том, что в этом доме слишком много ветра. Не сквозняков, как в родном Надоре, а именно ветра – свободного, вольного, гордого. Вспомнилась лепнина, но не вычурно-тяжеловесная, а летящая, светлая, будто еще больше приподнимающая и без того высокие потолки. Вспомнились дверные ручки и кованые решетки каминов, в причудливом узоре которых можно было разглядеть все те же символы, неоспоримо доказывающие принадлежность хозяина особняка к Дому Ветра. И, конечно, сам воздух. Это было уже сродни домыслам, но Ричард с прискорбием и оглядкой (как будто кто-то мог подслушать его мысли и покарать за них) признавал, что в доме Ворона дышится легче, чем в иных роскошных домах Олларии или, что еще невыносимее – в родовом замке. Хотя возможно, решил Ричард, он придает всему этому слишком большое значение и видит совсем не то, что есть на самом деле, додумывая и романтизируя в угоду своему воображению. Которого, по твердому убеждению матери, у него не должно было быть и в помине, а по мнению Рокэ Алвы — наблюдалось в избытке. Додумывать. Не видеть. Алва. Ричард нащупал в кармане кольцо, которое рискнул надеть на палец, покидая дом Штанцлера, но почти сразу быстро снял. Стиснул в кулаке, потом разжал подрагивающие пальцы, погладил молнию, надавил. Если дважды нажать ногтем молнию, кольцо откроется. Там две маленькие крупинки. Каждой хватит на бутылку вина. Нет уж. Ни второго нажатия, ни крупинок в вине. Принять решение оказалось легко, следовать ему — почти просто. "Почти", потому что какая-то часть Ричарда заходилась в истерике от осознания неминуемого предательства чтимых с детства идеалов. От понимания неизбежного краха, если он ошибся и позволил себе думать о Первом маршале слишком хорошо. Додумал, романтизировал. Не видел. Эр Август будет разочарован. Мать с полным правом проклянет и запретит произносить его имя. Погибнут Катари, Эпинэ, Придды и еще многие, чьи имена он прочитал в том страшном списке. Погибнет Талигойя, лишившись последних шансов на возрождение. Ричард зажмурился и весь подобрался, не смея поднять руку и постучать. От победы или провала его отделял стук в дверь и несколько шагов. И было крайне сложно решиться, но и отступить он уже не мог. Так и застыл перед дверью темного дерева, закусив губу и слепо глядя на эти странные завитушки, приковавшие взгляд. Ричард сам себе казался перетянутой струной этой немыслимой гитары, на которой так любил играть Алва. На нервах оруженосца Первый маршал играл с не меньшим упоением, поэтому сравнение было оправданным. Тряхнув головой, словно в надежде вытрясти из неё сомнения и страхи, нерешительность и обволакивающее спокойствием наваждение о прелести бездействия, Ричард глубоко и рвано вдохнул и, не давая себе времени передумать, постучался. Ответом ему была тишина. Ричард сглотнул, осознав, что волновался до звона в ушах. Сейчас же до него доносился едва различимый шум улицы, слышались обрывки фраз на кэналлийском, которыми где-то дальше по коридору обменивались слуги. Глаза обожгло подступающими слезами совершенно неуместной обиды – все эти метания, самовнушение, стиснутые до побелевших костяшек пальцы… все напрасно? Алвы нет, а он зря торчит здесь, едва не стуча зубами от нервного напряжения? Впрочем, стоило повторить попытку. Теперь никаких заминок не было и в помине, Ричард поднял руку и решительно постучал снова, словно и не было недавних терзаний. И все равно звук поворачиваемого ключа стал для него подобен выстрелу. Дверь распахнулась, и на пороге возник Алва. — Юноша? — осведомился он. — Что стряслось? Вы спрятали в моем доме еще парочку святых? Ричард замешкался от неожиданности вполне закономерного вопроса. Признаться, он не ожидал, что Алва вообще будет его о чем-то спрашивать, хотя сам с трудом представлял, как сможет рассказать обо всем. — Нннеет... — Ричард готов был дать самому себе пощечину за этот неуверенный, жалкий тон. — Тогда в чем дело? — продолжил расспросы Первый маршал. — Вы смотрите так, словно у вас за пазухой парочка ызаргов. Вы проигрались? Получили письмо из дома? Увидели привидение? Затеяли дуэль с десятком гвардейцев? Что за чушь, подумал Ричард. Какая нелепость. Вдохнул, собираясь с мыслями. Пожалуй, не стоит вот так сразу, с порога говорить о кольце. Но о чем тогда? — Эр Рокэ... — начал он, не представляя, как продолжит. — Заходите, — пригласил Алва и посторонился, пропуская в комнату, давая еще несколько коротких мгновений, чтобы попытаться выдумать тему для разговора. — Раз вы пришли, налейте мне вина, — распорядился эр, усаживаясь в кресло у зажженного камина. Ричард вздрогнул, как будто эта фраза проницательно обличала его в грехах, которые он все-таки отказался совершать. — Да что с вами такое? — раздраженно осведомился Алва. — Наслушались проповедей о вреде винопития? Если бы, эр Рокэ! Если бы! Вспомнив об обязанностях, Ричард торопливо направился к секретеру, открыл две бутылки "Черной крови" и перелил вино в кувшин, стоящий здесь же. Коротко усмехнулся, припоминая длинную лекцию, которую в свое время прочитал ему Алва о выдержанных винах. Половину он честно запомнил, а вторую половину не менее честно прослушал, представляя себе виноградники Кэналлоа, синее небо, море и цветущие сады. — Так что все-таки произошло? — вопрос Алвы отрезвил и заставил вынырнуть из прекрасных воспоминаний о невиданном. — Его преподобие... Оноре... убили, — слова сами сорвались с языка, помимо воли и желания, но Ричард не слишком корил себя за это – хоть так-то, но разговор начался. — Праведники в Рассветных Садах, без сомнения, в восторге, — Ричард клацнул зубами, сдержавшись. Легкомысленно-насмешливый тон Алвы был сейчас поперек горла, — у них так давно не было пополнения... Что-то еще? В точку, монсеньор. Но, видит Создатель, я ума не приложу, как спрашивают о том, не собирается ли собеседник убить или потворствовать убийству некоторого количества изрядно досаждающих ему людей. Злая ирония внутреннего голоса оказалась для Ричарда полной неожиданностью. Не решившись задать вопрос о насущном и продолжая тянуть время, он с запинкой пробормотал: — Я... Я хотел спросить. Сказал и тотчас же обругал себя за непредусмотрительность. О чем спрашивать-то собрался? И не иначе как Леворукий плечом подтолкнул, подкидывая единственный вопрос, ответ на который Ричард в равной степени боялся и жаждал знать. — Эр Рокэ, как умер мой отец? Спрашивать об отце его убийцу. Ричард бы расхохотался над абсурдностью ситуации, но так вышло, что задать этот вопрос он не решился никому иному. — Быстро, — не медлив ни мига, ответил Алва. — Как... — в горле предательски пересохло. — Как Эстебан? — вспомнились собственная дуэль и закатной тварью ворвавшийся в Ноху Алва. — Нет, — отозвался Алва и помедлил, как будто вспоминая. – Молодого Колиньяра я убил в горло, Эгмонта Окделла — в сердце. Если тебе нужны подробности, то мы стали на линию... — Это была линия?! — ошарашенный Ричард повысил голос, отрывая взгляд от огня и всем корпусом поворачиваясь к эру. — Разумеется, — небрежно подтвердил Первый маршал. Леворукий и все его кошки. Линия! Единственная предельно честная дуэль, проклятая церковью за эту честность. По земле проводится черта, секунданты разводят противников на расстояние вытянутой руки со шпагой. Левая нога стоит на линии, она не должна сдвигаться. Падает платок, и в твоем распоряжении несколько секунд, чтобы убить или быть убитым. И хромота отца не могла здесь сыграть своей трагической роли, у Алвы были такие же шансы умереть. — Эгмонт пришел с Мишелем Эпинэ, со мной был Диего Салина. Они по нашему настоянию не дрались, — как бы между делом заметил Алва и протянул руку с бокалом. Ричард, полностью поглощенный поднявшейся в душе бурей, наклонил кувшин и, не отдавая себе отчета, налил эру вина. Линия. Знает ли об этом кто-нибудь кроме участников поединка и секундантов? Матушка? Эр Август? Хоть кто-то! Если нет, то стоит ли сказать, чтобы развеять опасное заблуждение? Да и поверят ли? Или им будет легче продолжить жить в незнании, найдя в лице Ворона причину всех несчастий? А если да... Если знают, но продолжают твердить заведомую ложь…, убеждают, просят и требуют свершить возмездие во имя этого обмана… То, будь он проклят, если позволит себе воевать под знаменами клеветы. И… Нет, невозможно! Преступно! Больно! Ричард похолодел от одной мысли, что список мог оказаться фальшивкой. Жажда узнать правду стала нестерпимой, сравнявшись, но, однако, не заглушив полностью такой же силы страх. — Хочешь спросить что-то еще? — Алва разглядывал вино на свет, скорее просто поддерживая репликой беседу, чем проявляя искреннюю заинтересованность. Ричард спохватился и вскинул голову, обводя взглядом комнату, лихорадочно соображая, как подступиться к разговору. Алва покрутил в пальцах бокал, сверкнувший в слабых отблесках камина разноцветными брызгами хрусталя, и поставил его на инкрустированный столик. — С какого возраста ты себя помнишь? — неожиданно осведомился эр. Ричард хлопнул глазами, решив, что что-то упустил и теперь тщетно пытался понять — что именно. Но Алва не проронил больше ни слова и явно ждал ответа. Или не ждал? — Лет с трех... — отстраненно отозвался Ричард, думая совершенно о другом. Алва, смеясь, утверждал, что представления герцога Окделла о чести устарели еще в прошлом Круге. А само понятие чести прогнило и того раньше. Ричард злился, вспыхивал и хлопал дверью, изводясь от бессилия переубедить Первого маршала, чей цинизм был закаленнее морисской стали. Пусть Алва и не узнает, но хотя бы Ричард не будет стыдиться самого себя, твердо отказавшись от предложенного способа "спасения". Он в жизни бы не смог спокойно смотреть, как ничего не подозревающий человек пьет яд. — Память — отвратительная вещь, — сообщил маршал, вновь отрывая Ричарда от раздумий, и пригубил вино. В самом деле не смог бы. Вызвать на дуэль, бросив перчатку в лицо — да. Но не так. Не исподтишка, тайком, в спину. На него надеется эр Август, рассчитывает Катари. От него зависит слишком много чужих жизней. Он должен… Что он должен? Кому? Он слишком трепетно относится к собственной чести. Что же он творит, оглушающее пронеслось в голове. * * * Герцог Алва даже не дернулся, когда бокал вылетел из рук, и на пол брызнули осколки и вино. Маршал медленно перевел взгляд на рухнувшего к его ногам Ричарда, тщетно пытающегося отдышаться, прижимающего руку к сердцу, словно пытаясь хоть так остановить его безумное биение. Ричард поднял голову и едва не дернулся, встречая холодный жесткий взгляд синих глаз. — Простите, монсеньор, — вымолвили непослушные губы. — Я не хотел. — Забавно, — протянул Алва, кажется, не мигая. — Извольте объясниться, герцог Окделл. — Я… — дыхание перехватило, пришлось откашляться и только потом продолжить. — Я бокал вам разбил. Что он несет? Ричард мотнул головой в тщетной, как выяснилось, попытке собраться с мыслями. Алва громко и зло расхохотался, запрокинув голову. — Очаровательно, — обманчиво мягко заявил он, прекратив смеяться так же внезапно, как начал. — Как всегда вспоминаете о мелочах, упуская более… хм… глобальные вопросы. Проясните ситуацию, уж будьте так любезны, герцог. За что вы только что извинялись? Рекомендую вам подумать для разнообразия. Первый маршал был совершенно, непоколебимо и ужасающе спокоен, и Ричард, пожалуй, впервые по-настоящему испугался. Он неоднократно был свидетелем тому, как вот такая холодная, рассудочная ярость монсеньора стоила жизни зарвавшимся господам и погребала под селем целые деревни, но никогда прежде ему не доводилось испытывать её на себе. — Что ж, — тем временем продолжил светским тоном Алва. — Очевидно, дар речи вами утрачен. Однако, полагаю, слышать меня вы еще в состоянии и кивнуть при необходимости сможете, — по губам маршала скользнула мимолетная усмешка. — Так вот, довожу до вашего сведения, что этим поразительным в своей бесконечной глупости порывом вы помешали свершиться праведной мести во имя вашей блаженной Талигойи. Упустили такой прекрасный шанс поквитаться за все мои грехи, — издевательски бросил Алва. — Ну, что же вы, герцог Окделл? Чуть больше выдержки, и моя проклятая судьба была бы решена. — Замолчите! — вспыхнул Ричард, вскакивая с пола, из последних сил подавляя отчаянное желание вцепиться Ворону в горло и задушить собственными руками. — Дар речи вернулся? Славно. Но какой пыл, — едко прокомментировал Алва. – Сколько страсти для наследника дома Скал! — Да не было в вине яда! — гнев разгорался в груди, горячил кровь, заставлял пылать щеки. — А я просто забыл! — О, все интереснее и интереснее, герцог. Поразительная рассеянность. Даже непростительная, я бы сказал. Продолжайте, прошу. — Я, господин Первый маршал, — Ричард понимал, что цедит слова сквозь зубы, почти выплевывает их в лицо Алве, — забыл не отравить вас, а то, что решил этого не делать… — коротко вдохнул, облизал пересохшие губы и закончил. — Уж простите такого дурака! В любой другой день Ричард бы ликовал: Рокэ Алва изменился в лице и, казалось, в свою очередь не находил слов. Но сейчас он был слишком зол на своего эра, пожалуй, впервые, имея на то все основания. Молчание затягивалось. В глазах Алвы промелькнуло выражение, немыслимо похожее на растерянность, и это разом выбило из легких Ричарда весь воздух. Маршал не отрывал сосредоточенного взгляда от лица Ричарда, а сам Ричард замер спиной к камину, не решаясь даже пошевелиться. Да что там! Он теперь дышать почти боялся, смутно осознавая, что здесь и сейчас происходит что-то поразительно важное. Невозможное. Тишина разве что не звенела, и Ричард совсем не удивился, если бы воздух в комнате вдруг начал вспыхивать искрами. Да и появись здесь светящийся огненный шар, который ему однажды довелось видеть дома во время страшной грозы, это не показалось бы ему чем-то из ряда вон. — В таком случае, полагаю, — неожиданно раздался ровный, чуть охрипший, как после излишне долгого молчания, голос Алвы, — я должен принести вам, герцог Окделл, свои извинения. Тишина разбилась. Струна лопнула. Ричард поперхнулся вдохом и отчаянно, до слез закашлялся. Первый маршал встал, налил бокал вина и предложил оруженосцу. Кивнув в знак благодарности, тот небрежно вытер выступившие слезы, сделал один большой глоток и вернул бокал Алве. — Спасибо, эр Рокэ. Коротко усмехнувшись, Рокэ Алва прошел к столу, сел, откинувшись на спинку кресла, и скрестил руки на груди. — Я вас внимательно слушаю, Ричард. Ричард Окделл вытащил из кармана кольцо Эпинэ и положил его на гладкую до зеркального блеска столешницу темного дерева: — Вот. Кольцо, — помедлил немного и, как будто этот требовало пояснений, добавил. — С ядом. Замолчав, Ричард почти с тоской ждал, что Алва сейчас язвительно пройдется по его уникальной способности говорить очевидные вещи, но против обыкновения Алва не проронил ни слова. — Но я не хочу так, эр Рокэ, — продолжил он твердо. — Это неправильно. — Что именно, юноша? — уточнил маршал, и Ричард невольно отметил, как устало звучит голос Ворона. Помолчал, поточнее подбирая формулировку. Наконец, ответил: — В спину неправильно. — И как я мог забыть, что вы Человек Чести, — без какого-либо выражения проговорил Алва. — Дело не в чести, — нетерпеливо заявил Ричард. — Вернее в ней, но вы опять все не так поняли. Алва вскинул брови в наигранном изумлении: — Ну, так просветите меня, юноша. Ричард на короткий миг прикрыл глаза, быстро досчитал до шестнадцати и открыл было рот, чтобы начать объяснять, как его перебил Алва. — И сядьте вы, право слово. — Спасибо. Я… Я постою. Спасибо, но… нет. — Как пожелаете, — пожав плечами, бросил Алва и взмахнул рукой, очевидно приглашая к разговору. Ричард помялся мгновение, но потом отбросив ненужную сейчас стыдливость, начал с непривычной откровенностью: — Эр Рокэ, вам прекрасно известно, что мне, как потомку святого Алана, главе дома Скал и сыну своего отца следует вас ненавидеть и определенно желать убить… — Следует? Вот как, юноша? — осведомился Ворон, насмешливо сверкнув глазами. — Да, следует. И, если убить вас я и правда иногда хочу… Да что там иногда — часто! Но в этом виноваты только вы сами, а не … разногласия между нашими семьями… — Изящно сказано, — отметил Алва. – Но я перебил вас, продолжайте. Ричард запретил себе обращать внимания на шпильки Первого маршала, поэтому оставил комментарий без ответа. — Но я не могу вас ненавидеть. Не хочу, — Ричард протестующе мотнул головой, как будто кто-то сейчас посмел подвергнуть сомнению его искренность. — Вы…хороший, — сбился, увидев кривую усмешку Алвы, но тотчас торопливо заговорил снова. — Вы ужасный, но иногда хороший. Правда. И в любом случае никто не заслуживает такой смерти. И я… я просто не смог. Так не делается. Чтобы человек не знал. Это…подло. И не подобает. — Подло отравить подлеца, лишившего тебя отца? — поинтересовался Алва, изобразив недоверие. — Подло отравить любого вместо того, чтобы сражаться честно, — убежденно заявил Ричард. — Даже если он отравит тебя первым? — Даже если, — кивнул Ричард. —Я не хочу умирать негодяем, убивающим из-за угла. — Совесть. Как мило, — заметил Алва. — Не усложняйте себе жизнь, юноша. — Нет, эр Рокэ, — твердо ответил Ричард. — Вы можете говорить мне об этом сколько угодно, но нет. Ричард ловит себя на том, что впервые говорит о подобном с Алвой. Не бросается обвинениями, не ждет с болезненно ноющим сердцем очередной подколки Первого маршала, готовый в любую минуту ощетиниться, как еж, а честно и открыто говорит то, что думает. В словах Алвы ему больше не видится яд и жестокая насмешка, просто… Просто у эра другое мнение, слишком сильно отличающееся от мнения самого Ричарда. Ну, вышло так. Что же теперь — стрелять в каждого, кто будет с ним не согласен? Изменение отношений несомненно очевидно и для Алвы. Потому что первый маршал неожиданно улыбается. Не зло, не насмешливо – просто на губах появляется короткая искренняя улыбка, и из голоса исчезает покровительственная насмешка. — А вы повзрослели, Ричард. 29.05.2013 г.