Приручи меня, Уэтмор

« Я бы с удовольствием трахнул твою задницу, нежели киску твоей сестры…»  Эх, Перси. Знал бы ты, как искренне звучали в тот день слова безумного убийцы и маньяка, чье горячее дыхание опалило твое ухо… « Нежный, как девочка…»

***

      Уэтмор дрожал, трясся и скулил жалобно, лишь стоило Дикому Биллу коснуться его податливого тельца холодными, грубоватыми пальцами. Надзиратель вздрогнул, ощущая уже горячие, шершавые губы на своей слегка покрасневшей щеке и Перси, сам того не желая, прогнулся в пояснице, рвано дыша, сквозь стальные прутья вжался упругими ягодицами в член Уортона, что успел уже принять стоячее положение. А Билл усмехнулся и хрипловато засмеялся тому в ухо, чуть нежнее сжал его бедро ладонью, тем самым выдавив из надзирателя еще один весьма громкий стон.        — Уортон! Отпусти его сейчас-же! — А вот и наш старый друг Полл Эджкоб, кто успел вовремя вмешаться и не позволить безумцу продолжить начатое. Начальник вырвал из чехла дубинку и с силой ударил ею о клетку Дикого Билла. Перси же, сжавшись, поднял чуть мокрые, темные глаза на своего коллегу и ощутил, как руки смертника вдруг ослабили хватку. И этих секунд Уэтмору хватило сполна. Парень быстро рванулся вперед и повалился на каменный пол, задрожал и прижался к решетке пустой позади камеры. Дикий Билл отдалился медленно от решетки и засмеялся глуповато, одарив начальника безумным взглядом мутно-серых глаз.        — Ну что вы, Босс. Мы просто играли. Правда, Перси? — заключенный захихикал хрипловато, оголив в усмешке ряд ровных, желтоватых зубов. Полл нахмурился, недобро осмотрел смертника и скрестил на груди руки, уже переводя взгляд на «любимого» коллегу. И Перси быстро утер с покрасневшего личика слезы, поднялся с пола, отряхивая форму и как-то слишком спокойно посмотрел на Дикого Билла, даже сам слегка усмехнулся, взглядом цепляясь за взбухшие от напряжения голубоватые вены на подкаченных, бледных руках Вильяма.        — Да, играли… — произнеся эти слова дрожащим, немного женственным голосом, смотритель поправил бледной ладошкой волосы. И почему, спрашивается, он не закричал и не позвал на помощь в тот момент, когда же костлявые руки психа проскользнули к его телу сквозь ржавое плетение железных прутьев. Забавно, не правда ли? На лице Перси снова мелькнула его излюбленная эмоция маленького, обиженного на весь мир ребенка. Начальник безразличным взглядом одарил сначала Уортона, лишь слегка нахмурив темные брови и затем перевел взгляд на Перси и неожиданно в глазах надзирателя мелькнуло опасение.         — Я предупреждал тебя, Перси. Не заступай за линию. Опять витаешь в облаках? — Эджкоб не стал дожидаться ответа коллеги и медленным, спокойным шагом направился к большому рабочему столу, что стоял в начале Мили и усевшись поудобнее, вновь начал разбираться в стопках различных бумаг. Полл больше не желал видеть подобных картин в своем блоке, ну конечно. Кому бы понравилось потом разбирать объяснительную и выслушивать поучения начальства. Он лишь вздохнул тяжело и уже полностью погрузился в папки.       Уэтмор все еще дрожал, но дрожь эта была практически незаметной, мелкой и ее началом служил явно не страх. Что-то другое, весьма незнакомое молодому надзирателю. Перси поправил галстук и уже более решительно осмотрел камеру Дикого Билла, тут же поймав взгляд чуть придурковатых, мутных глаз психа, хмыкнул неслышно.        — Что такое, персик? Тебе не понравилось? Прости меня, в следующий раз я буду нежнее, — более тихо произнес Билл, приблизившись снова к решетке и ухватившись за прутья длинными, костлявыми пальцами. Он заулыбался снова, однако все еще в некой опаске переводил глаза на Эджкоба, который был не так уж и далеко, но видимо, начальник слишком сильно увлекся своим делом и до его ушей попросту не доходили слова Уортона.        — Заткнись лучше, Уортон, — Перси весьма стойко старался произнести эту фразу как можно громче и грубее, но увы, голосок молодого смотрителя все еще звучал неуверенно.        — А кто у нас тут такой разозлился? — Билл же, засмеявшись довольно громко, в очередной раз стал с неким интересом осматривать гладкое, немного покрасневшее лицо надзирателя. Весьма был забавен тот факт даже самому смертнику, что этот маленький гаденыш, кого заботила всю жизнь только его шевелюра, так ему полюбился. Перси и не подумал отвечать на произнесенные Уортоном слова, только недовольно шмыгнул носом. В глазах смертника паренек поймал усмешку и этот факт его явно не позабавил. К сожалению для него самого, Перси не знал даже, чем ответить Дикому Биллу и спустя лишь несколько секунд, что тянулись казалось, больше часа, смотритель слегка прищурился и затем отвернулся. Дрожь, что возникла еще несколько минут назад, уже сошла, однако на нее место пришло совершенно иное, опять же новое ощущение и коем оно являлось, Уэтмор не имел никакого понятия.        — Перси. Ягодка моя. Расскажи дяде Биллу, что случилось, — нагло улыбаясь, прохрипел еле слышно смертник и высунул руку сквозь решетку. Пальцы снова потянулись к чужому лицу, правда сейчас у Уортона уже не было возможности к нему прикоснуться. Надзиратель выпучил по-детски глаза и сжался как-то машинально, хоть и понимал отчетливо то, что Билл сейчас не сможет больше коснуться его. Один только голос этого бешеного маньяка и насильника вызывал в хрупком тельце Перси дрожь, только рождалась она каждый раз явно не из-за страха. Дикий Билл захихикал почти неслышно, лишь стоило ему заметить на личике Уэтмора новую, неожиданную для самого смертника эмоцию. Почему-то даже смех уже стало весьма трудно сдержать, хоть и сейчас для этой ситуации он казался уместен.        — Перси! Тебе одного раза не хватило? Иди и займись работой. Чего встал, как вкопанный? — через мгновение ожил вдруг и Эджкоб, о существовании которого и сам Уэтмор уже успел забыть.        — Хорошо. Иду, — надзиратель, дрожащей ладонью в который раз поправив волосы, быстро двинулся к главному столу, только в последний момент он все-таки обернулся и будто в последний раз, поймал на себе взгляд чужих, затуманенных безумием глаз. Билли не знал, почему проводил Перси взглядом забитой собачонки, но когда же смотритель обернулся, мужчина в который раз улыбнулся широко, словно идиот и вернулся на свою койку. Послышались отдаляющиеся, быстрые шаги и Уортону внезапно стало даже как-то слишком одиноко и горестно. Смеяться больше не было желания, как и впрочем, делать все остальное. Хотя, какие у Билла могли быть тут дела? Сидя в клетке, словно обезьяна в зоопарке, смертник подолгу о чем-то думал и по ночам тихо разговаривал сам с собой и порой ему от этого становилось слишком одиноко. Дикому Биллу постоянно хотелось чьего-то внимания и весьма часто он отплачивал за свои желания прибыванием в камере для буйных.        Время тянулось медленно и лениво. Чуть ли не каждую минуту Уортон с некой опаской осторожно подходил к решетке и высовывал голову, дабы в очередной раз взглянуть на часы. И каждый раз удивлялся тому, что видел. Ему даже на мгновение показалось, что время остановилось и не желало ни в какую двигаться дальше. Койка проскрипела громко под весом его тела. Билл вслушивался в каждый звук и шорох, который только мог уловить его чуткий слух, но голоска Перси в этот вечер он больше не услышал. Слоняться вдоль камеры показалось Уортону весьма веселым занятием, только ненадолго. Очень скоро и это смертнику явно наскучило. Спасительными вдруг перед самым отбоем показались Дикому Биллу до боли знакомые шажки и мужчина буквально подорвался с места и с грохотом припал к покрытому ржавчиной плетению железных прутьев.        — Крошка Перси. Ты придешь ко мне завтра? — в ответ на свои слова смертник услышал только вздох, но и этого мужчине хватило сполна. На небритом лице самовольно расползлась идиотская улыбка и с полным удовлетворением Уортон снова сел на скрипучую кровать. Тишина медленно окутала блок. Быстро потух свет и любимые шаги внезапно стихли. И показалось, что уже навсегда. Треск старых, электрических ламп ударил по ушам и также стих, испарился. Уортон боялся пошевелиться. Он только изредка вздрагивал и с неохотой вслушивался в тяжелое, редкое дыхание Коффи, кто уже успел уснуть. Казалось, что этот здоровяк умел лишь спать и плакать, но его прибывание здесь Уортона уж точно не волновало. Билли, он не хотел больше ничего. Он и сам не может понять, почему так настойчиво ищет взглядом этого смотрителя каждый раз, изо дня в день.        Слишком сложно уснуть. Воздух становится тяжелым, неприятным. Даже моргать отчего-то стало сложно. Смертник без особого интереса осматривал неторопливо то собственные, шершавые и грубые ладони, то старые каменные стены. Голова наполнялась непонятными, пустыми мыслями. Сон отказывался подступать. Веки становились с каждой минутой все тяжелее, но как бы смертник сейчас не старался провалиться в сновидения, у него это не выходило. Лишь когда часы пробили полночь, Уортон поднялся лениво со своей койки и в который раз приблизился к решетке. Взглядом бешеной псины он стал озираться по сторонам, но правда сам не понимал, что искал. Или кого он искал. Мысли, мысли. Только они сейчас могли составить мужчине компанию. Но даже за пять проклятых минут Малышу Билли надоело все без исключения. Надоел Эджкоб, его чертовы прихвостни в фуражках и даже ни в чем неповинный Коффи, кто лишний раз даже не решался подавать признаков жизни. Злоба комом подступила к горлу. Пальца сжались в кулаки. Дыхание, что некогда было размеренным и спокойным, участилось и стало куда громче.        — Где мой Перси? Дайте мне Перси. Дааайте… Что? Нет? Почему? А я хочу малыша Перси… Неужели даже перед собственной смертью я не получу моего сладенького? — голос дрожал, но звучал почти неслышно. Словно тихий гул, шепот Уортона расползался по блоку Е и растворялся где-то за его пределами.       Хочется кричать и драть горло, но Билл не может. Он ходит бесшумно по своей узкой камере и бормочет еще долго что-то самому себе под нос и кажется, сам до конца не понимает, что говорит. Тишина становится еще более невыносимой и темнота сгущается, затягивает мужчину куда-то в неизвестность.        — Я просто хочу малыша Перси… — произнес в самый последний момент Уортон и потрепанный матрас вновь тихо проскрипел под его телом. Подушка в грязной наволочке послушно проминается под головой смертника и Билл неслышно смеется, устремляя взгляд в серый, потертый полоток. Но весьма быстро улыбка сползает с лица мужчины и на ее место приходит лишь безразличный хриплый вздох.        Слышно, как во сне что-то бормочет Коффи. Слов разобрать почти невозможно, но Уортон и не старается уловить в них смысла. Теперь уже хочется уснуть. Дикий Билл давно задается вопросом, каково это, нормально спать и уже несколько лет не может найти на него хоть какого-нибудь ответа, даже самого простого. В голове стерлись воспоминания о далеком, спокойном детстве и о тех невинных, ребячьих снах. Уортон уже и не помнит, что снилось ему тогда, в прошлом. Когда не был еще слышен этот непонятный гул, гудение электрических ламп, освещающих главный коридор Мили, храпа других смертников из соседних камер и неприятного, даже мерзкого скрипа матраса под собственным телом. Вот бы вернуть все назад.        — Билли хочет спать… Спааать, черт возьми, но нет! Он не уснет вам всем назло, ублюдки, пока не получит Перси, — из его камеры послышался глухой удар и затем грозное шипение. Изо всех сил грохнув кулаком по ножке кровати, Уортон тут же пожалел об этом, рыча от боли, поджимает руку к груди и вскакивает с койки. Обычно в такие моменты он сразу же слышал шаги надзирателей, их громкие голоса. Но ночью все происходит совершенно иначе. Никто не поучает Билла, не грозит ему дубинкой и по-сути, смертник должен радоваться этому, но именно сейчас Билл чуть ли не выл от досады.        — Дай поспать, Уортон! — вдруг скрипнула дверь комнаты отдыха и послышался раздраженный, сонный голос Гарри. Дикий Билл не сдерживает ехидного смешка, но не решается отвечать и возвращается обратно, на ненавистную ему койку.