Lost moment

Андрей сидел в расположении и собирал свои немногочисленные вещи в рюкзак, отдаваясь горьким воспоминаниям о прошедших двух месяцах, которые он провел в Суворовском. Никогда ранее он не испытывал такого отчаянья, затопившего душу, и жуткого желания остаться, которому исполниться, увы, не суждено. Обведя помещение томительным взглядом, парень тихо усмехнулся и покачал головой, понимая, что всегда будет скучать по этим светлым стенам, по большим окнам, впускавшим в расположение солнечный свет, по кроватям, в два ряда, расставленным около стен, и, конечно же, по однокурсникам, ставшим ему верными друзьями. Андрей не сомневался, что ему еще не раз приснятся голубые глаза Макара, смотрящие на мир с каким-то озорством, широкая улыбка Трофима, едва заметные ямки на щеках у Печки, спавшие на кончик носа прямоугольные очки Сухого, блестящие на солнечном свету, русая шевелюра доброго Синицы и…Нахальные комментарии Сырникова, пропитанные ядом. Суворовец тяжело вздохнул, и перед его взором вновь появилось такое знакомое лицо с узкими зелеными глазами, рассматривающими его с холодным пренебрежением, бледно-молочной кожей и тонкими сухими губами, растянутыми в неком подобие улыбки. Желание последний раз увидеть извечного «врага» пересилило все остальное, и Андрей, понимая к чему это может привести, поднялся с кровати, куда сел несколько минут назад, чтобы собраться с мыслями, и направился к выходу из помещения, напрочь забыв о сборах и о том, что поезд у него через каких-то два часа. Убедившись в отсутствии офицеров в коридорах и попросив дежурного ему позвонить, если вернется философ, парень быстрым шагом направился к расположению второго взвода, где не раз встречался с однокурсником, чтобы попрощаться и, к его сожалению, прервать навсегда их запретные отношения, спрятанные где-то в недрах их душ. Мысли короткими обрывками летали в его голове и даже пытались убедить его остаться, порвать эти чертовы билеты, что лежали в кармане фирменных брюк, вернуться к друзьям и обыденной жизни с шутками, весельем и смехом, но совесть и любовь к больной матери не позволяла этого сделать. Каждый раз, как появлялась шальная мысль наплевать на все и остаться, перед его глазами вставал образ бледной матери, лежащей на скрипучей кровати и ждущей своего часа. Остановившись около деревянной узорчатой двери, сделанной из темного дуба, Андрей молча огляделся и коснулся пальцами холодной позолоченной ручки. Осторожно нажав на нее, он слегка приоткрыл дверь и заглянул внутрь, искренне надеясь, что кроме Сырникова в помещении не будет. Казарма была окутана приятным полумраком, но Леваков все равно сумел разглядеть знакомую сутулую фигурку около дальнего окна, медленно перелистывавшую страницы толстой книги. — Привет. — неуверенный заданный тон так и кричал о волнении суворовца, о необходимости начатого разговора, от которого они успешно бегали в течение этих двух месяцев, скрываясь в объятиях друг друга. Андрей старался унять дрожь в трясущихся ногах и успокоиться, но у него ничего не получалось. Слабый ветерок из чуть приоткрытого окна растрепал русые волосы в разные стороны, и особо длинные пряди упали парню прямо в лицо, заставляя того тоскливо улыбнуться. — Привет. — Сырников же ответил сухо, как-то мрачно, но Андрей прекрасно знал, что это лишь хорошо обыгранная мыска, роль, прижившаяся к первокурснику, которую вскоре предстоит снять, которая исчезнет вместе с ним в сизом дыму. — Зачем пожаловал? — Алексей, как всегда, иронично изогнул бровь и ухмыльнулся, увидев беспорядок на голове у однокурсника. — Поговорить надо. — Андрей, прикрыв дверь, прошел внутрь комнаты и вздрогнул, ощутив касание морозного воздуха к своей коже, но ничего не сказал, зная, как это может разозлить Сырникова. Кадет прошел к последнему окну, на котором удобно расположился собеседник, и осторожно присел рядом, не волнуясь о том, что может испачкать свои недавно почищенные брюки или светлую рубашку. Сейчас одежда волновала его меньше всего. Осторожно взяв холодную ладонь в свою, Леваков положил ее себе на колени и приготовился к долгому и болезненному разговору, который должен был порвать последние нити, связывавшие их. Он этого не хотел, но еще больше ему не хотелось давать и себе, и Леше ложные надежды, которые спустя года все равно рухнут, ничего за собой не оставив. — Я уезжаю в Москву. — осторожно начал Андрей, видя недовольство на лице парня, сидевшего напротив, и тихо добавил — Моей матери предложили помощь в хорошей столичной клинике, и я не могу ее оставить одну, поэтому еду с ней. — А это значит, что ты больше не будешь учиться в училище, так ведь? — ехидно осведомился Алексей, скрывая за обычным для него ехидным тоном свои настоящие чувства, которым пришло время начать угасать, у которых нет будущего, которые из пламени превратятся в серый пепел. Ему не было больно или жаль, но суворовец был недоволен таким раскладом, словно дело шло не о спасении матери Андрея, а о партии в карты, которую Леваков не хочет проигрывать, потому и сбегает. У Леши был козырь, глубокие знания о прошлом однокурсника, но сейчас они не могли ему помочь, потому что он чувствовал твердые намерения товарища и впервые в жизни не собирался их разбивать. — Я переведусь в Московское, буду учиться и хоть как-то помогать матери. В Твери от меня не было особой пользы. — Андрей несколько раз постучал пальцами по гладкому стеклу и вздохнул, чувствуя растущее между ними напряжение — непривычное ощущение отдаленности, одиночества. — А как же твои друзья? Как же они будут жить-то без тебя? А Сашка? — вопросы повисли в воздухе, но их ответом послужила звонкая тишина, прерываемая тихим, едва слышимым смехом за окном. Сырников посмотрел в окно и хмыкнул, увидев на плацу смеющихся Макарова и его друзей, которые бросались в друг друга сгнившими темными листьями. Андрей тоже заметил товарищей, но никак не среагировал на придуманную ими забаву, лишь подумал о том, что глупее занятия он никогда в жизни не видел. Сейчас все, что было связано с приятелями, вызывало в суворовце раздражение и непонятную злость, будто они были виноваты во всех его неудачах. — Она закончит школу и тоже приедет в Москву поступать, к тому же ты же знаешь, что мне на нее все равно. — Леваков улыбнулся попытался положить ладонь на плечо Леше, но тот ее быстро скинул и отвернулся, пытаясь разглядеть хоть что-то в царившем мраке. — От эти знаний все равно нет никакого толка, — кадет скривил губы в презрительной усмешке, а чуть позже произнес — Мы все равно не будем вместе, так что мог мне это и не говорить. — он смерил Андрея отстраненным взглядом прищуренных зеленых глаз. — Если следовать твоей логике, то я мог бы и не приходить вообще, а просто без объяснений уехать. Мне интересно, такой бы вариант тебя устроил? Андрей был зол и на себя за то, что начал этот нелепый разговор вместо того, чтобы собирать вещи, и на Алексея, сидевшего напротив, который также глуп и непонятлив, как металлическая сковородка, который до сих пор не понял, как ему важна мать, и на последнюю, хотя причиной злости на нее была абсолютно глупой и дурацкой. Она ведь все равно не виновата в сложившейся ситуации…Хотя… Леваков помотал головой в стороны, пытаясь отогнать от себя ненужные мысли и обвинения, и вновь посмотрел на Лешку, напряженно кусавшего нижнюю губу. Эта старая, давняя, чуть странноватая привычка вызвала у Андрея негромкий смешок, который он замаскировал под кашель — нередкое явление у суворовцев в конце ноября. — Так было бы намного легче. — Отлично, я ухожу, мне надо собираться. — Андрей мигом соскочил, поняв, что этот разговор нужен только ему, и уже хотел уйти и забыть все это, как страшный сон, начать новую жизнь в Москве, как его остановила чья-то рука, схватившая его за запястье. Алексей развернул к себе упрямого однокурсника, тихо усмехнулся и прижал его к себе, чувствуя приятное тепло в груди, смешанное с грустью от того, что вскоре все закончится. Парень медленно провел рукой по затылку слабо сопротивляющегося первокурсника, как можно небрежнее касаясь русых волнистых волос, и резким движением заставил Левакова уткнуться носом в его плечо. — Послушай, я же шучу! Не думаешь ли ты, что я серьезно буду портить наши отношения в последнюю встречу? — примирительным тоном сказал Сырников, посчитав это лучшим разрешением их небольшого конфликта. — Ну у тебя и шуточки. — недовольно произнес Андрей и удивленно приподнял бровь, услышав звонкий смех своего однокурсника, явно чем-то позабавленного. — Леваков, ты же знаешь, я люблю, когда ты злишься… — Поэтому и решил проверить мое терпение. — хмыкнул парень и попытался отстраниться, но Алексей лишь сильнее прижал его к себе, чувствуя тонкий аромат его одеколона, подаренного Сашей. — Хватит вредничать, ты все равно скоро уедешь. Лучше покажи мне, как ты целуешь Сашку… — нагло потребовал Сырников и, не дожидаясь ответа и угроз в свой адрес, легко коснулся сухих губ Андрея своими, обжигая кожу на его лице тяжелым дыханием. Прижав однокурсника к стене и уничтожив все попытки сопротивления, Сырников поднял руки однокурсника над головой и сильно укусил его в шею, оставляя весьма заметный след. Леваков хотел возмутиться, мол тот соблазняет его прям перед долгой поездкой, но уставшее после долгой пробежки тело отзывалось на каждое прикосновение Леши, отдававшиеся приятной истомой в каждой клетке. Андрей уже подумал, что готов к любым сюрпризам от непредсказуемого товарища, и прикрыл глаза, все еще ощущая себя неловко, но прикосновения и поцелуи тут же прекратились. — Какой же ты все-таки чувствительный, Леваков, будет очень жаль с тобой расстаться. — тихий шепот Сырникова расплылся по всему помещению, эхом отдаваясь от темных стен. — Я тоже буду по тебе скучать. — парень оттолкнул от себя Лешу и широко улыбнулся, услышал утробное рычание. — Если хочешь, можем провести последние часы вместе, все равно хуже уже не будет…Только я и ты… — договорив это, Андрей внимательно посмотрел в зеленые глаза товарища и не торопливо наклонился к лицу… *** Алексей сидел вечером вместе с друзьями в расположении и играл в карты втайне от отца, являвшегося еще и офицером-воспитателем у их взвода, изредка посматривая в окно, за которым давным-давно замерцали звезды на темно-синем небе. Он знал, что конец наступил, но все равно ощущал себя счастливым, потирая оставшийся после их небольшого разговора синяк на шее.