Цена признания

- Да я быстрее получу всеобщее признание, чем ты, вот увидишь! – Весело воскликнул светловолосый мальчишка, прицеливаясь схваченной с дивана подушкой так, чтобы уж точно попасть в своего оппонента – юнца, очень похожего на Италию. - А вот и нет! У меня история древнее, да меня и провозгласили раньше, чем тебя! – Засмеялся в ответ итальянец, ловко уворачиваясь от брошенной подушки, так что она угодила прямо в сидящего на полу у кресла кролика Молоссии. Животное испуганно не то тявкнуло, не то пискнуло и помчалось искать защиты у своего хозяина. Молоссия, желая пристыдить обижающих бедное животное хулиганов, принялся было отчитывать мальчишек, но быстро понял, что это бесполезно, и замолк, тихо вздохнув. Люксембург с интересом наблюдал за происходящим, удобно устроившись в мягком кресле у окна. Пожалуй, такие вот собрания непризнанных наций, куда его часто приглашали просто в качестве гостя, нравились юноше гораздо больше, чем официальные встречи признанных государств. У микрогосударств дружеские встречи и правда были дружескими. Им не надо было делить между собой ресурсы, не надо было переманивать друг у друга союзников и строить заговоры… В их компании было так… уютно, что ли? Да, именно так. Жаль только сами микронации не понимали того, насколько им на самом деле повезло. - Эй, Генри! Ты меня вообще слышишь?! – От размышлений юношу отвлёк Силенд. Кажется, мальчик уже давно звал его, а он только сейчас это заметил. - Да? – дружелюбно улыбнулся Люксембург, стараясь сгладить неловкость. – Прости, я задумался и не сразу тебя услышал. - А правда здорово быть признанным, скажи? – Поинтересовался любопытный мальчишка, ничуть не обидевшись. - Ну… - Замялся Люксембург, не зная, что и ответить на этот вопрос. Признание - это здорово, конечно, но знал бы маленький Силенд, чего стоит это признание заслужить… Люксембург был древним княжеством – древнее, чем иные большие государства. А у древних есть и свои скелеты в шкафу. Есть своя трудная и мрачная порой история, в которую иногда снова окунаешься в самых страшных ночных кошмарах. Но именно то страшное прошлое привело сейчас Люксембург к этому настоящему, он прекрасно понимал… Это на самом деле очень сложно – существовать на этом свете так долго и быть при этом всеми признанным. Не каждый сумеет выжить, стремясь получить признание. Но надо ли знать об этом наивному мальчишке Силенду? Наверное, всё же нет. Генри не хотел бы разрушать светлую детскую мечту, а потому правды не скажет… - Да, очень здорово. Только вот если станешь признанной страной, то о игрушках, телевизоре и частых посиделках с друзьями тебе придётся забыть – важные государственные дела будут отнимать у тебя почти всё свободное время, так что и на сон его иногда хватать не будет... - Правда? – Недоверчиво протянул Силенд, призадумываясь. – Тогда, - начал он после минутной паузы, - я ещё немного, пожалуй, побуду непризнанным. А потом уж точно стану настоящей большой страной, вот увидишь! - А мне Альфред как-то говорил, что для того, чтобы стать настоящей страной, надо кучу врагов победить! – вспомнил Молоссия. – Он мне не соврал? - Нет. – Авторитетно заявил Себорга, который тоже обладал довольно древней историей, и многое знал. – Но сражаться за свою независимость один на один с грозным врагом так здорово! Сразу ощущаешь себя великой и несокрушимой державой, которой никто не страшен! Скажи им, Генри! Люксембург в ответ лишь невесело усмехнулся. Он помнил немало славных сражений. Но воспоминание об одном из них было самым ясным до сих пор, и до сих пор это воспоминание преследовало его по ночам ужаснейшим из ночных кошмаров: Люксембург помнил горящий город. Помнил, что стоял в ту ночь лицом к лицу с братцем Абелем на одной из узких городских улиц. В ту ночь – Генри знал точно – братец пришёл не на помощь. Абель больше не был ему другом. Люксембург тогда держался из последних сил, он уже жалел, что они с Бельгией затеяли это восстание. Но отступать было некуда…Он слышал крики умирающих. Чувствовал жар пламени, объявшего словно всё вокруг. А виновник всего этого ужаса стоял всего в двух шагах от юноши. И это было страшнее всего… Это было просто немыслимо! - Прости… Это был приказ правителя… Ты знаешь, если бы я мог не подчиниться… - В голосе и во взгляде Абеля не было ни капли злости. Только печаль и глубокое сожаление. Но выбора у него всё равно не было, это решение принимал не он… Генри хотел было что-то ответить, но вдруг покачнулся и упал на колени перед голландцем. На секунду дыхание будто остановилось, а перед глазами запрыгали разноцветные круги. Он ещё заметил, что лёгкая рубашка отчего-то намокла, а Абель, с ужасом в глазах, почему-то вдруг кинулся прямо к нему. Кажется, в ту ночь погибло слишком много людей… - Не знаю, - помедлив, всё же ответил юноша. – Я уже мало что помню... Да. Такой ответ будет лучшим. И этой правды детям знать не стоит. Пусть лучше довольствуются героическими фантазиями о несокрушимых героях. И остаётся только надеяться, что им никогда не выпадет возможности узнать, что такое настоящее сражение за право существовать и быть независимым. Сражение, после которого так трудно бывает смотреть бывшему противнику в глаза… - Ну а радость от того, что захвативший тебя когда-то противник повержен, а ты опять совершенно свободен? – полюбопытствовал Силенд. – Мне говорили, что это такое чувство, которое невозможно забыть! Это-то ты должен помнить! Что ж… Тут мальчишка совершенно прав. Такое действительно забыть невозможно… Генри помнил, что стоял в тот день на пороге богато обставленной светлой спальни. Помнил, как страшно было ему заходить в эту комнату. Помнил запах страха, смерти и отчаяния, витающий в воздухе. Маленькому Генри когда-то говорили, что такие как он не боятся смерти, потому что смерть над ними не властна. Оказалось – соврали… Тогда Люксембург все же нашёл в себе силы приблизиться к огромной кровати, стоявшей посреди комнаты. Мальчик увидел, что лежащий на ней юнец, выглядевший даже моложе его самого, совсем плох… Голубоглазый мальчишка, который раньше казался всем окружающим несокрушимым и способным пережить даже конец этого мира, теперь был удивительно слаб и беспомощен… Люксембург осторожно подошёл ещё ближе и коснулся лба больного дрожащей рукой. Горячо, очень горячо. Мальчик на кровати метался в бреду, что-то неразборчиво шептал себе под нос, его, кажется, знобило. Генри мог бы броситься за лекарями, мог бы привести сюда всех целителей империи, но… От этой болезни, кажется, лекарства нет и не будет. Он горько усмехнулся. Помнится, когда-то он очень желал того, чтоб этот момент наступил…Так почему же теперь он не рад тому, что видит? Неужели успел привязаться к этому мальчишке? Если бы много-много лет назад, в их первую встречу, кто-то посмел бы сказать ему, что он сможет подружиться со Священной Римской Империей, Генри рассмеялся бы этому глупцу прямо в лицо. А теперь… Мальчишка зашёлся в приступе сильного кашля. Нет. Генри не мог больше этого выносить. Ведь должен быть кто-то, кому под силу всё исправить, спасти Империю! Надо просто найти этого человека, срочно найти! - Только держись! – Бросил он, выбегая из спальни больного. Нужно найти короля, генералов, кого-то из канцлеров, в конце концов! Они же должны, обязаны помочь! Не пробежав ещё и пары коридоров этого огромного и малознакомого ему дворца, Люксембург внезапно остановился. Он почувствовал, что уже опоздал... Что ж… Всё так, как он когда-то хотел… Свобода и независимость. Империи, кажется, больше нет… Но почему он не чувствует радости? Отчего ему так хочется взвыть от горя и обиды? - Это такое чувство, которое словами не передать, прости, – тут Люксембург ни капли не соврал. – Это надо самому почувствовать… - Да зазнался он! – хихикнул Молоссия. – Конечно, он у нас весь такой признанный, его почти во все международные союзы приглашают. А тут мы… - Это сейчас приглашают,– вздохнул Генри, ничуть не обидевшись, - а раньше вообще втягивали… - А какая разница? – Не понял Силенд. - Государства втягивают в союзы, не считаясь с их мнением. Чаще всего такие союзы военные, и ничего хорошего от них ждать не стоит. - Ну так нам это не грозит. От нас в таком союзе толку мало. – Печально заключил Себорга, почёсывая спинку урчащему от удовольствия питомцу Молоссии. - Радуйтесь. Вам в таком случае очень сильно повезло, – спокойно посоветовал Генри. - Ну мы же не просто так тебя расспрашиваем! – Обиженно воскликнул Силенд. – Мы же узнать пытаемся, что надо сделать, чтобы признание получить! Ты ведь уже признанный, значит, всё-всё знаешь, и можешь с нами поделиться… Тебе что, жалко что ли? Если бы не воспитание, Люксембург рассмеялся бы в голос. Наивные и милые микронации… Ну почему они не понимают своего счастья? Они не знают, чего на самом деле стоит такое «нужное» им признание.И Люксембургу совсем не хочется им ничего объяснять. Он, пожалуй, дико завидовал своим приятелям: их ведь никогда (он очень надеялся, что никогда) не будут мучить обратившиеся ночными кошмарами обрывки страшных воспоминаний, от которых не спасают даже огромные дозы алкоголя, с помощью которого некоторые пытаются забыться. Им никогда не придётся ощутить ещё тёплую кровь на своих руках. Они не узнают, каково это – участвовать в войнах. Люксембург им завидовал, но они почему-то не верили и обижались… - Я мало чем могу вам помочь. Думаю, большие и более древние государства знают гораздо больше. Попробуйте спросить у них. – Только улыбнулся в ответ Генри. Ради их же блага, он никогда не скажет им о той дороге, что привела его к сегодняшнему признанию.