***
Скрип закрывающейся двери и яркий свет утреннего солнца прогнали остатки моего сна. Даже не верится, что сегодня уже двадцать второе число, день моей операции. Не то чтобы я боюсь, скорее, просто беспокоюсь. Доктора говорят, это рядовая операция, и через пару дней меня выпишут. Хотя это для них рядовая операция, а для меня пугающий до седых волос кошмар. Одиннадцать часов. Меня везут на каталке по бледно-зеленому коридору больницы. Как в морг попала. Тьфу ты! Ну что за мысли меня посещают? Странно, я даже не заметила, как оказалась в операционной, и почему здесь так темно? Про холод вообще молчу: лежу голая на операционном столе, прикрытая жесткой тканью простыни. В ушах болью отзывается чье-то дыхание, запрокинув голову назад, вижу молоденького медбрата у изголовья моей каталки, он словно статуя, смотрящая сквозь века. Не понимаю, на что он смотрит, несмотря на полумрак комнаты, даже мне с моим неважным зрением ясно, что в комнате никого нет. Пытаясь разглядеть, на что же все-таки устремлен взгляд медбрата, замечаю надвигающийся силуэт. По мере приближения ко мне всё яснее проявляются черты появившегося – старушка: невысокого роста, лишь немногим выше меня, полноватая, в каких-то лохмотьях, длинные поседевшие волосы собраны в пучок. А глаза, глаза словно светятся в темноте янтарём. От ее взгляда по телу разливается холод. Она молча присаживается на каталку. Мне так хочется отодвинуться от нее подальше, но тело словно онемело от холода. Только сейчас я заметила, на сколько обильно покрыли ее руки и лицо глубокие морщины, а бледная, отливающая серовато-желтым кожа напоминает полуистлевший пергамент, прикосновение к которому приведет к неминуемой гибели последнего. Она продолжает изучающе смотреть на меня и ее рот начинает растягиваться в улыбке, обнажая ряд мелких, заостренных зубов. Резкая боль пронизывает всё тело, скрючивая меня словно от разряда тока. Из невольно раскрывшегося от боли рта вылетает лишь слабый сдавленный писк, а тело трясет и выгибает до хруста в позвонках, до болезненных ударов о сталь операционного стола. Увиденное словно еще больше радует старуху, начинающую смеяться старческим дрожащим голосом. И словно из неоткуда начинаю появляться силуэты людей: высокие, низкие, сгорбленные и статные. Это разномастная толпа напоминает орду тварей из фильмов ужасов. Но резко возникшая боль начинает утихать, ее будто смывает волной тепла. И только теперь я заметила, что медбрат, стоящий за спиной, держит мою голову в своих ладонях. Он моя последняя надежда, начиная с шепота и в конечном итоге срываясь на крик, я молю его о помощи: – Помоги мне… Прошу… Не… не молчи… Почему ты молчишь?! Ответь же! Спаси меня! Он, кажется, не слышит, его губы еле заметно шевелятся, выводя напевный речитатив, становящийся с каждой секундой все громче, отзываясь в моей голове гулом сотен голосов. Отчаявшись получить помощь, я из последних сил приподнимаюсь и вцепляюсь в руки старухи, стараясь добраться до горла. Я пытаюсь вывернуть их, но они словно резиновая игрушка, неестественно выгибаются, но, похоже, абсолютно не причиняя дискомфорта старушонке. Но в тот самый момент, когда левая рука уже ухватилась за горло, глаза прожог ослепительно белый свет.***
Очнулась я на полу незнакомой комнаты, по всей вероятности гостиной, а возле меня на коленях стоял тот самый медбрат, только одет он был уже не в белую форменную одежду, а в белоснежный джемпер, серо-голубые джинсы и такого же цвета кеды. Лишь теперь я смогла рассмотреть его: светло-русые волосы были взлохмачены, а на бледном, словно светящемся изнутри лице выделялись широко распахнутые небесно-голубые глаза, никогда бы не подумала, что так сложно будет отвести от них взгляд. – Ты как? – бархатный голос окутывал, а я не знала, что и сказать. И правда, как я? Оглядела себя, вроде цела, да и одета теперь: голубые джинсы с белыми кедами и бледно-лиловая толстовка-кенгуру. – Не знаю, – а что еще сказать, если не понимаешь, где находишься? В растерянности оглядываюсь, осматривая обстановку: ореховый паркет, пастельные стены песочного цвета, окна, занавешенные льняными шторами цвета слоновой кости, вдоль одной из стен расположились стеллажи в тон полу и заставленные разномастными книгами, у противоположной стены камин оттенка перванш* с потрескивающими в нем дровами. А в центре всей этой идиллия расположился кофейный ковер, собственно на нем я и лежу в окружении бежевых кресел и диванчика с молочно-голубыми подушками, над головой люстра со множеством мелких лампочек, заливающих комнату мягким светом. Не было бы так страшно, сказала бы, что здесь уютно, очень уютно. – Где я, черт возьми! И кто ты такой?! – единственное, что вырвалось из меня, когда я хоть как-то смогла привести мысли в порядок. Ответ, который мне довелось услышать через мгновение, поверг меня если не в шок, то в панический ужас: – В загробном мире. А я твой Ангел, – сказано так, как будто водитель объявил остановку: обыденно и беспощадно. – И я… мертва? – последнее слово явно не хотело вырываться из горла. – Может, ты перестанешь валяться на полу и встанешь? И не надо на меня так упорно смотреть, ты не мертва. Сказать, что у меня отлегло – это не сказать ничего. Яхуууу! Я Живая! И не думала, что так буду когда-нибудь радоваться сему факту. – Встаю, встаю, – от принятия вертикального положения ноги подкосились, но помощь этого новоявленного ангелочка пришлась как раз кстати. Придержав меня за плечо, он уставился мне в глаза. – Что-то интересное увидел? – Эм… да нет, – покраснел как невинная девушка из восемнадцатого века. – Тогда, может, объяснишь, что здесь происходит? – смотря ему в глаза, вся злость и неуверенность словно растворялись, оставалась лишь тоска и ноющая боль, как по чему-то давно потерянному. – Объясню. То, что я услышала, не входило ни в какие рамки, это было за гранью моего понимания и, хоть какого бы то ни было, принятия: – Как я уже сказал, я твой Ангел-хранитель. И я привел тебя в свой мир. Не хочу, чтобы ты погибла в своем. – Так что случилось? Кто эта старуха и вся эта толпа? – Это Лидия, она из этого мира. При жизни она была довольно могущественной ведьмой. Иии… – на секунду задумавшись, Ангел всё же продолжил свою речь, – она не смогла смириться со своей смертью. И теперь решила вернуть себя к жизни, выбрав для этого тебя, точнее твое тело. И чтобы им овладеть она должна уничтожить твою душу. Если бы ты осталась в мире живых, у нее бы это получилось. А сейчас ты для нее недосягаема. – Меня значит, ну замечательно, я в восторге! – сарказму нет предела. – И почему же она выбрала меня? Что во мне такого особенного? На земле семь с лишним миллиардов людей, а досталось мне! На мне что табличка висит «ОТДАМ СВОЮ ТУШКУ СТАРОЙ СТАРУШКЕ»?! – Ха-ха, – ему смешно, а мне как-то не очень. – Честно признаться, я не знаю, почему именно ты. И единственный способ узнать это и спасти тебя это отправиться к ней домой. Возможно, там что-нибудь найдется. – Домой? Странновато звучит для загробного мира. – Посмотри в окно. Подойдя к окну, отдернула занавески: ну надо же, прямо маленький немецкий городок. Чинно стоящие двухэтажные домики, с гостеприимно горящими окнами и аккуратными двориками, медленно покрывающимися хлопьями снега. Над ухом раздался голос, от испуга я аж подпрыгнула: – Нравится? – Ангел стоял, склонившись надо мной, пристально разглядываю картину из окна. – Пожалуй, – здесь и правда было красиво. – И уж значительно лучше, чем в России с ее вечно грязными улицами. Может я здесь останусь, к черту спасение моего бренного тела, м? – от плохого настроения не осталось и следа, рядом с Ангелом было… тепло: ни забот, ни волнений. – Неужели еще можешь шутить, после всего того что случилось? – Я живу в России, там шутишь над всем, иначе пришлось бы над этим плакать. Ну и, я ведь осталась жива, значит не все так плохо, – на мою улыбку он не уверенно улыбнулся и стал еще красивей, хотя куда уж больше. – Тогда пойдем к ней? – Хорошо, как скажешь.***
Выйдя из дома, мы оказались на узенькой улочке, проходившей между двумя рядами фахверковых домов**. Фонари серебристым светом освещали путь в вечернем полумраке. Все также мерно падал снег, приближаясь к свету фонарей начиная отливать всеми цветами радуги. Холодно не было, лишь легкая прохлада. И все же я поежилась, выйдя из теплого уюта дома. Оглядевшись, увидела, что слева от дома, свет фонарей становился все ярче. Вдалеке чуть ниже домов, скорее всего, была площадь. Справа свет резко обрывался. Указав налево, я спросила: – Что там находится, площадь? – Да, угадала, это центр нашего города. – А что там? – ткнув в темноту пальцем, я неуверенно взглянула на Ангела. – Туда мы и отправляемся, там лес, а за ним небольшой поселок. Сказав эти слова, он взял меня за руку, и мы отправились в путь. В любое другое время я бы ни за что не решилась отправиться ночью на прогулку в лес, но сейчас выбора у меня не было. Да и с таким спутником страх отступал. Пройдя до конца улочки, мы направились по аллее прямиком в гущу леса. Достав из кармана прозрачный шарик, Ангел подул на него, от чего шар разгорелся серебристым светом, подобно фонарям, освещая наш путь. Землю здесь плотным слоем покрывал снег, доходивший до щиколоток. Небо совершенно скрывалось из виду из-за елей, кедров и пихт, верхушки которых было совершенно невозможно рассмотреть. Внизу густо разросся папоротник, кусты ежевики, морошки и вороний глаз. Здесь было существенно прохладней, нежели в городке. И уже через несколько минут пути я начала заметно дрожать. – Потерпи немного, скоро станет теплее, – при этом, он крепче обхватил руку, и ускорил шаг вглубь леса. Не представляю, сколько длился наш путь, по мне так целую вечность, хотя, скорее всего, не прошло часа. Но постепенно я стала замечать, что лес стал редеть, а место мрачных деревьев стали занимать рябина, увешанная тяжелыми гроздьями алеющих плодов, черника, шиповник, боярышник и еще какие-то неизвестные мне растений. Здесь снег отступал перед травами, все плотнее разраставшимися по мере выхода из леса. Становилось заметно теплее. Пальцы, которые я уже давно перестала чувствовать, словно оттаивали ото льда. А свет шара освещал заметно большее пространство вокруг. – Странный лес, он словно всего тебя покрывает льдом. Становится так больно, будто душу разрывают на части. Загадочная ухмылка промелькнула по лицу Ангела. – Этот лес – это боль живых о нас. – Боль о мертвых? – Да. Мы уходим из жизни, оставляя на земле любимых. Когда нам хочется вновь почувствовать себя в кругу близких, мы приходим в такие леса. Здесь мы чувствуем вашу боль и тоску о нас, здесь мы слышим ваши мольбы. – И часто ты здесь бываешь? – Часто. Несмотря на то, что прошло больше одиннадцати лет, я так и не смог отвыкнуть от той жизни. – И многих ты оставил? – он задумался, в какой-то момент начало казаться, что ответа я так и не услышу, но обернувшись все же произнес: – Нет, пожалуй, не многих, но помнит обо мне только она, – бросив на меня взгляд своих небесно-голубых глаз, он быстро отвернулся, правда недостаточно быстро, чтобы я не заметила его слез. – Мы почти пришли. Только сейчас я заметила, что лес закончился, и мы ступили на мощеную булыжниками дорожку. Вдалеке замаячили фонари, и маленькие домики, сродни тех, что мы оставили позади, разве что ни в одном из этих домов не горел свет, словно и не живет здесь никто. Как прочитав мои мысли, Ангел заговорил: – Все ушли. Ты ведь видела тех, кто пришел вместе с Лидией? Они все живут здесь. Пройдя мимо домов, мы подошли к последнему, располагавшемуся на самой окраине. – Мы на месте. Этот дом нам и нужен. Ступая по поросшему мхом дворику, поднялись на крыльцо. Массивная дубовая дверь кирпичного неоштукатуренного домика оказалась открытой, и мы проскользнули внутрь.***
Нащупав выключатель, я зажгла свет. Ярко вспыхнув, люстра осветила просторный коридор с выцветшими серо-зелеными стенами и обшарпанными досками на полу. Справа и слева по коридору располагались двустворчатые двери, а напротив входной двери виднелась лестница. Пока Ангел осматривал комнаты первого этажа, я направилась на второй, спешно перескакивая через ступеньки лестницы, обитые затертой ковровой дорожкой. С площадки второго этажа вела лишь одна дверь, из-под которой лился тусклый свет. Путь до этой двери показался вечностью, время словно замерло, а ноги стали ватными – вновь стало страшно, нестерпимо хотелось позвать хранителя. Наконец, переступив порог, предо мной предстала просторная комната: стены, покрытые снизу деревянными панелями, сверху были оклеены обоями с переплетающимися виноградными лозами. Единственным освещением в комнате была старинная тяжеловесная люстра с громоздившимися на ней свечами. У широкого окна располагалось несколько кадок с цветами. Слева от двери находилась плетеная софа с разбросанными на ней цветастыми подушками и пледом, напротив – шкаф, на полках которого виднелись старинные книги и флакончики из цветного стекла. На полу в беспорядке лежали массивный фолиант, свиток, медная чаша испещренная рунами, на дне которой поблескивали остатки жидкости, бутыльки и веточки сушеных трав. У другой стены стояло массивное кресло с высокой спинкой, обитое в полосатую золотисто-зеленую ткань. Приближающиеся шаги заставили меня невольно обернуться назад – Ангел заглянул в комнату: – Ну что, продолжим осмотр? Внизу ничего интересного нет. Может быть, в этих книгах что-то да найдется. Пожав плечами, я прошла в комнату, Ангел последовал следом. Взяв в руки свиток, сосредоточено стала изучать его содержимое. Несмотря на то, что записан он был на латинском, моих скудных познаний в этом языке хватило понять, что это какой-то рецепт, вероятно именно его остатки покоились в чаше напротив. Мельком глянув на лежащий фолиант, стало ясно, что понять его содержимое мне вряд ли удастся: страницы испещренные рунами для меня были не более понятны, чем египетские письмена. Поэтому усевшись в позу лотоса, я уставилась на расположившегося рядом Ангела. Листающий книгу, он что-то проговаривал, но так тихо, что и слова не разобрать. – Я, кажется, нашел объяснение тому, что выбрана именно ты, – не отрываясь от книги, Ангел стал пересказывать ее содержимое, – здесь сказано, что вернуться к жизни можно лишь завладев телом того, кто родился ровно через тысячу лет после смерти желающего воскреснуть. Избранный должен не только родиться в день смерти воскрешаемого, но и в один и тот же час. – Неужели она так давно умерла? Прошло больше тысячи лет, а она так и не успокоилась? – Нелегко привыкнуть к этой жизни. Что?! Он сочувствует ей? После того, что она меня чуть не убила?! Эмоции в конец переполнили чашу терпения и, вскочив на ноги, я начала орать на по-прежнему задумчиво сидящего Ангела. – Да что тут трудного?! Нет ни мучений, ни страданий. Вам не нужно зарабатывать деньги, каждое утро идти на работу и терпеть недалекого начальника! Вам не приходится никого терять! И вы еще недовольны своей жизнью! – от волнения тело било мелкой дрожью. Только теперь я заметила то, какими глазами смотрит на меня Ангел. Никогда мне еще не приходилось видеть столько боли и обиды в чьих бы то ни было глазах. Не выдержав этого взгляда, я резко развернулась на сто восемьдесят градусов. Руки Ангела мягко коснулись плеч, и он аккуратно обнял, прижимая к своей груди. – Нам тоже нелегко здесь, на земле многие оставили своих родных. Тяжело смотреть на вас и не иметь возможности быть рядом, почувствовать ваше тепло, – вкрадчивый голос успокаивал, а мерно раскачивающийся Ангел укачивал. – Прости меня. Но ведь она умерла так давно, какие могут быть родные, у нее нет оправдания своим действиям, – и все-таки не удержалась, захныкала как маленький ребенок. – Мне очень страшно. Развернув меня, Ангел крепко прижал к себе и отчетливо произнес: – Мы вместе, и мы обязательно спасем тебя, я это обещаю. Я не подведу тебя, – не разжимая объятий, Ангел утянул меня на софу, усадив себе на колени, и вернулся к чтению книги. Найденный в книге листок с именами указывал на то, что подходящих людей было несколько, но предпочла она почему-то именно меня, то ли радоваться своей избранности, то ли плакать – фиг поймешь. Повторно просмотрев свиток, на котором был записан рецепт, выяснилось, что зелье и заклинание действуют ровно двенадцать часов, на этот срок душа может покинуть границы загробного мира, затем же возвращается обратно. Но чтобы она смогла найти дорогу обратно, необходима кукла, иначе душа погибает между двумя мирами не найдя ориентира. Как пояснил Ангел, умершего в загробный мир ведет его хранитель, иначе душа не способна оказаться в обители мертвых. – Значит, Лидию и ее приспешников можно уничтожить, найдя этих кукол. Вопрос только в том, куда эта старушонка их дела? – Подожди, а если кукол нет, если она не предполагала того, что тебе удастся спастись, и не сделала кукол для возвращения обратно? – Но она ведь была ни одна, не думаю, что она собиралась за 12 часов вернуть к жизни всех своих спутников, а подстраховку никто не отменял. – Возможно, ты права. Тогда для начала проверим чердак. Лишь подходя к двери, в которую еще недавно мы заходили, я увидела столик, стоявший за креслом: из-за высокой спинки кресла его не было видно при входе в комнату. На нем располагалась доска с множеством мелких статуэток. Только подойдя ближе, стало ясно, что это те самые куклы, в точности повторявшие внешность каждого покинувшего загробный мир. В центре этой доски была и фигурка Лидии. – Стой! Поход на чердак отменяется, смотри, – схватив фигурку Лидии, с довольной улыбкой протянула ее обернувшемуся Ангелу. – Я нашла ее! Разломив фигурку пополам, с облегчением взглянула на Ангела: – Поможешь их уничтожить? – Конечно, – что может быть прекраснее, чем улыбающийся тебе Ангел, от одного взгляда на него сердце замирало, а в следующий миг начинало биться изо всех сил. Закончив с куклами, мы тихо вышли из дома и, не нарушая тишины, отправились назад.***
Обратно мы возвращались под гробовое молчание. От улыбки на лице Ангела не осталось и следа, а заговорить с ним я от чего-то никак не решалась. Отогревая оледеневшие руки у догорающего камина, не удержав своего любопытства в узде, спросила у замершего в дверях Ангела разрешения осмотреть дом, в конце концов, не каждый день бываешь в мире мертвых. – Валяй! Можешь осматривать любую комнату. Не удостоив внимания гостиную, в которой я оказалась, когда приходила в себя, заглянула в соседнюю комнату, которая оказалась кухней с примыкающей к ней столовой. Обернувшись на позади стоящего Ангела, я недоуменно установилась на него. Заметив мой взгляд, он смутился, но все же ответил: – Ну да, нам нет нужды есть, это наша маленькая слабость. – Милая надо признать, в отличие от желания вернуться к жизни. В целом дом ничем не отличался от земных, исключение составила лишь одна комната, в центре которой на журнальном столике находился хрустальный шар на серебряной подставке. Стоявший за спиной Ангел тихо произнес: – Благодаря этому шару я могу наблюдать за своей подопечной. – То есть ты постоянно следишь за мной? – не отрывая взгляда от слабо светящегося в полумраке комнаты шары, я ждала ответ. – Не постоянно, скорее регулярно или чуточку больше. – Но ты оказался рядом еще до того как появилась Лидия, как ты мог знать о ее появлении? – Меня предупредили. У ангелов тоже есть свое начальство. – Даже не знаю, что на это ответить, пожалуй, спасибо тебе. – Порой мы приходим к вам, и живем рядом, когда чувствуем, что особенно нужны, а затем уходим… Но не бросаем. Так или иначе мы всегда рядом с вами, независимо от того где находимся: на земле или здесь. – Ты хочешь сказать, что какое-то время был на земле рядом со мной? – Ага, почти десять лет, – прижав к себе, склонившись, продолжил, – более того, я жил в одном доме с тобой, есть предположения, кто я? Он ждал ответа, а единственный вариант в голове – мой пес, появившийся в нашем доме в день моего рождения: немецкую овчарку отец случайно нашел на улице и привел домой. Морис прожил с нами больше девяти лет, умерев от рака. Прошло столько лет, а день, когда его не стало, помню до сих пор, словно было вчера. Наверное, мне повезло, я никогда не теряла близких родственников, но потеряла его. – Морис? – Да, скучала? – Очень. Неужели не знаешь, если следишь за мной? – Знаю, – улыбается, не вижу, но чувствую. – Но так приятно это услышать. Оборачиваюсь, и правда, он улыбается, а я реву, как же мне его не хватало. – Так как тебя зовут? Это ведь просто кличка. – Так и зовут, – подмигивает и зарывается носом в мои волосы, – когда-то я был живым, а потом стал ангелом, так получилось. Ты не первая моя подопечная, но первая, кого я полюбил, первая, кто так сильно любит меня, – он замолчал, но продолжал обнимать, едва уловимо целуя висок. – Тебе пора возвращаться. – А если я не хочу? Хочу остаться тут, с тобой. – Тебе еще рано перебираться сюда на ПМЖ, – тихая усмешка. – Мы еще встретимся.***
Очнулась я на больничной койке. Алый закат освещал палату. В этом момент я думала, что всё увиденное было лишь галлюцинациями, порожденными наркозом. В горле пересохло, пытаясь дотянуться до бутылки с водой, я обнаружила зажатую в руке серебряную статуэтку собаки, немецкая овчарка. – Еще увидимся, да?..