Странники

На рубеже тысячелетий хрупкие призраки власти и влияния, соблазнявшие человечество на протяжении всей его истории, рассыпались в пыль, сожженные сошедшим с ума солнцем. Разразились опустошительные войны за ресурсы и воду. Цивилизация пришла в упадок. Всё замели пески пустыни, расползшейся по Земле. Красная раскаленная смерть выползла из-за горизонта. В последнее время Скотту казалось, что солнце решительно вознамерилось уничтожить род человеческий и всякие напоминания о нём. Впрочем, он был вполне согласен с ним. Все истории имеют свойство заканчиваться. Но этим знойным стеклянным утром он сказал солнцу «не сегодня», отпил глоток теплой воды из фляжки, замотанной в тряпье, и направился искать источник, сгинувший в песках. Он завёл своего заржавевшего старика — грязно-желтый, изъеденный ржавчиной и песками Форд Фалькон 1973 года и тронулся с места. Скотт обратился к его пассажиру — это был отбеленный солнцем человеческий череп без нижней челюсти, приделанный к пружинке на торпедо. — Гамлет, почему мы еще живы? — задумчиво спросил МакКензи, направляя машину в сторону зыбкого бархана, — У меня есть обрез Стоеджер. Не говори, что это страх перед неизвестностью. Я чувствую что-то, но не могу выразить словами. Скажешь, надежда? Не замечал за тобой склонности к юмору, Гамлет! Скотт отрывисто хохотнул. Форд, надрывно рыча, вполз на песчаную возвышенность. Через запыленное лобовое стекло в отдалении шотландец (а он когда-то давно был именно шотландцем) заметил одиноко бредущую фигурку. Это был живой человек, а не игра бликов на стекле. Скотт стремительно рванул к нему, а приблизившись ближе, он узнал его. «Развлечемся», — в предвкушении подумал МакКензи. Он перерезал путь бредущему человеку, обдав его горячим облаком песка. Путник даже не повернул головы в сторону Скотта. «Стоило просто сбить его», — змейкой скользнула мысль в сознании Скотта. По правде говоря, сегодня его поведение удивило шотландца — или это очередная ловушка? — Эй, сэр, куда направляетесь? — сквозь его стиснутые зубы сочилась искренняя любезность. — Не твоего ума дело, Скотт, — бросил англичанин. Они были знакомы достаточно долго, чтобы Скотт знал что-то об его прошлой жизни. Пока на головы беззаботных людей, погрязших в мелких заботах, в быту, в рутине, не рухнул чёртов апокалипсис, он был следователем. Поэтому умение те упрямство и успех, с которыми он каждый раз разыскивал Скотта в этой Пустыне, уже не удивляли его. Оттого что им не удалось убить друг друга сразу, Скотт понемногу привык к англичанину и иногда даже ждал его визита, игнорируя цель — в этой Пустыне Артур из защитника справедливости превратился в наемного убийцу. — Это пустыня слишком тесна для нас двоих, Арти, — с усмешкой промолвил он, вперившись злым взглядом в его бледное, слишком красивое лицо для того, кто живёт в самом сердце этого монструозного неживого создания. Артур Кёркланд был одет в зеленую форму, состоявшую из просторных штанов, грязно-зеленой короткой куртки и рубашки. Через плечо у него был перекинут толстый ремень с патронташем и кожаный мешок. Сверху наброшен черный походный плащ с большим капюшоном. В этой истерзанной ветрами мрачной одежде Артур напоминал какого-то опасного, злого и равнодушного духа безрадостной пустыни с Моссбергом 500 в руках. Который он бы не преминул использовать на Скотте. Ведь он делал уже так сотни раз. И всё ради его шикарной тачки, которую желал видеть в своем гараже Альфред Ф. Джонс, безраздельный правитель единственного поселения в округе — Стране Чудес, которого населяющие его люди считают почти что за бога. — Тогда тебе стоит умерить твои аппетиты. «А он сегодня совершенно не в духе. Ну же, Арти, покажи мне твой оскал, твои сумасшедшие зеленые глаза!» — раздраженно подумал Скотт. На лице англичанина красовалось скучное, блеклое выражение, как пески этой пустыни. Он с равнодушным выражением обошел машину и прошёл перед лобовым стеклом. МакКензи вскинул обрез и, высунувшись в окно, направил на него. У этой штуки не было прицела и мушки, но это не помешало, если б он захотел, проделать дыру в затылке Артура — он был на опасно близком расстоянии. Они всегда были на опасно близком расстоянии — глубокий шрам на скуле Скотта невольно заныл. Но Артур равнодушно, под дулом Стоеджера шёл дальше. Скотт разочарованно убрал Стоеджер и с тупой злостью нажав на газ, описав круг вокруг Кёркланда и взметнув раскаленный песок в воздух. Из удушливого облачка раздался надрывный кашель, а когда песок осел, на шотландца смотрела зияющая пустота дула Моссберга. А ему хотелось увидеть такую же зияющую пустоту в башке Артура Кёркланда. Раздался тихий предупредительный щелчок спуска — для выстрела Артуру стоило приложить совсем крошечное усилие. — Оставь меня, МакКензи. Сегодня я не пытаюсь тебя убить, так и ты не пытайся. И я не собираюсь тратить на тебя патроны, — сквозь сжатые зубы прошипел Кёркланд. — Так ты и впрямь решил заняться туризмом? Охотой? Путешествиями? — Да, туризмом, — зло поговорил Артур, — и я путешествую в одиночку. — А где ж твой хозяин Джонс? — Он мне не хозяин, — резко перебил Скотта англичанин, но закончить фразу ему не дали свист и крики, стремительно приближающиеся к ним. Из-за песчаного пригорке выскочили полосатые длинноухие шакалы — отпрыски Цитадели, любимцы Альфреда, помесь австралийской овчарки, шакала и крокодила. Такие же жестокие и свирепые, как и их хозяин. Вслед за собаками с ревом за хребтом бархана показались парни, обмазанные в бурой грязи от макушки до пояса и в свободных штанах, верхом на мотоциклах и с оружием. Заметив Артура, эта дикая, весёлая, нищая армада собак и людей устремилась вниз с улюлюканьем, лаем, криками. — А это твои друзья по интересам, тоже в поход? — поинтересовался Скотт. — Пора когти рвать! — прохрипел ему на ухо Артур, с удивительной ловкостью забравшийся в Форд. О песок рядом с ними, как о бок спичечного коробка, взрывая песок, чиркнули пули. Скотт вдавил педаль газа в пол. Форд рванул с места, оставляя за собой раскаленный желтый шлейф. Больше чем препираться с Артуром Скотт ценил собственную шкуру. — На Север, — хрипло сказал Артур и откинулся на сидение, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Он опасливо поглядел назад и потянулся за Моссбергом — бойцы Альфреда настигали Форд. — Держи ровно, время охоты, — мрачно сказал он и, высунувшись по пояс из окна, и упираясь кожаными сапогами в сидение, начал стрелять. Перед ним на расстоянии вытянутой руки находился человек, который сотню раз пытался убить его. Более того, МакКензи не выносил этого несносного, дерзкого, непокорного парня. Скотту ничего не стоило подстрелить это невозможное создание с зелеными глазами и выкинуть вон из машины. Осознание этого доставило ему ироничные удовольствие. Ведь он этого не сделает. Он протянул руку и крепко схватил его за ногу, при этом не выпуская руль, когда Артур отклонился особенно сильно и едва не вывалился. Артур счел руку Скотта надежной страховкой, чтобы почти полностью высунуться из окна. Потеряв равновесие, он выгнулся, как кошка, и склонился до самой земли. Его мягкие пшеничные волосы подмели дорогу. Машину резко повело в сторону. Артур не мог издать ни звука, задохнувшись от нахлынувшего адреналина и воздуха, бьющего ему в лицо. Скотт, зашипев, потянул его на себя, и наконец смог выровнять машину. Кёркланду удалось сбить большинство наездников с мотоциклов, но погоня всё еще продолжалась. По колеям, выбитым колесами Форда в горячем песке, тянулся кровавый след, и человеческая и собачья кровь, смешиваясь, с тихим шелестом уходила в песок. Железные обломки мотоциклов усеяли дорогу, как блестящие кости древних сгинувших животных. Всё было кончено. Солнце садилось в грязи и пыли. Изможденный сумасшедшей гонкой с самой Пустыней Скотт вяло ткнул обрезом Стоеджера в висок Артура, устало откинувшегося на сидение. Тот едва заметно вздрогнул от холода железа, прижавшегося к его виску, но больше не шелохнулся. — Назови мне хоть одну причину, почему я не должен убить тебя прямо сейчас, — спросил Скотт, перекатывая эти угрожающие слова на языке, как горячие камешки. — Возлагаю надежды на твоё бесконечное милосердие и неиссякаемую любовь к ближним, — холодные и тихие слова Артура можно было принять за слабую мольбу отчаявшегося, но Артур был не таков. Уголки его тонкого бледного рта дрогнули — дерзкая в своей скромности насмешка. Щелкнул спусковой крючок Стоеджера. Артур смертельно побледнел. — О да, меня переполняет любовь, — осклабился Скотт, — да и патроны кончились. Так что я позаимствую твой Моссберг. Артур весь напрягся судорожно вцепился в сидение Форда так, что его тонкие пальцы побелели — он уже приготовился умереть. «Гордец. Даже так я не смог вырвать из его пропитой глотки слов мольбы, просьбу о пощаде», — со смесью досады и удовольствия подумал Скотт. — Так почему на Север? — Там заканчивается Пустыня. — Никому не удавалось пересечь Пустыню. — Мы живем как черви, в пыли. — И ты решил, что сможешь? — Скотт скептически скривился. Артур, стиснув зубы, вышел из машины, взяв свой мешок и направился прочь. Скотт, положив подбородок на сложенный на руле руки, наблюдал за медленно удаляющейся фигуркой. Вокруг этой фигурки плясал горячий ветер, кружились пески. МакКензи завел машину. — Эй, детка, подвезти? — спросил Скотт, нагнав Артура. — Я тебе не «детка», — фыркнул он, садясь в машину. — В чём-то ты лучше, — признал Скотт. Они без остановок ехали сквозь Пустыню и всё же будто оставались на месте — от смертельно надоевшего пейзажа сводило скулы. Когда солнце ушло за горизонт, Скотт остановился на ночлег. С наступлением темноты стремительно похолодало. Пустыня была как тяжелобольной — её бросало то в жар, то в холод. Скотт свернул самокрутку с табаком на торпедо и глубоко затянулся. Крепкий табачный дым тяжелым тупым камнем упал в легкие, едва не раздавив почерневшие дрянные бронхи. Скотт разомкнул обветренные губы и вытолкнул дым наружу, отравив и без того ядовитый воздух. Артур в это время достал из мешка бутылку, полную бесцветной жидкости, опрокинул её в горло, наморщился и ткнулся носом в плащ. — Что это, — Скотт на миг вытащил сигарету изо рта, — за дрянь? — Водка, — чему-то усмехнулся Артур. — Когда-то я любил виски. — К несчастью, пустыня не может удовлетворить твой изысканный вкус — здесь пшеница не растет, — пожал плечами Артур и снова приложился к бутылке. — Дай сюда, — Скотт отобрал бутылку у Артура, — горло промочить. МакКензи сделал большой глоток, и горькая бесцветная жидкость обожгла его язык и горло, словно холодное пламя, а потом разлилась где-то в желудке, терзая и царапая его стенки своей невыносимой горечью. МакКензи кашлянул. — Ничего хуже этого не пробовал. — Либо ты неженка, либо твоё стремление уязвить меня не знает меры. Полагаю, всё-таки второе, — Артур махнул рукой, показав пренебрежительный жест, значивший, что разговор окончен. Скотт, как дикий звереныш, готовый напасть, лишь дай ему повод, смотрел за взмахом его безжалостной бледной руки с длинными красивыми пальцами и острыми белыми костяшками на сгибе. Лучше всякого кастета. Артур часто носил черные перчатки, но в этот раз почему-то был без них. Скотт чувствовал жгучее желание, такое же жгучее, как вкус водки на языке, выломать эти его прекрасные пальцы, сломать, вырвать вместе с костями, или хотя бы покусать, изгрызть, облизать. Как голодный пёс. Скотт помолчал, размышляя, заняться этим сейчас или позже, и сделал неосознанное движение, тронув череп на пружинке, прикрепленной к торпедо. Он оживленно запрыгал, зашатался, кланяясь своей пустой черепушкой в разные стороны. — Как думаешь, если я прострелю ему правую руку, он сильно обидится? — спросил Скотт, приблизив лицо к черепу и наблюдая за его утихающей пляской. Череп молчал, избавленный от норм морали и тысячи прочих. Скот положил палец ему на макушку, потянул на себя и отпустил. Череп горячо закивал. — Что? Считаешь, неправильно убивать девушку врага? — Соблазнитель из тебя так себе, — Артур ехидно улыбнулся, — Скотт. — Все эти романтичные штучки не для меня, — развязно сообщил МакКензи, откинувшись на сидение и положив локоть на край сидения Артура. — Куда уж тебе. Тебе остается только с черепом, — Кёркланд сочувственно покачал головой, — беседы вести. Скотт кинул тлеющую самокрутку вниз и зло впечатал её в песок подошвой сапога. В это время Артур в последний раз хлебнул из бутылки, закрыл её, спрятал в мешок и перебрался на заднее сидение. Там он свернулся калачиком, пождав ноги под себя, и беззаботно засопел. МакКензи с непонимающим видом обернулся назад. Артур не шевелился, только спина его едва заметно вздымалась от спокойного дыхания. Скотт положил руку на плечо Кёркланда и несильно потряс его, будто одновременно желая и не желая разбудить. — Эй, Арти, — недовольно прошипел Скотт, —, а где мне прикажешь спать? Это моё место. Молчание. Скотт скептически приподнял бровь, и в его чертах пробежала насмешка — он чувствовал, он знал, что Артур теперь наблюдает за ним. Положив Моссберг под передние сидение, Скотт перелез назад и растянулся на боку за спиной Артура. Было тесно, Скотт едва не не висел над полом. Ворча, он придвинулся ближе и положил одну руку на талию Артура. Мгновение — и Кёркланд резко скинул его руку, перевернулся, вскочил на колени с поразительной легкостью, Скотт отпрянул, а Артур приставил боевой нож к скуле МакКензи. Острое лезвие коснулось застарелого шрама. Несколько секунд они прожигали друг друга испепеляющими взглядами — казалось, еще немного, и воздух сам собой воспламениться от бешеных недобрых мыслей, наполнивших его. — Шрам всё покоя не дает? — колко спросил Артур, прижимая лезвие к скуле Скотта. Скотт неотрывно смотрел в его блестящие зеленые глаза — неподвижный взгляд этих зловещих глаз ранит больнее всякого ножа. Скотт решительно двинулся вперед, игнорируя нож, прижатый к его коже, и приблизил своё лицо к лицу Артура. Его глаза смотрели вопросительно и почти любопытно. — Ноет постоянно, — выдохнул Скотт ему в лице, — Особенно в твоем присутствии. — Могу оставить еще пару таких, — Артур двинулся назад и уперся спиной в дверь, — на память. — Не утруждайся, — Скотт до боли стиснул запястье Артура и отвел его дрожащую руку от своего лица, — Я уже и так смертельно болен. — Так когда же, — Артур зашипел от давящей боли, — ты уже сдохнешь? — Не сегодня, — Скотт выбил нож из руки Артура и прижался губами к его искривленному от боли рту. Свободной рукой Кёркланд вцепился в его непослушные рыжие волосы и будто не мог решить — оттолкнуть Скотта или привлечь к себе. МакКензи чувствовал его крепкие зубы, которыми Артур был бы не прочь порвать его, Скотта, глотку, гладил языком его желчный язык, исторгающий колкости, рожденные его проклятой черепушке, жадно исследовал его надменный рот. Скотт прижал Артура к двери, положив ладонь на его грудь. Под коконом одежды, в клетке ребер билось его изнеможенное железное сердце — и оно билось судорожно и испуганно, и будто испытывало ребра на прочность. Скотт наконец обнаружил в этом мешке костей, мышц, крови, цинизма и насмешек хоть что-то человеческое. Что-то несовершенное и слабое. Скотт оторвался от его влажного бесстыдно-горячего рта. — Попробуй солгать мне, что ты не хочешь этого. Артур всё еще больно сжимал космы Скотта. Нож лежал под рукой Артура — ему не составляло труда взять его и вскрыть глотку МакКензи. Его рот искривился в дерзкой усмешке, и он отклонил голову назад, открывая шею. — Вот, — Скотт приложил пальцы к шее, — здесь сонная артерия. Потому что знал, что Артур этого не сделает. Артур поцеловал его. Выбравшись утром на рассвете из машины с нестерпимой головной болью, Скотт обнаружил Артура сидящим в двери Форда — он прикрыл глаза и прижимался виском к холодному железу. — Эй, пьянчужка, — МакКензи зевнул, — доброе утро. — На себя посмотри, — вяло отмахнулся Артур. — Я тоже чёртов потерянный человек, который испытывает весьма нежные чувства к алкоголю и никотину и совершенно точно склонный к саморазрушению, но при том чертовски жизнелюбивый. Мы похожи. — Всё, — заметил Артур, — кроме последнего. — Но это ты рванул через всю пустыню к чёрту на куличики. — Это не жизнелюбие. Это, знаешь ли, безнадежность той породы, когда ты готов умереть, но не хочешь, чтобы это единственный светлое событие в твоей жизни было слишком жалким. — Твой цинизм тебя убьёт, — усмехнулся МакКензи. — Скорее жажда, голод. Или ты, — улыбнулся Кёркланд. — Поехали, — МакКензи подтолкнул Артура, — нет времени на философию. Они стремились через необъятную пустыню всё дальше и дальше, и время, в общем-то, не имело значения — оно измерялось в оставшихся литрах бензина, а их становилось меньше с каждым днём. В один из дней их путешествия через несколько часов после рассвета МакКензи разбудил забывшегося на пассажирском сидении Артура тычком в плечо. — Эй, Арти, погода меняется, — присвистнул Скотт. — Какое мне дело до погоды? — огрызнулся Артур. — Ты ж англичанин. Песчаная буря на севере. Артур посмотрел вперед, и чуть приоткрыл рот от изумления. Они неслись к грандиозной, поражающей воображение громаде, состоящей из ветра, песка и тьмы. Её темное естество пронизывали ослепительные вспышки молний. Мощный ветер, гнавший песчаную бурю на них, сотрясал окружающий воздух. Рой мелких песчинок обвил машину Скотта, песчинки застучали по стеклу. Казалось, громадная песчаная буря плотным удушливым кольцом опоясала весь мир — не было ни просвета, ни лазейки, ни хоть какой-нибудь возможности её миновать. Они закрыли окна. День превратился в непроглядную ночь. Машина с трудом ползла сквозь стихию, преодолевая порывы ураганного ветра. На раскаленный мир упало покрывало — они ехали во тьме, и только свет от фар Форда выхватывал маленький отрезок дороги. Продвигаться вперед становилась всё труднее. Артур напряженно с замиранием сердца вглядывался во тьму. В брюхе бури извивались и плясали под древние первобытные ритмы смерчи. — Проклятье! — выплюнул Артур. — Покрепче держись лучше, чем чертыхаться, — посоветовал Скотт. Форд едва не оторвался от земли. Невидимая смертоносная рука смерча приготовилась схватить и стиснуть его в кулаке, как детскую бумажную игрушку. — Что за чудесный мир! — заорал Скотт. Машину завертело, как на сумасшедшей каруселе, а потом потащило в сторону. Старый Форд Фалькон был игрушкой в руках скучающего чудовища. — Где мы, чёрт тебя дери, я ничего не вижу, — прохрипел Артур. — Мы в центре песчаной бури и, судя по всему, на пути в мир иной. — Очень остроумно. — Потому что правдиво. Тьма, насыщенная песком, выжгла дикую зелень глаз Скотта, и машина закружилась в самозабвенном хаотическом танце с ветрами. Через несколько часов буря улеглась, растворившись в безграничной пустыне, будто и её не было вовсе, оставив изможденных путешественников в покое на обломках бесприютных скалах этого умирающего мира. Что изменилось в окружающей их желтой выжженной пустыне, так появились бурые, серые, коричневые скалы, выросшие из её кривого хребта. В остальном всё осталось прежним. Безмолвие. Зной. Смерть. — Поехали, Скотт, — сказал Артур. — Непременно, — ответил Скотт, — но бензин кончился. — Как? — Артур вздрогнул и резко обернулся к нему, в это длилось всего миг, а после он вдруг стал очень спокойным и на лице его появилась снисходительная улыбка, — Впрочем, я ожидал этого. Что ж… — Помирать, — перебил его Скотт, скривившись, — собрался? Не думай, что тебе это будет так просто сделать, пока я здесь, — МакКензи как-то отчаянно и с вызовом стиснул его тонкое запястье в своей руке. Артур нервно рассмеялся. — Не дождёшься, — вымолвил он, — Пойдем, — он открыл дверь машины. — Что ведет тебя вперед сейчас? — спросил Скотт, складывая их скудные запасы. — Извечное стремление бороться. Эта Пустыня меня убивает — я сопротивляюсь. Такова наша природа. — А еще ты упрямый, как чёрт. Отбросить все твои философствования, и выйдет, что ты делаешь это просто назло. — Впрочем, и ты такой же. Они вышли из машины и побрели всё в том же неизменном мистическом направлении — на Север. В Пустыне можно выжить без машины. Только недолго. Скотт знал это. В дневном воздухе разлился удушливый зной.