Сеанс

      - Добрый вечер, Антон.       - Добрый, - буркнул я, вздыхая, и прошел в кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь. Снова оказался здесь, в большом кожаном кресле, утонув в его мягкости. Руки покоятся на подлокотниках, ноги в кедах утопают в темно-зеленом ковре. Я откинулся на спинку, по привычке изучая окружающую обстановку: рядом еще одно кресло, видимо для тех, у кого проблемы в голове одни на двоих, напротив - тяжелый дубовый стол с органайзером и ноутбуком и компьютерное кресло, такое же мягкое и большое, как то, в котором сидел я.       Все нейтральных тонов, призывающих расслабиться и довериться человеку, стоящему прямо передо мной, облокотившись на столешницу. Так оно и было в первый раз, когда я пришел на прием к психологу, нервный, дерганный, злой и нерасполагающий к откровениям с незнакомцами. Родители совершенно случайно узнали, что их примерный сын принадлежит к сексуальным меньшинствам. И пусть мне уже давно за восемнадцать, но после нескольких попыток обсудить все мирно, я все же сдался и согласился записаться на прием к психологу, чтобы он избавил меня от «этой болезни».       И вот я сижу в кресле и рассказываю о том, как стал таким, что побудило меня на первый сексуальный опыт с мужчиной, почему мне все это понравилось. В тот памятный первый раз, я не смотрел на «доктора», о котором столько щебетала мама, только хмурился и пялился в окно, надеясь, что скоро все кончится, и я снова окажусь на свободе. Когда же оторвал лоб от сцепленных в замок рук и оглядел терапевта, вот уже пятнадцать минут терпеливо задающего вопросы и делающего пометки в блокноте, то просто замер, словно парализованный: высокий мужчина лет тридцати с небольшим, коротко стриженные темно-русые волосы, светло-ореховые, почти желтые, глаза – я никогда таких не видел, казалось они смотрят не на меня, а в меня, вытряхивая наружу все мои мысли и желания, четкие линии скул и подбородка, прямой нос, и губы, сложенные в полуулыбку. Он был крепко сложен, явно не пренебрегал физической нагрузкой, потому что даже через темно-синий пиджак проступали мышцы, а плотно обтягивающая грудь белая рубашка подсказывала воображению, что под ней не пивной животик. Вид холеных рук с длинными гибкими пальцами, сжимающими дорогую позолоченную ручку, заставил сглотнуть, непонятно из-за чего накопившуюся слюну.       Обещание пройти только один сеанс быстро переросло в еженедельные посещения. Родители ликовали, уверенные, что я осознал всю плачевность своих проблем и решил встать на путь исправления. Не хотелось разбивать их надежды, но, в действительности, я просто не мог отказаться от созерцания столь идеального образца мужественности.       Сегодня среда и я, с трудом отсидев на работе восемь часов, мчусь на всех парах, открываю дверь в кабинет и делаю скорбное лицо, все еще играя жертву перед Евгением. Почти никогда не слушаю, что он говорит, один только тембр голоса отзывается в теле дрожью возбуждения. Сижу в кресле, пытаясь расслабиться, слышу успокаивающие слова, но не чувствую ни того, ни другого: судорожно вдыхаю терпкий запах парфюма, представляю, как этот голос шепчет мне на ухо совершенно не то, что говорит сейчас, пристально наблюдаю за гибкими пальцами, как они крутят ручку, проходят по ней вверх-вниз, воображаю, как они движутся вдоль моего члена, обхватывают головку, чуть сжимают, опускаются к основанию, а потом снова поднимаются вверх.        Черт. Я отвел взгляд, только бы не смотреть и не представлять бог весть что, но было поздно: в штанах стало тесно, стояк упирался в тугие джинсы, выдавая мое положение с головой. И все же я сидел, как ни в чем не бывало, пошире расставив ноги, в надежде, что это облегчит раздражающий дискомфорт, бросил взгляд на настенные часы, и чуть не застонал в голос: до конца сеанса еще полчаса.       Вопросы, ответы невпопад, я будто обкуренный смотрел масляными глазами на Евгения, сглатывая, когда он, совершенно не обращая внимания на мою реакцию, в задумчивости брал кончик ручки в рот, и фантазия услужливо подбрасывала в мою голову совершенно неуместные мысли, что эти губы могут намного больше. О каком исправлении может идти речь, когда все, о чем я думаю: выдернуть из его пальцев эту проклятую ручку, отбросив к черту болтовню, и заняться практикой?       Время подходит к концу, вежливо прощаюсь, пожимаю руку, на секунду замираю, вздрогнув от крепкой хватки, думая, как он сжимает этой рукой мою задницу. Разочарованно вздыхаю, поднимаю глаза, натыкаясь на понимающую и лукавую улыбку, острый и обжигающий взгляд. Не знаю, как на все это реагировать, стушевавшись, снова прощаюсь и протискиваюсь в дверь. Быстрым шагом пересекаю коридор, скрываюсь в туалетной кабинке, дергаю ремень, выстреливаю пуговицей, резко дергаю молнию. Как умудрился докатиться до такого состояния? Набухший и покрасневший член чуть покачивается над белым колодцем унитаза. Закрываю глаза, вспоминаю его руки, золотой браслет, видневшийся под белыми манжетами рубашки, тонкие пальцы, скользящими по стволу ручки, губы, обхватывающими колпачок и бархатный голос, которым он говорил: «До следующей среды, Антон».       Непонимающе смотрю на густеющую в унитазной воде сперму, пытаюсь успокоить дыхание, сейчас бы выйти на свежий воздух и выпить воды. Майка прилипла к груди, дрожащей рукой упираюсь в фанерную перегородку. Кажется, я и правда болен.       Снова среда. Снова стою в туалете, придирчиво разглядывая отражение: никогда не казался себе некрасивым, но и Аполлоном точно не являлся, обычный такой парень двадцати двух лет: ежик русых волос, серые глаза, некрупные черты лица. По средам я, как всегда, тщательнее выбирал гардероб, доводил себя до нервоза и надевал все те же, что и в остальные дни недели синие джинсы и майку, хватал сумку и несся на работу, предвкушая сеанс психотерапии и свое возбуждение, от которого захочу полезть на стену.       Как и предсказывал, снова сижу, сглатывая, слежу, как Евгений ходит туда-сюда, ерзаю, пытаясь принять более удобное положение, хотя какое может быть удобство со стояком, рвущимся наружу? Хочется подойти, намотать галстук на кулак, дотянуться до губ, заставить этот бархатный голос вечно произносить мое имя: «Антон».       - Антон.       Вздрагиваю, понимая, что он обращается ко мне и пристально смотрит на мои закусанные губы. Вот черт, я опять забылся, и совершенно не понял, о чем он только что спросил. Так хочется коснуться его, глубоко вдохнуть разъедающий здравый смысл запах. Так хочется, что зуд в пальцах не дает покоя, не могу думать больше ни о чем.       - Когда у тебя был последний половой контакт?       В прошлую среду, в кабинке туалета, с мыслями о тебе. Прикусываю язык, понимая, что чуть не сказал вслух. Долго смотрю в его ореховые глаза, не могу связно мыслить, кажется, что он прекрасно знает о моем плачевном положении.       - Давно, - хриплю в ответ, снова сглатываю, хочу, чтобы это быстрее закончилось.       - Какую позицию предпочитаешь?       Не понимаю смысл вопроса. Когда философская беседа перешла на такие конкретности? Кажется, мы искали причину моей гомосексуальности в психологической детской травме? Или я ошибаюсь?       - Без разницы, - от его улыбки веет похотью или мне просто кажется? Наверное, так одурел от спермотоксикоза, что каждый жест и слово приравниваю к похабным намекам.       Часы отмеряют последние минуты. Снова стою напротив, жму руку, пытаюсь не дрожать под его взглядом.       - Опять в туалет? – Смотрит насмешливо, не разжимая рукопожатия, пальцы гладят запястье.       - А? – Я оторопел. Откуда он знает?       Дергаю руку, но он не отпускает, сжимая крепче, и все также гипнотизирует. Вторая рука тянет за карман на джинсах, заставляя шагнуть ближе, пальцы, забираются под майку, оглаживая напряженные мышцы живота. Внутри все сжимается, опять кусаю губы до боли, не прекращая смотреть в ореховые глаза, боюсь двинуться с места, а вдруг мне только снится? И неужели, сны могут быть такими реалистичными?       - Ты меня провоцируешь? – Евгений резко дергает наши сцепленные руки, грубо хватает за затылок, кусает уже истерзанную нижнюю губу, властно целует, ловит язык, посасывая. Никогда не думал, что буду готов кончить только от поцелуя. Деру его галстук, бросаю на пол, резко дергаю рубашку из брюк, пытаюсь расстегнуть пуговицы, а маленькие твари выпрыгивают из дрожащих пальцев.        Евгений не особо церемонится, быстрым движением расстегивает ремень, пуговицу и молнию на моих джинсах, запускает пальцы под резинку трусов, приспуская, сжимает ягодицы обеими руками, прижимая меня ближе к себе. Разрывает поцелуй, проводит пальцами по моим уже опухшим и горящим губам, заставляя облизать, не прекращая гипнотизировать ореховыми глазами. Самозабвенно ворочаю языком, обсасываю тонкие фаланги, весь дрожу от ожидания. Когда они опускаются и проталкиваются в меня, растягивая, поглаживая стенки, задевая простату, не могу даже отвечать на поцелуй, нервно стискиваю рубашку, которую так и не смог расстегнуть, истомно мычу что-то невнятное. Подрагиваю под его руками, готовый на все, теряя нить реальности происходящего, смутно ощущая, как он разворачивает меня, заставив опереться о стол, стягивает джинсы еще ниже, проводит пятерней по напряженному животу, спускаясь к паху, прихватывая основание члена. Слышу, как шуршали его брюки, через мгновение почувствовал, как в меня упирается влажная от слюны и смазки головка, медленно вдавливается, раскрывая податливые мышцы.       Евгений замирает на мгновение, цепко хватает меня за бока, начиная двигаться сначала осторожно, потом все уверенней, мощными толчками, почти полностью выходя и снова насаживая до основания. До слуха доносилось его тяжелое дыхание, я сам сопел, продолжая жевать собственные губы, утопая в дурмане его запаха, звука пошлых хлюпаний и осознания того, что это не моя бурная фантазия, и я не в туалетной кабинке, как последний извращенец дрочу на своего врача, сжимающего ручку.       Внизу живота нестерпимо жарко, желание густое, вязкое, собиралось в узел, я хотел дотянуться до себя, но Евгений понял мое нетерпение раньше, протянул руку, крепко обхватывая ствол, проводя вдоль, в такт собственным движениям, надавливая большим пальцем на сочащуюся смазкой головку. Я задрал голову, до боли в шее, чувствуя приближение оргазма, царапая стол, подавался вперед, тычась в руку в желании скорейшей развязки. Пальцы задвигались быстрее, чувствуя напряженную пульсацию, помогая кончить. Евгений толкнулся еще несколько раз, сильнее и резче, судорожно стиснув мои бедра.       Здравомыслие возвращалось медленно, осознание происходящего выныривало из глубин сознания. Я стоял у стола, боясь обернуться, низко склонив голову, пытаясь выровнять дыхание.       - Антон, - он позвал меня, мягко, без нажима, будто боялся, что сбегу. И куда я мог отправится со спущенными штанами и стекающей по ноге спермой?       Я повернулся, тут же встретившись с обеспокоенным взглядом орехово-желтых глаз. Где-то читал, что желтые глаза бывают только у колдунов и ведьм. Точно колдун, обкурил каким-то волшебным дымом, иначе как объяснить мое ненормальное влечение?       - Все в порядке? – Видимо, я выгляжу слишком растерянно, раз он так волнуется.       - Нет. – До чего комичная ситуация: стоим друг против друга, один со спущенными до колен штанами, второй – в мятой, полурасстёгнутой рубашке. Не удержался от улыбки, боясь смехом вызвать подозрения в стабильности моего психического здоровья. – Кажется, моя болезнь прогрессирует.       Евгений иронично изогнул бровь, кривя губы в усмешке.       - В таком случае целесообразно назначить дополнительный сеанс в неофициальной обстановке. Скажем, в пятницу в восемь часов?       Внутри гулко ухнуло и подлетело к самому горлу ликование. Я утвердительно кивнул, силясь не расплыться в улыбке, как деревенский дурачок.       Прошло пару месяцев, родители, наконец, смирились с тем, что отложенные на свадьбу «Антоши» деньги нужно потратить на что-то другое. Женя смог уговорить их дать мне право самому решать, как распоряжаться собственной жизнью.       Я сидел у окна кафешки, потягивая кофе и листая новости в телефоне. Двадцать пятнадцать. Дверь открылась, впуская высокого мужчину в сером пальто.       - Закончил? – спрашиваю, заглядывая в ореховые глаза.       - Да. Идем домой.       Оказывается, мечты сбываются не только в Газпроме.