Leithio nin

Тьелкормо причёсывается. Гребень скользит в гладких волосах. Один, два, три - с одной стороны. Один, два, три - с другой. И всё сначала. Встряхивает головой, пряди соскальзывают по плечам. Проводит длинными пальцами - отбрасывает волосы назад. На резной полке - маленький ларец. Тьелкормо бережно снимает его, ставит на стол. Щелчок - крышка приоткрывается, хозяин извлекает тонкий, словно кружевной, венец. Куруфинвэ всегда нравится этот момент преображения брата. Только что - спутник Оромэ, часть Леса, эльда с небрежно перехваченной шнурком косой, лук кажется продолжением руки. И вот - принц Первого дома, статный, надменный, между бровями вразлёт - крошечная восьмиконечная звезда в серебряной оправе. Смотрит искоса, ресницы чуть подрагивают: сдерживает смех. - Ты так и будешь на меня смотреть? Туника сама не наденется, будь она хоть сто раз парадная. Куруфинвэ молча кивает. Он рад и не рад, что сопровождает брата во дворец короля. Тьелкормо не смущён паузой. Он без труда заполняет собой тишину, поправляет пояс, ставит ларец на место, тихо напевает, поблескивая серыми глазами. Он похож на ветер, неукротимый, лёгкий, не скроешься от него нигде. - Ты чересчур серьёзен, Атаринке. Куруфинвэ молчит. Он бы рад поддержать лёгкий тон, но не может. По правилам младший должен ехать на полкорпуса позади. Можно наблюдать, как волосы Тьелкормо завиваются на концах, их колечки подрагивают в такт лошадиной поступи. Брат не видит его лица при этом - значит, можно не задумываться, что на нём написано. Благословенна будь, дорога в Тирион. Иногда ему кажется, что Тьелкормо всё замечает. Хотя что именно - всё? Куруфинвэ сидит над книгой - отец уехал и велел к его возвращению прочитать всё о музыке мрамора. Мысли совсем не о том. Ночью сияние Тэльпериона пробивается сквозь щель в шторах, расчерчивает просторную комнату пополам. Серебряная граница. Куруфинвэ, балансируя между явью и сном, смотрит из-под ресниц на Тьелкормо. Тот мерно дышит по другую сторону луча, свернувшись клубочком. Тени от лопаток - как крылья, хочется провести пальцем, и провёл бы, если б не расстояние между постелями. В полных неясного напряжения снах эти крылья растут, растут, растут, разворачиваются шатром, накрывая обоих - как одеяло в детстве, Тьелкормо ужасно любил рассказывать страшные сказки, спрятавшись вдвоём. Но эта сказка отнюдь не страшна - напротив, от живого тепла дыхание перехватывает странный комок, сердце уверенно бьётся под ладонью, щекочутся гладкие пряди... Руны не желают складываться в слова. Почему-то хочется спать вечно. Ну или грезить наяву, даже свет Лаурелин не способен иссушить источник воображения. - Ты читаешь эту страницу уже двадцать минут! - весело объявляет Тьелкормо, садится рядом. Куруфинвэ поднимает глаза. Брат доволен, охота удалась, судя по всему. - Мы с Хуаном добыли двух кроликов и фазана. Неплохо для утренней вылазки, - он некоторое время пытается распутать шнурок на косе, потом бросает эти попытки, - поможешь? Я похож на иву в ветреную погоду. Куруфинвэ кивает, берёт гребень. Тьелкормо улыбается, чуть прищурившись. Жарко от этого взгляда. Руки, привыкшие к самой тонкой ювелирной работе, становятся вдруг неуклюжими, боишься дёрнуть. Тонкая туника очерчивает лопатки. Куруфинвэ поджимает губы в ниточку, хмурится, водя гребнем по тяжёлым прядям. Тьелкормо болтает без умолку, но слова не доходят до сознания. - Помолчи, Турко, - голос глухой, будто чужой. Брат удивлённо оглядывается. Куруфинвэ обнимает его одной рукой, кладёт ладонь на грудь, туда, где часто-часто бьётся сердце. Тьелкормо глубоко вдыхает, словно хочет что-то сказать, но остаётся безмолвным. Сколько мгновений прошло? Минут? Часов? Лет, наконец? Куруфинвэ вскакивает и уходит, забыв книгу на траве. На следующий же день он просит отца отвести ему отдельную комнату.