Солнце на час

      Бывший огневик иногда, но позволяет себе припомнить замашки профессорско-учительских времён. Тогда он берёт чёрную ручку, немного помятый (как и всегда) лист бумаги и яростно черкает одному ему понятные письмена ужасным почерком потерянного в отголосках личности.       Обычно в эти моменты недотворчества в голову закрадываются ненужные мысли, странные, нелепые идеи, которые после уже здорово смахивают на правду.       На такую правду, в которой легко потеряться. На такую, из которой не так-то просто выползти; и такую, которая цветнее и многогранней будней.       Естественно, идеи, как и бумагу, он легко выносит на помойку после. Когда отходит давящий на горло поток чувств. Только вот какие-то суждения остаются на поверхности.       Радужные. И не очень.       Обычно Черныш их выписывает в памяти, прижигает раскалённой кочергой, вколачивает в черепную коробку.       Но не сейчас. Данный промежуток жизни особенно хорош тем, что он как никогда бессмыслен и периодичен.       Порой Игорь и сам не замечает, как оказывается у квартиры одного из "старых" друзей. Ноги автоматически проносят его мимо лавок, чужих, холодных очагов именно туда. Обычно с погодой в такие моменты не всё ладно, однако мужчине плевать — он уже настолько холоден, что потёки по-летнему тёплой воды не смогут растопить его льда, а молнии — повредить самообладанию. Тем более, что в моменты его посещения дома внутри никого не бывает. Как и всегда, впрочем.       Его ведь даже не ждут. Ибо как только где-то появляется "этот Ловец", то начинаются постоянные проблемы, подавляюще связанные со здоровьем носителя.       Келдыш ведь почти привык к компании энное время назад. И вот все сами по себе.       Отдельно от него.       Увы, но причина не одна. Только вот кто ими будет делиться с отбросом общества?       Каждую осень у Черныша наблюдается помутнение разума, потеря последних капель рассудительности и извилин мозга. Как у любого мужчины, частенько возникает потребность в спирте. Только вот ему трудно найти выпивку. Блат настолько приелся, что он начинает трусить выходить на улицу. Его знают слишком многие в этом мирке похоти, зла и лжи.       Увы, но каждый из знакомых "чудесно" разбирается в якобы наигранных печалях. В трудностях, горестях и прочем. Прочим никому не нужным переживаниям.       До такой степени чудесно, что впору устроить викторину "Кто лучше всего знает жизнь бывшего Ловца". Что примечательно, выиграет её уж точно не сам Келдыш, ведь тот и помыслить год назад не мог, что имеет столько волнений и комплексов.       Так что практически каждые первые числа сентября Ловца приносит на одну и ту же улицу. По глупости ли, идиотизму, эгоизму, расчету... есть разница?       Он, кстати говоря, думает, что болен. Ведь депрессия, психоз, нервы, склонность к истерии... невыразимо.       Невыразимо много болезней. Остаётся лишь сделать выбор.       Раз в год каждый позволяет себе сходить с ума.       Келдыш лишь ушёл дальше в лес. Купил себе "Справочник психолога" и ежедневно махохистки перелистывает тонкие страницы, наслаждаясь возможными диагнозами. Иногда развлекается, разглядывая прохожих сквозь призму умных слов и рассуждений (до зубовного скрежета противных).       С собой диагноз так сложен, что Игорь никак не определится. Чуть ли не еженедельно возникает новая болезнь, которую стоит изучить досконально.       Глубоко вздыхает и идёт к машине, по привычке оставленной чуть в отдалении от главного выхода. Никому не нужна эта его "привычка" в свете обстоятельств.       "Сложившихся". Не так давно.       Черныш с силой бьёт кулаком по рулю, оглушает клаксон и магия непроизвольно вспыхивает на концах пальцев. Терять контроль с мелочей — ох уж, как это в его стиле!       А ещё он работает. Раз в неделю суёт в руки Шрюдеру очередной полиэтиленовый пакет отчётов, привычно уставившись в пустоту над его головой. Выслушивает отповеди по поводу выключенного телефона, удерживая маску невозмутимости на лице, пожимает плечами и стремительно выходит из здания, ловко перебрасываясь словами со знакомыми. Очередные задания присылают на дом во вторник-среду.       Говорят, что он одичал...       И так бестолково проводит каждый день. Пока не сорвёт крышу осенью. Снова.       Тогда он зовёт Дегтяра. Тыкает пальцем на газон, после на краны воды, Кыша, банковские карты и гору бумаг на столе. "Кстати, его стоит вымыть, иначе скоро придется зажигать свет днём", — подмечает вскользь, ни на что не надеясь. Если есть желание, то Игорь поясняет и демонстрирует (в сотый раз), что и как использовать, если нет — плевать, всё равно вампир ничерта не делает. Лишь паясничает с неугомонной Анжеликой.       Только вот это его уже давно не волнует.       Все считают списанного со счетов Келдыша сумасшедшим дураком. Каждый. Психом, идиотом, дебилом, ушлёпком, тупицей... Он многое уже слышал.       "Это ненормально", — сказал как-то незабвенный Борис, проявляясь за плечом друга, — так никто не делает, слышишь? Ты идиот". Разумеется, так никто не делает. Потому что они нормальные, адекватные маги, вампиры, люди.       А он? Что он?       Пустая песчинка в углу избы доброй тёти Судьбы. Ничего не могущая, не смыслящая и, вообще-то, по сути своей бесполезная.       Пустая, бестолковая и ничтожная. И если Судьба о ком-то беспокоится, то точно не о нём.       Так глупо и важно для мага.       Келдыш на секунду жмурится, паркуя машину у знакомого дома. Нет у него друзей.       Есть квартира на площади Часов. Сестра Лизка. Хороший знакомый Борис Дегтяр. Кот Кыш. Когда-то давно любимая работа, медленно сводящая в пучину сумасшествия. Ну и, конечно, сентябри воспоминаний, такие, к примеру, как этот. Иногда Келдыш думает, что только ради них и живёт год от года. Смешно — но эти полторы недели фактически запоя дают ему впечатлений больше, чем остальной огрызок года.       Дежа вю. Как и всегда, матовая дверь, темнеющее пятно "глазка" ниже линии взгляда, новый замок, бордовый коврик под ногами, от влаги ставший уже грязно-коричневым. В квартире кто-то есть: он точно знает.       Жаль. С непривычки растерявшись, оборачивается в поисках звонка — его нет. Глубоко вздыхает и осторожно, но размеренно и громко стучит костяшкой среднего пальца по стали. Замирает, следя за капелькой дождя. Стучит снова и снова.       Игорь не торопится, ему некуда спешить. Тем более время почти утро, ну и что, что нет полпятого? Выспаться все успели, а если вдруг нет, то это точно не его проблемы.       Люди за дверью не спешат. Дверь открывается лишь — быстрый взгляд на запястье — через почти пятнадцать минут.       Почти через шестнадцать, если быть дотошным.       Дверь не скрипит, когда из-за неё вываливается сонная физиономия в растянутой футболке на пять размеров больше, чем надо.       Ловец приподнимает бровь, разглядывая тонкие ноги, едва-едва виднеющиеся из-под ткани фуфайки обтягивающие шортики. Длинные (почти по локоть) рукава футболки, смайл в стиле черепа на едва заметной под плотной тканью груди, тонкое колечко на указательном пальце.       Вторая бровь присоединяется к первой при виде следа от подушки через всю щёку, криво надетых очков с жирными следами пальцев.       Живописный набросок дополняет слипшаяся прядь волос, пропадающая в уголке рта, приятный голубоватый лак на вытянутых ноготках и сонные прищуренные глаза за стёклами.       — Здравствуйте, — максимум — двадцать лет — делает вывод мужчина. Запоздало кивает на приветствие и резко перебивает:       — Где Лиза? — девушка хмурится и неопределенно ведёт плечом.       — Кто такая Лиза? — через три секунды что-то мелькает в глазах и заспанная дама неуверенно уточняет: — Елизавета Келдыш? Она продала квартиру уже почти год как. Собственно, я теперь хозяйка.       Неожиданно. Келдыш окидывает взглядом мокрую сумку, одежду, с которой капает вода, разводы влажности на коврике и кафеле подъезда, собственные холодные конечности. Внезапно это кажется нелогичным. Он каждый грёбанный сентябрь приезжает к Лизке на пожить, пока не промотает деньги на выпивку. А сейчас она просто продала, к чертям, квартиру. Медленно переводит взгляд на сухую девушку и произносит холодно:       — Вот как.       — Простите, эм, мистер... эээ?       Игорь почти называет имя, но вовремя замирает. Нет уж. С прошлым покончено. Навсегда.       — Ивар Криз. Меня зовут Ивар Криз.       — А я Агата Мортимер. Простите, Вы к Лизе приехали, да? А я тут уже одна, ммм... Неважно. Наверное, Вам холодно, Ивар? Знаете, я живу одна, — девушка краснеет, отводит взгляд, понимая двусмысленность, — и, быть может, мне стоит позвать Вас в дом.       Игорь медленно наклоняет голову влево, оглядывая девушку, оценивая острые коленки и щиколотки. Нескладная, странная, непонятно зачем зовущая к себе в дом.       — Пожалуй, да, большое спасибо. Я, если Вы не против, хотел бы высушить сумку, выпить чего-то горячего и позвонить Елизавете. Максимум час, после этого я Вас покину, Агата, а ещё попрошу прощения за столь раннее появление на пороге дома.       Девушка кивает, поправив-таки прядь, пару раз моргает и суетится. Убирает влажный коврик, вооружается феном и ставит греться чайник.       Игорь-Ивар же осторожно перешагивает порог чужого дома и оглядывается, подмечая быт непривычно неиспорченной девушки. Видит её в дверях, с полотенцем, чашкой чая и сахарницей на сгибе локтя, улыбается в ответ на семенящие шаги и сам себе удивляется.       Правду говорят, что каждый живёт в собственном мире, таком, каким обустроит. И как раз Келдыш был бы не против такого, уютного и худенького мирка с серьёзным видом. Только вот уже к вечеру мир напомнит о себе желчным голосом из навороченного сотового, бесцветными людьми в разношёрстной одежде, выхлопами тысяч автомобилей и голосом сосредоточенного диктора местных новостей. Так что осесть и... как бы... короче, семья ему давно "не светит".       Но люди склонны к самообману. Так что, в качестве несбыточной мечты можно себе представить эту Агату Мортимер личным солнышком, пусть и всего на час-другой.       Как же такое называется?       Ах да.       Счастье.