Граница реальности

Каждую ночь, проведённую в постели с Бекки, Чак тренирует не только полезные каждому мужчине умения. Ещё он тренирует слух. Ловит каждый вздох Бекки, каждый прорвавшийся стон, каждое случайное слово, с замиранием сердца ожидая того, что она вот-вот назовёт его «Сэм». Он не знает, что будет, когда это случится, но почти уверен в неминуемости ошибки. Чак не обижается, потому что странно обижаться на Сэма, давно забывшего о существовании у него безумной поклонницы. На Бекки он тоже не держит зла, потому что Бекки — это Бекки. Он знал, на что шёл, когда сходился с ней, он видел её горящие глаза, провожающие Винчестеров; а когда она разговаривала с Сэмом, то едва ли не зарабатывала гипервентиляцию. Видеть, как Бекки вздыхает по охотнику, почти так же неприятно, как проиграть любовную партию собственному сыну: вмиг начинаешь чувствовать себя старым, скучным и занудным. Конечно, Сэм не годился Чаку в сыновья, но ведь Чак в некотором смысле создал его… ну хорошо, не создал, а всего лишь записал историю, но только благодаря его усилиям Бекки познакомилась с Винчестерами. Он почти раскаивается в том, что вообще взялся за сагу о сверхъестественном, пока не вспоминает, что без этих книг их с Бекки пути тоже не пересеклись бы. Без книг, пожалуй, даже познакомься они на улице, Бекки не удостоила бы его и взглядом. Осознание этого факта больше, чем просто печалит. Дар пророка только на первый взгляд кажется необычайно могущественным. На самом деле пророк не может видеть даже крохотной части собственного будущего, а главное — он ничего не в силах изменить, только дотошно записывать, а самое главное — не может не писать. Или может? Чак сминает свежераспечатанные листы и бросает их в мусорную корзину. Немного подумав, вытаскивает их из этого ненадёжного тайника и быстро превращает в содержимое пепельницы. Если бы только у него получилось удалить все нужные слова из головы, — но это невозможно. Лишённые выхода, новые эпизоды похождения Винчестеров громоздятся у него в голове, распухают изнутри. Именно поэтому он и взялся за писательство — из-за невозможности удержать поразительной чёткости видения, но сейчас он проглотит их и утопит в себе. Он не станет больше подкармливать увлечение Бекки, не станет распалять её чужими приключениями, рядом с которыми меркнет его собственная жизнь. Что случится, когда он откажется переносить на бумагу всё то, что ежедневно наблюдает против своей воли? Замучают ли его запертые истины, разорвут ли изнутри, не нашедшие выхода? Он готов проверить. Но ничего не происходит. Ничего, кроме того, что Бекки, возмущённая отсутствием продолжения, не может терпеть. − Я больше не пишу, − говорит ей Чак в ответ на строгий и одновременно умоляющий взгляд. − Почему? — любопытно спрашивает Бекки. — Почему? — повторяет капризно. — Почему? — почти угрожающе, как наркоман, у которого грозятся отнять дозу. Чак молчит. — Почему? — уточняет она уже гораздо мягче, и в её тоне прорезается нечто, похожее на осторожную заботу. — Закончились идеи? Издательство не принимает рукописи? Несколько минут Чак продолжает хранить тишину, стиснув зубы. А потом его прорывает, и он расписывает в деталях все свои подозрения, и страхи, и расстройства; долго говорит о том, что чувствует себя блеклой фигурой в углу собственноручно нарисованной картины. Бекки слушает неожиданно внимательно. А потом хихикает в ладонь. − Знаешь, почти все фанаты, какими бы сумасшедшими ни казались, умеют различать реальность от фантазий, − говорит она, удивляя Чака этим откровением, потому что он был уверен: уж кто-кто, а Бекки на это не способна. — И если я люблю читать и писать про Сэма… даже если люблю говорить с ним и лапать его за зад, это вовсе не значит, что я хочу провести с ним всю жизнь. Для меня он вроде как… придуманный герой. Собирательный образ классного парня, понимаешь? И если я сочиняю истории об их с Дином кувырканиях, это не значит, что я хочу переспать со своей сестрой — если бы она у меня была. И если я слежу за охотой Винчестеров, это не значит, что я мечтаю отправиться на задание вместе с ними — у меня духу не хватит. И так далее… и так далее… и так далее… − Чак не может сдержать довольного вздоха, когда Бекки обнимает его за шею. — Мне нужен только ты в реальном мире. Но я зачахну без мира вымышленного. Так что пиши, милый. Не задерживай выход глав. Восстанавливающий наброски по памяти Чак чувствует себя не то чтобы обманутым, но поддавшимся на плохо замаскированную уловку. Однако это нисколько не сглаживает его стремительный подъём: ещё долгое время своенравное детище не будет соперничать с ним. Реальный мир заработал себе очередное очко.