Воры

У Клода Фролло была самая прекрасная мать на свете. Нежная персиковая кожа, пышные янтарно-рыжие волосы, малахитовые глаза в обрамлении длинных ресниц - Вивьен была первой красавицей у себя на деревне. Правда, бабушка Клода - папина мама - поначалу бурчала, что новоиспеченная мадам Фролло - ведьма, и все из-за ее колдовской внешности. Наверное, и вправду что-то волшебное присутствовало в ней: Вивьен с легкостью очаровала и Натаниэля, своего мужа, и даже свекровь, и всех остальных вокруг. А Клода и не нужно было привораживать: мальчик обожал свою маму до безумия, по-детски, бескорыстно, невинно. А любила ли Вивьен своего сына? Любила, но чувство было недостаточно сильным, чтобы остановить женщину от побега из дома. Будучи совсем маленьким, Клод не понимал многих вещей, но все усердно подмечал. Он видел, что иногда мама приходила домой только к вечеру и рассказывала, что заблудилась и затерялась среди шумных парижских улочек. И сын ей верил, и муж тоже - конечно, Вивьен выросла в крохотной деревушке в предместьях Парижа, разумеется, она легко может заплутать в большом городе. Но во время частых прогулок по рынку Клод ловил заинтересованные взгляды матери, обращенные к молодому, заводному цыгану, который приглашал зевак на сеанс гадания. И Вивьен привлекала отнюдь не шарлатанская магия. А затем для четы Фролло наступили черные дни - жена и мать бросила их, выпорхнула из семейного гнездышка, поддавшись влиянию чар страстного цыганского юноши. Вивьен, сама о том не ведая и не желая этого, разожгла огонь ненависти между Натаниэлем и обитателями Двора Чудес - шумного и порочного места. С тех пор Клоду строго-настрого запретили встречаться с матерью, разговаривать с ней, даже упоминать о ней во время семейных обедов. Смотреть - и то запрещалось. Но юный Фролло не мог удержаться и порой нарушал отцовский запрет. И, проходя по рынку, он то и дело заглядывался на Вивьен, которая решила воспользоваться своим природным обаянием и присоединилась к клану гадалок. С легким платком-маревом, расшитым звездами, и фальшиво-золотыми сережками, она приманивала к себе горожан и рассказывала им про будущее в ярких красках, пока ее новый возлюбленный таскал из карманов посетителей кошельки. - Посмотри на них, Клод, - процеживает Натаниэль Фролло сквозь зубы, - они отвратительны. Цыгане не умеют работать, все, на что они способны - это клянчить милостыню и обворовывать честный народ. Забудь о своей матери - она присоединилась к этим отбросам общества и теперь сама стала такой же: грязной, ничтожной, обреченной. Клод пытался забыть ее, но не мог. Разве можно было забыть ее ласковые, нежные руки, от которых пахло домашним молоком? Разве можно было забыть аромат розовой эссенции, который Клод чувствовал каждый раз, когда мать обнимала его? Разве можно было забыть эти невесомые поцелуи, пропитанные любовью и заботой? Нет, с этой задачей мальчик не справлялся. Разве что на публике: паренек умело притворялся безразличным к матери, согласно кивая головой на гневные высказывания отца в адрес цыган. Но Натаниэль не знал, что в течение месяца после побега Вивьен Клод каждую ночь проводил в рыданиях, тоскуя по маме. Ему нужна была настоящая любовь, не только материнская, но и женская в целом, которую не могли заменить ни хлопоты служанок, ни чувства отца, ни забота бабушки. Он нуждался в женском внимании как в воздухе и чах без него, как цветок вянет без воды. Медленно угасая с каждым днем, Клод становился все угрюмее и злее, обиженный на свою жизнь, на судьбу-злодейку, которая так жестоко надсмехалась над ним, на цыган, которые посмели развалить его семью. Уже подростком Клод снова встретился с матерью, хотя поначалу не узнал ее. Некогда красивая девушка превратилась в уродливую состарившуюся женщину, исхудалую, с посеревшей кожей и потускневшими глазами. Она сидела на городской площади, протягивая костлявую руку в надежде на то, что сегодня ей перепадет пару монет, а завидев Клода, Вивьен с невесть откуда взявшейся силой вцепилась в подол его мантии своими тонкими, почти иссохшими пальцами. - Мальчик мой, - обессиленно шепчет бывшая мадам Фролло, любуясь повзрослевшим и возмужавшим сыном. - Помоги мне... Клод хочет почувствовать к ней отвращение, он должен почувствовать к ней отвращение, но не может. Не может найти, нащупать эту эмоцию при всем желании, глядя на жалкую - и все же родную - мать. - Отцепись от него, оборванка, - резко произносит Натаниэль, брезгливо покосившись на руки своей прежней жены, которые не желали отпускать сына. - Отцепись, иначе я прикажу своей страже схватить тебя и доставить в темницу, как настоящую преступницу, шарлатанку, у которой хватает наглости обманывать людей! Отцепись, дрянь! Вивьен нехотя отпускает дорогую ткань мантии и заливается слезами, а Натаниэль спешит увести Клода от плачущей матери, которая выглядит невыносимо жалко. Через два дня труп женщины вытащили из Сены, но ее бывшая семья не пожелала хоронить ее, предоставив это право новым друзьям Вивьен - цыганам. Клоду не разрешили ни навестить могилу матери, ни даже помолиться за ее душу - и за соблюдением этого запрета отец следил очень внимательно. Но мисьё Фролло сам ненадолго пережил свою бывшую супругу: уже через полгода он давал на смертном одре последний завет своему сыну, который вот-вот полностью осиротеет. - Клод, обещай мне, - просит своего отпрыска Натаниэль, и каждое слово он произносит с трудом, - что изведешь этих мошенников с нашей земли. Помни - они чудовища, умеют только красть и убивать, а про честный труд они знать не знают. Отомсти им за меня... отомсти им за нее... - отец не произносит имени, но сын догадывается, кого папа имеет в виду: бывшую жену, по которой он все же тосковал и страдал из-за нее, хотя не подавал виду. И Фролло поклялся уничтожить цыган, выполоть эти сорняки из прекрасного сада под названием Париж, избавиться от этой пестрой чумы и спасти население города. Он пообещал отомстить за разбитые сердца: своего отца и собственное. Через несколько лет Клод стал судьей и позволил жгучей ненависти и всепоглощающему отвращению взять над собой верх. Его первой публичной казнью стало сожжение того самого цыгана, который увел его мать из семьи. Старый, располневший, обрюзгший, он стоял, привязанный к деревянному столбу, а Фролло с садистским удовольствием наблюдал за тем, как огонь пожирает нечестивого, как обугливается его кожа, становясь пеплом на глазах и как заходится он в крике, полном невыносимой боли. Он с легкостью ловил цыган, сажал их в тюрьму и пытал их, наказывая. Он с энтузиазмом разыскивал Двор Чудес, предвкушая, как он проникнет вовнутрь и убьет каждого его жителя, как всех заставит корчиться в невыносимых муках. Воры. Развратники. Животные, в которых не осталось ничего человеческого, благодаря которым души невинных людей загнивали от порока и греховности, что источали цыгане. Все они заслуживали смерти. И ведьма Эсмеральда - тоже. Фролло тогда почти поймал ее в церкви, застал ее врасплох и обездвижил, заводя ей руки за спину. Но он не удержался, не совладал со своими желаниями и позволил любопытству - да, только любопытству и ничему более - пробить брешь в его самоуверенной броне: судья лишь слегка наклонил голову к шее этой грязной нищенки, ожидая, что в нос ему сейчас ударит запах помоев. Но нет, он ошибся. Вместо ожидаемой вони нечистот он уловил едва заметный аромат знакомой до боли розовой эссенции - маминой эссенции. Как посмела эта рвань украсть священный запах матери? Как посмела появиться на свет с точно такими же ярко-изумрудными глазами? Как посмела пустить в ход свои колдовские приемы? Фролло пугал самого себя. Его приводили в ужас собственные намерения прикоснуться губами к плечу девчонки, ощутить вкус этой невероятно красивой золотисто-смуглой кожи. Нет. Ни в коем случае нельзя. Это грех, грех, грех. Нарушение клятвы, данной отцу и самому себе. Он обещал мстить цыганам, а не поддаваться на их удочку. Но ведь мстить можно и по-другому... Клод Фролло не может находиться в зале с камином. Он не может спокойно находиться нигде: он повсюду видит угольно-черные волосы, глаза, прожигающие его насквозь и пробуждающие в нем зверя, демона, дьявола, заставляющие его стать рабом и целовать ее ноги. Но в огне камина Фролло видит чувственные изгибы колдуньи-цыганки, которая так и манит его к себе, завлекает и своими движениями разжигает в нем неистовое пламя, адский огонь. Клод не понимает, что с ним происходит: это ненависть или любовь? Что мучает, убивает, сжигает его сильнее? Или эти два чувства настолько тесно переплелись, что не разобрать? Нет, он любил свою мать. А цыганка вызывает в нем совершенно новые чувства, чуждые от любви: страсть, похоть, вожделение. Грязные, мерзкие, грешные чувства. Но когда сотканная из дыма Эсмеральда протягивает к Фролло руки и хочет заключить его в свои объятия, судья сдается и признает свое поражение, свою слабость. Свою вину. Господи, прости его. Цыгане - воры. Один из них украл у Клода Фролло мать. А другая - его сердце. И воры должны быть наказаны.