Морковный мальчик и сероглазая Чайка

Она всегда жила в своем мире, считала, что так правильно. Когда ты прячешься в своей раковине, то никто не может достать тебя и ранить. Она напоминала моллюска, что прятал свое нежное тельце, боясь, что его съедят хищники. Но правда всегда была в том, что она сама была хищником. Все в ней кричало об этом. Проколотые трижды уши, не свой цвет волос, что меняется каждую неделю, вызывающая одежда и поведение - так мало нужно, чтобы соседки постоянно спускали на тебя всех собак, а люди обходили стороной. Но есть еще одна правда: хищники тоже плачут. Она ненавидела это, а еще ненавидела его. Глупый ботаник, что всегда все и про всех знает. Отвратительный и мерзкий долговязый юноша, чье лицо покрыто веснушками, а рыжие вихры собирают все насмешливые взгляды и колкие шутки. Морковные волосы, морковный мальчик, так кричали дети, едва заметив его. А она просто с детства ненавидела морковный сок, а еще ненавидела его привычку постоянно, едва дыша, шептать людям вслед: «Простите!» — Жалкое зрелище, морковный мальчик, — шипит она, уходя и ненавидя его сильнее, когда в спину летит, точно нож, просто и тихие: «Прости». Она прозвала его Морковным мальчиком за волосы, он прозвал ее Чайкой за хищные черты в характере, а еще, быть может, совсем капельку за смех, напоминающий крики чаек. Он тихо усмехается, собирая тетради и косо поглядывая на нее. Такая забавная она, эта Чайка. А ему ведь нравятся чайки. — Эй, рыжий огонь! Это все кажется нелепым и случайным. Вот к нему пристают задиры, а она наблюдает за всем этим со стороны, хихикает. Она находит забавным то, что он пытается отбиться, вырывается, когда его больно дергают за волосы, но почему-то не сдерживается, когда один из задир заносит руку, а он щурится и лишь может шептать: «Простите, я не хотел!» Она срывается с места, прыгает на спину парню со ступенек, двигается смазанной тенью и ему вдруг кажется, что он видит птицу. А сама она побитая точно кошка, с соседской ребятней в футбол играла. Русые волосы ее рассыпаются по плечам, резинка валяется на земле, в глазах огонь сверкает. Парни разбегаются кто куда, кричат что-то, а она стоит над ним, за лямку рюкзак держа, а взгляд какой-то поломанный, загнанный, словно лишь сейчас осознала, что происходит. — Дурень, — беззлобно, устало. — Дурень, — соглашается, глядит все так же печально. — Ты знаешь, про... — Прощаю. Все как-то неожиданно завертелось. Просто вдруг стало невыносимо тоскливо. Просто вдруг чужие объятия оказались такими крепкими. У Чайки на скуле синяк, плечи усыпаны фиолетовыми пятнами, а белоснежные джинсы потерты и с зелеными от травы коленями. Она сидит на кухне и пьет чай, уставшая от мира сего. Часы равномерно тикают на стене, барабанит по крышам города дождь. Она бежит к двери, лишь услышав робкий звонок. — Прости, за поздний визит, — он переступает с ноги на ногу, смущенно улыбаясь. — Ты знаешь, я... И замолчал. Она молчит в ответ. Как-то получилось так, стоит и вдруг за шею обнимает, запуская пальцы в волосы цвета вороньего крыла. — Ты знаешь, — молвит он, обнимая крепче Чайку, — а рыжий цвет тебе идет!... И вновь молчат они, а где-то смеются громко двое, Морковный мальчик и сероглазая Чайка.